На этот раз мой выбор пал на дела времен президентства Улисса Симпсона Гранта и Уоррена Гамалиеля Хардинга.
Снабдить всех граждан личными списками мы были не в силах. Мы сумели только доставить полные списки во все парламенты штатов, полицейские департаменты и публичные библиотеки.
* * *
От одного злоупотребления служебным положением я все же не удержался: перед тем, как Софи от меня ушла, я попросил прислать нам списки Нарциссов и Брюкв для личного пользования. И вот сейчас список Нарциссов у меня под рукой, здесь, в Эмпайр Стейт Билдинг. Мне его подарила на день рождения в прошлом году Вера Белка-5 Цаппа. Это первое и единственное издание, увидевшее свет.
И я снова и снова узнаю из этого списка, что моими новоиспеченными родственниками в то время были Кларенс Нарцисс-11 Джонсон, шеф полиции Батавии, штат Нью-Йорк, и Мухаммад Нарцисс— 11 X, экс-чемпион мира в легком полутяжелом весе по боксу, и Мария Нарцисс-11 Черкасски, прима-балерина Чикагского театра оперы и балета.
* * *
Признаюсь, я все-таки обрадовался, что Софи так и не ознакомилась со списком своего семейства. Все эти Брюквы и в самом деле оказались трущобной семейкой.
Самой знаменитой Брюквой, насколько мне помнится, была какая-то мелкая звездочка из айсревю.
Хэй-хо.
* * *
Так вот, после того, как правительство распространило списки семейств, Свободное Предпринимательство занялось выпуском семейных газет. Наша называлась: «Нарцистинная Правда». Софи, которая бывала в Белом Доме еще много раз после того, как развелась со мной, могла читать «Вершки и корешки».
Вера недавно сказала мне, что газета Белок называлась раньше «Родное Дупло».
Родственники давали объявления о поисках работы, капиталовложениях, предлагали разные вещи на продажу, по рубрикам. В разделе новостей сообщали об успехах и триумфах разных сородичей и предостерегали против тех, кто издевался над детьми, был нечист на руку и тому подобное. Печатались списки родственников, которых вы могли навестить в больнице или в тюрьме.
Редакционные статьи призывали то к созданию семейных программ оздоровления, то к созданию семейных спортивных команд и так далее. Была там одна любопытная статейка — в «Нарцистинной Правде» или в «Вершках и корешках», не припомню, — где говорилось, что лучшим обеспечением законности и правопорядка являются семейства с высокими моральными принципами и что полицейские участки вот-вот сами собой отомрут за ненадобностью.
«Если вы узнаете, что ваш родственник связался с преступным миром, — говорилось в заключение в этой статье, — не надо звонить в полицию. Позвоните десяти другим родственникам».
И прочее в таком роде.
* * *
Вера рассказала мне, что девиз на первой странице «Родного дупла» был такой: «Добрый гражданин — это добрый семьянин».
По мере того, как новые члены семьи стали знакомиться друг с другом, обнаружились статистически достоверные общие признаки. К примеру, почти все Кипарисы умели играть на каком-нибудь музыкальном инструменте или как минимум правильно напевать мелодию. Трое из них были дирижерами крупнейших симфонических оркестров. Та вдова из Урбаны, к которой являлись китайцы, была Кипарис. Она зарабатывала на жизнь себе и сыну уроками музыки.
Арбузы в среднем оказались на килограмм тяжелее среднего представителя других семейств.
Три четверти Уксусов были женщинами.
И так далее, и тому подобное.
Что касается моего собственного семейства: Нарциссы концентрировались в небывалых количествах в Индианаполисе и его пригородах. Моя семейная газета выходила именно там, и на первой странице, в выходных данных, стояло: «Печатается в Нарцисс-сити, США».
Хэй-хо.
* * *
Появились семейные клубы. Я лично разрезал ленточку на открытии клуба «Нарцисс» здесь, в Манхэттене, на Сорок третьей улице, сразу за углом Пятой авеню.
Это событие заставило меня о многом задуматься, несмотря на умиротворяющее действие три-бензо-Хорошимила, которого я наглотался. Некогда я принадлежал к другому клубу и к другой искусственной расширенной семье — причем он был тут, в этом самом здании. Членами этого клуба был и мой отец, и оба деда, и четверо прадедушек.
В прошлые времена это здание было оазисом покоя для мужчин влиятельных, богатых и, как правило, в солидном возрасте.
А теперь дом кишел мамашами с младенцами, стариками, которые резались в шашки или шахматы или просто дремали, а более молодые мужчины устраивали уроки танцев или сражались в кегли на кегельбане, или торчали у игрального автомата, где подброшенные пружиной шарики катились куда попало и за это игрокам начислялись очки.
Я не мог удержаться от смеха.
ГЛАВА 38
В тот самый раз я и увидел первый «Клуб Чертовой Дюжины». В Чикаго, я слыхал, эти вульгарные клубы растут как грибы. А вот теперь и в Манхэттене появился свой клуб.
Мы с Элизой никак не могли предвидеть, что все люди, у кого в новом имени встретится цифра «13», естественно стакнутся друг с другом почти сразу же и образуют самое многочисленное семейство в мире.
И тут уж я точно отведал собственного варева, как говорится. Я спросил охранника у дверей манхэттенского «Клуба Чертовой Дюжины», можно ли мне войти. Внутри было совершенно темно.
— Со всем нашим к Вам уважением, мистер Президент, — ответил он, — а вы
— Тринадцать!
— Нет, — сказал я. — Как тебе известно.
— Тогда придется мне сказать вам, сэр, то, что долг велит мне сказать.
— При всем глубочайшем уважении, сэр, — сказал он. — А почему бы вам не трахнуть с лета катящийся бублик? Почему бы вам не трахнуть с лета лунуууууууууууу?
Я пришел в неописуемый восторг.
* * *
Да, и во время того же визита в Нью-Йорк я впервые узнал про Храм Иисуса Христа Похищенного — тогда это был хилый культ где-то в Чикаго, но ему было суждено стать самой популярной религией американцев всех времен.
Мое внимание на этот культ обратил чистенький, сияющий юнец, который протянул мне брошюрку в вестибюле отеля, когда я направлялся к лестнице.
Он как-то странно дергал головой, озираясь, словно старался неожиданно подловить кого-то, кто подглядывал за ним из-за горшка с пальмой, или из-за спинки кресла, или прямо сверху, с хрустальной люстры.
Он был настолько поглощен этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединенных Штатов.
— Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете?
— Нашего Спасителя, сэр, — отвечал он.
— Вы что, думаете, что Он здесь, в отеле? — сказал я.
— Прочтите брошюру, сэр, — сказал он.
* * *
И я ее прочел — в своем номере, в одиночестве, под орущее радио.
На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом — в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз.
Во рту у него был кляп. На руках — наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза.
Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке:
ВОПРОС: Как вас зовут?
ОТВЕТ: Я — достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс.
ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлет к нам Своего Сына?
ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас.
ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нем и не видели Его?
ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла.
ВОПРОС: Что мы должны делать?
ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и все время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примет Свое Решение.
ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение?
ОТВЕТ: Он может в два счета стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтет для Себя удобной.
Хэй-хо.
* * *
Вечером я видел молодого человека за столом в ресторане — он обедал в полном одиночестве. И вот что меня поразило — он по-прежнему дергал головой туда-сюда и при этом не пролил ни капли! Он то и дело заглядывал под донышко своей тарелки и под стакан с водой в поисках Иисуса — одного раза, как видно, ему было мало. Меня смех разобрал.
ГЛАВА 39
Но как раз тогда, когда все устроилось так прекрасно и все американцы были счастливее, чем когда бы то ни было, несмотря на то, что страна была разорена и разваливалась на куски, люди начали миллионами по всей стране, вымирать от «Албанского Гриппа», а здесь, в Манхэттене, от «Зеленой Смерти».
Это прикончило Нацию. От нее осталась всего-навсего кучка семей.
Хэй-хо.
* * *
Само собой, выискались новоявленные претенденты на герцогства и королевства и прочую мишуру, создавались армии, строились крепости. Но мало кто из простых людей одобрял эти игры. Для них это было что-то вроде особого рода бурь, землетрясений, фокусов силы тяжести, которые семьям приходилось переживать время от времени.
Тут-то и настала ночь, когда сила тяжести взбунтовалась всерьез и одним толчком смела основание Мачу-Пикчу. И роскошные квартиры, и дачные домики, и банки, и золотые слитки, и драгоценности, и коллекции доколумбова искусства, и Оперный театр и церкви, и все-все, сползло вниз по склону Анд и ухнуло в океан.
Я плакал.
* * *
И все семьи где попало рисовали картинки похищенного Иисуса Христа.
* * *
Еще некоторое время люди продолжали посылать нам сведения сюда, в Белый Дом. Вокруг нас все умирали, умирали, умирали, да мы и сами ждали смерти.
Мы быстро разучились соблюдать правила личной гигиены. Мы перестали мыться, забывали чистить зубы. Мужчины заросли бородами, запустили космы до плеч.
Мы принялись пожирать Белый Дом почти незаметно для себя — жгли мебель, и перила, и рамы картин, и прочее в каминах, чтобы согреться.
Гортензия Минога-13 Мак-Бунди, моя личная секретарша, умерла от гриппа. Мой слуга, Эдвард Крыжовник-4 Клейндинст, умер от гриппа. Мой вице-президент, Милдред Гелий-20 Теодоридес, умерла от гриппа.
Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.
Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли — там, на полу.
— Что все это значит? — повторял он без конца.
— Не знаю, Альберт, — сказал я. — И, кажется, я рад, что не знаю.
— Спроси китайца! — сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.
* * *
Временами начинал звонить телефон. Это стало такой редкостью, что я привык лично брать трубку.
— У телефона ваш Президент, — говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом — например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.
Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.
Обо мне все забыли.
Так я перестал быть Президентом — а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.
Но я терял еще одно, не менее важное — мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.
Хэй-хо.
* * *
Я не решался пересчитывать свои последние пилюльки, пока их не осталось совсем мало. А я так к ним привык, был так благодарен за них, что мне казалось — с последней пилюлей кончится и моя жизнь.
Мой штат таял тоже прямо на глазах. Наконец остался всего один служащий. Все остальные вымерли или разбрелись кто куда, потому что работы для них все равно не было.
Единственный, кто остался со мной, — мой брат, верный Карлос Нарцисс-11 Виллавиченцио, тот самый мойщик посуды, которого я обнимал в первый день, когда стал Нарциссом.
ГЛАВА 40
Из-за того, что все так быстро развалилось и не осталось никого, кто вел бы себя разумно, у меня тоже развилась мания — пересчитывать все подряд. Я считал планки жалюзи. Я считал ножи, и вилки, и ложки на кухне. Я считал кисточки на покрывале с кровати Авраама Линкольна.
Как-то раз я пересчитывал балясины перил, ползая на четвереньках по лестнице, хотя сила тяжести была ниже средней. Как вдруг до меня дошло, что снизу за мной наблюдает какой-то человек.
Он был одет в штаны из оленьей кожи, в мокасины и шапку из меха енота, а в руках у него была винтовка.
— Боже правый, Президент Нарцисс, — сказал я сам себе. — На этот раз ты окончательно спятил. Это же старина Дэниэл Бун.
Потом к этому человеку присоединился второй. Этот был выряжен точь-в-точь как в стародавние времена, когда я еще даже не был Президентом Соединенных Штатов, зато еще существовали Военно-Воздушные Силы США.
— Постойте, я сам догадаюсь, — сказал я. — У нас то ли День всех святых, то ли Четвертое июля.
* * *
Пилота, судя по всему, потрясло до глубины души состояние Белого Дома.
— Что тут творилось? — сказал он.
— Одно только могу вам сообщить, — сказал я. — Здесь творили историю.
— Жуткое дело, — сказал он.
— Если вам это кажется жутким, — сказал я, постукивая себя по лбу кончиками пальцев, — что бы вы сказали, поглядев, что творится здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Снабдить всех граждан личными списками мы были не в силах. Мы сумели только доставить полные списки во все парламенты штатов, полицейские департаменты и публичные библиотеки.
* * *
От одного злоупотребления служебным положением я все же не удержался: перед тем, как Софи от меня ушла, я попросил прислать нам списки Нарциссов и Брюкв для личного пользования. И вот сейчас список Нарциссов у меня под рукой, здесь, в Эмпайр Стейт Билдинг. Мне его подарила на день рождения в прошлом году Вера Белка-5 Цаппа. Это первое и единственное издание, увидевшее свет.
И я снова и снова узнаю из этого списка, что моими новоиспеченными родственниками в то время были Кларенс Нарцисс-11 Джонсон, шеф полиции Батавии, штат Нью-Йорк, и Мухаммад Нарцисс— 11 X, экс-чемпион мира в легком полутяжелом весе по боксу, и Мария Нарцисс-11 Черкасски, прима-балерина Чикагского театра оперы и балета.
* * *
Признаюсь, я все-таки обрадовался, что Софи так и не ознакомилась со списком своего семейства. Все эти Брюквы и в самом деле оказались трущобной семейкой.
Самой знаменитой Брюквой, насколько мне помнится, была какая-то мелкая звездочка из айсревю.
Хэй-хо.
* * *
Так вот, после того, как правительство распространило списки семейств, Свободное Предпринимательство занялось выпуском семейных газет. Наша называлась: «Нарцистинная Правда». Софи, которая бывала в Белом Доме еще много раз после того, как развелась со мной, могла читать «Вершки и корешки».
Вера недавно сказала мне, что газета Белок называлась раньше «Родное Дупло».
Родственники давали объявления о поисках работы, капиталовложениях, предлагали разные вещи на продажу, по рубрикам. В разделе новостей сообщали об успехах и триумфах разных сородичей и предостерегали против тех, кто издевался над детьми, был нечист на руку и тому подобное. Печатались списки родственников, которых вы могли навестить в больнице или в тюрьме.
Редакционные статьи призывали то к созданию семейных программ оздоровления, то к созданию семейных спортивных команд и так далее. Была там одна любопытная статейка — в «Нарцистинной Правде» или в «Вершках и корешках», не припомню, — где говорилось, что лучшим обеспечением законности и правопорядка являются семейства с высокими моральными принципами и что полицейские участки вот-вот сами собой отомрут за ненадобностью.
«Если вы узнаете, что ваш родственник связался с преступным миром, — говорилось в заключение в этой статье, — не надо звонить в полицию. Позвоните десяти другим родственникам».
И прочее в таком роде.
* * *
Вера рассказала мне, что девиз на первой странице «Родного дупла» был такой: «Добрый гражданин — это добрый семьянин».
По мере того, как новые члены семьи стали знакомиться друг с другом, обнаружились статистически достоверные общие признаки. К примеру, почти все Кипарисы умели играть на каком-нибудь музыкальном инструменте или как минимум правильно напевать мелодию. Трое из них были дирижерами крупнейших симфонических оркестров. Та вдова из Урбаны, к которой являлись китайцы, была Кипарис. Она зарабатывала на жизнь себе и сыну уроками музыки.
Арбузы в среднем оказались на килограмм тяжелее среднего представителя других семейств.
Три четверти Уксусов были женщинами.
И так далее, и тому подобное.
Что касается моего собственного семейства: Нарциссы концентрировались в небывалых количествах в Индианаполисе и его пригородах. Моя семейная газета выходила именно там, и на первой странице, в выходных данных, стояло: «Печатается в Нарцисс-сити, США».
Хэй-хо.
* * *
Появились семейные клубы. Я лично разрезал ленточку на открытии клуба «Нарцисс» здесь, в Манхэттене, на Сорок третьей улице, сразу за углом Пятой авеню.
Это событие заставило меня о многом задуматься, несмотря на умиротворяющее действие три-бензо-Хорошимила, которого я наглотался. Некогда я принадлежал к другому клубу и к другой искусственной расширенной семье — причем он был тут, в этом самом здании. Членами этого клуба был и мой отец, и оба деда, и четверо прадедушек.
В прошлые времена это здание было оазисом покоя для мужчин влиятельных, богатых и, как правило, в солидном возрасте.
А теперь дом кишел мамашами с младенцами, стариками, которые резались в шашки или шахматы или просто дремали, а более молодые мужчины устраивали уроки танцев или сражались в кегли на кегельбане, или торчали у игрального автомата, где подброшенные пружиной шарики катились куда попало и за это игрокам начислялись очки.
Я не мог удержаться от смеха.
ГЛАВА 38
В тот самый раз я и увидел первый «Клуб Чертовой Дюжины». В Чикаго, я слыхал, эти вульгарные клубы растут как грибы. А вот теперь и в Манхэттене появился свой клуб.
Мы с Элизой никак не могли предвидеть, что все люди, у кого в новом имени встретится цифра «13», естественно стакнутся друг с другом почти сразу же и образуют самое многочисленное семейство в мире.
И тут уж я точно отведал собственного варева, как говорится. Я спросил охранника у дверей манхэттенского «Клуба Чертовой Дюжины», можно ли мне войти. Внутри было совершенно темно.
— Со всем нашим к Вам уважением, мистер Президент, — ответил он, — а вы
— Тринадцать!
— Нет, — сказал я. — Как тебе известно.
— Тогда придется мне сказать вам, сэр, то, что долг велит мне сказать.
— При всем глубочайшем уважении, сэр, — сказал он. — А почему бы вам не трахнуть с лета катящийся бублик? Почему бы вам не трахнуть с лета лунуууууууууууу?
Я пришел в неописуемый восторг.
* * *
Да, и во время того же визита в Нью-Йорк я впервые узнал про Храм Иисуса Христа Похищенного — тогда это был хилый культ где-то в Чикаго, но ему было суждено стать самой популярной религией американцев всех времен.
Мое внимание на этот культ обратил чистенький, сияющий юнец, который протянул мне брошюрку в вестибюле отеля, когда я направлялся к лестнице.
Он как-то странно дергал головой, озираясь, словно старался неожиданно подловить кого-то, кто подглядывал за ним из-за горшка с пальмой, или из-за спинки кресла, или прямо сверху, с хрустальной люстры.
Он был настолько поглощен этой безответной перестрелкой бдительными взглядами, что ему было совершенно наплевать на то, что он вручил брошюрку самому Президенту Соединенных Штатов.
— Позвольте спросить, молодой человек, кого это вы тут высматриваете?
— Нашего Спасителя, сэр, — отвечал он.
— Вы что, думаете, что Он здесь, в отеле? — сказал я.
— Прочтите брошюру, сэр, — сказал он.
* * *
И я ее прочел — в своем номере, в одиночестве, под орущее радио.
На обложке брошюрки было примитивное изображение Иисуса, стоящего Телом к нам, а Ликом — в профиль, как джокер в колоде карт, у которого виден только один глаз.
Во рту у него был кляп. На руках — наручники. Одна нога была прикована цепью и железным кольцом к полу. Единственная, идеально круглая слеза дрожала на нижнем веке Его Глаза.
Под этой картинкой помещалась серия вопросов и ответов, в следующем порядке:
ВОПРОС: Как вас зовут?
ОТВЕТ: Я — достопочтенный Уильям Уран-8 Уэйнрайт, основатель Храма Иисуса Христа Похищенного по адресу 3972 Эллис-авеню, Чикаго, Иллинойс.
ВОПРОС: Когда Бог во второй раз пошлет к нам Своего Сына?
ОТВЕТ: Он Его уже послал. Иисус здесь, среди нас.
ВОПРОС: Почему же мы не слышали о Нем и не видели Его?
ОТВЕТ: Он был похищен Силами Зла.
ВОПРОС: Что мы должны делать?
ОТВЕТ: Мы должны немедленно бросить любое дело и все время, каждый час бодрствовать в поисках Иисуса. А если мы от этого уклонимся, Господь Бог примет Свое Решение.
ВОПРОС: Какое же будет Божие Решение?
ОТВЕТ: Он может в два счета стереть с лица Земли род человеческий, в любую минуту, которую сочтет для Себя удобной.
Хэй-хо.
* * *
Вечером я видел молодого человека за столом в ресторане — он обедал в полном одиночестве. И вот что меня поразило — он по-прежнему дергал головой туда-сюда и при этом не пролил ни капли! Он то и дело заглядывал под донышко своей тарелки и под стакан с водой в поисках Иисуса — одного раза, как видно, ему было мало. Меня смех разобрал.
ГЛАВА 39
Но как раз тогда, когда все устроилось так прекрасно и все американцы были счастливее, чем когда бы то ни было, несмотря на то, что страна была разорена и разваливалась на куски, люди начали миллионами по всей стране, вымирать от «Албанского Гриппа», а здесь, в Манхэттене, от «Зеленой Смерти».
Это прикончило Нацию. От нее осталась всего-навсего кучка семей.
Хэй-хо.
* * *
Само собой, выискались новоявленные претенденты на герцогства и королевства и прочую мишуру, создавались армии, строились крепости. Но мало кто из простых людей одобрял эти игры. Для них это было что-то вроде особого рода бурь, землетрясений, фокусов силы тяжести, которые семьям приходилось переживать время от времени.
Тут-то и настала ночь, когда сила тяжести взбунтовалась всерьез и одним толчком смела основание Мачу-Пикчу. И роскошные квартиры, и дачные домики, и банки, и золотые слитки, и драгоценности, и коллекции доколумбова искусства, и Оперный театр и церкви, и все-все, сползло вниз по склону Анд и ухнуло в океан.
Я плакал.
* * *
И все семьи где попало рисовали картинки похищенного Иисуса Христа.
* * *
Еще некоторое время люди продолжали посылать нам сведения сюда, в Белый Дом. Вокруг нас все умирали, умирали, умирали, да мы и сами ждали смерти.
Мы быстро разучились соблюдать правила личной гигиены. Мы перестали мыться, забывали чистить зубы. Мужчины заросли бородами, запустили космы до плеч.
Мы принялись пожирать Белый Дом почти незаметно для себя — жгли мебель, и перила, и рамы картин, и прочее в каминах, чтобы согреться.
Гортензия Минога-13 Мак-Бунди, моя личная секретарша, умерла от гриппа. Мой слуга, Эдвард Крыжовник-4 Клейндинст, умер от гриппа. Мой вице-президент, Милдред Гелий-20 Теодоридес, умерла от гриппа.
Мой ученый советник, доктор Альберт Аквамарин-1 Пятигорски, умер буквально у меня на руках, на полу Овального кабинета.
Он был почти одного роста со мной. Хорошенькое зрелище мы с ним, должно быть, представляли — там, на полу.
— Что все это значит? — повторял он без конца.
— Не знаю, Альберт, — сказал я. — И, кажется, я рад, что не знаю.
— Спроси китайца! — сказал он, и отправился туда, где, как принято говорить, каждому воздается по делам его.
* * *
Временами начинал звонить телефон. Это стало такой редкостью, что я привык лично брать трубку.
— У телефона ваш Президент, — говорил я. По большей части оказывалось, что я говорю сквозь треск и щелканье с каким-нибудь мифическим существом — например, с Королем Мичигана, или с Временным губернатором Флориды, или с Исполнительным мэром Бирмингема, и с прочими призраками.
Но с каждой неделей звонков становилось все меньше. И наконец телефон умолк навсегда.
Обо мне все забыли.
Так я перестал быть Президентом — а прошло примерно две трети моего второго президентского срока.
Но я терял еще одно, не менее важное — мой запас насущного три-бензо-Хорошимила, который возобновить было нельзя.
Хэй-хо.
* * *
Я не решался пересчитывать свои последние пилюльки, пока их не осталось совсем мало. А я так к ним привык, был так благодарен за них, что мне казалось — с последней пилюлей кончится и моя жизнь.
Мой штат таял тоже прямо на глазах. Наконец остался всего один служащий. Все остальные вымерли или разбрелись кто куда, потому что работы для них все равно не было.
Единственный, кто остался со мной, — мой брат, верный Карлос Нарцисс-11 Виллавиченцио, тот самый мойщик посуды, которого я обнимал в первый день, когда стал Нарциссом.
ГЛАВА 40
Из-за того, что все так быстро развалилось и не осталось никого, кто вел бы себя разумно, у меня тоже развилась мания — пересчитывать все подряд. Я считал планки жалюзи. Я считал ножи, и вилки, и ложки на кухне. Я считал кисточки на покрывале с кровати Авраама Линкольна.
Как-то раз я пересчитывал балясины перил, ползая на четвереньках по лестнице, хотя сила тяжести была ниже средней. Как вдруг до меня дошло, что снизу за мной наблюдает какой-то человек.
Он был одет в штаны из оленьей кожи, в мокасины и шапку из меха енота, а в руках у него была винтовка.
— Боже правый, Президент Нарцисс, — сказал я сам себе. — На этот раз ты окончательно спятил. Это же старина Дэниэл Бун.
Потом к этому человеку присоединился второй. Этот был выряжен точь-в-точь как в стародавние времена, когда я еще даже не был Президентом Соединенных Штатов, зато еще существовали Военно-Воздушные Силы США.
— Постойте, я сам догадаюсь, — сказал я. — У нас то ли День всех святых, то ли Четвертое июля.
* * *
Пилота, судя по всему, потрясло до глубины души состояние Белого Дома.
— Что тут творилось? — сказал он.
— Одно только могу вам сообщить, — сказал я. — Здесь творили историю.
— Жуткое дело, — сказал он.
— Если вам это кажется жутким, — сказал я, постукивая себя по лбу кончиками пальцев, — что бы вы сказали, поглядев, что творится здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18