Итак, с математической точки зрения твои выкладки верны, местами даже изящны. Однако допущен ряд неточностей, в результате которых в одном из уравнений поменялся знак. Довольно разумно было с твоей стороны предложить мне это на проверку. Я отметил эту подмену в твоих записках восклицательными знаками.
Насколько я понял из твоих формул, ты планируешь что-то вроде направленного взрыва, пользуясь энергиями и силами, еще не до конца исследованными наукой. Поэтому спешу предостеречь тебя: проводи свой опыт с насколько это возможно малым объемом ингредиентов и дистанционно, так как силы, которые ты собираешься задействовать, на мой взгляд, весьма непредсказуемы и даже исправление найденной мною ошибки не может вполне гарантировать успешное и безопасное проведение твоего опыта.
Удачи! Она тебе будет нужна. Иоганн Кеплер.
P . S . Ты прав. Из Праги пора уезжать».
Лошади уносили двуколку все дальше от Линца, а у Ольги в голове все не смолкал страшный шепот:
Ты рисуешь звезду и крюк
В десять тысяч растерзанных слов.
Ты, сжигающий плоть и грязь,
Невод воли во тьму забросишь.
Но, свершив превращений круг,
Воплотится Вселенский Князь.
Кто из нас для кого улов?
Ну, приказывай: что ты просишь?

Глава 14
«Снова дождь. Холодный осенний дождь. Отчего же меня все время знобит? Неужели на меня так действует это яйцо?.. Да нет, быть не может. Мне просто страшно.
Однако погода может сыграть с Цебешем дурную шутку. Где он в такой холод найдет жаб, лягушек или еще кого – высиживать своего василиска? Надеюсь, весь его безумный замысел разобьется о непреодолимую силу погоды». Ольга зябко поежилась, как можно глубже забравшись на сиденье кареты.
«Комиссару по особым поручениям Великого Инквизитора Австрии, капитану полиции Христа Стефану Карадичу.
Милостивый государь, докладываю вам, что из двадцати восьми подозрительных субъектов, задержанных нами в ходе проводимой по вашему приказу операции, ваш поверенный Матиш, побывавший в Линце 10 октября, выпустил всех, чем вызвал негодование местного трибунала инквизиции. После чего означенный Матиш направился дальше по делам опознания, а мы устроили рейд по приграничным деревням, в результате которого задержали еще тридцать пять подозрительных лиц.
Кроме того, имеем вам сообщить по пункту второму вашего плана, что беглые албанцы в Линце и окрестностях обнаружены не были.
По пункту третьему: за одиннадцатью подозреваемыми в ереси особами в Линце, силами местного трибунала инквизиции было установлено круглосуточное наблюдение, каковое выявило еще более трех десятков лиц, находящихся с подозреваемыми в контактах разного рода. Однако среди всех вышеназванных лиц не было обнаружено ни Старика, ни Марии.
В то же время, 12 октября, было совершено некое преступление, которое, как я осмелился предположить, может иметь связь с проводимой нами сейчас операцией. А именно: вечером 12 октября был обнаружен труп одного из общавшихся с подозреваемыми в ереси лиц. Погибший, некто Адам Ковальский, был найден в одном из ремесленных кварталов со смертельной раной, нанесенной стилетом в сердце. Судя по показаниям домохозяйки, у которой он снимал комнату, этот Адам был студентом Пражского университета. Он приехал в Линц 11 октября и вступил в сношения и переписку с рядом подозрительных субъектов, каковых сама хозяйка назвать не смогла ни добровольно, ни при допросе с пристрастием, объясняя свое неведение тем, что они присылали письма, но сама она их не видела.
12 октября в полдень Адам отправился на свидание с одним из этих субъектов, имея на руках некий ящик или ларец. После чего, видимо, и был заколот стилетом. Ларца, которым сам Адам, судя по показаниям домохозяйки, очень дорожил, при нем обнаружено не было. При обыске в его комнате этот ларец так же найден не был. В то же время один из свидетелей, проживающий в квартале, где было совершено преступление, показал, что видел в тот день, около полудня, горбоносого хромого старика с большой черной собакой, несшего подозрительный сверток в руках.
Надеюсь, что этот отчет будет полезен вам в дальнейших поисках.
Лейтенант полиции Христа города Линца Ульбрехт Бибер».
«"Тридцать пять человек подозрительных лиц... находящихся с подозреваемыми в вызывающих подозрение связях..."
Да, тут отчетливо видна венская порода! – горячился Хорват. – Простая крайнская глубинка таких идиотов не производит... И еще эта черная собака и подозрительный горбоносый хромой старик с подозрительным свертком в руках! Черных собак они все видят! Ведьм на метлах, зеленых чертей с перепою! И только Старика с девчонкой они не могут найти... Не может быть, чтобы эти двое бесследно пропали. Что же, неужели им действительно сам Сатана помогает? Чем еще можно объяснить наши постоянные неудачи?»
«Матиш, проверь Линц еще раз. Тамошний лейтенант полиции Христа Бибер еще больший идиот, чем ты, так что смело предпринимай в Линце любые необходимые действия по собственному усмотрению.
Сим письмом подтверждаю твои полномочия – в случае необходимости принять временно, на необходимый для расследования срок, командование над Бибером и его людьми.
Комиссар инквизиции капитан Стефан Карадич».
– Карел!
– Да, ваша милость. – Карел вбежал в кабинет, радостный и розовощекий.
– Пошли какого-нибудь шустрого и смышленого человека к Матишу. Пусть заканчивает свои опознания, от них все равно толку нет. Вот предписание ему – ехать в Линц и там разобраться. Чую я, что они в Линце.
– Понял!.. Дольфа Шнаупера за ним послать?
– Да хоть и Дольфа. Наверное, он подойдет... Или сам поезжай, на тебя я как-то больше надеюсь.
– Что вы, сударь! – всплеснул руками Карел. – Разве я вас могу бросить? Вы так извелись, что просто смотреть больно. Разослали всех наших, крайнских, с поручениями. Как же оставлю я вас одного, среди немцев?
– Ладно. Иди... И скажи, пусть Дольф поторопится. – Дверь за Карелом закрылась. – Старик с подозрительным свертком. Наверное, я опять выбираю ложный след, мираж, как утопающий, хватающийся за соломинку.
Пятнадцатого октября стало окончательно ясно, что тепло возвращается. Ольга кусала губы от досады. У их кучера, Томаса, была в этой местности какая-то родня, он провел здесь свое детство и знал каждый кустик. Однако чем богаче выбор, тем трудней выбирать. Они почти весь день колесили по округе, пока Цебеш не остановился в небольшой деревеньке, совсем рядом с болотцем.
Он снял домик на окраине селения. Дом был заброшенный, и зимовать в таком Ольга бы ни за что не решилась. Однако зимовать они и не собирались. Старик заплатил хозяевам дома за неделю вперед. Сами хозяева жили на другом конце деревни, а дом им достался в наследство от непутевого родственничка, то ли сгинувшего где-то, то ли просто переселившегося куда-то в другое место, не уведомив об этом никого из родни.
Так или иначе, Ольга, оглядев паутину, пыль и осыпавшуюся штукатурку, взяла в руки веник и тряпку. Монотонная, но необходимая работа по приведению заброшенного дома в порядок помогла ей как-то отвлечься от мыслей о будущем.
Цебеш, пообедав, некоторое время наблюдал за ее усилиями по облагораживанию жилья и пару раз даже одобрительно хмыкнул. Когда Ольга очистила от грязи одну из трех комнат дома, он заперся в этой комнате изнутри вместе с ларцом, в котором хранилось яйцо, и своим саквояжем. Ближе к вечеру, когда Ольга уже закончила уборку, Цебеш вышел из комнаты, оделся попроще, взял ведро, пару сачков и отправился на болото.
В каминной трубе, навевая жуть, выл ветер, а в комнате, в которой закрывался Цебеш, как ей показалось, кто-то ходил.
Ольга развела в камине огонь, вскипятила в котелке воду и уже хотела готовить похлебку, но передумала. Встала и, взяв в руки горящую головню, пошла посмотреть, что же такое сделал в комнате Цебеш.
Дверь не открывалась. Не было никакого замка, но дверь словно кто-то заклинил. На улице уже темнело, и Цебеш вот-вот мог прийти.
– Да что же это такое?! – Ольга зло треснула горящей головней по двери.
Что-то хрустнуло, и дверь распахнулась.
Голый пол. Всю нехитрую мебель отсюда Цебеш вынес в другие комнаты. Ставни плотно закрыты – ни луч света не проникал из-за них. А в центре комнаты, окруженное пентаграммой, сетью каббалистических знаков и странных мелких предметов, на золотой подставке стояло яйцо. Огромное, вдвое или втрое больше куриного. На его белой матовой поверхности тоже было вычерчено что-то, на каждой из четырех сторон.
Ольга обошла пентаграмму с заключенным внутри яйцом, прижимаясь к стенке, не решаясь нарушить незримую линию, словно бы защищавшую от внешнего мира ЯЙЦО, а внешний мир от ЯЙЦА. То ли горящая головня так повлияла, бросая на пол неровные, постоянно меняющиеся тени, то ли от яйца исходил собственный мерцающий свет...
«Сломать, разбить это проклятое яйцо! Что он посмеет со мной сделать? Я ведь нужна ему для чего-то большего, чем этот жуткий опыт. Но почему мне так страшно переступить эту грань?»
– Да ведь это же просто линии, мелом начерченные на полу. Просто мел, и ничего больше! Испачкал пол, который я отмывала… – произнесла вслух Ольга и, бросив поверх пентаграммы почти потухшую головню, схватила обеими руками яйцо и выбежала из комнаты.
Тени метались, как сумасшедшие, по стенам дома.
Котелок над камином бурлил, выплескивая на горящие дрова воду, и огонь, шипя, умирал. Ольга выскочила на улицу, и в лицо ей ударил холодный осенний ветер.
«Прочь. Прочь отсюда, пока он не пришел. Спрятать куда-нибудь, выбросить, расколоть... Вот хоть здесь. В чужом, справном доме он побоится, не осмелится искать».
Было уже совсем темно. Над головой фонарем горела набирающая силу луна, и Ольге казалось, что внутри тяжелого, словно налитого свинцом, яйца, что-то дышит, стучит, как сердце. И это страшное что-то, отделенное от мира лишь тонкой скорлупкой, может ожить и вырваться в любую минуту, даже сейчас, прямо у нее в руках... И она поняла, отчетливо, словно своими глазами увидела, что тощий алхимик был убит в том переулке. Убит, своей кровью заплатив за право впустить в мир это страшное чудо. И теперь уже не остановить – теперь многие, далекие и близкие, будут убиты, убиты, убиты...
Тоскливо и страшно, словно над трупом, завыла собака. И ей ответила другая. Глядя на растущую луну, они выливали в мир захлестнувший их ужас перед тем неведомым, что мечется сейчас по деревне, сжатое между двух вспотевших женских ладоней.
Но Ольга ничего этого не слышала. Ее разумом овладела одна только мысль – спрятать это куда-нибудь. Спрятать, чтобы ОН не нашел. Потому что, когда он поймает и принесет свою жабу, будет уже поздно. И Ольга, найдя дырку в заборе, пролезла в один из дворов, поползла по грядкам.
«Туда, откуда оно и взялось, обратно в курятник».
Доползла до курятника и замерла. Из дверей дома вышел хозяин. Бородатый мужчина, лет тридцати. Он держал в руках вилы и внимательно осматривал все вокруг. Осмотревшись и ничего не заметив, хозяин убрал вилы и прицыкнул на гремевшего цепью и тоскливо подвывавшего пса.
– Тише, Хват. Еще будешь выть на луну – побью... Дурень цепной. Младшенького моего разбудил своим воем. Сиди тихо. – Хозяин ушел, закрыв за собой дверь на засов.
Ольга еще некоторое время лежала неподвижно, а потом стерла рукавом со скорлупы яйца начерченные, видимо, углем знаки и аккуратно засунула само яйцо в куриный лаз.
«Ну, теперь ты его не отличишь от куриного, пан Цебеш. Теперь все. Разобьет наш ужас в глазунью хозяин, или курица высидит крупного петушка». Ольга облегченно вздохнула и стала тихонько выбираться со двора.
Хват, заметив шевеление на грядках, пару раз тявкнул, но, вспомнив о хозяине и о его тяжелой руке, замолчал.
– Куда ты дела яйцо? – этими словами ее встретил Цебеш. Он зажег толстые, в руку толщиной, сальные свечи по всем углам пентаграммы, в ее центр на золотую подставку посадил огромную, добытую на болоте жабу и теперь подновлял мелом линии и знаки. – Как это все понимать?
– А вот так, – твердо ответила Ольга. – Никакого василиска не будет.
Она вышла из комнаты с пентаграммой и уселась на стул перед потухшим камином.
Через несколько минут, видимо закончив работу, Цебеш появился в дверях. В одной руке у него был кусок мела, а в другой пустое ведро.
– Куда ты дела яйцо?
Ольга молча покачала головой. У нее уже не было сил ни ругаться, ни спорить.
– Ты хоть понимаешь, соплячка, какими силами берешься играть? – Он хотел еще что-то сказать, но лишь сжал плотнее губы. Сдавленный его пальцами мел треснул и рассыпался в пыль. Цебеш с минуту смотрел на свою посыпанную мелом руку, а потом, не сказав ни слова, поставил на пол ведро и вышел из дома, даже не закрыв за собой дверь.
Через некоторое время Ольга почувствовала сквозняк. Подошла к двери, чтобы закрыть. Огромная половина луны светила ей в лицо, почти ослепляя. Еще неделя, и в полнолуние Цебеш все равно потащит ее на свой безумный ритуал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49