А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Командир понял, что будить их бессмысленно. Все было сплошной бессмыслицей в этом окаянном рейсе, с тех пор как по ушам ударил ревун. Он еще раз посмотрел на мнемосхему, по которой, удлиняясь неприметно для глаза, ползла кривая. Тупо подумал, что не эта, вымышленная, кривая, а та, истинная, по которой шел корабль, могла в любой момент оборваться грохочущей гибелью. Он сам удивился безразличию, с которым об этом подумал. Перенапряжение брало свое. Командир закрыл глаза.

Дивергенции начались с того, что Заостровцев опоздал на рейсовый корабль. Ждать его, понятно, не стали. Рейсовый ушел на Луну по расписанию, увозя группу практикантов, а Володя остался на Земле. Растерянный и виноватый, он более суток околачивался на космодроме и надоедал диспетчерам, пока его не подобрал Лавровский, который вез на Луну с десяток ящиков, исписанных устрашающими надписями.
Биолога Лавровского Володя немного знал по спецсеминару и по статьям, время от времени появлявшимся в научных журналах. Это был сухонький человек лет тридцати пяти — тридцати семи, с острыми быстрыми глазами и жидковатыми белобрысыми волосами, с глубокими залысинами.
Теперь они сидели вдвоем в тесной пассажирской кабине грузолета.
— Почему вы опоздали на свой рейс? — спросил Лавровский.
Врать Володя не умел.
— Я шел на космодром и… не сумел перешагнуть какой-то… какую-то преграду, — сказал он угрюмо.
— Что? — поднял брови Лавровский. — Какую преграду?
— Не знаю, как объяснить…
И верно, как объяснить то, что с ним вчера произошло?
Он шел к северным воротам космопорта — шел не по дороге, как остальные практиканты, а напрямик, по тропинке. По-утреннему сильно пахли травы. Володе казалось, что он чувствует запах каждой травинки, каждого полевого цветка в отдельности. Была какая-то особенная острота восприятии. Вдруг он остановился. Ему ничто не мешало, а шагнуть вперед он не мог. Машинально, еще не отдавая себе отчета, он свернул и зашагал по росистой траве, мягко шелестевшей под ногами. Он как бы искал проход в невидимой, неощутимой стене. Прохода не было — он чувствовал это. Он забыл о времени, забыл обо всем. Вернулся к тропинке и убедился опять, что не может идти по ней вперед. Снова пошел вдоль невидимой преграды. И только когда дрогнула земля и над космопортом, опираясь на клубящийся черный дым, поднялся корабль, — только тогда Володя пришел в себя. Он с легкостью перешагнул «преграду» и пустился бежать, хотя прекрасно понимал, что теперь спешить бессмысленно. С удивлением он обнаружил, что бродил по полю больше часа…
— Вы не знаете, как объяснить, — кивнул Лавровский, после чего повытаскивал из карманов кучу катушек пленки, аккуратно расставил перед собой на выдвижном столике и, зверски прищурившись, стал разглядывать их по очереди на свет.
— У меня есть проектор, — сказал Володя и полез в свой рюкзак.
Он отдал проектор Лавровскому, а потом, немного помедлив, вытащил из рюкзака панели полусобранного прибора.
После того разговора с Морозовым идея анализатора любви крепко засела в голове у Володи. В течение трех недель все свободное время он возился с микромодулями. Конечно, толку от прибора не было никакого. Но Володя был упрям.
Теперь он разложил перед собой панели с микромодулями и погрузился в хитросплетения схемы. Он забыл обо всем — о постыдном опоздании, за которое еще предстояло держать ответ на Луне, о мучительной размолвке с Тоней и о Лавровском тоже.
А между тем Лавровский уже несколько минут пристально наблюдал за ним.
— Как ваша фамилия? — раздался его высокий голос, от которого Володя вздрогнул. — Заостровцев? Позвольте, вы не сын ли того Заостровцева, который… Сын? Очень приятно. И вы тоже готовитесь стать бортинженером? Так! Скажите на милость, с чего же это вас повело на бионику? — Он пригляделся к пестрой мозаике микромодулей. — Да еще, насколько я понимаю, на нейросвязи высшего порядка?
— Видите ли… — Володя прокашлялся. — Мне пришла в голову мысль относительно… э-э… одного частного случая биоинформации…
— Частный случай биоинформации, — повторил Лавровский. Он откинулся на спинку кресла и нежно погладил себя по щеке, как бы проверяя качество бритья. — Вот что, Заостровцев. Расскажите все по порядку.
Володя заколебался было. Но Лавровский так и излучал спокойную заинтересованность сведущего человека. И Володя начал рассказывать, опуская, впрочем, детали личного свойства.

— Не люблю собак, — ворчал сантехник Селеногорска, медлительный и всегда как бы заспанный Севастьян. — Не положено собак на Луне держать. Пошел вон! — крикнул он на Спутника, пожелавшего обнюхать его ноги.
В предшлюзовом вестибюле было, как всегда, многолюдно. Севастьян и другие работники космодрома готовились встретить внерейсовый корабль. Этого же корабля дожидался Морозов, справедливо полагая, что на нем прилетит отставший от группы Заостровцев. Тут же крутились две симпатичные дворняги — Диана и Спутник. Их завез на Луну кто-то из космонавтов и, будучи пламенным почитателем Жюля Верна, дал им клички собак Мишеля Ардана. Собачки оживленно бегали по вестибюлю, обнюхивали герметичные стыки шлюзовых дверей.
— Нюхают, — ворчал Севастьян. — Им радио не нужно. Они без радио знают, что Лавровский прилетит. Такой серьезный человек, а любит эту нечисть. Я ему докладываю — блохи от собак. А он мне — блох, дескать, давно вывели. Объясняю: у собак блохи сами собой заводятся — а он смеется…
Вскоре после прилунения пассажиры внерейсового — Лавровский и Заостровцев — появились в вестибюле. Морозов тут же отвел Володю в сторону:
— Что случилось? Ты ведь шел с нами, а потом куда-то исчез.
— Потом расскажу, — ответил Володя. — Если сумею.
— Ладно. Чтобы наши объяснения не расходились, ты скажешь Платон Иванычу вот что…
Тем временем собаки бурно прыгали возле Лавровского. Биолог потрепал их за уши, а потом преподнес по большому куску колбасы.
— Вот вам еще один феномен, — сказал он, остро взглянув на Володю. — На Земле собаки чуют хозяина на большом расстоянии, более того — они точно знают время его прихода. Ну, это общеизвестно. Новейшая теория телеодорации, гипотеза Арлетти — Смирнова… Но объясните мне такое: уже который раз я прилетаю сюда — заметьте, не в определенное время, — а собаки задолго до моего прилунения занимают здесь выжидательную позицию. Ждут не то меня, не то колбасу…
— Запах, — несмело сказал Володя. — Телеодорация эта самая.
Лавровский замахал на Володю руками, будто отгоняя пчелу.
— Да бросьте вы эти словечки! Телепатия, телеодорация и прочие явления дальней биологической связи — всего лишь частные случаи. Жалкие обрывки того мощного канала информации, которым, очевидно, неплохо умеют пользоваться Диана и Спутник.
После долгого разговора с Лавровским во время рейса Володя чувствовал себя бесконечно усталым. У него болела голова, болел затылок. Тут на выручку подоспел Морозов.
— Извините, — сказал он. — Заостровцеву надо срочно предстать перед руководителем практики.
Лавровский спохватился:
— Ай-яй, как бы на транспортере мою аппаратуру не перекантовали! — Он рысцой побежал к грузовому отсеку, на ходу обернулся, крикнул: — Вечером загляните ко мне в девятнадцатую!
Володя, запинаясь, изложил руководителю практики вполне правдоподобную версию относительно своего опоздания, придуманную Морозовым.
— Жаль, жаль, Заостровцев, — пробасил руководитель, не глядя на Володю и водя пальцем по списку практикантов. — Были вы у меня на хорошем счету. Хотел я вас включить в танкерный рейс к Юпитеру, а теперь, само собой, придется заменить… — И он, водя пальцем по списку, забормотал: — Заремба, Зикмунд, Зимников…
Володя, ошеломленно моргая, смотрел на ползущий по списку палец, в котором, казалось, сосредоточились все беды последнего времени: трудные отношения с Тоней, странное происшествие по дороге в космопорт…
— Платон Иванович, — осторожно напомнил Морозов, — мы с Заостровцевым тренировались в паре, хорошо сработались.
— Верно, — согласился руководитель. — А я и вас заменю. — Палец его устремился вниз по списку. — Мухин, Новиков…
Тут они взмолились оба — Заостровцев и Морозов. Перебивая друг друга, ссылались на достоинства своих вестибулярных аппаратов, на качество психотехнических тестов и даже на поперечное сечение мышц. Они взывали к человеколюбию руководителя. И руководитель сдался. Он покачал головой и убрал палец со списка.
— Ладно, — прогудел он. — Допускаю к медосмотру. Потом разыщите Радия Петровича Шевелева, командира космотанкера «Апшерон», поступите в его распоряжение. Рейс будет зачетным. — Он сунул список в карман, грозно добавил: — И учтите: то, что вам сходило у меня, у Шевелева не сойдет.

Лаборант контрольно-медицинского пункта усадил Морозова и Заостровцева на жесткие белые стулья спиной друг к другу и ловко оклеил датчиками их обнаженные торсы, руки и ноги. От датчиков тянулись к пульту тонкие разноцветные провода.
Врач, пожилая женщина с властными манерами, защелкала переключателями. Морозов поежился: кожа под датчиками ощутила быстрые бегущие уколы тока. Не в первый раз проходил он предполетный медосмотр, но сейчас почему-то было неспокойно на душе. Надо было отвлечься, думать о постороннем, лучше всего, как советуют опытные пилоты, — о смешном. Но, будто назло, ничего смешного не удавалось вспомнить. В голову лезли одни неприятные воспоминания, связанные с последней практикой здесь, на Луне. Чернышев, стоящий в предшлюзовом зале и наговаривающий письмо к Марте, — никак не мог Морозов отделаться от этого видения. Он и теперь на Луне, Федор Чернышев, завершает подготовку к большой комплексной экспедиции.
— Курсант Морозов, — раздался властный голос врача, — не ерзайте и не вытягивайте шею.
Морозов послушно замер, даже дыхание затаил. Тихо жужжало в белом шкафу за пультом. Сопел за спиной Заостровцев. Зачетный рейс к Юпитеру — это здорово, продолжал думать Морозов. Только бы скорей уйти…
— Все, — сказала врач, щелкнув тумблером. — Осмотр окончен. Жора, отцепи от них датчики.
И тут Морозову стало смешно, он не сдержался, прыснул. Врач подняла на него удивленный взгляд.

— Ну вот, — сказал Платон Иванович, разгладив широкими ладонями ленту медицинского самописца, к которой был подколот анамнез — карточка с несколькими строчками слов и цифр. — Сонастроенность у вас высокая. Можно сказать — высшая…
Морозов и Заостровцев быстро переглянулись. Ну, еще бы! Недаром они тренировались в паре и понимают друг друга с полуслова.
— Что же касается индивидуальных показателей, — продолжал руководитель практики своим монотонным голосом, — то тут… не совсем понятно. У курсанта Морозова отмечено подавленное состояние. Депрессия класса ноль-четыре.
— Депрессия? — Морозов уставился на него. — У меня депрессия?
— Да, — кивнул Платон Иванович и ткнул пальцем в одну из строчек анамнеза. — Вот. Ноль-четыре, — повторил он, как бы сам недоумевая, откуда могла взяться у выпускника-пилота депрессия такого класса. — Само собой, к зачетному рейсу вы не допускаетесь. Очень жаль.
— Платон Иванович! — закричал Морозов. — Это ошибка! Нет у меня никакой депрессии! Врет ее машина!
Руководитель практики поморщился.
— Кричите, как на ипподроме, Морозов, — сказал он. — Что же делать с вами, Заостровцев? — взглянул он на Володю. — С кем еще из штурманов вы работали?
Заостровцев переступил с ноги на ногу, прокашлялся.
— Тут действительно ошибка, — сказал он неуверенно. — Если у кого-то из нас ноль-четыре, то…
— Платон Иванович, — решительно перебил его Морозов. — Я требую повторного осмотра.
— Повторный осмотр, о котором вы просите, — руководитель как бы подчеркнул последнее слово, — будет через месяц. Вы сдавали зачет по организации службы и знаете это не хуже, чем я. Ровно через месяц. — Он отвел взгляд от бледного, взволнованного лица Морозова и добавил более мягко: — Вы можете сегодня же вылететь в студенческий дом отдыха. Приведите в порядок свои нервы.
Выйдя из каюты руководителя практики, Морозов потерянно побрел по коридору. Заостровцев шел рядом, говорил, что не станет искать нового напарника, попросит перенести зачет на месяц, и они обязательно полетят вместе, только вместе. Морозов уговаривал его не откладывать зачет, лететь с любым другим штурманом, но тот и слышать об этом не хотел.
Может, оно и к лучшему, — сказал Заостровцев. — У меня, по правде, тоже сейчас…
Он не договорил.
— Что — тоже? — спросил Морозов.
— В общем, Алеша, полетим через месяц. Ничего страшного. Ну что нам месяц? Успеем еще налетаться за целую-то жизнь.
Трудно было смириться с отсрочкой зачетного рейса, но что же делать? Оставалось одно — как-нибудь убить несколько часов до отправления рейсового корабля на Землю. Морозов пошел в библиотеку, порылся в книгах. Что-то не читалось ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов