Без промедления и без всяких исключений. У нас сложилось мнение, что у него хобби такое или даже навязчивая идея - отомстить нам за себя.
Когда пятый или десятый разведчик "загудел" на губу, на переговоры с Парамоновым отправился самый легендарный дедулька разведроты некто Юрцов патологический залетчик, садист и потенциальный урка. Он поймал его и предупредил: еще один раз... и они разъедутся. Юрцов в дисбат, Параша - в морг. Подействовало. Параша больше разведчиков не закладывал, а просто ловил, и если получалось (с такой-то мордой!), все отбирал.
Так продолжалось до сентября 1984 года, до приказа. Главного приказа нашего призыва. В начале октября стали формировать "нулевую" партию дембелей. Это те - самые лучшие, которые еще до прихода замены уезжали первыми. В основном заместители старшин рот и замкомвзвода. Только сержантский состав. Насколько важно было попасть в такую партию, можно судить хотя бы по тому, что следующая "нулевая", но для рядового состава пехоты, уехала домой второго февраля уже 1985 года.
Из моей роты в эту группу попало трое самых-самых: Саша Хрипко, Коля Олексюк и Вова Крохин - все старшие сержанты, все поднявшиеся из рядовых, все с боевыми орденами (а у Олексюка в придачу к "Звезде" еще и медаль "За отвагу"). Четвертым домой поехал Лешенька Грицынок - известный всему полку стукач по прозвищу Тортилла, правда, без боевых наград, но у него были иные, не менее впечатляющие награды за услуги на "невидимом фронте".
Пятым к ним пристроился Параша, к тому времени уже в звании старшины. Вот так-то, а мы ему когда-то не поверили...
Перед самой посадкой на вертолеты дембелей построили и произвели тщательный обыск личных вещей. Ну, это не страшно, к шмонам солдат приучен. У всех полупустой "дипломат", а то и вещмешок или даже просто пакет. У Олежки - два баула. Ничего - пропустили. Поехали...
На прощание, в виде компенсации, уезжающие всем тем, кто остался, клятвенно пообещали: "Не забудем - не простим!" Причем, не стесняясь тех, кому собирались не забывать и не прощать. Параша, Тортилла и еще сладкая парочка таких же заметно приуныли.
О том, как развивались события дальше, мне известно только со слов очевидцев.
По прибытии в Термез всю группу ожидала долгая и изнурительная нервотрепка - генеральный обыск на таможне. Там уже не мальчики и не добрые полковые дяди, там профи. Физиономисты-психологи. Кого спросят с наивной улыбкой: "Оружие, золото, наркотики... нет? - а кого и разденут донага, да пальцем в одном месте пошуруют. Как с первыми тремя пунктами (то есть с оружием и прочее) - не знаю, думаю, что никак - для таких вещей иные, более надежные каналы существовали. А вот джинсы или часы - целое состояние смело могли отобрать: "не положено" Могли реквизировать фотографии, это под настроение. Да мало ли что, власть-то у них неограниченная.
И тут, на таможне, случился первый казус - группа "особо заслуженных" сержантов каким-то чудесным образом проскочила первой и немедленно испарилась. К вечеру, когда прошли все, их стали искать и не нашли. Хрипко говорит, что один из бывших разведчиков даже слезу по этому поводу пустил. Как бы там ни было, поехали по домам клятвопреступниками. Очень расстроились...
Наши сели в поезд "Душанбе - Москва" и в Волгограде разделились: Крохин - в Москву, Хрипко и Олексюк - на Украину. Дальнейшее известно из пространного письма Володи Крохина.
Их в столицу ехало трое: он со слезоточивым разведчиком - закадычным дружком Юрцова и таким же уголовником, и еще "замок" первого взвода шестой роты Толик Мордовцев - очень крепкий, незакомплексованный парень. Они оккупировали какое-то купе и устроили там затяжную попойку. На следующий день после Волгограда из соседнего вагона "особо заслуженные" привели несколько девчонок-студенток и начали праздновать дембель уже с ними.
По словам Крохина, девчонки оказались не промах и никому из сержантов, несмотря на их боевые награды, так и "не дали". Они применили испытанный девичий прием - время от времени куда-то незаметно и, главное, не вовремя отлучались. Перед самой Москвой одна из них, вернувшись с очередной прогулки, сообщила, что в соседнем вагоне в купе сидит бравый афганец-десантничек и рассказывает всякие страсти-мордасти. Как она выразилась: "Волосы дыбом..."
Наши сказали: "Ой!", переглянулись и, бросив подруг, бегом рванули по указанному адресу. Каково же было их удивление, когда, зайдя в купе, они увидели увитого аксельбантами Олежку Парамонова - бравого десантника в лихо заломленном голубом берете (пехотинцу натянуть на себя голубую тельняшку уже "в падлу"). Вокруг, смахивая слезы и подливая в его бокал шампанское, сидели несколько жадно внимавших девчушек. Параша явно был в ударе, но, увидев знакомые лица, как-то скис и стал жалобно просить своих спутниц не оставлять его с этими мордами. Но было поздно... На девчонок шикнули. Они, видимо, до этого еще не имели опыта общения с разъяренными дедами и в доли секунды исчезли.
Далее я просто процитирую отрывок из Володиного письма:
"...Ты знаешь, братишка, мы его даже толком не отмудохали. Получив первый же раз по яйцам, он начал визжать, как свинья, кататься по полу и даже обоссался. Толян плюнул на него, оттащил "разведку" и выкинул спортивную сумку Параши в окно. Мы даже не посмотрели, что там. Потом отобрали у него все документы и тоже выкинули. А "разведка" покромсал ему всю форму и хотел самого порезать, но мы не дали. Представляешь, как это чмо выползет в Москве без военного билета, в рванье?.."
Прекрасно представляю! Москва не Кацапетовка, мимо патрулей не пройдешь. И трех шагов от перрона не ступишь, как поймают, отвезут на гарнизонную гауптвахту, и сидеть ему там несколько месяцев, пока родители не приедут и не выкупят. Ну а у ребят, к слову, хватило ума выйти перед самой Москвой и не испытывать судьбу. Стукачи... они все одинаковы.
Вот такая грустная история.
КОСОЙ
Был у нас в роте весельчак и балагур, нескучный одессит Ванька Косоговский по прозвищу Косой (фамилия изменена). Когда наш призыв прибыл в четвертую мотострелковую, он уже успел отслужить полгода в должности оператора-наводчика. Машины, правда, у него не было, и в горы Ванька ходил как простой пехотинец с автоматом. На нас, вновь прибывших "духов", он не давил, и мы его чистосердечно любили. Никто из нас не мог даже подумать, что этот потешник и клоун в то же время единственный в роте убийца. Настоящий убийца.
В бою, на операциях, убивать приходилось, конечно, многим, но это были не те убийства. Собственно, за убийства они у нас и не считались. Там перед нами был вооруженный противник, готовый нас самих убить в любой момент. С Иваном Косоговским - совсем иное дело.
Эта история произошла в начале января 1983 года во время нашего первого вылета на операцию. Несколько человек в ней, правда, не участвовали. Парамонов, например, в этот день как раз писал свою прославленную "Поэму Вычислителя".
Проводилась реализация разведданных у какого-то безымянного кишлачка, в двадцати пяти километрах от полка в направлении "точки" Кишим. Кинули нас туда на вертолетах. Казалось бы, первая операция - самые яркие впечатления. Но это была банальнейшая однодневка: утром высадили, вечером забрали. В памяти лишь ярко запечатлелось, как при подлете к селению бортмеханик "восьмерки" расстрелял из установленного на турели в дверном проеме пулемета небольшое смешанное стадо - три-четыре бычка и десяток овец. Впрочем, тоже обычное дело, пехота такой возможности никогда не упускала и в колоннах, и даже на операциях. Да и "обоснование" существовало: "душманский сухпай". И теоретическая база была под "обоснование": "Духи не жрут убоину с не спущенной наземь кровью". Логика еще та...
Операция началась в воздухе. Моджахеды к тому времени еще не вполне осознали всю серьезность намерений "шурави" и решались вести огонь из собственных населенных пунктов. К началу 1984 года они таких ошибок в большинстве случаев уже не допускали.
Наша "вертушка" сделала круг над селением. Скинула две небольшие, но достаточно мощные бомбы (сверху бомбежка напоминает просмотр кинофильма и никаких особых эмоций, например, чувства вины, не вызывает, - так, рутинная работа, как на полигоне или учениях), выпустили обе кассеты НУРСов и высадили взвод на гребень, подпиравший кишлачок с левой стороны холма. Туда же повыпрыгивали и прибывшие на других вертолетах первые два взвода роты.
После еще одного налета авиации и плотного получасового обстрела из стрелкового оружия в кишлак вошла разведка. По связи ротному передали приказ оставить на высоте один взвод прикрытия), есть, всех молодых и парочку сержантов-старослужащих, чтобы в случае чего духи не разбежались) и силами двух взводов "прошмонать" десяток домишек, прилепившихся на "нашем" склоне. Ротный матюгнулся (еще бы - треть роты - новобранцы!), помянул всуе японского бога и, отобрав человек двадцать, тремя небольшими группами пошел вниз. В одной из этих групп находился и Ванька Косоговский.
Это была первая и последняя операция, куда мне под смешки дедов довелось тащить свой штатный РПГ. Лежа меж камней, я тогда страстно желал, чтобы из выходившего справа на кишлак ущелья появился хотя бы один душманюка. Ведь только в этом случае можно было "выплюхать" туда весь свой боекомплект. Мне уже за глаза хватило одной-единственной получасовой пробежки вверх по склону, чтобы сполна ощутить всю прелесть болтавшегося на спине ранца для шести гранат. Но возможности "плюхнуть" так и не представилось. Из кишлака раздавались короткие очереди да редкие взрывы гранат, а группа, стоявшая на "блокировке", так ни разу огонь и не открыла.
Через полтора часа на позиции поднялся Пухов, а за ним два взвода. И хотя внешне все выглядело благополучно, старший лейтенант сразу отвел в сторону своего замполита. И они почти час там о чем-то яростно спорили. Солдаты тоже ничего не говорили, а лишь перешептывались с глазу на глаз. Еще часа через два прибыли вертолеты, и к вечеру рота уже была в полку.
Об этом споре ротного с замполитом и об этих перешептываниях солдат я вспомнил где-то через месяц. К тому времени мы все уже примерно знали, что же случилось тогда на операции.
Но вот как-то в палатке зашел разговор об операциях вообще. Ванька Косой, увлекшись, что-то стал возбужденно рассказывать. И тут из отдельной, отгороженной в углу комнатушки вылетел взбешенный Рабинович и во весь голос рявкнул на него:
- А ну, рот закрой!
Это было настолько непохоже на нашего Сашу, что через пару минут палатка опустела. А уже поздним вечером в расположение взвода зашел ротный и как бы невзначай, вполголоса сказал Ивану:
- Случилось так случилось... И коль обошлось - радуйся. А языком нечего трепать. Понял?!
Сказано было всерьез. Без всяких шуток. И больше к этой истории никто в роте не возвращался.
x x x
Подробности мне довелось услышать лишь через год. Но зато из первых уст, от самого Ивана Косоговского. Был март восемьдесят четвертого, полк проводил операцию в районе высоты "две семьсот" - Санги-Дзудзан, в просторечии именуемой Зубом. Ваня был уже без пяти минут (а точнее, без пяти недель) дембель, а я, соответственно, дедушка. В нескольких километрах от места высадки, на середине довольно просторного плато наша рота была зажата перекрестным огнем двух крупнокалиберных пулеметов. Недаром - укрепрайон. Мы залегли. И так получилось. Что я случайно оказался в паре именно с Ваней.
Только мы с ним начали спешно окапываться, как прилетела вертолетная пара и, перепутав цели, всадила по залегшей роте полкассеты НУРСов. Слава Богу - пронесло. Впрочем, сюрпризы во время той операции начались еще при десантировании. Духи умудрились сбить одну "двадцатьчетверку" и две восьмерки, что уже само по себе - нечто небывалое, потом вот по ошибке родные вертолеты добавили. И все это за несколько недель до "приказа", - как тут не расслабиться и не поделиться наболевшим с ближним своим. Я начал, правда, не очень напирая, расспрашивать Ваню, что же там случилось на той давней операции. Но он разговорился неожиданно легко и рассказал мне обо всем подробно.
Ваня шел в отдельной группе из семи человек проводившей "шмон", по самому краю кишлака. В какой-то момент группа разделилась и в крайнюю усадьбу вошло только двое - Косой и кто-то из дедов.
Дом был пуст. Вдвоем они быстро облазили все закоулки и собирались уже было уходить, но тут Ваня у самой стенки приметил прикрытый, небольшой - в пол человеческого роста дверной лаз. Прислушавшись, он отчетливо услышал за ней напряженное дыхание. Ваня хотел, было позвать напарника, но тот куда-то исчез. И тут Ваня по-настоящему испугался, и, как он сам сказал, в нем взыграл древний инстинкт.
Но это я сейчас так обозначаю - "древний инстинкт", а тогда Ваня сказал какими-то иными словами. Но я и без его слов слишком хорошо знал, ЧТО это такое. Имя этому инстинкту - жажда крови, или, как в наше время говорят умные дяди - "фронтовой психоз".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21