Кто тогда устоит перед ним, если возьмет он в руки меч Пустоты и поднимет руку в сияющей латной перчатке, призывая себе на службу легионы тварей? Вот потому-то и смотрит Идущий только вперед, что бы ни увидел он, чего бы ни возжелали глаза его. И поет он песню Дороги, но никто не слышал ее, а тот, кто слышал, не может рассказать, ибо сам становится Идущим, и удел его – странствия. А Идущие не рассказывают о пройденном пути.
И взглянули они в глаза друг другу, и, обменявшись поклонами, прошли мимо друг друга, и у каждого в сердце были боль и печаль. И покрылись поволокой слез глаза Смерти, ибо не хотела она ничего больше, только перестать быть собой, измениться, стать смертной женщиной и уйти вослед Идущему. И упали под ноги Идущему две тяжелые слезы, ибо готов он был отдать и путь, и песню за возможность стать спутником Смерти или предстоятелем ее, чтобы хоть иногда видеть свою богиню и возлюбленную. Но закон был против них, и, расточая влагу слез, пошли они своими путями, ибо судьба превыше чувств, а долг превыше боли. И хватило им сил не оглянуться друг на друга.
Но видели их небо, и луна, и звезды, и стены домов, и стали говорить друг другу, звезды – башням, луна – каменным мостовым, а небо – каплям росы: для чего эти двое делают себя несчастными? Есть ли в жизни что-то превыше любви? Что такое судьба – лишь исполнение предначертанного, сказала луна, следуя своим путем по небу, и не зависит от нас оно, и сбудется только то, чему быть. Что такое долг – ответили звезды, сияя холодными осколками хрусталя, лишь то, что называем мы им, и кто знает, не ошибаемся ли мы, отказываясь во имя этого пустого слова от счастья и радости.
Из капель росы, лунного света и сияния звезд, инея на стенах домов и усмешки неба встали перед Идущим и Смертью два зеркала. Взглянули они в зеркала, но увидели там не только себя, но и друг друга, ибо волшебством были созданы те зеркала. И вышло так, что оглянулся Идущий, и увидел в зеркале не только возлюбленную свою, но и луну, и заворожила его луна, ибо в том была его судьба. И разверзлась перед ним пропасть Пустоты, и клубящийся мрак объял его, а в руку лег клинок Бездны. Легионы тварей, ждущих приказов, встали за его спиной, а Идущий протянул другую руку к Смерти, ибо хотел видеть ее рядом с собой, спутницей и помощницей в грядущей битве живого и мертвого.
Взглянула в зеркало и Смерть, увидев там страшное, и подняла голову в тоске, и отерла слезы с глаз, и хотя сердце ее разрывалось от боли, взглянула в глаза возлюбленному, и долог был тот взгляд, дольше всех тех, что дарила она приходящим из-за Дверей, ибо в том был ее долг. И отшатнулся Идущий, не выдержав того взгляда, и выронил клинок, и закрылась жадная пасть бездны, поглотив его, но не коснувшись Города.
Подняла Смерть голову и скользнула взглядом по луне и звездам, по небу и домам, но не было в ее взгляде упрека, ибо что проку говорить с теми, кто забыл о судьбе и долге? Но не задерживала она взгляд ни на глупой луне, ни на наивных звездах, ибо тот, кто знает судьбу и долг, следует своему предназначению и не таит в сердце ненависти к тем, кто лишен этого дара. И пошла Смерть дальше, ведь у нее было так много забот – забрать души цветов и трав-однолеток, приласкать палую листву и утешить ветви, лишившиеся потомства. А слезы сохнут на ветру и не способны остановить того, кто следует своим путем...
Это был намек, понимаю я. Это был большой и важный намек для нас всех – стоит ли устраивать судилище над Альдо после зачистки? Нет, не стоит. Он ни в чем не виноват, он только исполнитель чужой воли, а заказчик даже не поинтересовался, хочет ли тот ее исполнять. Его даже не просили – его сделали инструментом.
Ребята выходят в коридор. Мы с Кирой на минуту остаемся вдвоем на кухне.
– Ты запомнил его рассказ?
– Да, – кивает тенник.
– А след взять сможешь?
Кира еще раз кивает, стучит когтем по черному прямоугольнику марочки.
– Я знаю, что нужно сделать, чтобы эта дрянь начала говорить.
– Значит, после зачистки Альдо можно отпустить?
– Разумеется. То есть, если хочешь, можешь набить ему морду. Но к интересам следствия это отношения иметь не будет, – подмигивает мне Кира.
5
Веткой метро этот длиннющий тоннель называется только в шутку, никаких поездов здесь нет, и даже рельсы не проложены. И это хорошо – я смутно представляю себе длину тоннеля хотя бы на нижних завесах. Километров сорок? Шестьдесят? В общем, такую ветку мы бы не вычистили в один прием никогда. А здесь – часа на три работы, если не подвернется какой-нибудь особо грязный участок.
На самом деле это даже не тоннель, а основной ход лабиринта шириной метров восемь. Потолок метров пять. Через каждые два-три шага – боковые ходы, а то и просто проломы в бетоне стены. Куда они ведут, знают только нижние тенники, те, что похрабрее. В этих тоннелях постоянно заводится такая дрянь, что соваться сюда ни в одиночку, ни компанией не рекомендовано. Воздух сырой и плотный, дышать им неприятно – припахивает гнилью и разлагающимся белком. Под ногами журчит вода, и я радуюсь, что на мне тяжелые армейские ботинки с высокими берцами.
Мы идем в две шеренги – впереди Хайо с Альдо, сзади остальные. Я напряжен до спазмов в шее. Мое дело – чувствовать каждого из четырех спутников как себя, и если один не успеет сказать что-то вслух, передать остальным, не пользуясь медлительной речью вслух. С каждого я считываю очень многое и большую часть отбрасываю – дурное настроение Хайо, азарт Альдо, настороженность Киры, брезгливое отвращение к окружающему, исходящее от Лаана. Пока что мне нечего делать.
Альдо вычищает стены тоннеля. Плесень и мхи сами по себе безопасны, но служат источником питания для более опасных тварей, а те – для крупных хищников. Кормовую базу нужно уничтожать на корню, а Альдо это почти ничего не стоит. Он просто смотрит на заросли, и они, треща и поскрипывая, выгорают, распространяя резкий запах. На сей раз наш красавчик настолько сконфужен недавним происшествием, что обходится без спецэффектов. Когда он в ударе, по тоннелям льются потоки бледно-голубого света, а нечисть сгорает, разбрасывая цветные искры, как фейерверк. Такая – тихая и спокойная – работа мне куда больше по вкусу. Я выжигаю те участки, что Альдо не заметил. Это очень просто – достаточно представить себе ореол пламени вокруг плесени, захотеть, чтобы она загорелась. На самом деле я даже и не задумываюсь, как у меня это получается, – привык.
Так мы проходим километра три или четыре, потом тоннель резко ныряет вниз. Это один из самых противных участков синей ветки. Дальше придется идти в лучшем случае по колено в мутной грязной воде. Или по пояс – как повезет. Везет редкостно – воды едва по щиколотку.
– Мы осушали на прошлой неделе, – говорит Кира, чувствуя мое удивление.
– Здорово. Всегда бы так...
В отводках тоннеля, где воды поглубже, плещется какая-то мелочь. Прислушиваюсь. Парочка «пираний» – тварюшек размером с ладонь, и как раз на длину пальцев – зубастая пасть. Почти безобидная дрянь, если не ходить босиком. В принципе они даже полезны – жрут личинки ползунов; но Альдо экологические концепции не волнуют, и «пираньи» отправляются в свой рай.
– Впереди стая ползунов, – говорит Кира, и я делаю его негромкий голос слышимым для остальных.
– Сколько? – не поворачиваясь, спрашивает Альдо.
– Восемь.
Я роняю челюсть – до сих пор мы видели стаи в три-четыре штуки. Это неприятно, но не смертельно – парочку взял бы на себя белобрысый, по штуке Хайо и Лаану. А восемь – это уже серьезная потасовка.
Ползуны – этакие тритоны-переростки, но зубы и когти у этих «тритонов» скорее львиные, а хвостом полутораметровая тварь запросто сбивает с ног взрослого человека. Может, Лаана и не собьет, и меня сейчас – а остальных запросто. Вдобавок плевок ползуна может ослепить на несколько часов, и боль адская. Мне раз довелось попробовать.
– Троих я сделаю, – цедит сквозь зубы Альдо. – Если напролом не пойдут, добью и остальных.
Лаан вздыхает.
– Не выкладывайся. Еще будет оглоед. Этих мы сами успокоим.
В руке у меня – пистолет незнакомой марки, здоровенный. «Беретта»? «Глок»? Не знаю, никогда не был силен в оружии. Отличу только «Макаров». Это не мешает мне попадать в цель при наличии желания. Какой калибр у пистолета – я не представляю, но есть ощущение, что пуля размажет мозги ползуна по стене. Одна досада – у них, как у древних динозавров, два мозга. Один в голове, другой где-то в пояснице, и попадание в голову не гарантирует неподвижности жертвы. Мы догоняем первую пару, и Кира, положив руку нашему вечному герою на плечо, отводит его за мою спину. В рукопашную Альдо не ходит, а сжигать ползунов может и из-за наших спин, лишь бы видел объект. А я ему покажу, даже если кто-то загородит собой.
Стая, по закону подлости, прет именно напролом – трое в первой колонне, трое во второй, двое последних от нетерпения аж забегают на стенки тоннеля. Зрелище сюрреалистическое, как в дурном сне. Или хуже – как в дешевой компьютерной игрушке. Отличие одно – монстр из игры не плюнет в глаз с монитора, не собьет с ног хвостом и не вцепится в ногу десятисантиметровыми зубами.
А жаль. Может быть, это отбило бы у многих любовь к такому времяпрепровождению. Говорят, что городская нечисть принимает те формы, которые приносят сюда обитатели. Это их кошмары, их выдумка.
Головы бы отрывать таким фантазерам!
Я стреляю, обнаруживая в наименее подходящий для таких открытий момент, что у пистолета отдача, как у слонового ружья. Меня разворачивает градусов на девяносто и прикладывает спиной о стену тоннеля. Второй выстрел уходит в стену, сантиметрах в тридцати от мишени, но первый я положил точно в ямку на груди ползуна. Там как раз проходят связки и сухожилия суставов передних лап – анатомия у них бредовая, под стать внешнему виду. Бегать и прыгать у него уже не получится. Хайо в прыжке бьет второго ногой под подбородок – раздается чвакающий звук. Сломана шея или что-нибудь еще, но точно – жизненно важное. Хайо большой мастер этих штук в стиле Жан-Клода Ван Дамма, но в отличие от киноактера умеет убивать с одного удара. Третий атакующий оплывает с булькающим шипением, словно вбежал в струю пара из котла. Работа Альдо. Вонь омерзительная, но мне не до нее – одна из тварей взбегает по стенке и хочет запрыгнуть на плечи Лаану, лупящему короткой дубинкой очередного ползуна. Стреляю, попадаю в голову. Ошметки мозгов и костей летят метра на три, забрызгивая нас всех.
– Сволочь, – шипит Альдо, вытирая лицо рукавом, но о деле не забывает – дальний ползун, замерший в раздумьях, не сделать ли отсюда ноги, повторяет судьбу своего предшественника.
Осталось двое целых и невредимых ползунов, и один из них – крупная матерая тварь, должно быть, вожак. Он не торопится атаковать, и от Лаана, добившего свою жертву, осторожно пятится, шипя и размахивая хвостом. Второй глупее – бросается на Хайо, и наш мастер хитрых махов ногами и ударов руками решает выпендриться – подпрыгивает в воздух и приземляется ползуну на лопатки, как-то хитро бьет каблуками. Хруст и звук разрываемой плоти. Кира, стоящий в паре шагов от места схватки, аплодирует – а идущую от него волну едкой иронии я предпочитаю не транслировать. Альдо выдохся, о чем я сообщаю Лаану. Я пытаюсь догнать Лаана, чтобы быть уверенным, что не попаду в него, – и, споткнувшись, падаю. Острая боль пронзает щиколотку. Что за?..
Первый раненный мной ползун живехонек, а я забыл про него и почти наступил на морду – разумеется, он вцепился мне в ногу. Падая, я, сам не заметив, выдернул ногу из пасти – но, кажется, ботинок он прокусил. Или я сломал лодыжку – не знаю, что лучше: укус ползуна, жрущего всякую дрянь, или сломанная в начале зачистки нога. Раздумывать некогда – из положения лежа открывается прекрасный ракурс, и я палю в вожака стаи. Попадаю ему в грудь – в любимую точку. И слышу в голове настолько нелестную характеристику от Лаана, между бедрами которого пролетела пуля, что роняю пушку. Вот это я уж точно никому не передам.
За то, что я сделал, я схлопочу по морде – если не от самого Лаана, так от Киры, который матерится на жаргоне тенников. Я понимаю одно слово из трех и могу уловить один образ из пяти – но мне хватает. Действительно, дурак. Сломал ногу, не добив ползуна, и едва не угодил в Лаана.
Альдо дожигает укусившего меня ползуна, а Лаан добивает вожака, это происходит одновременно. Я сижу в луже и благодарю Город за то, что мои джинсы незаметно для меня трансформировались в кожаные штаны. Мне, по крайней мере, сухо. Нога болит сильно, икру сводит судорогой. Ко мне подходит довольный собой Хайо.
– Чего сидишь?
– За ногу тяпнули.
Круглое лицо Хайо вытягивается.
– Ну, ты... даешь.
«Идиот», – подумал он, и я как связующий, разумеется, это услышал. Но я благодарен ему за то, что он промолчал.
– Снимай ботинок. – Это подходит Кира.
Я пытаюсь дотянуться до шнурков, но судорогой уже сводит и бедро, у меня не получается ни пса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38