Мне казалось, она не желает от меня никаких разговоров, короче, я ушел, и внутри у меня было здорово тошно.
Вышел на опушку, стоял, пялясь на два-три огонька в городке, и думал, каким дураком может быть человек.
Да что она такое, в конце концов? Просто худая девчонка с кучей рыжих волос… не из-за чего с ума сходить.
И настроение у меня переменилось. Задумал-то я провернуть в городке веселое дело, но сейчас весь юмор куда-то улетучился. Я смотрел на городишко и чувствовал, что хочу пойти туда и всех перестрелять.
Только я не видел надежного способа победить, если начну стрелять, а я должен победить. Джо — надежный человек, но он не ганфайтер. Первый раз в жизни мне захотелось поднять глаза и увидеть, что с горы спускается Тайрел.
Только Тайрел за много миль и много дней пути отсюда, и все, что тут случится, мне придется расхлебывать самому. Как бы то ни было, никакого толку мечтать, что человек мог бы сделать, кабы подмога была… уж лучше потратить это время на то, чтоб придумать, как самому управиться.
Собрал я эту веревку, отнес к своему коню и оседлал его.
— Джо, — сказал я, — будь осторожен. Они могут налететь на лагерь. Если налетят, и если я буду в состоянии, так окажусь тут как тут, но ты отбивайся, пока я не вернусь.
Эйндж стояла на фоне костра, и я не мог рассмотреть ее лица. Уже отъезжая, я поднял руку. Буркнул «Увидимся» и коленями послал аппалузу вниз с нашей террасы, в речную долину.
Было прохладно и безветренно. Облака нависали низко, из-за них ночь была особенно темная. В воздухе пахло сосной, дымком от костров, и варевом тоже.
Рядом с городком я остановил аппалузу, слез с седла и привязал коня в каких-то ивняках у речки. Положил руку ему на плечо.
— Стой на месте, паренек. Я недолго.
Хотелось бы мне знать, правда это или нет.
Может, все обернулось бы точно так же, если б я нарвался на самую худшую из них всех. Взять хоть эту Эйндж — она меня ни в грош не ставит, а я, даю голову на отсечение, в нее втюрился по уши.
И вряд ли она на меня даже глянет. Такая красивая девчонка может перебирать мужчинами. Никто никогда не называл меня не то что красивым, даже симпатичным — кроме Ма… но даже Ма, хоть уж как ей хотелось, все ж таки, похоже, говорила такие вещи здорово нерешительно.
И ничего я из себя особенного не представляю — кроме размера. Единственное, что я умею лучше, чем первый встречный-поперечный, — это читать следы… ну, может, еще стреляю не хуже других. А в остальном только во мне и есть хорошего, что крепкая спина.
Взять хоть этого Блэкстона. Я грыз эту книжку, как собака мозговую кость, все старался добраться до сути, но эту штука требовала времени. Уже сколько дней я с ней сижу, то брошу, то снова возьмусь, и ни до чего пока не додумался.
Он толкует там много такого, что приходится обдумывать то с одного боку, то с другого, хотя в конце концов оно все оказывается со смыслом. Если бы я мог выучиться читать как следует… мне, конечно, никогда не стать юристом вроде Оррина, но все ж таки…
Ладно, сейчас не время мечтать. Па, он всегда советовал найти время поразмыслить, но сейчас неподходящее время.
Взял я эту веревку, свой винчестер и начал подкрадываться поближе. Бесшумно ступая по земле мокасинами, подобрался к большой палатке, продел свою веревку через четыре оттяжки, которые ее держали, обнес петлей одну маленькую палатку и замотал на оттяжках другой маленькой палатки. Потом вернулся к своей лошади, отвязал ее, сел в седло и привязал свободный конец к седельной луке.
Все в городке было тихо-мирно. Внутри палатки народ разговаривал, звенели стаканы, брякали покерные фишки. Ну просто стыд и позор беспокоить людей.
Я подвел лошадь к дому, встал на седло и подтянулся на крышу. Снял с себя рубашку и затолкал ее в дымовую трубу. А после потихонечку слез с крыши. К тому времени, как я снова оказался в седле, внутри там начался сумасшедший дом. Помещение стало заполняться дымом, снаружи слышно было, как люди вопят перепуганно, ругаются и кашляют. Я повернул коня, подал его вперед, пока веревка натянулась, испустил дикий вопль, как команч, и всадил шпоры этому аппалузе в бока.
Эти шпоры его жутко удивили. Он рванулся, как испуганный заяц. Я несся, обрывая оттяжки и сваливая на землю палатки. А когда выбрал всю веревку, поскакал обратно между палатками сломя голову. И когда я сделал круг, вся толпа народу попалась в эту петлю.
Она их свалила на землю, кое-кого поволокла. А я бросил веревку и, наклонившись с седла, выдернул палаточный шест. И поскакал прямо на толпу, похлопывая этим самым шестом по черепушкам.
Тут какой-то парень на крыльце недостроенного магазина вроде начал соображать, что к чему, и схватился за револьвер. Я кинул шест прямо ему в лицо и крикнул:
— Лови!
Он отскочил назад, споткнулся о верхнюю ступеньку и завалился внутрь.
Я отъехал в сторону и остановился в тени. Да, наделал я шуму, будьте уверены. Две маленькие палатки завалились, и люди барахтались под ними. Большая палатка перекосилась и наклонилась. Крик стоял немилосердный, кто-то вопил:
— А ну брось! Не трожь деньги!
Прогремел выстрел.
Вот тут я вспомнил, что советовал Па, и нашел время поразмыслить. Сидел я там на лошадке в тени, наблюдал за этой кашей и получал удовольствие.
Там, под палатками, все орали, спорили и бранились. Никто ничего не соображал.
Из-под одной палатки люди наконец выбрались, она плоско легла на землю. Я решил, что без света им не обойтись, вытащил головню из костра, горевшего снаружи, и швырнул на эту пустую палатку.
Кто-то заметил меня и завопил. Я резко развернул коня и отъехал рысью в сторонку — как раз когда он выпалил из дробовика. Ну, а тут эта самая палатка вспыхнула, и мне пришлось отъехать подальше.
Они хотели поселиться в моем городе, не заплативши? Они хотели стрелять по моему лагерю?
Тут я заметил их кораль на краю промоины. Пара седел на жердях, веревки… Я заарканил угловой столб кораля своей веревкой и, погнав коня, выдернул этот кол из земли. Лошади хлынули в пролом за мной следом.
Да, человек может превзойти самого себя, когда настроится побезобразничать. Ломать — не строить.
Я зацепил одну ногу за седельный рог, похлопал своего коня по шее, потихоньку поговорил с ним, предупреждая, что сейчас побеспокою немножко, а после поднял голову к небесам — и запел «Как выйду я на улицы Ларедо».
Рядом просвистела пуля, и я уехал. Сдается мне, мое пение никому не нравится.
Глава 11
Когда я выбрался из своих одеял, по краям серых облаков появилась тонкая лимонная каемка. Джо Раггер расшуровал костер, дрова разгорелись, и он поставил воду для кофе. Я сунул ноги в сапоги, потопал, чтоб они налезли толком, и застегнул на бедрах оружейный пояс. Я ожидал тревоги и потому больше ничего с себя не снимал, за исключением жилета.
Надел я этот самый жилет, сунул за пояс второй револьвер и прошел к опушке. Ну, шляпа, конечно, была у меня на голове первое, что делает ковбой, когда утром вылезет из постели, это надевает шляпу.
Что-то мне показалось, вроде кто-то там собрался уезжать.
Эйндж была уже на ногах, волосы причесаны и уложены красивее некуда, и солнце, пробиваясь через щелочки в облаках, сверкает на этих самых волосах золотом. Она принесла мне кружку кофе.
— Полагаю, вы удовлетворены тем, что сделали, — проговорила она.
— Благодарю вас, мэм… Удовлетворен? Н-ну, пожалуй. Много нужно, чтобы удовлетворить человека, много нужно, чтобы он был доволен, если он чего-то стоит. Но то, что я сделал, я сделал хорошо… да, мэм, я доволен.
— Я думала, вы хороший человек.
— Рад это от вас слышать. Такое мнение я одобряю. Хотя не знаю твердо, что такое быть хорошим человеком. Самое большее, что я могу сказать по этому поводу: хороший человек это такой, на которого можно положиться, который делает свое дело и отстаивает то, что считает правильным.
— А вы считаете правильным убивать людей?
— Нет, мэм, в общем — нет. Но вся сложность в том, что, если человек попадает в беду в здешних краях, то он не может позвать шерифа… потому что тут нет никаких шерифов. Он не может обратиться к судье, чтоб его дело рассудили по закону, потому что тут нет ни судей, ни законов. Он не может взывать ни к кому и ни к чему, за исключением своего собственного понимания, что есть правильно и справедливо.
Тут попадаются люди, которые верят, что могут делать все, на что у них силы хватит, неважно, как оно топчет права других людей. Такого я не одобряю.
С некоторыми людьми тут можно разговаривать… вы можете объяснить суть дела и решить все по чести и справедливости. Но есть и такие, которые не понимают ничего, кроме силы.
Ну, так вот: Джо Раггер — хороший человек. Кэп Раунтри еще один хороший человек. Они стараются создать что-то. А те, в городке, они рассчитывают нажиться с того, что делают другие люди, и я не намерен стоять в сторонке и помалкивать.
— Но у вас нет полномочий для таких действий.
— Есть, мэм, есть. Те идеи, которые я исповедую, это правила, по которым люди жили много лет. Я читал об этом. Когда человек входит в общество — то есть, живет среди других людей он соглашается подчиняться правилам этого общества, а когда он нарушает эти правила, он становится доступен осуждению, а если он продолжает их нарушать, он становится преступником и оказывается вне закона.
В диких местах, вроде этого, человеку не на что опереться, кроме как на эти простые правила, и если он сражается против насилия и жестокости, он должен использовать то оружие, которое у него есть.
Опять возьмем Джо Раггера. Он приехал сюда с компанией самых подлых и никчемных людей. Он порвал с ними и перешел к нам, когда нас было совсем мало. Он знал, когда делал выбор, что для него это может означать смерть.
Мэм, я — человек необразованный, но я стараюсь хоть как-то наверстать: читаю и думаю. И вот я прочитал, что когда люди начинают жить вместе, они вырабатывают определенные законы, вроде того, что надо уважать права других людей, признавать их право на свое мнение, разделять на всех работу для общества… всякое такое.
Мы с Кэпом Раунтри хотели основать город, мы хотели, чтобы получился хороший город, где когда-нибудь по улицам будут ходить женщины, направляясь в лавку, и будут играть детишки. И знаете что? У нас ведь уже есть первый гражданин. Это — Джо Раггер.
— Я так никогда не думала, — заявила она раздраженно — и разозлила меня.
— Нет, мэм, конечно, не думали — и не вы одна, — сказал я с жаром. — Люди, которые живут в удобных, благоустроенных городах с законопослушными гражданами, под защитой правительства, они никогда не думают о людях, которые приходят первыми, о тех, кто пробивается через сущий ад, чтобы построить что-нибудь.
Я вам говорю, мэм, я хочу, когда придет мне пора уходить, увидеть здесь школу с колоколом на башенке, и церковь, хочу увидеть семьи, одетые по-воскресному, и развевающийся наверху флаг. И если мне придется добиваться этого с помощью револьвера, я так и сделаю!
Теперь уже я разозлил ее. Она удалилась, возмущенно выпрямив спину, и я видел, что сказал что-то не то.
Когда я допил кофе, Джо отправился охранять лагерь, а я поел оленины, а потом закусил лепешками, обмакивая их в сорговую патоку.
Кэп выглядел заметно лучше. Глаза у него стали ярче, на впалых щеках появился румянец.
— Молодцом, Кэп, — сказал я, — я насчет тебя ни капли не сомневался. Слишком ты поганый негодник, чтоб просто так помереть. Я так прикидываю, помрешь ты, зажатый в угол, и будешь при этом кусать, грызть и драть в клочья всех вокруг. Если я тебя раскусил, так и после смерти твои зубы останутся сцепленные у кого-то на глотке. Ну, а теперь давай поторапливайся и выбирайся отсюда скорее. Мы с Джо уже замаялись делать всю работу, пока ты тут валяешься.
— Как дела обстоят?
— Спокойно. Сдается мне, эти людишки начинают задумываться, что к чему. Пора мне уже поехать туда и потолковать с ними. Пришло время малость подлечить им мозги.
— Ты там поосторожнее.
— А я осторожный человек. Если приходит время удирать, я не стыжусь удрать. Но сегодня я туда поеду не удирать, сегодня я собираюсь выложить карты на стол.
— Жаль, что я не могу поехать с тобой.
— Ты давай поправляйся… я думаю, теперь они будут порассудительнее. Я собираюсь заставить их сесть и поразмыслить. И если они не оправдают моих ожиданий, то каждый живо получит свою подорожную.
— Каждый?
— Ерунда, их там не больше сорока.
Положив винчестер поперек седла, я поехал в городок. Они меня увидели, но я ехал шагом, не скрываясь, и они решили меня дождаться. Если не считать того толстяка, что приезжал с Китчем к нам в лагерь, я не увидел знакомых лиц, пока не вышел Эб Уоррен. Он был без оружия.
— Вы, люди, прибыли на место строительство города, застолбленное и заявленное Кэпом Раунтри и мною. Вы самовольно заняли площадки под строительство зданий, которые мы разбили. Вы без спросу взяли наш лес. Прошлой ночью вы уже немного поняли, какие из этого могут выйти неприятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19