Внезапно в толпе вокруг них началось движение, покрывая общий шум, загремел голос:
— «Гордость Ютики», начинается посадка! Всем грузиться на «Гордость Ютики»! Семья Рэмси… семья Питера Смита… Джон и Джейкоб Вури… Ли Бейкер… семья Стоэгер, все восьмеро… всем грузиться на «Гордость Ютики»!
— Следующие — мы, папа, — сказал Сэм и, наклонившись, взвалил себе на плечо сундук. — Лучше перенести вещи поближе к берегу.
Длинный сухопарый шотландец в выгоревшей домотканной рубахе покосился на Зика, который с усилием поднимался со своей временной постели, и спросил:
— Прескотт, это вы на запад собрались ради мальчишкиного здоровья?
— Отчасти… только отчасти. Главной нашей печалью, — серьезно сказал Прескотт, — были камни. Понимаешь, бывали года, когда у нас урождались по сотне бушелей note 8 камней с акра.
— Ну, Зебулон, ты лжешь и не краснеешь! У нас земля хорошая была.
— Лгать? Вот, Ребекка, ты меня знаешь, я человек богобоязненный и не вру никогда. Я говорю правду — как я ее вижу. Так вот, в той стране, где мы жили, человек плугом не пользуется. Он просто прокладывает борозды взрывами, ружейным порохом… Вот и пришло время, когда я всем этим стал сыт по горло. Вытаскиваешь ведро из колодца — так даже в нем полно камней… ну, я и сказал себе: «Зеб, вот ты сидишь тут с хворым сыном и с двадцатилетней дочкой, которая никак себе мужа найти не может…»
— Папа! Что за разговоры ты затеял!
— «…и с другой дочкой, которая ведет себя так, будто у нее мозги набекрень» — и дал я себе зарок. Если я найду человека с пятью сотнями долларов в кармане, то, значит, у этой фермы будет очередной дурак-хозяин. Что ж, сударь, Господь по доброте своей послал мне такого человека — и вот мы здесь.
— Мистер Харви, — запротестовала Ребекка, — не верьте ни единому его слову! У нас была самая лучшая ферма на весь округ. Это просто у отца нашего зуд в ногах, только из-за этого мы тут оказались, и один Бог знает, где это закончится!
— Я направляюсь в Иллинойс, — ответил Харви. — Говорят, там есть взрослые люди, которые в жизни не видели камня.
Он показал рукой на трех здоровенных парней неподалеку, которые украдкой бросали на девушек жадные взгляды.
— Это мои мальчики, Ангус, Брутус и Колин. По-моему, им охота познакомиться с вашими дочерьми.
— Они у тебя холостые, я так понял?
Харви кивнул.
— Пока да… но они стесняются.
— Этот Иллинойс… звучит вроде как неплохо… Лилит, возьми-ка ты свой аккордеон и нажми на клавишу-другую для этих парней.
— Не то настроение, па.
— Лилит, — твердо сказал отец, — иногда можно и поломаться, чтоб тебя попросили, поуговаривали, но сейчас для этого не время. Возьми и сыграй что-нибудь!
Она пожала плечами, взяла аккордеон и взглядом пожаловалась сестре. В глазах у нее было презрительное раздражение. А потом она все же растянула меха и под аккомпанемент аккордеона запела «Призрак мисс Бэйли». И сразу стало понятно, что и играет она, и поет с необычайным вкусом и талантом.
— Ну что ты завела, Лилит! Ты ж знаешь вещицы, куда лучше, чем эта! Ты играй что-нибудь такое, чтоб и мальчики могли подтянуть.
Она оглядела троих братьев.
— Какие вы песни знаете?
— Я могу спеть «Янки Дудл», — предложил Колин,
— «Янки Дудл»! — презрительно глянула на него Лилит. — Кто ж захочет петь такое?..
— Их мама умерла, — извиняющимся голосом объяснил Харви. — Их не шибко много учили, как себя вести в обществе, но они мальчики хорошие. И сильные.
— Давай-ка, Лилит, выдай им «Дом на лугу»!
Лилит снова глянула на Еву и пожала плечами, показывая, что вся эта затея ей не по вкусу, но начала песню.
Прескотт повернулся к старшей дочери.
— Ева!
Ева неохотно присоединилась — три неуклюжих, нависших над головой сына Харви произвели на нее не лучшее впечатление, чем на Лилит. Парни подошли поближе и начали подтягивать, а потом и сам Зебулон, захваченный настроением песни, запел низким звучным голосом.
— Зеб! — предупредила Ребекка. — Надеюсь, ты не станешь всех заглушать…
К поющим начали присоединяться люди из соседних групп. Когда хор стал достаточно велик, Лилит позабыла про свое раздражение и, выступив вперед, с пылом повела песню дальше.
Они пели просто для своего удовольствия, не рисуясь, не сознавая даже, что большинство из них поет плохо — и их песня, казалось, осветила весь берег. Мужчины оставляли свою работу и разгибали спины, чтобы послушать, где-то далеко на одном из пароходов песню подхватили матросы. Какой-то полупьяный ирландец несколько раз притопнул в такт музыке… на короткое время эхо их голосов залило мрачные окрестности.
Когда песня кончилась, Лилит, раззадоренная собственной игрой, грянула «Эри-канал» note 9 — тут уж подхватили все, кому было слышно музыку. Но не успели они закончить припев после первого куплета, как разнесся голос распорядителя:
— Объявляется посадка на «Летящую Стрелу»! Всем грузиться на «Летящую Стрелу»!
Зебулон подхватил тяжелый мешок.
— Это нас вызывают! Берите вещи и пошли!
Поскольку они, по предложению Сэма, успели перетащить вещи поближе, им оставалось всего несколько шагов до сходней, и Лилит, помахав в ответ тем, кто выкрикивал прощальные пожелания, заиграла бодрый марш и повела пассажиров на борт ожидающей баржи.
Палуба была забита толпой, и Ева едва протолкалась к поручням. Она замерла, глядя на Олбани. В горле стоял комок — они уже были на палубе и это, казалось, окончательно отрезало все прошлое. Теперь для них обратного пути нет…
Из Олбани, если надо, можно добраться к дому пешком, в Олбани их все еще окружали такие же люди, как они сами… но уже первый шаг на палубу положил всему этому конец. Это был шаг, разительно отличающийся от всего, что им приходилось делать раньше. Только сейчас ей стало ясно, насколько серьезное решение они приняли. Больше у них нет корней. Теперь они поплыли по воле волн…
Вокруг толпились незнакомые люди, беззаботные, шумливые чужаки — но в эту минуту даже собственная семья казалась ей чужой. Ева вступала в другой мир — и ей было страшно.
Под низким серым небом, под нависшими облаками, набухшими близким дождем, «Летящая Стрела» двинулась в путь.
На берегу канала человек в клетчатой рубашке щелкал бичом, погоняя упряжку лошадей, буксирующих баржу вдоль берега.
Понемногу пассажиры находили места для своих тюков и ящиков, и суета на палубах затихала. За спиной у себя Ева слышала рокот голосов и случайный смех.
* * *
От Олбани на реке Гудзон до города Буффало на озере Эри прорыт канал длиною четыреста двадцать пять миль. Прокладывали его несколько тысяч необузданных ирландцев, только-только прибывших со старой родины. «Хмыри болотные», — вот так их обзывали. И рыли они землю восемь лет.
Губернатор Клинтон Де Витт торжественно открыл канал осенью 1825 года, а вместе с ним — дорогу, открывшую Запад для заселения. За двадцать лет штат Огайо перескочил по численности населения с тринадцатого места на третье, а население Мичигана увеличилось в шестьдесят раз. Четыре тысячи судов бороздили воды канала, больше двухсот тысяч человек жили на его берегах.
Ирландцы построили канал, и именно они установили здесь тот образ жизни, который стал общей нормой. Жизнь вдоль этой водной дороги была непрерывной и жестокой дракой. Люди дрались за выпивку, за женщин, за место в доках, за лошадей, за все, о чем только подумать можно… а очень часто они дрались просто ради удовольствия.
Кое-кто из этих ирландцев остался на канале, другие двинулись на запад строить железную дорогу или вступили в армию, воюющую против индейцев. Зачастую реестры личного состава армейских подразделений тех времен напоминали списки избирателей Белфаста или Дублина note 10. Однако пришло время, когда их сыновья и внуки перестали быть презренными «ирландскими голодранцами», когда они становились политическими, общественными и промышленными лидерами в пятидесяти городах — почтенными, уважаемыми и богатыми людьми.
Баржи, ходящие по каналу, имели экипаж в три-четыре человека. Мальчик или взрослый мужчина, управляющий лошадиной упряжкой, которая двигалась по специальной дорожке на берегу, — бечевнику, — и тащила баржу на бечеве, получал от семи до десяти долларов в месяц. Рулевому порой платили целых тридцать долларов в месяц — по тем временам это был приличный заработок. Капитан часто сам работал за рулевого; в противном случае он сидел на палубе, покуривая трубку, и выкрикивал оскорбления людям на других баржах. Иногда обязанности кока исполняла жена капитана, но чаще это была одна из тысяч женщин, которые пробирались вдоль канала, связываясь то с одним речником, то с другим, женщин, столь же ревниво отстаивающих свою независимость, как и любой мужчина на канале.
Баржи всех форм и размеров, выкрашенные в самые разные цвета, двигались по каналу вверх и вниз, наперегонки мчались за грузом — а порой их экипажи дрались за груз, и все действия этих людей сопровождались криками и протяжными гудками — по всему Эри-каналу звучали судовые рожки.
Продвижение на запад, участниками которого они стали теперь, началось уже больше сотни лет назад, но лишь сейчас оно набрало такой размах, какого не помнит мировая история.
Всегда были люди, которые уходили на запад, чтобы поглядеть и пощупать нетронутый дикий мир; кто были трапперы — охотники на пушного зверя — и торговцы с индейцами, которые каждый сезон продвигались чуть дальше в дикие места. Так же как и разведчики гор, проникшие до крайнего Запада, это были люди, не боящиеся приключений, это были охотники, это были одинокие мужчины. Они просачивались через горы, спускались по реке Огайо и наконец добирались до Миссисипи. Таким человеком был, к примеру, Дэниел Бун note 11.
А потом в 1803 году Джефферсон купил Луизиану note 12, и за одну ночь границы молодой нации продвинулись далеко на запад. И это вызвало перемену в национальной психологии.
На запад отправилась экспедиция Льюиса и Кларка note 13, чтобы исследовать пути через отдаленные горы к Тихому океану; а некоторые, вроде Джона Коултера, предпочли остаться на Западе. За ними последовали Кит Карсон, Джим Бриджер, Билл Уильямс, Джо Уокер… и Лайнус Ролингз.
Парни с ферм бросали свои плуги и отправлялись на запад. Путешествие начиналось из Сент-Луиса или Индепенденса. Блуждая по улицам этих городов, деревенские парни видели на реке Миссури кильботы и каноэ, приплывшие с ее дальних притоков — рек Платт и Йеллоустон, они видели, как сходят на берег люди с холодными глазами, одетые в куртки из оленьей кожи; их легины note 14 и набедренные повязки оставляли открытыми ягодицы, от загара бурые, как их одежды из оленьей кожи. В тавернах, разбросанных вдоль берега реки, они проводили время с портовыми женщинами, пили, орали и рассказывали потрясающие истории о далеких горах, о несущихся с них потоках белопенной воды и о прекрасных индейских девах. Парни с ферм слушали и завидовали.
Одни говорили, что идут на запад за мехами, другие — за золотом, третьи — за землей; но, если разобраться толком, то выходило, что и первых, и вторых, и третьих на запад манит сам Запад. А все остальное -это были лишь отговорки, загодя припасенные простые ответы на простые вопросы. Они шли на запад ради дикой вольной жизни, ради отчаянных приключений в пустынных горах, шли на зов открытых прерий, где буйные ветры веют над тысячемильными просторами покрытой травой земли.
Они плыли по Эри-каналу, шли по Дороге-в-Дикий-Край, по Тропе Натчезов note 15, и эти диковинные имена возвращались обратно, звучали в ушах слушателей — и пробуждали в людях странные желания… эти имена будили в них беспокойство, и в глазах появлялась какая-то жажда.
Люди шли на запад по Сухопутному Тракту, по Тракту Санта-Фе, Орегонскому Тракту, через Переход Гастингса, по Аплгейтской Дороге. Многие из них проливали свою кровь на этой земле, но там, где они умирали, проходили другие, живые…
На равнинах им встречались индейцы — лучшие в мире конные воины всех времен, которые жили ради войны и битвы. Они громили лагеря белых людей, и там, где им удавалось победить, они грабили, жгли и пытали, а потом возвращались в свои селения, нагруженные добычей. Но белые люди продолжали приходить.
Однако теперь появилось отличие — они везли с собой своих женщин. Они шли, чтобы остаться здесь навсегда.
Молодые, старики, зрелые люди — никто не мог устоять перед мечтой, зовущей людей на Запад. Слабые падали в пути или сдавались и возвращались обратно в свои деревни, и сидели там, скорчившись от страха, вместе с другими такими же… но сильные выживали или погибали, сражаясь, а те, кто выжил, становились еще сильнее.
Это была пора исследований, борьбы, время титанов, идущих по титанической земле. Это были времена сродни гомеровским и елизаветинским note 16, и люди, взращенные в те эпохи, были бы как дома на Западе, и говорили бы на одном языке с окружающими.
Ахиллес и Джим Боуи note 17 имели между собой много общего;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42