Но, можно сказать, при параде, ибо кроме как в драной спецовке Виталий Петрович его никогда не видел. Глаза у Хорькова были покрасневшие и отекшие, словно он плакал или пил, не переставая, все последние три дня. А, может быть, то и другое вместе. - Ну? - сказал Красильников слегка дрогнувшим голосом, у него возникло неприятное предчувствие, что вот сейчас Хорьков прервет молчание и скажет: "А я знаю, Виталий Петрович, что вы делали той ночью у себя на огороде". А после махнет рукой, и откуда-нибудь сбоку вывалятся личности в серой униформе, пришедшие, чтобы забрать его, Виталия Петровича Красильникова, за преднамеренное убийство. Это было удивительно глупо, но он ничего не мог с этим поделать. Паранойя и так стала его лучшим другом за последнее время. Хорьков открыл рот и сказал совсем не то, что ожидалось: - Здрасте, Виталий Петрович, а вы что, на похороны не идете? - Что? - спросил Красильников, мысли дикими табунами неслись в голове, ему все еще мерещились серые мундиры. - К-кого? Хорьков отвалил челюсть, внимательно глянул Красильникову в лицо. - А вы что, не знаете?! - Занят был, - сказал Красильников глухо, - так кто? - Самохвалов помер! - объявил Хорьков почти торжественно. - Позавчера, в три часа дня. Весь поселок знает, а вы не знаете. Похороны сегодня, в четыре. На местном кладбище. Я за вами зашел, думал, тоже идете. - Ну он же... вроде недавно заходил, такой активный был. Я сейчас, сейчас, - и Красильников поспешно прошел назад в дом переодеться. - Такова жизнь, - проговорил ему в спину Хорьков, - сейчас ты живешь, а завтра раз и нет тебя. В подвале опять скреблись крысы. Нагло, среди бела дня. Но спускаться шугать времени не было. Хоронили Самохвалова в тишине. Родственников у него не было, сбережений тоже кот наплакал, и денег на оркестр не нашлось. А потому в разгар церемонии до кладбища доносились до отвращения жизнерадостные вопли с реки. Народу однако пришло много. Старика в поселке знали и уважали, хотя бы за то, что он со всеми здоровался, совершая свою ежедневную утреннюю прогулку. Был тут и столь нелюбимый покойным жилец белого коттеджа, выглядевший несколько подавленным. Хотя, возможно, это было следствие тяжелого похмелья (странные гости убрались вчера глубоко за полночь). Простой деревянный гроб стоял на двух колченогих табуретках, на нем большая фотография усопшего в деревянной рамке. Самохвалов на фотографии выглядел молодо и боевито. Сам гроб был закрыт. Заплаканные бабульки в черных платках окружали покойного почетным караулом. Красильников с Хорьковым расположились на невысоком пригорке, спускающемся к кладбищу, и оттуда следили за похоронами. В вышине звонко пели летние пичуги, и Красильникову нестерпимо хотелось уйти в тенек и там прикорнуть часик, да и кладбище внизу выглядело спокойным и умиротворенным. Народ тихо переговаривался. Хорьков вынул исполинских размеров клетчатый платок и временами трубно в него сморкался. Нос у него покраснел и распух. - Как он умер? - спросил Красильников. Его со страшной силой тянуло в сон. Хорьков хотел было что-то сказать, но его опередил знакомый дачник, неловко топтавшийся неподалеку. - Не поверите, как странно, - сказал он быстрой скороговоркой, - нашли его среди бела дня, часа в три. Посреди нашего поля, в стороне от тропинки. Лежал себе, вид у него был спокойный, только... - дачник подошел поближе к Красильникову и произнес полушепотом: - ног у него не было. - То есть как не было? - спросил Красильников. - А вообще. Оторвало. Одни лохмотья да кусочки костей. И голова цела только наполовину. - Кто же с ним такое сотворил? - спать больше не хотелось. Виталий Петрович против воли кинул быстрый взгляд на гроб. Дачник потоптался на месте. Потом произнес с видом открывающего неимоверно важную тайну: - А никто. Мина там была! Посреди нашего поля! Осколков, правда, не нашли, но говорят, что, скорее всего, она там еще с войны лежала. И наш Самохвалов умудрился на нее напороться! Повезло ему, нечего сказать. Столько лет лежала - и на тебе. Потому и гроб закрыт, что изуродовало его хорошо. Взрыва, правда, не слышали, но воронка есть, так и осталась посреди поля - глубокая, с метр будет. Внизу гроб медленно опускали в могилу на толстых потертых канатах, и даже с холма было видно, что земля в могиле на всей своей глубине сухая. Прав Хорьков отвратная здесь земля. - Значит, мина... - пробормотал Красильников. - Может, и мина, - сказал Хорьков задумчиво, - пойдем-ка кинем земельки. Хорошего человека провожаем. Они пошли вниз осторожно, чтобы не оступиться. Пока шли, некий тип просочился сквозь редкую толпу, с воплем бросился к гробу. - Стой! Стой! Хватит их! Хватит! - он оттолкнул сунувшегося было могильщика и принялся отплясывать возле могилы странный дикарский танец. - Федя, уйди! - крикнули из толпы, - пошел вон! Беснующийся и не подумал убраться. Четверо здоровых мужиков выделились из толпы и пошли к нему. Красильников бесноватого узнал. Да и трудно его было не узнать. Ибо на весь поселок он один такой. Федя Каточкин - местный дурачок. Еще одна колоритная личность в их деревушке. Было ему лет сорок, выглядел он от силы на двадцать пять, а по лицу его постоянно бродила диковатая широкая ухмылка. Говорили, в свое время был он вполне нормален, работал на некоем секретном заводике, но произошла у них какая-то авария, от которой Федя и тронулся головой. Правда или нет, но руки у него были странно обожжены - до мяса, открытая, никогда не заживающая рана. - Да уберите ж юродивого! - крикнули в толпе гневно, - похороны! - Встанет он! Встанет! - заорал Федя надрывно. Но тут мужики добрались, наконец, до него. Скрутили, двинули раз в морду и потащили прочь от кладбища. Федя орал, вырывался, брызгал слюнями. Некоторое время селяне слышали его вопли, а потом затихли и они. После этого церемония завершилась быстро. Все поспешно, будто чего-то стыдясь, кинули по горсти земли на гроб и разошлись. Хорьков, бросивший землю одним из последних, однако помедлил, внимательно посмотрел вниз, в могилу. Но ничего не сказал. Лишь растер свою горсть в мелкий, сухой, как пустыня, порошок. С тяжелым, мерзким чувством Красильников отправился домой. И там, сидя на крылечке своего дачного участка, решил - этой ночью он выбрасывает на шоссе труп, затем пакует вещички и убирается отсюда прочь, обратно в Москву. И плевать ему на жару и техногенные шумы. Все равно данный отпуск испорчен. А ночью, когда он спустился в подвал, его ожидал сюрприз. Его покойного постояльца больше не было. Осталась лишь неприятно пахнущая лужица в том месте, где он лежал, да исполинская дыра в стенке подвала. Диаметр дырищи приближался к метру. Красильников осторожно заглянул в нее и обнаружил, что туннель наглухо завален уже в полуметре от начала. Объяснять себе Виталий Петрович уже ничего не стал. Зато решил выехать сразу завтра, как только рассветет и начнут ходить по трассе автобусы. Когда он ложился спать, в подвале опять заскреблись крысы. "Не крысы ли вырыли этот тоннель? - подумалось Красильникову. - Хотя нет, какие крысы". Невпопад вспомнился рассказ о нелепой смерти Самохвалова. Мина. Воронка в земле. - У меня в подвале тоже мина? - пробормотал он сквозь сон с улыбкой. - Мина? Крысы скрестись перестали. Встал он на рассвете и некоторое время наблюдал, как утренний густой туман поднимается с реки и вяло рассеивается над полем. Солнце только-только выползло из-за горизонта и в разогреве своем имело специфический оранжевый оттенок. Два часа он паковал вещи. Укладывал все в два объемистых пластиковых чемодана с яркими наклейками. Воздух теплел, и видно было, как подымается знойное марево над высокими травами поля. Все уложил. Тяжело вздохнув, вышел на крылечко. В отличие от предыдущей ночи, теперь уезжать не хотелось. Здесь деревня, тихо, воздух хороший, если не дует ветер от трассы. А там город, шум, рев машин, от которого вибрируют стекла. Удушливая жара по ночам, и окна не распахнешь... Красильников решил прогуляться. Обойти напоследок дачный поселок, может быть, по тому же самому маршруту, что и покойный Самохвалов. Он напялил потертую брезентовку и вышел за калитку. Отсюда было видно, что акульих очертаний авто перед белым коттеджем стоит както накренившись. Хозяин его, присев на корточки, что-то мучительно высматривал под днищем. Красильников подошел, поздоровался. Хозяин машины, окинув его беглым взглядом, что-то буркнул в ответ. Был он молод, крепок и коротко стрижен. - Поломалось что? - спросил Виталий Петрович. - Да нет, - раздраженно ответил водитель, - не поломалось. - А что? - тут Красильников обнаружил, что машина стоит одним колесом в глубокой воронке, так что вытаскивать ее оттуда теперь только трактором. Хозяин иномарки резко поднял голову, всмотрелся в Красильникова, раздумывая, видно, послать любопытного соседа или нет, произнес угрюмо: - Кобель у меня исчез. - Ч-что? - спросил удивленно дачник. - Да пес пропал! - повторил водитель нетерпеливо. - Здоровый такой, ротвеллер. Привязал, короче, его к машине, он, дурной, на людей бросается. С утра. Счас пришел - нет его. И дыра эта... Дыра под машиной была объемистой. Красильников наклонился и усмотрел дорогущий кожаный поводок в заклепках, уходивший от ручки двери иномарки прямиком в землю. Ухватился за поводок, дернул и легко вытащил его из земли - в глубину тот уходил не более чем на десять сантиметров и на конце был аккуратно срезан. Хозяин внимательно следил за действиями Красильникова. Потом произнес: - Это как же? Это что же получается, он в землю ушел? - Или утащили, - сказал спокойно Красильников и пошел прочь. Гулять он не будет, а уедет прямо сейчас. Позади него хозяин коттеджа злобно пнул широкопрофильное колесо своего авто. Улица была пустынна, пыль ленивыми волнами ходила от дома к дому, и только у самого перекрестка маячила чья-то фигура. - Все! - сказал себе Красильников, - домой! Домой, и забыть обо всем. Быстрыми шагами он проследовал к своей калитке и протянул руку к давно не крашенным доскам. И земля под ним разверзлась. Сначала он ничего не понял, а потом взглянул вниз и увидел, что обе его ноги уже по щиколотки исчезли в земле и продолжают стремительно погружаться. Это так ошеломило, что Виталий Петрович поначалу даже не дернулся. Лишь когда ноги погрузились в ходящую ходуном землю по икры, он сумел побороть столбняк и потянул их наружу. Вокруг наливался раннелетним теплом солнечный день, а земля в глубине была холодна и рассыпчата. Красильников дернулся, слабо замахал руками, потом рванулся вперед и уцепился за колья ограды собственного участка. Подтянулся на руках, стремясь вытащить ноги из холодной земляной могилы. Но тщетно. Воронка расширялась, и он погружался в твердую землю медленно и неотвратимо, как погружается огромный океанский лайнер, имевший несчастье нарваться на вражескую торпеду. - Да что же это... - тихо пробормотал дачник, сердце билось дико, он хватался руками, но пальцы срывались, царапая трухлявое дерево. Это был дико и безумно - утонуть в земле, возле собственного дачного участка. Даже нет - это было смешно! -Помогите! - слабо закричал Красильников и, дернувшись изо всех сил, сумел освободить правую ногу. Кругом пустая улица. Водитель машины далеко и не услышит. - Помогите! - крикнул еще раз дачник. А потом почувствовал, что в освобожденную ногу впилась чья-то холодная клешня. В глазах потемнело. Он обернулся и увидел серовато-сизые пальцы, стальными клещами впившиеся ему в икру. Пальцы были с налетом земли, а на безымянном тускло поблескивало кольцо. Судя по всему - золотое. Вслед за кистью руки из земли выглядывал слегка обтрепанный пиджачный рукав, тоже измазанный в сероватой глине. Рука сжалась, потом цепко перехватила повыше. Красильников закричал, тоненько, как кричат попавшие в капкан зайцы, мертво вцепился в ограду, впился в мягкое дерево. Рванулся. И скрюченные, побитые грибком ногти с дурным скрежетом разорвали штанину его брюк и впились в плоть ноги. Чужая рука была ледяной. Вызвав легкое извержение земли рядом, возникла еще одна рука, извиваясь, словно не имеющая костей, мощным броском вцепилась рядом с первой. Красильников орал не переставая. Теперь в полный голос. Сознание отключилось, осталась лишь дикая неуправляемая паника. Штанина его брюк окрасилась темно-красным, ногу жгло, словно огнем, и все равно ощущалось прикосновение чужих холодных рук. С новым их рывком дачник оказался по пояс в земле, мелкая едучая пыль фонтанами вздымалась в воздух. Виталий Петрович бешено молотил по воздуху руками, пытался упираться в землю. И не мог. То, что мощно утаскивало его на глубину, было явно сильнее красильниковских рук. Горло саднило от воплей, он глотнул пыли, закашлялся и вовсе перестал сопротивляться. Судя по ощущениям, его правая нога медленно и хладнокровно отрывалась где-то в земных глубинах. - Тут он! Тут! - заорал над ухом полузнакомый голос. - Утягивает! Неси лом, пока совсем не утянул!
1 2 3 4 5