Правда, существовали нюансы. Какую бы кашу ни представил себе Мартин, он не мог в точности предсказать результат превращения. Иногда каша получалась с медом, а иногда – с изюмом. Иногда она была в глубокой синей тарелке, а иногда – в маленькой мисочке, на дне которой был нарисован большой довольный кот (это, конечно, выяснилось только потом, когда на мисочку как следует приналег Питер). Иногда каша оказывалась очень горячей, а иногда – почти остывшей. А однажды вокруг каши были разложены ломтики каких-то совсем никому не ведомых фруктов, которые группа под руководством Мартина честно разделила между всеми. Но каждый раз это была прекрасная, вкусная, сладкая манная каша. И дети, истосковавшиеся по любимому блюду, требовали еще и еще и под конец даже немножко объелись.
Сам Мартин, счевший своим долгом как следует распробовать плоды собственного труда, тоже лежал на ковре и пытался сообразить, удастся ли ему когда-нибудь встать. Он вяло подумал, что, как воспитатель, он должен бы был повести детей заниматься развивающими играми. Но тут же прогнал эту мысль как сугубо неподобающую моменту.
Потому что ему совсем не хотелось портить такой приятный момент.

Глава 8
– Дети! Завтракать! – позвала нянечка.
– Эгегегегей!! – завопили дети и радостно побежали рассаживаться по скамеечкам. Теперь каждый день дети не плелись завтракать, а радостно бежали рассаживаться по скамеечкам. Потому что они знали, что на столах их уже ждут тарелки с самой разной, но все равно прекрасной манной кашей. Эту кашу Мартин успевал напревращать из двух мешков опавших листьев, некоторого количества ржавых деталей, завалявшихся в гараже, и, например, большого поломанного телевизора, который притащила нянечка. Мартин думал, что телевизор потянет на целых три тарелки, но получилась только одна. Впрочем, это было неважно.
– Всем приятного аппетита! – сказала нянечка, а человек с телекамерой забегал вокруг стола, снимая довольные мордочки и как следует работающие ложки. А когда камера приближалась к Мартину, он довольно и в то же время скромно улыбался и поправлял полотенце, повязанное на шее огромной «бабочкой».
Да-да, сегодня в детском саду присутствовали люди с телекамерами. Местный канал спешил сделать специальную передачу про Мартина. Его хорошо знали и очень любили все обитатели города. Они ужасно сочувствовали ему, когда девочка Дина отказалась стать его женой, и ужасно радовались, когда во время весенней ярмарки Мартин разрешил всем детям города кататься у него на спине (хотя для этого ему специально пришлось читать «Гарри Поттера» и ужасно волноваться за судьбу Джинни Уизли, чтобы как следует подрасти).
А теперь всеобщий любимец обещал стать настоящим спасителем человечества. Ведь способность превращать ненужный хлам в манную кашу могло решить проблему голода даже в самых, самых бедных странах! Да, такое чудо, конечно, заслуживало специальной телепередачи.
Мартин сиял. Во-первых, каждому приятно, когда про него делают специальную телепередачу. Во-вторых, совсем неплохо выяснить, что ты действительно способен «заниматься делом». И не просто заниматься, а спасать человечество! А в-третьих, когда Дина вчера услышала про успехи Мартина, она сказала «Ого!» и погладила его по голове. Мартин сразу почувствовал, как у него в груди ворочается что-то очень теплое, и это, честно говоря, значило куда больше, чем любая телепередача.
Человек с камерой как раз попросил Мартина выйти из-за стола и красиво опереться на скамеечку, когда от двери раздалось громкое недовольное «Гхм-гхм!» Там стоял высокий человек, и он сразу не понравился Мартину. Мартин привык не доверять людям в галстуках. Марк, старший брат Джереми и Лу, работающий оформителем витрин в одном большом магазине, никогда не носил на работу галстук. Он называл галстук «удавкой», а на работу ходил в немножко рваных джинсах и потрепанной толстовке, к которой все время приставали кусочки клейкой ленты. И Мартин резонно полагал, что человек, пребывающий в своем уме, сам у себя на шее удавку не затянет. Пример Отто Вейнингера только убеждал его в этом мнении.
Так что увидев мужчину в строгом костюме, с тяжелым взглядом, а главное – в галстуке, Мартин сразу понял, что сейчас начнутся неприятности.
– Здравствуйте, – сказал неприятный человек неприятным голосом, неприятно поглядывая по сторонам. – Я отец Аделины Стоун. С кем бы я мог побеседовать, и поскорее?
И немедленно начались неприятности.

Глава 9
Все дети сгрудились у запертой двери в кабинет директора детского сада. Они прислушивались к происходящему за дверью, шептались и печально вздыхали, а Мартин бродил за их спинами и тосковал.
– Несбалансированное питание! – рявкал за дверью громовой голос Аделининого отца, а директор растерянно отвечал:
– Но позвольте…
– Сатурированные жиры! – гремел голос, явно не собирающийся ничего позволять.
– Но ведь дети…
– Избыток сахара в крови! – грохотал голос. – Аллергены!!! Консерванты!
– Да какие консерванты? – изумленно спрашивал директор.
– А такие! – гремел голос господина Стоуна. – В неведомой каше – неведомые консерванты! Бе-зо-бра-зи-е!!!
Через пять минут дети начали потихоньку отходить от двери. Исход разговора был ясен. Один за другим они выходили во двор и слонялись, пиная ботинками влажные осенние листья. Мартин, основательно подросший от волнений, отошел подальше и изо всех сил старался взять себя в руки. «Надо успокоиться», – говорил себе Мартин. – «Надо успокоиться». Потом что Мартин хорошо понимал, что если он немедленно не успокоится, то через пять минут вырастет ого-го каким. И, не дай бог, поломает что-нибудь на игровой площадке. А такое поведение совсем не подобало воспитателю детского сада.
И тут на крыльце возник директор. Он обвел тяжелым взглядом своих воспитанников, а также напуганных нянечек и воспитателей, от волнения совсем забывших о развивающих играх. И с тоской сказал:
– Омлет. Омлет, омлет и омлет.
– Оххххх, – сказали все.

Глава 10
И тут раздалось хихиканье.
Залезшая на самый верх горки Аделина хихикала. Она изо всех сил старалась принять такой же постный вид, какой был у всех остальных детей, но у нее ничего не получалось. Если честно, она чувствовала себя виноватой. Она нажаловалась папе про манную кашу только потому, что слышала, с каким уважением Дина сказала Мартину «Ого!». Почему-то от этого «Ого!» Аделине сразу сделалось очень больно и немножко страшно. И тогда она нажаловалась папе. Она совсем не думала, что папа в самом деле придет в детский сад, и уж ни на секундочку не думала, что все закончится так плохо.
Аделина тоже любила манную кашу, хотя ни за что бы в этом не призналась. Она даже специально демонстративно кривилась каждое утро за завтраком. И сейчас ей было очень стыдно. И жалко других ребят, и директора, и Мартина, который, конечно, хотел, как лучше.
Но все-таки кто-то противный у нее внутри злорадно говорил: «Ага!» И еще он говорил: «То-то же!» И еще он говорил: «Хи-хи. Хи-хи-хи. Хи-хи-хи-хи-хи!!!»
И Аделина, не выдержав, захихикала.
И тогда Мартин вдруг понял, что он ужасно зол. Он еще никогда в жизни не был так зол. Самое страшное заключалось в том, что он вообще никогда в жизни не был зол, и это чувство очень, очень ему не нравилось. И больше всего ему не нравилось, что чем сильнее он старался совладать с собой, тем сильнее он злился. Он знал, что воспитателю детского сада ни в коем случае нельзя злиться на детей, а особенно – кричать на них, даже если очень хочется. Но кричание, кажется, собиралось где-то у Мартина в горле само собой. Он даже гневно вытянул хобот в сторону Аделины, но потом быстро сказал себе: «Тихо! Тихо! Не надо злиться! А ну быстро подумай о чем-нибудь приятном!!»
И тогда, чтобы успокоиться, Мартин закрыл глаза и подумал об одной из самых приятных вещей на свете – о большой тарелке прекрасной, вкусной, горячей манной каши. И действительно, ему стало гораздо, гораздо легче. И он уже почти совсем успокоился, когда вдруг услышал крик нянечки:
– Ой-ой-ой-ой-ой!!!
Мартин немедленно открыл глаза. И, к своему ужасу, увидел, что на самом верху горки – там, где только что сидела хихикающая Аделина – стоит большая тарелка манной каши. В прохладный осенний воздух от тарелки поднимается пахучий пар…

Глава 11
– Мы должны сообщить родителям, – упавшим голосом повторяла воспитательница. Детсадовский врач в полной растерянности уже пятнадцать минут стоял над тарелкой с манной кашей основательно остывшей), которую немедленно принесли с детской площадки к нему в кабинет.
Это был очень опытный доктор, много повидавший на своем веку. Свинку и ветрянку, корь и коклюш, и разбитые коленки, и застрявшую в горшке попу, и проглоченный кусочек карандаша, и даже пару человеческих укусов (чего только не сделают некоторые маленькие девочки, чтобы отвоевать себе место на качелях!) Но он никогда не видел, чтобы маленькая девочка превратилась в тарелку манной каши (кстати, это была очень красивая, тонкая фарфоровая тарелка. Каша была увенчана маленькой шоколадкой, специальной карамельной сеточкой и желтой ягодой физалиса, а края тарелки были изящно посыпаны ванильным сахаром). Он уже вызвал «скорую», но что-то подсказывало ему, что врачи «скорой» окажутся в такой же растерянности, как и он сам.
Пока врач в ужасе думал, что же делать с манной кашей, которая еще пятнадцать минут назад была Аделиной, Мартин, схватившись за голову, сидел на мокром газоне прилегающего к детскому саду парка. Он был в ужасе от всего происшедшего. Когда же Мартин хоть на секундочку представлял себе, как на него посмотрит Дина, узнав всю эту историю, он просто холодел.
Он был совсем огромным от волнения, и толпившиеся рядом дети могли только гладить его по ноге. Правда, Томас сумел забраться к Мартину на плечо и любимым зеленым полотенцем укрыть его голову от капель, падающих с веток. Обычно Мартин становился меньше, если кто-нибудь гладил его по голове, но сейчас это было бесполезно. Мартин так переживал, что немедленно вырастал снова.

Глава 12
– Миленький Мартин, – сказала Рита, самая высокая девочка в группе, – не переживай, пожалуйста, так ужасно. Мы же знаем, что ты не специально.
– Я нет, – глухо сказал Мартин. – Или да. Я не знаю.
– Глупости, – сказал Том. – Никаких да.
– Но ведь я был на нее зол, – сказал Мартин. – Ужасно зол. Я даже не знал, что это такое – быть злым. Это так… странно. Не знаю.
– По-моему, она сама виновата, – категорично сказал Питер.
– Понимаешь, – сказал Мартин, – бессознательное. То есть я имею в виду, может, я даже не знал, что я специально. Потому что она меня… как бы это сказать…
– Доставала, – подсказала Китти.
– Условно говоря, – с тоской сказал Мартин и закрыл морду лапами. – Ужас.
– Миленький Мартин, – сказала Рита, – послушай меня. Ты должен попробовать расколдовать ее обратно. Ты же волшебный. Ты можешь. Тебе надо просто придумать, как. Я думаю, что…
– Мартин! Мартин! – раздался вдруг взволнованный голос. По детской площадке, огибая горки, шведские лестницы и карусели, бежала старшая воспитательница. В протянутой руке она держала телефон, и лицо ее был очень, очень взволнованным, – Мартин, Аделина нашлась!
Мартин вскочил так резко, что Томас едва не грохнулся с его плеча. Чтобы удержаться, он изо всех сил вцепился Мартину в ухо. Мартин взвыл.
– Нашлась??? – завопил он прерывающимся голосом, и дети даже немножко попятились, потому что когда большущий слон вопит, пусть даже и срывающимся голосом, это никак нельзя отнести к категории «немножко противных звуков». Это очень, очень противные звуки. – Где она? Как она? Как я? Что она?
Старшая воспитательница тоже слегка отпрянула, но быстро справилась с собой.
– Она в полном порядке!! Она едет домой!! – радостно закричала она, и тут все закричали и завопили, и Мартин даже заскакал, так что все старались держаться от него подальше.
– Ах да! – вдруг спохватилась старшая воспитательница и даже перестала скакать. – Я же совсем забыла! Мартин, Вас к телефону! – и она протянула Мартину свой телефон.
– К телефону? – запыхавшийся от скачек Мартин с трудом перевел дух. – Кто сейчас может меня к телефону?
– Господин Премьер-Министр, – сказала старшая воспитательница.

Глава 13
– Гхм-гхм, – сказал господин Премьер-Министр.
Мартин сунул в рот край белой накрахмаленной салфетки и начал ее жевать, но спохватился, аккуратно положил салфетку себе на колени и попробовал разгладить лапами пожеванный край. Ему было очень неловко. Не из-за салфетки, а вообще, в целом. Он очень робел господина Премьер-Министра. Чтобы робеть меньше, Мартин даже начал напевать про себя известный русский романс «Владимирский централ», но пение про себя, если честно, никогда его не утешало. А петь вслух сейчас, по мнению Мартина, было совершенно неуместно. Словом, Мартин изнывал от смущения, чувствуя себя маленьким, незаметным, бесполезным существом, доставившим столько хлопот такому важному и занятому человеку, как господин Премьер-Министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14