Я ведь к тебе не очень пристаю. Можем продвигаться медленнее, если хочешь. Я знаю, у тебя давно не было женщины.
Мне хотелось бы рассмеяться. Но я не чувствовал ни радости, ни возбуждения. Только печаль.
— Это не розыгрыш, — ответил я. — Всего лишь честность. Можем пойти в лабораторию, и я покажу тебе оборудование в ее голове для программирования снов, если хочешь.
В голосе ее звучала угроза.
— Что? О чем ты говоришь? Я не пойду туда с тобой. Ты лжешь! Ты пытаешься обмануть меня! Ничего не произошло на борту «Харона»! Ничего плохого не случилось!
— Я не хотел причинять тебе боль. Но я не лгу. Воздерживаться от неприятной правды — это и значит лгать. Я бы никогда не рассказал тебе об этом, Абрайра, потому что это причинит тебе боль. Но я знаю, что ты испытываешь ко мне определенные чувства, и ты, в свою очередь, должна знать, что они основаны на лжи. Я пытался спасти тебя от Люсио — и спас бы, если бы мог, — но я ничего не сделал. Я не тот человек, каким тебе кажусь. Твои воспоминания об этом инциденте — фальшивка. Это программа, навязанная тебе. И многое другое из твоего прошлого у тебя отобрано.
Абрайра смотрела на меня. Я не знал, что она видит в темноте своими серебряными глазами. И не понимал их выражения.
— Это правда, что я испытываю к тебе чувство, Анжело, — ответила она. — Но даже если твой рассказ правдив, мои чувства основаны не на одном — на тысяче казалось бы незначительных проявлений: ты обращался со мной как с равной, ты страдал, когда поступал неправильно, ты всегда был добр ко мне.
Я отвел взгляд.
— Ты можешь уверить себя в этом, но правда от этого не изменится.
Она долго молчала. Наконец сказала:
— Пошли! — и в голосе ее звучал страх. Когда мы вернулись в больницу, один из техников Гарсона вскрывал череп Тамары. И хоть я не раз присутствовал при вскрытии, зрелище ужасно подействовало на меня. Он вскрыл теменную и затылочную доли ее черепа и извлекал платиновые проводки из головы. Сотни тончайших невросинаптических адаптеров были подсоединены ко всем центрам ее мозга — к слуховому, зрительному, тактильному, к центру, управляющему эмоциями, а сразу за затылочной вилкой находился небольшой процессор.
— Неплохое оборудование, — небрежно заметил техник, словно резал салат на завтрак, а не вскрывал свою знакомую. — Знавал я профессиональных снотворцев, тех, что могут создавать практически совершенную иллюзию. Ни у кого такого оборудования не было. Ни у кого!
Абрайра в ужасе отвернулась от операционного стола. Я не хотел, чтобы она увидела правду в таком отвратительном обличье. Вид ее лица вызывал у меня боль. Химеры всегда испытывают ужас, когда боятся, что с ними обойдутся жестоко.
— Что ты будешь с этим делать? — спросил я у техника, желая отвлечь Абрайру.
— Продам! Рано или поздно здесь тоже потребуются создатели сновидений. Из всего этого можно соорудить три хорошие сборки.
И хотя меня тошнило от всего происходящего, я с почтением посмотрел на серое вещество мозга Тамары. Она очень хорошо знала нас, понимала наши мысли, страхи и желания. Она была непревзойденным картографом мира мыслей. И в этом мире была необыкновенно талантлива. Мне неприятно было видеть, как с ней обращаются.
Я увел Абрайру из больницы, и она упала мне на руки и расплакалась, потом вдруг оторвалась от меня и убежала. Я бросился следом, схватил за руку, остановил, и мы пошли дальше вместе. Абрайра долго плакала, потом сказала:
— Перфекто часто расспрашивал меня о моем прошлом — сразу после мятежа. Он говорил, что в прошлом со мной происходили нехорошие вещи. Я ему не верила. — Грудь ее вздрагивала, Абрайра дышала судорожно, словно вот — вот ее вырвет.
— Люди, которых я знала всю свою жизнь, говорили мне, что я переменилась. Что я впервые в жизни могу быть счастливой! — Она остановилась и долго смотрела вперед, словно видела что-то такое, что мне не видно.
— Наверное, они говорили правду, — сказал я.
— Ты считаешь, эта женщина уничтожила тебя. Но меня она старалась спасти!
— Ты не чувствуешь себя обманутой? — спросил я. — Ведь я не спас тебя от Люсио.
— Да, я чувствую себя обманутой! Но не ты меня обманул! Все, что я помню о твоих поступках, убеждает меня: ты бы сделал, если бы мог. В глубине души ты именно такой человек, каким я тебя вижу.
И я понял, что она говорит правду. И моя честность — я надеялся — не отвратила от меня Абрайру, хотя и причинила ей боль.
* * *
Все ночь шел сильный дождь, а на следующий день Абрайра пришла в больницу. Она приготовила еду и попросила меня отправиться с ней на пикник. Я согласился, и она отвела меня к машине. Мы двинулись на юг от города, и на нас не было брони. Абрайра отыскала платье с ярким многоцветным рисунком. Я надел свое белое кимоно. Чувствовал я себя неуверенно, оказавшись за пределами города без защиты. Одежда у меня была такая тонкая, что пропускала лучи солнца. Мы говорили о разных пустяках, потом Абрайра попросила меня рассказать о своей семье. Ее очаровала сама мысль о возможности принадлежать к большой семье. К югу от города, километрах в сорока, мы нашли длинный полуостров с несколькими дюнами на нем, остановились на его северной оконечности и поели. Когда еда кончилась, Абрайра сказала:
— Пойдем за дюны. У меня есть для тебя сюрприз.
Мы пошли по белым дюнам, шли легко и неторопливо. Песок после дождя намок и уплотнился, так что идти было нетрудно. Остро и чисто пахло морем, гораздо лучше, чем от разлагающихся океанов Земли, и Абрайра взяла меня за руку. Я подумал, что она захочет лечь со мной на землю и заняться любовью, и эта мысль опечалила меня.
— Ты снова думаешь о чем-то грустном, — сказала Абрайра. — О чем?
— Я решил улететь с Пекаря на «Хароне», — ответил я, — и разыскать свою семью. Корабль уходит через три недели. Я думаю, мне будет не хватать тебя.
Абрайра крепко сжала мою руку.
— Ты не можешь возвратиться! Тебя никто не ждет на Земле! Разве ты не понимаешь? Ты не представляешь себе, как там все изменилось. У тебя нет там будущего. Как ты можешь об этом думать?
— Но и здесь я не вижу будущего, — сказал я. — Тут слишком много злых воспоминаний.
— Но мы можем со временем получить и хорошие воспоминания, — возразила Абрайра, продолжая крепко держать меня за руку. Я подумал, какова может быть жизнь с чилийкой — химерой.
— Дело не только в воспоминаниях и даже не в семье, — сказал я. — Я всегда хотел служить обществу, но теперь вижу, что общество вовсе не так хорошо, как я полагал. И не думаю, что на Пекаре будет приятно жить. Когда улетят японцы — мужчины, наши люди сойдутся с их женщинами. Возможно, не сразу, но через несколько лет это произойдет. И когда это случится, наши два общества безнадежно смешаются. Наша любовь к убийству и их — к самоубийству. Не думаю, чтобы получилась хорошая смесь. Не думаю, чтобы я смог служить обществу, которое не одобряю.
— Но… но… — Абрайра говорила с трудом. — Но ты ведь можешь изменить общество, сделать его лучше. Это твоя моральная обязанность. Помнишь Сан Мигеля — из Мадрида?
Я ответил:
— Я не знаком с католическим пантеоном святых.
— Он жил в двадцать первом столетии. Выжил после ядерной бомбардировки Мадрида. После того как взорвались атомные бомбы, он выполз из развалин, и руки его обгорели, как головешки. Вокруг люди отказывались сопротивляться смерти, сдавались, погибали, потому что были убеждены, что наступил конец света. Но святой Мигель считал себя обязанным выжить и создать такой мир, в котором это больше никогда бы не случилось. Он прожил всего несколько недель, но его мужество спасло много жизней. Он тоже видел зло общества, но служил не ему, а будущему.
И я понял правду ее слов. Если я последую учению дона Хосе Миранды, я буду служить обществу ради вознаграждения, которое оно может мне дать. И вся мораль при этом ни к чему. Но если я служу еще не существующему обществу, какую награду я могу надеяться получить? Единственная награда — надежда на то, что когда-нибудь такое общество возникнет. Выбор Абрайры — правильный выбор.
— О, я вижу, ты улыбаешься. Тебе понравилась моя мысль?
— Si.
— Значит, ты останешься? Нам понадобятся такие люди. Нужен человек в серебряными волосами, к которому привязались бы дети Перфекто. У нас будет свой дом, усадьба, и ты будешь пользоваться большим влиянием… — Она продолжала говорить, сочиняя планы моего будущее.
«Нет, ты морфогенетический фармаколог, — сказал я себе, — и можешь отыскать ген, управляющий этим свойством химер — способностью привязываться. И через неделю по всей планете распространится вирус, который уничтожит этот ген. И еще ты создашь вирус, который уничтожит разрушительные социопатические склонности химер и даст им возможность жить в мире. И ты будешь жить на планете, удаленной от других, и сможешь создавать на ней общество по своему выбору. Не знаю, кто я: Анжело из сновидений Тамары, Анжело, убивший Эйриша? Не знаю, смогу ли я стать таким человеком, каким хочу быть. Но знаю одно. Каковы бы ни были источники зла в обществе — генетическая предрасположенность к территориализму, химизм мыслительных процессов, глубокое программирование, закладываемое в нас, когда мы учимся думать, — у меня есть средства уничтожить их. Но возникает вопрос морали. Изменять сознание других средствами социальной инженерии, как это делалось на Пекаре, — сама эта мысль вызывала во мне отвращение. Я подумал, почему это так, и тут же вспомнил теорию Перфекто о природе зла. Попытка навязать другим свои мысли — это нарушение территории мозга. Но никто не советовался с тобой, создавая твой деформированный мир, — подумал я. — И ты не можешь спросить у нерожденных, каковы их желания. Ты должен поступать так, как считаешь правильным».
Мы миновали последнюю песчаную дюну и посмотрели на джунгли. В удалении виднелась белая гора, словно вырубленная из соли, а за ней ряд пурпурных гор. И я понял, что вижу ту самую белую гору, которую видел на маленькой голограмме, когда в челноке летел на станцию Сол с Земли. И стою точно на том месте, откуда была сделана фотография!
— Абрайра, покидая Землю, я видел изображение этой белой горы! Я тогда с ума сходил от страха, я был в шоке. Бормотал что-то несусветное. Пообещал Тамаре, что увезу ее к этой горе, и верил, что мы отправляемся в рай!
Абрайра ответила:
— На всех рекламных афишах изображают эту белую гору. От нее город Хотокэ-но-Дза получил свое название — гора Хотокэ-но-Дза, Трон Будды. Если хочешь, можем пойти в земельное управление и затребовать участок. Ты имеешь право на большой участок, и сейчас еще только начало, так что ты получишь все, что пожелаешь.
Меня возбуждал вид этой горы. И я почувствовал, что на самом деле словно бы стою на пороге рая. Внутренний голос сказал мне: «Помни, помни: что бы с тобой ни случилось, лучшее еще впереди». Я был так взволнован, что у меня даже волосы зашевелились на голове, — я понял, что это может оказаться правдой, мечта может обернуться реальностью. Сердце забилось сильно, и я достиг состояния Мгновенности — такого состояния, когда за мгновение проживаешь целую жизнь. Я увидел как бы с высоты все свои планы, все мечты, увидел долгую извилистую дорогу, по которой придется пройти, чтобы стать человеком сочувствия, жить исполненным страсти и изменить мир, а в конце этой тропы постаревшего Анжело, человека, которым мне еще предстоит стать. Когда-нибудь наступит мир. Когда-нибудь я прощу себя. Когда-нибудь вернется страсть.
Мы стояли наверху, и Абрайра указала вниз, на подножие дюны. Здесь в океан впадала река, был час прилива. Я увидел скалы, покрытые густым голубым мхом, и среди них множество гигантских голубых полночных крабов с панцирем высотой в метр. Я узнал в них манэсуру онна, «дразнящих женщин». Абрайра рассмеялась и сказала:
— Позволь мне первой произнести слово, — и мы побежали по песку к «дразнящим женщинам», спустились к ним. Они щелкали клешнями, подбирая обрывки водорослей, и держали их перед собой, словно прятались за ними от нас.
Абрайра закричала:
— Счастлива! — И тысячи «дразнящих женщин» повторили: «Счастлива! Счастлива! Счастлива!» и с треском, шорохом и щелканьем ушли в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Мне хотелось бы рассмеяться. Но я не чувствовал ни радости, ни возбуждения. Только печаль.
— Это не розыгрыш, — ответил я. — Всего лишь честность. Можем пойти в лабораторию, и я покажу тебе оборудование в ее голове для программирования снов, если хочешь.
В голосе ее звучала угроза.
— Что? О чем ты говоришь? Я не пойду туда с тобой. Ты лжешь! Ты пытаешься обмануть меня! Ничего не произошло на борту «Харона»! Ничего плохого не случилось!
— Я не хотел причинять тебе боль. Но я не лгу. Воздерживаться от неприятной правды — это и значит лгать. Я бы никогда не рассказал тебе об этом, Абрайра, потому что это причинит тебе боль. Но я знаю, что ты испытываешь ко мне определенные чувства, и ты, в свою очередь, должна знать, что они основаны на лжи. Я пытался спасти тебя от Люсио — и спас бы, если бы мог, — но я ничего не сделал. Я не тот человек, каким тебе кажусь. Твои воспоминания об этом инциденте — фальшивка. Это программа, навязанная тебе. И многое другое из твоего прошлого у тебя отобрано.
Абрайра смотрела на меня. Я не знал, что она видит в темноте своими серебряными глазами. И не понимал их выражения.
— Это правда, что я испытываю к тебе чувство, Анжело, — ответила она. — Но даже если твой рассказ правдив, мои чувства основаны не на одном — на тысяче казалось бы незначительных проявлений: ты обращался со мной как с равной, ты страдал, когда поступал неправильно, ты всегда был добр ко мне.
Я отвел взгляд.
— Ты можешь уверить себя в этом, но правда от этого не изменится.
Она долго молчала. Наконец сказала:
— Пошли! — и в голосе ее звучал страх. Когда мы вернулись в больницу, один из техников Гарсона вскрывал череп Тамары. И хоть я не раз присутствовал при вскрытии, зрелище ужасно подействовало на меня. Он вскрыл теменную и затылочную доли ее черепа и извлекал платиновые проводки из головы. Сотни тончайших невросинаптических адаптеров были подсоединены ко всем центрам ее мозга — к слуховому, зрительному, тактильному, к центру, управляющему эмоциями, а сразу за затылочной вилкой находился небольшой процессор.
— Неплохое оборудование, — небрежно заметил техник, словно резал салат на завтрак, а не вскрывал свою знакомую. — Знавал я профессиональных снотворцев, тех, что могут создавать практически совершенную иллюзию. Ни у кого такого оборудования не было. Ни у кого!
Абрайра в ужасе отвернулась от операционного стола. Я не хотел, чтобы она увидела правду в таком отвратительном обличье. Вид ее лица вызывал у меня боль. Химеры всегда испытывают ужас, когда боятся, что с ними обойдутся жестоко.
— Что ты будешь с этим делать? — спросил я у техника, желая отвлечь Абрайру.
— Продам! Рано или поздно здесь тоже потребуются создатели сновидений. Из всего этого можно соорудить три хорошие сборки.
И хотя меня тошнило от всего происходящего, я с почтением посмотрел на серое вещество мозга Тамары. Она очень хорошо знала нас, понимала наши мысли, страхи и желания. Она была непревзойденным картографом мира мыслей. И в этом мире была необыкновенно талантлива. Мне неприятно было видеть, как с ней обращаются.
Я увел Абрайру из больницы, и она упала мне на руки и расплакалась, потом вдруг оторвалась от меня и убежала. Я бросился следом, схватил за руку, остановил, и мы пошли дальше вместе. Абрайра долго плакала, потом сказала:
— Перфекто часто расспрашивал меня о моем прошлом — сразу после мятежа. Он говорил, что в прошлом со мной происходили нехорошие вещи. Я ему не верила. — Грудь ее вздрагивала, Абрайра дышала судорожно, словно вот — вот ее вырвет.
— Люди, которых я знала всю свою жизнь, говорили мне, что я переменилась. Что я впервые в жизни могу быть счастливой! — Она остановилась и долго смотрела вперед, словно видела что-то такое, что мне не видно.
— Наверное, они говорили правду, — сказал я.
— Ты считаешь, эта женщина уничтожила тебя. Но меня она старалась спасти!
— Ты не чувствуешь себя обманутой? — спросил я. — Ведь я не спас тебя от Люсио.
— Да, я чувствую себя обманутой! Но не ты меня обманул! Все, что я помню о твоих поступках, убеждает меня: ты бы сделал, если бы мог. В глубине души ты именно такой человек, каким я тебя вижу.
И я понял, что она говорит правду. И моя честность — я надеялся — не отвратила от меня Абрайру, хотя и причинила ей боль.
* * *
Все ночь шел сильный дождь, а на следующий день Абрайра пришла в больницу. Она приготовила еду и попросила меня отправиться с ней на пикник. Я согласился, и она отвела меня к машине. Мы двинулись на юг от города, и на нас не было брони. Абрайра отыскала платье с ярким многоцветным рисунком. Я надел свое белое кимоно. Чувствовал я себя неуверенно, оказавшись за пределами города без защиты. Одежда у меня была такая тонкая, что пропускала лучи солнца. Мы говорили о разных пустяках, потом Абрайра попросила меня рассказать о своей семье. Ее очаровала сама мысль о возможности принадлежать к большой семье. К югу от города, километрах в сорока, мы нашли длинный полуостров с несколькими дюнами на нем, остановились на его северной оконечности и поели. Когда еда кончилась, Абрайра сказала:
— Пойдем за дюны. У меня есть для тебя сюрприз.
Мы пошли по белым дюнам, шли легко и неторопливо. Песок после дождя намок и уплотнился, так что идти было нетрудно. Остро и чисто пахло морем, гораздо лучше, чем от разлагающихся океанов Земли, и Абрайра взяла меня за руку. Я подумал, что она захочет лечь со мной на землю и заняться любовью, и эта мысль опечалила меня.
— Ты снова думаешь о чем-то грустном, — сказала Абрайра. — О чем?
— Я решил улететь с Пекаря на «Хароне», — ответил я, — и разыскать свою семью. Корабль уходит через три недели. Я думаю, мне будет не хватать тебя.
Абрайра крепко сжала мою руку.
— Ты не можешь возвратиться! Тебя никто не ждет на Земле! Разве ты не понимаешь? Ты не представляешь себе, как там все изменилось. У тебя нет там будущего. Как ты можешь об этом думать?
— Но и здесь я не вижу будущего, — сказал я. — Тут слишком много злых воспоминаний.
— Но мы можем со временем получить и хорошие воспоминания, — возразила Абрайра, продолжая крепко держать меня за руку. Я подумал, какова может быть жизнь с чилийкой — химерой.
— Дело не только в воспоминаниях и даже не в семье, — сказал я. — Я всегда хотел служить обществу, но теперь вижу, что общество вовсе не так хорошо, как я полагал. И не думаю, что на Пекаре будет приятно жить. Когда улетят японцы — мужчины, наши люди сойдутся с их женщинами. Возможно, не сразу, но через несколько лет это произойдет. И когда это случится, наши два общества безнадежно смешаются. Наша любовь к убийству и их — к самоубийству. Не думаю, чтобы получилась хорошая смесь. Не думаю, чтобы я смог служить обществу, которое не одобряю.
— Но… но… — Абрайра говорила с трудом. — Но ты ведь можешь изменить общество, сделать его лучше. Это твоя моральная обязанность. Помнишь Сан Мигеля — из Мадрида?
Я ответил:
— Я не знаком с католическим пантеоном святых.
— Он жил в двадцать первом столетии. Выжил после ядерной бомбардировки Мадрида. После того как взорвались атомные бомбы, он выполз из развалин, и руки его обгорели, как головешки. Вокруг люди отказывались сопротивляться смерти, сдавались, погибали, потому что были убеждены, что наступил конец света. Но святой Мигель считал себя обязанным выжить и создать такой мир, в котором это больше никогда бы не случилось. Он прожил всего несколько недель, но его мужество спасло много жизней. Он тоже видел зло общества, но служил не ему, а будущему.
И я понял правду ее слов. Если я последую учению дона Хосе Миранды, я буду служить обществу ради вознаграждения, которое оно может мне дать. И вся мораль при этом ни к чему. Но если я служу еще не существующему обществу, какую награду я могу надеяться получить? Единственная награда — надежда на то, что когда-нибудь такое общество возникнет. Выбор Абрайры — правильный выбор.
— О, я вижу, ты улыбаешься. Тебе понравилась моя мысль?
— Si.
— Значит, ты останешься? Нам понадобятся такие люди. Нужен человек в серебряными волосами, к которому привязались бы дети Перфекто. У нас будет свой дом, усадьба, и ты будешь пользоваться большим влиянием… — Она продолжала говорить, сочиняя планы моего будущее.
«Нет, ты морфогенетический фармаколог, — сказал я себе, — и можешь отыскать ген, управляющий этим свойством химер — способностью привязываться. И через неделю по всей планете распространится вирус, который уничтожит этот ген. И еще ты создашь вирус, который уничтожит разрушительные социопатические склонности химер и даст им возможность жить в мире. И ты будешь жить на планете, удаленной от других, и сможешь создавать на ней общество по своему выбору. Не знаю, кто я: Анжело из сновидений Тамары, Анжело, убивший Эйриша? Не знаю, смогу ли я стать таким человеком, каким хочу быть. Но знаю одно. Каковы бы ни были источники зла в обществе — генетическая предрасположенность к территориализму, химизм мыслительных процессов, глубокое программирование, закладываемое в нас, когда мы учимся думать, — у меня есть средства уничтожить их. Но возникает вопрос морали. Изменять сознание других средствами социальной инженерии, как это делалось на Пекаре, — сама эта мысль вызывала во мне отвращение. Я подумал, почему это так, и тут же вспомнил теорию Перфекто о природе зла. Попытка навязать другим свои мысли — это нарушение территории мозга. Но никто не советовался с тобой, создавая твой деформированный мир, — подумал я. — И ты не можешь спросить у нерожденных, каковы их желания. Ты должен поступать так, как считаешь правильным».
Мы миновали последнюю песчаную дюну и посмотрели на джунгли. В удалении виднелась белая гора, словно вырубленная из соли, а за ней ряд пурпурных гор. И я понял, что вижу ту самую белую гору, которую видел на маленькой голограмме, когда в челноке летел на станцию Сол с Земли. И стою точно на том месте, откуда была сделана фотография!
— Абрайра, покидая Землю, я видел изображение этой белой горы! Я тогда с ума сходил от страха, я был в шоке. Бормотал что-то несусветное. Пообещал Тамаре, что увезу ее к этой горе, и верил, что мы отправляемся в рай!
Абрайра ответила:
— На всех рекламных афишах изображают эту белую гору. От нее город Хотокэ-но-Дза получил свое название — гора Хотокэ-но-Дза, Трон Будды. Если хочешь, можем пойти в земельное управление и затребовать участок. Ты имеешь право на большой участок, и сейчас еще только начало, так что ты получишь все, что пожелаешь.
Меня возбуждал вид этой горы. И я почувствовал, что на самом деле словно бы стою на пороге рая. Внутренний голос сказал мне: «Помни, помни: что бы с тобой ни случилось, лучшее еще впереди». Я был так взволнован, что у меня даже волосы зашевелились на голове, — я понял, что это может оказаться правдой, мечта может обернуться реальностью. Сердце забилось сильно, и я достиг состояния Мгновенности — такого состояния, когда за мгновение проживаешь целую жизнь. Я увидел как бы с высоты все свои планы, все мечты, увидел долгую извилистую дорогу, по которой придется пройти, чтобы стать человеком сочувствия, жить исполненным страсти и изменить мир, а в конце этой тропы постаревшего Анжело, человека, которым мне еще предстоит стать. Когда-нибудь наступит мир. Когда-нибудь я прощу себя. Когда-нибудь вернется страсть.
Мы стояли наверху, и Абрайра указала вниз, на подножие дюны. Здесь в океан впадала река, был час прилива. Я увидел скалы, покрытые густым голубым мхом, и среди них множество гигантских голубых полночных крабов с панцирем высотой в метр. Я узнал в них манэсуру онна, «дразнящих женщин». Абрайра рассмеялась и сказала:
— Позволь мне первой произнести слово, — и мы побежали по песку к «дразнящим женщинам», спустились к ним. Они щелкали клешнями, подбирая обрывки водорослей, и держали их перед собой, словно прятались за ними от нас.
Абрайра закричала:
— Счастлива! — И тысячи «дразнящих женщин» повторили: «Счастлива! Счастлива! Счастлива!» и с треском, шорохом и щелканьем ушли в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73