.. Но ничего так и не произошло. И минуты вновь потянулись – невыносимо долгие.
– Сударыня! – К ним подошел, радостно улыбаясь, неуклюжий толстяк. – Наконец-то я вас в этой суматохе сумел разыскать... Вы фройлен Мария?
– А что вам, сударь, угодно? – Тэрцо лучезарно улыбнулся и положил правую руку себе на кушак, закрыв ладонью пистолетную рукоять.
– Мне угодно пригласить вас, сударыня, на праздничный обед и от своего имени, и от имени одного нашего общего знакомого. – Толстяк поклонился Ольге настолько учтиво, насколько это было возможно при его комплекции.
Тэрцо взглянул на Марию.
– Если я не вернусь через час, ты знаешь, что делать.
Тэрцо поклонился.
– Позвольте, сударыня, я провожу вас хотя бы до двери. – Тэрцо подал ей руку, и они неторопливо пошли следом за толстяком.
Трухзес (а это был именно он) вскоре привел их к дубовой двери одного из выходящих на площадь домов. Отворив дверь, он отошел в сторону, пропуская Марию вперед. Надпись над дверью гласила: «Трухзес Фихтенгольц. Лавка готового платья».
– Я вас буду дожидаться, фройлен, – еще раз поклонился Тэрцо. Трухзес кивнул и, войдя, захлопнул дверь у него перед носом.
– Прошу вас, Мария. Вот сюда.
Пройдя через несколько комнат, представлявших собой торговый зал, складские помещения и пошивочные мастерские, они оказались в небольшой комнатке, где действительно был накрыт богатый стол – лепешки, жаркое, фрукты, вино. За столом сидел, радостно улыбаясь, Цебеш. Увидев их, он наполнил бокалы вином и поднял свой:
– За удачную встречу!.. Надеюсь, никаких эксцессов не произошло?
– Нет, сударь, – ответил Трухзес. – Только у фройлен был весьма назойливый кавалер. На вид итальянец или даже...
– Албанец?
– Да. Наверное, – кивнул Трухзес и взял свой бокал.
– Это Тэрцо. Он взялся проводить меня. На всякий случай... За встречу! – И Ольга тоже подняла свой бокал с вином.
Чокнулись. Чуть пригубили.
– Налегай на еду, Мария. Когда еще мы так поедим с этой нашей суматошной жизнью... Надеюсь, за вами никто не следил?
– Не знаю. Мне было так... беспокойно. Казалось, что буквально все следят.
– Да нет. Все чисто, Мастер. Уж поверьте, у меня глаз наметанный. Вот вас, по-моему, кто-то дожидается у главного входа. Я и вчера видел эту же рожу.
– Ладно, не будем о грустном, – криво ухмыльнулся Цебеш. – Расскажите-ка нам лучше, мастер Трухзес, как у вас продвигается торговля готовым платьем...
Хорват, выйдя из канцелярии, вздохнул, наконец, полной грудью. Скрип перьев и запах сургуча, бесконечные, нудные, идиотские вопросы, канцелярская латынь и постоянно крутящееся в голове «ну а если провалишь...».
– ...Ваша милость. Да вы что же, не узнаете меня?!
Хорват удивленно оглянулся. Перед ним была цветущая от счастья рожа Карела.
– Ты здесь откуда?
– По срочному делу. Вот. – Карел засуетился, открыл свою сумку, стал там что-то искать.
– Какого черта! – вскипал потихоньку Хорват. – Я тебя где оставил? Стоять смирно! Отвечай внятно, собачий сын, почему покинул вверенный пост?! – Он схватил Карела за ворот. В голове новоиспеченного капитана все отчетливей вертелось проклятое «ну а если провалишь...».
– Да я ж с документом. Вот! – Карел сунул Хорвату под нос найденную наконец-то в сумке бумагу. Рука Стефана Карадича, отпустив солдата, вцепилась в этот крохотный клочок... Он пробежал бумажку глазами и испепеляющим взглядом уставился на Карела.
– Так что ж ты, сволочь, молчал? Вперед! Бегом! Седлать коней!
– Я же... Вы ж сами мне... Я как приехал – сразу вас искать. Ребята знают уже. Они, наверное, уж и еду собрали, и коней поседлали. Вас только обыскались...
– Черт бы побрал этих бумажных червей! В Грац, скорее, пока Цебеш опять куда-нибудь не исчез!
Глава 8
Капрал Матиш внимательно оглядывал площадь.
«Первая четверть одиннадцатого. Все зеваки уже ушли от ратуши. Только я, капрал полиции Христа Матиш Корвин, переодетый в пропившего свою бричку извозчика, стою тут, под часами, как идиот. Милошу лучше – он хотя бы под нищего замаскирован. Делов-то: сиди на паперти и поглядывай – не появится ли кто у черного хода в мастерскую Трухзеса Фихтенгольца. Вот точит лясы с гвардейцами у ратуши какой-то албанский наемник – никак хочет в магистрат на службу наняться. Крытая бричка нырнула в переулок... Эх, на такой бричке мы могли бы перемещаться теперь по осенним дорогам с куда большим комфортом, чем верхом, и почти с той же скоростью. А вот и тот мальчишка, который трется все время у мастерской. Что ему тут, медом намазано, что ли? И когда, черт возьми, снова появится Цебеш? Ведь нельзя же два дня подряд безвылазно торчать в этом доме... Может, он засек нас и, пока мы тут следим, незаметно сбежал через чердачное окно? Вон, как соприкасаются близко крыши домов. Ох, если так, Хорват головы нам оторвет... Да нет, не Цебешу в его возрасте, да еще с больной ногой, прыгать по крышам».
«Интересно, Тэрцо заметил, что этот придурок под часами сторожит парадный вход мастерской? – прикидывал тем временем слоняющийся неподалеку Ахмет. – А за черным ходом наверняка наблюдает кто-то из нищих... Зачем они туда Ольгу потащили? Ох, чует мое сердце – нельзя было ее выпускать... Но действовать нужно решительно или не действовать никак. Действовать, не имея определенных инструкций?.. А если там ее ждет не Цебеш, а люди инквизиции? Одно дело подстрелить старика, пусть он даже колдун, и совсем другое – столкнуться с инквизицией или с официальными властями. Черт бы побрал этого Гофур-пашу! Навязал нам проклятые сундуки для Пройдохи Селима. Если бы Ду не сторожил там, в школе, а приглядывал со стороны, я бы мог спокойно обшарить соседние кварталы. Наверняка ведь еще где-нибудь есть проход или удобное место для наблюдений... Ох, не зная города, шпионить в нем – хуже нет. А этот Хасан – перестраховщик. Что ему стоило выделить мне пару людей? Я же здесь, в Граце, как без рук. Плевать ему и на мое задание, и на подвернувшуюся вдруг удачу. Дрожит только за собственный зад. Словно у местных властей других дел нет, только ловить турецких шпионов... Ладно. Кто этот Цебеш, мне хотя бы примерно понятно. Но зачем ему Мария? Он ведь голову ей морочит. Что на самом деле он собирается делать? И почему этот Старик стал вдруг так важен для Секретного Дивана? Чем этот колдун и смутьян лучше прочих, что занесен вдруг в Особый список?»
Фрау Хелен, неторопливо потягивая из кружки теплый куриный бульон, любовалась из своей мансарды на площадь у ратуши. Все замечал ее наметанный глаз. Вот стайка голубей радостно вьется над шпиком-недоучкой, прохаживающимся под часами. Это тот самый усач, что так и не отдал причитающиеся ей десять талеров. Другой недотепа из той же компании корчит из себя нищего. Настоящие убогие над ним, кажется, уже смеются. Вот из мастерской выскочил неугомонный Мориц, небось заработавший сегодня, бегая на посылках, уже полталера. Сейчас он наверняка побежит за леденцами в лавку Гумбольта. А то и еще хуже – к своим новым дружкам. Ох, научат они его, в конце концов, пить кружками пиво и освежать чужие карманы... Тот щеголь в красном кафтане, который проводил свою девицу в мастерскую, наверняка теперь дожидается ее. Интересно, потратив его денежки на готовое платье, она вернется или улизнет от солдатика с черного хода?.. Еще один, одетый как перекупщик краденого, трется прямо под мансардой... И что высматривает?.. Не иначе, найдут кого-то завтра с распоротым брюхом...
Часы за окном пробили пол-одиннадцатого. Трухзес умиротворенно рыгнул и допил последний кубок вина. Цебеш тоже отставил в сторону бокал:
– Ну вот. Спасибо тебе, брат, за гостеприимство. Береги себя. Лучше бы тебе сменить место. Ты, кажется, говорил, что на мастерские есть покупатель? Поторопись с этим. Боюсь, скоро тобой заинтересуются святые отцы из Генеральной Консистории... Теперь проводи нас. Дела не ждут. – Цебеш встал из-за стола и вытер губы тонким батистовым платочком. Надел шляпу. Дорогой красно-коричневый камзол, ботфорты выше колен, шпага на поясе и шелковый, красный с золотом кушак. Он подал руку поднявшейся следом Ольге.
– Что за дела у нас теперь? – взволнованно спросила она.
– Пока ничего серьезного. Надо нам подготовиться к одному мероприятию. Навестить моих старых знакомых... Трухзес, не стой столбом. Проводи нас к ТОМУ черному ходу.
– А? Да, пойдемте.
Толстяк повел их комнатами, в которых дородные портнихи что-то шили, отпаривали, что-то булькало и размешивалось в огромных красильных чанах. Потом ступени вниз. Немец зажег стеклянный фонарь. Какие-то бочки, тюки, коридоры, покрытые плесенью, затянутые паутиной стены, мешки с мукой. Снова вверх. И опять мастерские. Теперь в них что-то строгали, пилили, полировали невыносимо-вонючим раствором.
– Пришли. Прошу в экипаж. – Хозяин открыл дверь на улицу. Легкая дорожная карета с большими колесами, запряженная парой лошадок. Кучер – широкоплечий усатый детина – распахнул перед ними дверцу. В карете было место лишь для двоих.
Цебеш пропустил вперед Ольгу, сел сам:
– Пошел!
Трухзес махнул рукой на прощание. Кучер залихватски свистнул, и лошади рванули вперед. Ольга потянулась отодвинуть плотные занавески, чтобы глянуть в окно, но Цебеш резко перехватил ее руку. Только теперь она заметила, как Старик был взволнован – губы плотно сжаты, в левой руке пистоль. Курок взведен, и палец на спусковом крючке.
– Сиди, не дергайся. Лучше молись, чтобы нас не узнали и не пальнули в карету...
«Ух ты, как интересно! – Фрау Хелен чуть не выронила чашку с уже остывшим бульоном. – Девица солдатика и тот самый старикашка, за десять талеров. Садятся... Я-то все гадала, зачем плотнику Хенсену к черному ходу такой экипаж, комода в нем не перевезешь. Ох, тут что-то нечисто. Надо Морица будет спросить, не к тому ли старику он эту девицу вызывал...
Поехали. О! Вскочил, замахал руками липовый нищий. Усатый под часами задергался, аж переменился в лице. Так тебе, скряге, и надо. Солдатик, видать, тоже что-то почуял. Дернулся было... Все. Укатит твоя любовь со стариком – не догонишь. А этот головорез что вдруг?»
Карета, вынырнув из-за поворота, мчалась почти на него. Что-то знакомое в окне... Цебеш! На миг Старик и Ахмет встретились взглядами. Что можно сказать глазами за долю секунды?.. Много. Ох, много. Столько, что к черту летят конспирация и взаимные реверансы. И уже хозяин и нанятый им охранник скрежещут зубами, подозревая друг друга во всех смертных грехах. И еще одна, пронзившая вдруг, словно молнией, мысль – с ним же Мария! Уедут теперь, канут – ищи ветра в поле. И послушная рука верного солдата Высокой Порты рвет из-за пояса пистоль, палец взводит курок. Объект, помещенный в Особом списке, при полной невозможности продолжать за ним слежку, должен быть уничтожен...
Нет. Рука с пистолем бессильно опускается вниз. Карета с грохотом улетает все дальше по улице и через пару кварталов скрывается за поворотом.
«Так и не выстрелил... Почему, сам не знаю, – в растерянности думал Ахмет. – Испугался гвардейцев у ратуши? Инквизиторов? Да не было вокруг никого, кроме этих двух недотеп – нищего и усатого. Неужели и правда из-за нее опустил пистоль... Мария. Та самая девочка из славянской деревни, уничтоженной три года назад в ходе операции против гайдуков. Сперва я не поверил, что это она. В такие совпадения трудно поверить. Но потом... Это знак свыше. В тот день, нарушив приказ и оставив ее в живых, единственную из всех, я сам начал цепь событий... Судьба. Мы тебя творим, сами этого не понимая, или это ты водишь нас на коротком поводке?
Почему тогда я не смог убить ее? Почему теперь история Ольги так зацепила меня, заставила принять участие... Ведь дело не только в Старике и в том, что имя его включено в Особый список. Охотясь за одним, находить другое. И терять, все время терять, так и не успев понять, разобраться... Где искать тебя теперь, чужая душа в хрупком девичьем теле?»
Лошади стучали еще по камням городской мостовой, когда Ольга услышала вдруг, почувствовала неожиданно ярко:
И смерти в битве не найти –
Ведь твой увидев взгляд,
В испуге пятятся враги,
И ужас в их сердцах.
И все сметает на пути
Твоих ударов град,
Когда кресты родных могил
В глазах твоих горят.
Оказывается, это очень страшно. Чувствовать, что неумолимая смерть торопится изо всех сил, во весь опор скачет тебе навстречу. И кажется, что уже ничто не может заставить вас разминуться.
«Четырнадцать всадников мчатся на юг. Четырнадцать зеленых кокард на ветру. Скорей! Наперегонки с Сатаной. В спешке, снова в спешке, не оглядевшись и не подумав – зачем, во имя чего?..
Проклятые мысли всегда мешали мне убивать... И они же, проклятые мысли, снова кидают меня в самое пекло. Мысли о живых и мысли о мертвых. Скорей! Иначе совсем будет тошно. Так же как тогда, когда, вернувшись из похода, я вместо родного дома нашел пепелище.
Господи! Почему ты позволил им убить всех, кого я любил, и лишь меня оставил в живых? Неисповедимы пути твои, Господи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Сударыня! – К ним подошел, радостно улыбаясь, неуклюжий толстяк. – Наконец-то я вас в этой суматохе сумел разыскать... Вы фройлен Мария?
– А что вам, сударь, угодно? – Тэрцо лучезарно улыбнулся и положил правую руку себе на кушак, закрыв ладонью пистолетную рукоять.
– Мне угодно пригласить вас, сударыня, на праздничный обед и от своего имени, и от имени одного нашего общего знакомого. – Толстяк поклонился Ольге настолько учтиво, насколько это было возможно при его комплекции.
Тэрцо взглянул на Марию.
– Если я не вернусь через час, ты знаешь, что делать.
Тэрцо поклонился.
– Позвольте, сударыня, я провожу вас хотя бы до двери. – Тэрцо подал ей руку, и они неторопливо пошли следом за толстяком.
Трухзес (а это был именно он) вскоре привел их к дубовой двери одного из выходящих на площадь домов. Отворив дверь, он отошел в сторону, пропуская Марию вперед. Надпись над дверью гласила: «Трухзес Фихтенгольц. Лавка готового платья».
– Я вас буду дожидаться, фройлен, – еще раз поклонился Тэрцо. Трухзес кивнул и, войдя, захлопнул дверь у него перед носом.
– Прошу вас, Мария. Вот сюда.
Пройдя через несколько комнат, представлявших собой торговый зал, складские помещения и пошивочные мастерские, они оказались в небольшой комнатке, где действительно был накрыт богатый стол – лепешки, жаркое, фрукты, вино. За столом сидел, радостно улыбаясь, Цебеш. Увидев их, он наполнил бокалы вином и поднял свой:
– За удачную встречу!.. Надеюсь, никаких эксцессов не произошло?
– Нет, сударь, – ответил Трухзес. – Только у фройлен был весьма назойливый кавалер. На вид итальянец или даже...
– Албанец?
– Да. Наверное, – кивнул Трухзес и взял свой бокал.
– Это Тэрцо. Он взялся проводить меня. На всякий случай... За встречу! – И Ольга тоже подняла свой бокал с вином.
Чокнулись. Чуть пригубили.
– Налегай на еду, Мария. Когда еще мы так поедим с этой нашей суматошной жизнью... Надеюсь, за вами никто не следил?
– Не знаю. Мне было так... беспокойно. Казалось, что буквально все следят.
– Да нет. Все чисто, Мастер. Уж поверьте, у меня глаз наметанный. Вот вас, по-моему, кто-то дожидается у главного входа. Я и вчера видел эту же рожу.
– Ладно, не будем о грустном, – криво ухмыльнулся Цебеш. – Расскажите-ка нам лучше, мастер Трухзес, как у вас продвигается торговля готовым платьем...
Хорват, выйдя из канцелярии, вздохнул, наконец, полной грудью. Скрип перьев и запах сургуча, бесконечные, нудные, идиотские вопросы, канцелярская латынь и постоянно крутящееся в голове «ну а если провалишь...».
– ...Ваша милость. Да вы что же, не узнаете меня?!
Хорват удивленно оглянулся. Перед ним была цветущая от счастья рожа Карела.
– Ты здесь откуда?
– По срочному делу. Вот. – Карел засуетился, открыл свою сумку, стал там что-то искать.
– Какого черта! – вскипал потихоньку Хорват. – Я тебя где оставил? Стоять смирно! Отвечай внятно, собачий сын, почему покинул вверенный пост?! – Он схватил Карела за ворот. В голове новоиспеченного капитана все отчетливей вертелось проклятое «ну а если провалишь...».
– Да я ж с документом. Вот! – Карел сунул Хорвату под нос найденную наконец-то в сумке бумагу. Рука Стефана Карадича, отпустив солдата, вцепилась в этот крохотный клочок... Он пробежал бумажку глазами и испепеляющим взглядом уставился на Карела.
– Так что ж ты, сволочь, молчал? Вперед! Бегом! Седлать коней!
– Я же... Вы ж сами мне... Я как приехал – сразу вас искать. Ребята знают уже. Они, наверное, уж и еду собрали, и коней поседлали. Вас только обыскались...
– Черт бы побрал этих бумажных червей! В Грац, скорее, пока Цебеш опять куда-нибудь не исчез!
Глава 8
Капрал Матиш внимательно оглядывал площадь.
«Первая четверть одиннадцатого. Все зеваки уже ушли от ратуши. Только я, капрал полиции Христа Матиш Корвин, переодетый в пропившего свою бричку извозчика, стою тут, под часами, как идиот. Милошу лучше – он хотя бы под нищего замаскирован. Делов-то: сиди на паперти и поглядывай – не появится ли кто у черного хода в мастерскую Трухзеса Фихтенгольца. Вот точит лясы с гвардейцами у ратуши какой-то албанский наемник – никак хочет в магистрат на службу наняться. Крытая бричка нырнула в переулок... Эх, на такой бричке мы могли бы перемещаться теперь по осенним дорогам с куда большим комфортом, чем верхом, и почти с той же скоростью. А вот и тот мальчишка, который трется все время у мастерской. Что ему тут, медом намазано, что ли? И когда, черт возьми, снова появится Цебеш? Ведь нельзя же два дня подряд безвылазно торчать в этом доме... Может, он засек нас и, пока мы тут следим, незаметно сбежал через чердачное окно? Вон, как соприкасаются близко крыши домов. Ох, если так, Хорват головы нам оторвет... Да нет, не Цебешу в его возрасте, да еще с больной ногой, прыгать по крышам».
«Интересно, Тэрцо заметил, что этот придурок под часами сторожит парадный вход мастерской? – прикидывал тем временем слоняющийся неподалеку Ахмет. – А за черным ходом наверняка наблюдает кто-то из нищих... Зачем они туда Ольгу потащили? Ох, чует мое сердце – нельзя было ее выпускать... Но действовать нужно решительно или не действовать никак. Действовать, не имея определенных инструкций?.. А если там ее ждет не Цебеш, а люди инквизиции? Одно дело подстрелить старика, пусть он даже колдун, и совсем другое – столкнуться с инквизицией или с официальными властями. Черт бы побрал этого Гофур-пашу! Навязал нам проклятые сундуки для Пройдохи Селима. Если бы Ду не сторожил там, в школе, а приглядывал со стороны, я бы мог спокойно обшарить соседние кварталы. Наверняка ведь еще где-нибудь есть проход или удобное место для наблюдений... Ох, не зная города, шпионить в нем – хуже нет. А этот Хасан – перестраховщик. Что ему стоило выделить мне пару людей? Я же здесь, в Граце, как без рук. Плевать ему и на мое задание, и на подвернувшуюся вдруг удачу. Дрожит только за собственный зад. Словно у местных властей других дел нет, только ловить турецких шпионов... Ладно. Кто этот Цебеш, мне хотя бы примерно понятно. Но зачем ему Мария? Он ведь голову ей морочит. Что на самом деле он собирается делать? И почему этот Старик стал вдруг так важен для Секретного Дивана? Чем этот колдун и смутьян лучше прочих, что занесен вдруг в Особый список?»
Фрау Хелен, неторопливо потягивая из кружки теплый куриный бульон, любовалась из своей мансарды на площадь у ратуши. Все замечал ее наметанный глаз. Вот стайка голубей радостно вьется над шпиком-недоучкой, прохаживающимся под часами. Это тот самый усач, что так и не отдал причитающиеся ей десять талеров. Другой недотепа из той же компании корчит из себя нищего. Настоящие убогие над ним, кажется, уже смеются. Вот из мастерской выскочил неугомонный Мориц, небось заработавший сегодня, бегая на посылках, уже полталера. Сейчас он наверняка побежит за леденцами в лавку Гумбольта. А то и еще хуже – к своим новым дружкам. Ох, научат они его, в конце концов, пить кружками пиво и освежать чужие карманы... Тот щеголь в красном кафтане, который проводил свою девицу в мастерскую, наверняка теперь дожидается ее. Интересно, потратив его денежки на готовое платье, она вернется или улизнет от солдатика с черного хода?.. Еще один, одетый как перекупщик краденого, трется прямо под мансардой... И что высматривает?.. Не иначе, найдут кого-то завтра с распоротым брюхом...
Часы за окном пробили пол-одиннадцатого. Трухзес умиротворенно рыгнул и допил последний кубок вина. Цебеш тоже отставил в сторону бокал:
– Ну вот. Спасибо тебе, брат, за гостеприимство. Береги себя. Лучше бы тебе сменить место. Ты, кажется, говорил, что на мастерские есть покупатель? Поторопись с этим. Боюсь, скоро тобой заинтересуются святые отцы из Генеральной Консистории... Теперь проводи нас. Дела не ждут. – Цебеш встал из-за стола и вытер губы тонким батистовым платочком. Надел шляпу. Дорогой красно-коричневый камзол, ботфорты выше колен, шпага на поясе и шелковый, красный с золотом кушак. Он подал руку поднявшейся следом Ольге.
– Что за дела у нас теперь? – взволнованно спросила она.
– Пока ничего серьезного. Надо нам подготовиться к одному мероприятию. Навестить моих старых знакомых... Трухзес, не стой столбом. Проводи нас к ТОМУ черному ходу.
– А? Да, пойдемте.
Толстяк повел их комнатами, в которых дородные портнихи что-то шили, отпаривали, что-то булькало и размешивалось в огромных красильных чанах. Потом ступени вниз. Немец зажег стеклянный фонарь. Какие-то бочки, тюки, коридоры, покрытые плесенью, затянутые паутиной стены, мешки с мукой. Снова вверх. И опять мастерские. Теперь в них что-то строгали, пилили, полировали невыносимо-вонючим раствором.
– Пришли. Прошу в экипаж. – Хозяин открыл дверь на улицу. Легкая дорожная карета с большими колесами, запряженная парой лошадок. Кучер – широкоплечий усатый детина – распахнул перед ними дверцу. В карете было место лишь для двоих.
Цебеш пропустил вперед Ольгу, сел сам:
– Пошел!
Трухзес махнул рукой на прощание. Кучер залихватски свистнул, и лошади рванули вперед. Ольга потянулась отодвинуть плотные занавески, чтобы глянуть в окно, но Цебеш резко перехватил ее руку. Только теперь она заметила, как Старик был взволнован – губы плотно сжаты, в левой руке пистоль. Курок взведен, и палец на спусковом крючке.
– Сиди, не дергайся. Лучше молись, чтобы нас не узнали и не пальнули в карету...
«Ух ты, как интересно! – Фрау Хелен чуть не выронила чашку с уже остывшим бульоном. – Девица солдатика и тот самый старикашка, за десять талеров. Садятся... Я-то все гадала, зачем плотнику Хенсену к черному ходу такой экипаж, комода в нем не перевезешь. Ох, тут что-то нечисто. Надо Морица будет спросить, не к тому ли старику он эту девицу вызывал...
Поехали. О! Вскочил, замахал руками липовый нищий. Усатый под часами задергался, аж переменился в лице. Так тебе, скряге, и надо. Солдатик, видать, тоже что-то почуял. Дернулся было... Все. Укатит твоя любовь со стариком – не догонишь. А этот головорез что вдруг?»
Карета, вынырнув из-за поворота, мчалась почти на него. Что-то знакомое в окне... Цебеш! На миг Старик и Ахмет встретились взглядами. Что можно сказать глазами за долю секунды?.. Много. Ох, много. Столько, что к черту летят конспирация и взаимные реверансы. И уже хозяин и нанятый им охранник скрежещут зубами, подозревая друг друга во всех смертных грехах. И еще одна, пронзившая вдруг, словно молнией, мысль – с ним же Мария! Уедут теперь, канут – ищи ветра в поле. И послушная рука верного солдата Высокой Порты рвет из-за пояса пистоль, палец взводит курок. Объект, помещенный в Особом списке, при полной невозможности продолжать за ним слежку, должен быть уничтожен...
Нет. Рука с пистолем бессильно опускается вниз. Карета с грохотом улетает все дальше по улице и через пару кварталов скрывается за поворотом.
«Так и не выстрелил... Почему, сам не знаю, – в растерянности думал Ахмет. – Испугался гвардейцев у ратуши? Инквизиторов? Да не было вокруг никого, кроме этих двух недотеп – нищего и усатого. Неужели и правда из-за нее опустил пистоль... Мария. Та самая девочка из славянской деревни, уничтоженной три года назад в ходе операции против гайдуков. Сперва я не поверил, что это она. В такие совпадения трудно поверить. Но потом... Это знак свыше. В тот день, нарушив приказ и оставив ее в живых, единственную из всех, я сам начал цепь событий... Судьба. Мы тебя творим, сами этого не понимая, или это ты водишь нас на коротком поводке?
Почему тогда я не смог убить ее? Почему теперь история Ольги так зацепила меня, заставила принять участие... Ведь дело не только в Старике и в том, что имя его включено в Особый список. Охотясь за одним, находить другое. И терять, все время терять, так и не успев понять, разобраться... Где искать тебя теперь, чужая душа в хрупком девичьем теле?»
Лошади стучали еще по камням городской мостовой, когда Ольга услышала вдруг, почувствовала неожиданно ярко:
И смерти в битве не найти –
Ведь твой увидев взгляд,
В испуге пятятся враги,
И ужас в их сердцах.
И все сметает на пути
Твоих ударов град,
Когда кресты родных могил
В глазах твоих горят.
Оказывается, это очень страшно. Чувствовать, что неумолимая смерть торопится изо всех сил, во весь опор скачет тебе навстречу. И кажется, что уже ничто не может заставить вас разминуться.
«Четырнадцать всадников мчатся на юг. Четырнадцать зеленых кокард на ветру. Скорей! Наперегонки с Сатаной. В спешке, снова в спешке, не оглядевшись и не подумав – зачем, во имя чего?..
Проклятые мысли всегда мешали мне убивать... И они же, проклятые мысли, снова кидают меня в самое пекло. Мысли о живых и мысли о мертвых. Скорей! Иначе совсем будет тошно. Так же как тогда, когда, вернувшись из похода, я вместо родного дома нашел пепелище.
Господи! Почему ты позволил им убить всех, кого я любил, и лишь меня оставил в живых? Неисповедимы пути твои, Господи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49