Купец Эзул был худ и неопрятен. Весь отпущенный ему богами волос рос ниже глаз – на голове не было ничего. Он жевал пряник, роняя липкие крошки в нечесаную бороду, скрипучим голосом покрикивал на рабов.
– Говори скорее – что надо? – буркнул он на плохом греческом, приведя Горгия в убогую каморку за мастерской. – Я по бедности надсмотрщика не держу, сам управляюсь с этими ленивыми скотами.
Горгий и не собирался долго с ним разговаривать. Достал из-за пазухи карфагенский ремешок, подал Эзулу:
– Это тебе шлет Падрубал.
Эзул проворно выглянул из каморки, покрутил головой – нет ли кого поблизости. Вытащил из-за груды корзин круглую палочку, обмотал вокруг нее спиралью ремешок Падрубала. Долго шевелил губами, водя глазами по палке.
Тайное письмо, подумал Горгий. А так, не навивая на палку, посмотришь – вроде узор выжжен. Ну, не мое это дело.
– Прощай, – сказал он и шагнул к двери.
– Не торопись, фокеец. Не хочешь ли отведать моего вина?
Отказаться – обидеть. Горгий принял чашу, с отвращением поднес ко рту. Вино оказалось на удивление: так и прошибло Горгия медовым духом, даже в ноздрях защекотало.
В бесцветных глазах Эзула мелькнула усмешка.
– Полагаю, – проскрипел он, – почтенный Амбон потчевал тебя вином получше?
Вино твое превосходно, – сказал Горгий. – Но я тороплюсь…
– Торопливая стрела летит мимо цели. Сядь, фокеец. После разговора с Амбоном тебе некуда торопиться.
– Откуда ты знаешь, о чем я говорил с Амбоном?
– Я знаю почтенного Амбона. Он не сделает ни шагу за пределы Неизменяемого Установления.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– И не старайся, чужеземец. Амбон скоро получит титул блистательного. – Эзул захихикал. – Хорошо, что живет в Тартессе старый Эзул. Кроме него, никто не поможет тебе разжиться оружием.
Непростой человек, подумал Горгий, устраиваясь на скамье поудобнее.
– Если ты и вправду берешься мне помочь, – осторожно начал он, – то в внакладе не будешь. Мне нужно готовое оружие из черной бронзы: мечи, наконечники…
– Да будет тебе известно, фокеец, что царский указ запрещает вывозить черную бронзу из Тартесса. Кто нарушит указ, тот и почесаться не успеет, как угодит на рудник голубого серебра.
Горгий знал от бывалых мореходов, что существует в Тартессе великая тайна голубого серебра. Но если оружие из черной бронзы изредка попадало в руки иноземцев, то голубого серебра никто никогда не видел, только смутные слухи о нем ходили.
Спросил с притворным простодушием:
– Голубое серебро? А что это такое?
– Не лезь, фокеец, в дела правителей великого Тартесса. Тебе нужно оружие из черной бронзы? Старый Эзул поможет тебе.
– Хорошо, – сказал Горгий. – Приди ко мне на корабль, посмотри товары…
– Опять торопишься. Когда настанет время, я пришлю человека. Ко мне больше не ходи.
Серой ящерицей выскользнул Эзул из каморки. Горгий последовал за ним. Выходя, услышал скрипучий голос из сарая:
– Эй, шевелитесь! Не будет вам сегодня корму за такую работу!
– Вы задумались, читатель?
– Да, видите ли, немножко странно, что Горгию, выходцу из Колхиды, чудится нечто знакомое в языке тартесситов.
Где Колхида и где Испания?
– А вот послушайте, что пишет древнеримский историк Аппиан: «Азиатских иберов одни рассматривают как колонию иберов европейских, другие – как отцов последних, третьи полагают, что у них нет ничего общего, кроме имени…» А в XI веке грузинский ученый Давид Мтацминдели писал про общность языка грузинских и пиренейских иберов.
– И что же, эта общность доказана?
– Нет, все еще гипотетична. Пиренейские иберы – скорее, выходцы из Африки, чем с Кавказа. Но в глуби веков нелегко проследить пути племен. Вероятно, общности у них все же больше, чем розни.
– Ну да, все мы, так сказать, восходим к ветхому Адаму…
4. ГОРГИЙ ВСТРЕВОЖЕН
Царь Аргантоний плескался в бассейне. Вокруг стояло несколько приближенных – первые люди Тартесса. Им было даровано почетное право лицезреть царскую особу без одежд. Более того: иногда они удостаивались высочайшей чести – приглашались царем в бассейн для беседы о государственных делах.
Вот и сегодня.
– Павлидий! – позвал царь.
Верховный жрец встрепенулся, разжал тонкие губы.
– Иду, Ослепительный!
Как был, в многослойных одеждах и сандалиях, плюхнулся в бассейн, по горло в воде заспешил к царю. Аргантоний, потирая костлявые плечи, посмотрел на него из-под строгих седых бровей.
– Что нового в Тартессе?
Павлидий заученно ответил:
– В Стране Великого Неизменяемого Установления не может быть ничего нового. Народ благословляет твое имя, Ослепительный!
Придворные, что стояли по краям бассейна, выкрикнули громким нестройным хором:
– Вечно свети нам!
Аргантоний лег на спину, задвигал ногами. Верховный жрец медленно поплыл сзади, стараясь не брызгать. Одежды вздулись у него на спине желтым пузырем.
– Во дворце нечем стало дышать, – сказал Аргантоний. – Что там делают в городе? Почему столько дыма?
– В кварталах оружейников… и медников… дымят горны… – Павлидию трудно было говорить, он часто дышал.
Царь подплыл к ступеням бассейна, сел, выпростал из воды длинную седую бороду. Павлидий почтительно стоял перед ним по горло в воде.
– Третьего дня, – доложил он, – карфагеняне нагло напали в море на корабли купца Амбона, идущие с Оловянных островов. Если бы не попутный ветер…
– Хорошо, что ты напомнил об Амбоне. Кажется, я еще не подписал указ о его производстве в блистательные?
– Нет, Ослепительный. Это достойный подданный, ни разу не замеченный в сомнениях. Он уже сделал в твою казну большой взнос.
– Передай Амбону: пусть поднимет вдвое восточную стену. Вели пригнать рабов. За прокорм и камень пусть платит он.
– Будет исполнено! – Павлидий склонил голову, клюнул воду ястребиным клювом.
– Высокорожденным не пристало нюхать дым, – изрек царь.
– Прекрасно сказано, – громко зашептались придворные. – Такие слова надо чеканить в серебре…
– Разреши доложить, Ослепительный, – сказал Павлидий. – Стало мне известно, что карфагеняне собирают войско, чтобы идти на Тартесс войной. Их отряды стоят в Гадире. Их флот…
Аргантоний в сердцах ударил кулаком по воде.
– Ощипанная цапля на кривых ногах – вот что такое твой Карфаген.
Придворные не смогли сдержать восторга, закричали:
– Какая глубина! И вместе с тем точность!.. Цапля на кривых ногах!
– Ощипанная, – веско добавил Павлидий, скользнув взглядом по придворным. Никому не было дано права укорачивать высказывания царя.
– Никто не смеет угрожать моему царству, – сказал Аргантоний. – Как идет Накопление?
– С начала месяца в Сокровенную кладовую доставлено два пирима голубого серебра.
– Два пирима за целый месяц? Верховный жрец, ты забыл о своей главной обязанности.
– Я не забыл. Как можно, Ослепительный! Кроме того, месяц еще не кончился…
– Ты забыл. Ну-ка скажи, что повелел Нетон?
С самого начала разговора Павлидий видел, что царь не в духе. Видно, опять у него жжение в кишках. Все труднее приходилось ему с Аргантонием: в последние годы стал он нестерпимо капризен. Каждое слово поперек поворачивает. Сколько же лет еще отпущено ему богами?
Но вопрос требовал ответа, и Павлидий, скрыв раздражение, привычно забубнил:
– И повелел бог богов Нетон: ничто не должно изменяться, и непреложен закон, и да стоит царство, пока накапливается крупица за крупицей голубое серебро.
– Пока крупица за крупицей накапливается, – поправил Аргантоний. – Я же сказал, что ты забыл. Помнить неточно – все равно что забыть.
– Ты прав, Ослепительный. Я помню, но неточно. – Павлидий решил не сердить царя.
– Ты не хочешь, чтобы щит Нетона был готов поскорее.
– Я хочу, Ослепительный, как можно!
– Кто хочет, тот старается.
– Я очень стараюсь, Ослепительный. Поверь, я строго слежу. Но, как известно, голубое серебро не просто дается в руки. Мрут рабы на руднике…
– Надо пополнять! Или, может быть, на плоскогорье перевелись цильбицены? – в голосе царя послышалась ирония.
Павлидий благоразумно смолчал, не стал сердить царя сообщением, что подлые цильбицены, да и другие племена на плоскогорье – все эти лузитане, индигеты, илеаты – приобрели, скверный обычай яростно сопротивляться тартесским конным отрядам.
– Или перевелись преступники в самом Тартессе? – продолжал Аргантоний, пересев на ступеньку повыше (он строго придерживался совета придворного врача: выходить из воды постепенно).
– Я ревностно их разыскиваю, Ослепительный.
– Преступники всюду! Сколько рабов потребно для рудников, столько чтобы было мне и преступников.
– Будет исполнено. – Павлидий снова клюнул воду. – Разреши доложить, Ослепительный: в Тартесс пришел фокейский корабль.
– Давно не приплывали. Хорошо. Фокейцы не цильбицены. Миликон! – позвал царь.
– Иду, Ослепительный! – Пышно разодетый вельможа с крупным холеным лицом и завитой каштановой бородкой проворно сбежал по ступеням в бассейн, стал рядом с Павлидием.
– Прими фокейца как следует, Миликон. Греки – союзники Тартесса. Вели купцам принять его товар и отгрузить ему олова.
– Стало мне известно, – заметил Павлидий, – что фокейцу не олово потребно, а готовое оружие из черной бронзы.
– Это он, должно быть, по неразумию, – сказал Миликон с добродушной улыбкой. – Не знает наших законов. Я объясню фокейцу, Ослепительный.
– Позови его ко мне на обед. Я сам объясню.
С этими словами царь Аргантоний поднялся во весь свой высокий рост. Двое придворных кинулись к нему с полотенцами.
Амбон не обманул – прислал на корабль сведущего человека. Тот говорил мало, больше смотрел. Подкидывал на жесткой ладони горсть наждака, удовлетворенно кивал. Сказал, что его хозяин намерен взять весь груз наждака – талант за талант олова в слитках. Часть олова, если фокейцу угодно, можно заменить медью.
Горгий угостил сведущего человека вином, стал осторожно выспрашивать – в каких товарах нужда, хорошо ли платит хозяин морякам и ремесленникам, какие нынче цены на масло и полотна. Сведущий человек вино пил исправно, но больше помалкивал, почесывал раздвоенный кончик носа. Однако после четвертого фиала вдруг повеселел, разговорился. Оказывается, был он вольноотпущенником, и выходило по его словам, что лучше его в Тартессе никто в бронзовом литье не смыслит. А узнав, что Горгий из бывших рабов, обрадован но ткнул брата-вольноотпущенника кулаком в бок. И пошел у них совсем уже хороший разговор – кому хозяин больше платит, да каков корм, ну и все такое.
После шестого фиала нос тартессита по цвету сравнялся с вином.
– Брось ты свою… как ее… Кофею, – лепетал он, глядя на Горгия пьяненькими рыжими глазками. – Чего там хорошего – козьим сыром брюхо набивать… Оставайся у нас, Горгий. Каждый день жирную ба… баранину… Шепну хозяину слово – он тебя возьмет… Он без меня и шагу не ступив Без меня он бы – вот!
Довольно ловко он сплюнул в трещину между палубных досок.
– Не просто это, – отвечал Горгий. И добавил, чтобы отвязаться: – Там у меня женщина, которую хочу взять в жены.
– Ме-е-е! – проблеял тартессит, всем видом выражая величайшее презрение. – Женщина! Да их у нас тут сколько хочешь! Тебе какую – потолще? – Он встал, шатаясь, направился к двери каютки. – Сейчас приведу…
– Постой, не к спеху. – Горгий поймал его за полу, усадил. – Я бы, пожалуй, остался, да боюсь, не смогу с вашими мастерами сравняться. Вы же не только обычную бронзу льете, а и еще кое-что к меди добавляете…
– Да это – тьфу! – Посланец Амбона снова сплюнул. – Выучу я тебя. Самоцветный порошок любой дурак добавит, был бы он только под рукой. Налей еще вина!
Выпили.
– Самоцветный порошок? – переспросил Горгий. – Посмотреть бы…
– А вот я с обозом на рудники поеду, возьму тебя с собой. Клянусь Быком! Меня там начальник знает, Индибил, блистательный… Да что блистательный! Сам све… светозарный Павлидий меня знает! Думаешь, вру? Клянусь Быком! Он часто у Амбона бывает… У-у-у, Павлидий! – прогудел он, округлив глаза. – Боятся его до смерти… Чуть что – на рудники, а там знаешь как? Лучше удавиться… Да вот, послушай!..
Он протянул над столом жилистую руку, схватил Горгия за ворот, притянул к себе, доверительно прошептал, брызгая слюной:
– Басня такая ходит, будто перед праздником Нетона царь с Павлидием задумались: как бы подешевле угостить народ и чтоб доволен он был… Дальше слушай! Спросил Павлидий у богов, а боги ему: удавитесь оба, говорят, вот и дешево будет и народу праздник…
Тартессит пьяно заблеял, затрясся от смеха. Вдруг разом умолк, оторопело уставился на Горгия, раскрыв рот с редкими зубами.
– Ничего я тебе не говорил… нич-чего! – прошипел он. – И знать тебя не знаю!
Откуда только в нем, хмельном, такая прыть взялась – опрометью кинулся прочь.
Горгий, усмехаясь в черную бороду, вышел из каютки поглядеть. Вольноотпущенник Амбона мчался по причалу, расталкивая портовых людей. Истинно – как от чумы удирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26