С голоду подохнешь. Или от жажды… Пробраться тайком в Тартесс, разыскать Тордула, попросить, чтоб замолвил перед папашей словечко? Опасно, опасно… Если даже и доберемся, то простит ли Павлидий? Простить – это значит признаться, что сам он, Павлидий, велел убить Миликона. Вот если бы Эхиар стал царем Тартесса…
Горгий испытующе посмотрел на рябого. Ретобон все сидел перед огнем, глаза у него слипались, острый подбородок уткнулся в раздвоенную рукоять меча. Может, они и впрямь заразные, эти, с рудника?
– Ты спишь? – сказал Горгий. – Послушай, есть тут в плавильне один старый раб…
И он рассказал Ретобону, как Тордул всюду искал раба с царским знаком на груди и как он, Горгий, обнаружил этот знак у Молчуна.
С Ретобона мигом слетела сонливость. Он вскочил, потребовал немедленно разыскать Молчуна. Хорошо, что Полморды был тут как тут, слушал по привычке чужие разговоры.
– Молчун в своем сарае, – сообщил Полморды. – Сам видел, как он туда пошел.
Дверь сарая оказалась на засове. Ретобон навалился плечом – дверь заскрипела, подалась. Тут же перед вошедшими выросла темная фигура.
– Назад, – глухо сказал Молчун.
За его спиной дымил горн. В красноватой мгле Горгий успел заметить сколоченный из досок стол и несколько сосудов разной величины на нем.
– Я Ретобон. Я вывел рабов из рудника голубого серебра. Мы свободны. Ты тоже теперь свободен, старик.
Да пошлют ему боги просветление, подумал Горгий, всматриваясь в бесстрастное лицо Молчуна.
– Назад, – повторил Молчун, надвигаясь.
Ретобон и Горгий попятились. Молчун вышел вслед за ними из сарая, плотно прикрыл дверь и прислонился к косяку.
– Кто станет теперь добывать голубое серебро? – спросил он.
– Никто, – ответил Ретобон. – Горные духи не будут больше губить людей.
– Плохо. – Молчун покачал головой. – Надо копить голубое серебро.
Один из друзей Ретобона зло выкрикнул:
– Тебе надо, так иди добывай сам!
– Еще мало накоплено, – упрямо сказал Молчун.
– С нас хватит, – отрезал Ретобон. – Послушай, как твое имя?
Старик не ответил. Бормотнул что-то под нос, толкнул дверь, намереваясь войти в сарай. Горгий понял, что наступило решительное мгновение, угодное богам. Он заступил старику дорогу и быстрым движением рванул рубище с его плеча. Молчун выпрямился, по его тусклым, как бы мертвым глазам пробежал огонек гнева.
Ретобон впился взглядом в знак-трезубец под выпирающей ключицей.
– Царь Эхиар! – закричал он радостно. – Истинный царь Тартесса! Мы тебя нашли!
От костра к костру переходили Ретобон и его друзья. Рассказывали рабам, как много лет назад верховный жрец Аргантоний не дал вступить на престол законному наследнику Эхиару, обманом и силой захватил трон тартесских царей, а самого Эхиара, лишив имени, навеки бросил на рудники. Теперь Эхиар найден по тайному знаку на груди. Настало время восстановить справедливость: Павлидий не царского рода, он не имеет права на престол. Это право имеет лишь Эхиар.
Рабы слушали, поплевывая и почесываясь. Кто соглашался, а кто и возражал:
– Может, оно и так, да гнилая рыба не слаще тухлого мяса. Нам-то что за дело, кто будет сидеть на престоле?
– Вы, лишенные разума! – горячились друзья Ретобона. – Царь Эхиар сам изведал рабской доли, он будет благоволить рабам. Он отпустит вас по домам и даст вам вдоволь пищи!
– Так уж и отпустит, – опять чесались сомневающиеся. – Кто-то ведь должен добывать медь и серебро?
– Верно, – ответил Ретобон. – Царь Эхиар разгромит гадирцев и заставит работать на рудниках военнопленных.
– Это еще разгромить надо…
– Тьфу на вас, безмозглые!
– Эй, послушайте! – кричал Нирул, светловолосый рудокоп, известный под кличкой Поэт. – Разве вы не слыхали от дедов, как было в старину? Тартесситы жили, как все, они сами выбирали вождя, и старейшины решали дела племени. Они в честном бою добывали иноплеменных рабов…
– Знаем! – гаркнули из толпы. – Тартесситы захватили нашу землю, цильбиценскую!
– Илеатов побили!
– Да поймите же, это были честные войны, и побеждал тот, кто сильнее! – кричал, надсаживаясь, Нирул. – Так было всегда! А потом пришли с моря проклятые сыны Океана, они стали заводить свои порядки. Заставили тартесситов поклоняться своему богу и копить никому не нужное голубое серебро. Они возвысили недостойных, а теперь дошли до того, что стали обращать в рабство своих сограждан, нас, тартесситов…
– Не то говоришь, – шепнул ему в ухо Ретобон. – Не надо про сынов Океана. Эхиар-то ведь тоже их потомок.
Нирул озадаченно хлопал белесыми ресницами: ох, и перемешалось все в Тартесском государстве…
А рабы меж тем орали:
– Нам-то что за дело до вашего Тартесса!
– По дома-ам!
Гигант-кантабр, окруженный горцами-соплеменниками, ревел во всю глотку, что надо идти на проклятый Тартесс, разграбить его и разрушить до основания. Рабы-тартесситы, опасаясь за свои семьи, истошно кричали:
– Не пускать дикарей в Тартесс! Лучше перебьем их на месте!
Страсти накалялись. Уже какой-то горячий лузитанин в войлочной шапке замахнулся секирой на столь же пылкого тартессита. Тартессит схватился за меч. И хотя Ретобон и его друзья срывали голос, пытаясь унять драчунов, драка неминуемо переросла бы в страшное побоище – если бы не случай. В ущелье на рысях влетел отряд стражников с ближнего рудника: кто-то, видно, донес туда весть о бунте. Распри прекратилась сама собой. Рабы встретили стражников градом камней и метательных копий. Мало кому из стражников удалось ускакать, да и за теми пустились вдогонку рабы, улюлюкая и колотя лошадей босыми пятками.
– Вы сами видите, – надрывался Ретобон, – нельзя терять время! Все погибнем, если не покончим с распрей! Эй, запрягайте лошадей, грузите оружие и пищу! Разбирайтесь по дюжинам, выбирайте старших! Царь Эхиар поведет нас на Тартесс! Слава царю Эхиару!
– Сла-ва-а-а! – вторили одни.
– Долой! – орали другие. – Он чокнутый!
– Я честный гончар, – слышалась скороговорка Полморды. – Я всегда исполнял законы, а против господ никогда не шел. Зачем нам другой царь? Вот если помрет Павлидий, тогда, конечное дело, и Молчуна можно… этого то есть Эхиара…
А в это время царь Эхиар, далекий от страстей, кипевших вокруг его имени, в своем сарае раздувал огонь в горне ручными мехами, помешивал горячий расплав в глиняном сосуде, бормотал в свалявшуюся седую бороду:
– Еще больше, еще немного… Отделить огонь от земли… силу от огня… Помогите мне, тени царей Океана, будьте со мной!..
К сараю подошел Козел со свертком под мышкой.
– Я принес царю Эхиару достойную одежду, – объяснил он людям, которых Ретобон поставил для охраны царя.
– Ого! – сказал один из охраны, развернув сверток. – Где добыл?
– В доме Индибила. Пустите меня, почтенные, к Ослепительному!
Он постучал в дверь. Эхиар не откликнулся. Он осторожно снял сосуд с огня, слил что было сверху в другой сосуд, к густому остатку на дне добавил щепотку порошка и снова поставил на огонь.
– Пусти меня, Ослепительный, впусти недостойного раба, – скулил под дверью Козел. – Я принес тебе белые одежды…
– Огонь от земли… Силу от огня… – невнятно доносилось из сарая.
Подошел Ретобон с тяжелым двуручным мечом на плече. Ногой, обутой в поножи и боевую сандалию, ударил в дверь, сорвал ее с ветхих кожаных нетель.
– Царь Эхиар, – сказал он решительно, – веди нас на Тартесс, твой трон ожидает тебя.
Старик вскинул на него затуманенный взгляд, отблески огня играли на его изуродованном лице.
– Еще мало голубого серебра, – внятно сказал он. – Надо больше… еще немного…
– Хватит, – отрезал Ретобон. И закричал, обернувшись: – Эй, царские носилки сюда!
Шла, катилась с гор, громыхала повозками, гомонила многоязычной речью лавина взбунтовавшихся рабов. Рудник за рудником, поселок за поселком вливались в войско. Скакали во все стороны гонцы на запаренных лошадях, громкими криками сзывали людей:
– Истинный царь Тартесса Эхиар, Ослепительный, прощает долги и записи! Он дает волю рабам! Идите к нам, идите вместе с нами на Тартесс! Смерть Павлидию, слава царю Эхиару!
Неудержимо и грозно катилось с гор воинство – к устью реки, к синему Океану, к великому, ненавистному и любимому городу Тартессу. Впереди конь о конь с Ретобоном ехал с тяжелым копьем наперевес могучий волосатый кантабр. Далеко окрест разносился рев тысяч охрипших глоток:
– Слава истинному царю Эхиару!
– Понятно, какой металл вы называете голубым серебром. Но для чего оно нужно правителям Тартесса?
– Разрешите ответить на вопрос вопросом. Для чего фараоны тратили десятки лет и тысячи жизней на сооружение пирамид? Для чего римляне заставляли население завоеванных областей возводить колоссальные портики? Для чего на острове Пасхи вырубали каменными топорами из цельных скал огромные статуи?
– Выходит, накопление голубого серебра столь же бессмысленно, как сооружение пирамид?
– Бессмысленно – не то слово. С точки зрения фараона, строительство пирамиды, как выражение идеи его могущества, имело огромный смысл. Возможно, когда-то и властители Атлантиды копили голубое серебро с определенной целью. Впоследствии цель забылась, затерялась, но остался ритуал.
– Опасное, опасное это занятие…
15. ГОНЕЦ ПАВЛИДИЯ
Ретобон сидел на каменистой осыпи, уперев подбородок в раздвоенную рукоять меча, и поджидал гонца Павлидия. Отсюда, с холма в северо-западной части острова, был хорошо виден Тартесс. Прямо на юг – крепостные стены, за ними высились мрачный, увенчанный гребнями царский дворец, серебряный купол храма, темно-серая башня Пришествия. На востоке, за лесом, – главная дорога, что бежит от мостов в северной части острова на юг, к торговым рядам, причалам и верфям. По ту сторону дороги – беспорядочная белая россыпь жалких домишек: квартал горшечников, квартал медников, дальше к юго-востоку дымят горны в квартале оружейников, еще дальше, на оконечности острова, богатый купеческий квартал. Двумя рукавами Бетис охватывает остров, и желтизна реки Постепенно голубеет, сливаясь с океанскими водами.
Тартесская гавань забита кораблями – нет им теперь хода в океан. Если хорошенько присмотреться, можно увидеть в утренней дымке неясные черточки на воде – корабли карфагенян. Они-то и заперли гавань. Угрожают великому Тартессу…
На душе у Ретобона было невесело. Миновало две недели с той поры, как победоносное войско восставших рабов, смяв заслоны павлидиевых стражников, хлынуло но трем мостам в северную часть острова, с ходу ворвалось в городские кварталы. Тут-то и столкнулись повстанцы с главными силами Павлидия. В узких кривых улочках квартала горшечников несколько дней шла свирепая сеча. Стражники были хорошо обучены воинскому искусству, и рабы дрогнули, несмотря на численный перевес. Ретобон велел отходить в северо-западную часть острова, рассчитывая закрепиться там в лесу, в загородных домах тартесской знати. Много людей было потеряно при отходе – и не только от копий и секир стражников. Кое-кто из городских, побросав оружие, предпочел скрыться в лабиринте лачуг и мастерских, заслониться бабьими пеплосами. Но главный урон нанес кантабр. Видя, что дело затягивается и в открытом бою царское войско не одолеть, он увел своих соплеменников, а за ними потянулись и рабы из других иберийских племен, и пылкий Ретобон проклял беглецов от имени царя Эхиара.
На открытом песчаном берегу у мостов людей кантабра встретили пращники и тяжелая конница. Много здесь было порублено рабов, много трупов унес в океан желтый Бетис, и лишь небольшой группе удалось прорваться к мостам и уйти на север, в далекие дикие горы.
Поредевшее войско Ретобона раскинулось лагерем, укрепилось в лесу у подножия холма. На облетевших по-осеннему деревьях засели отборные лучники. Полукольцо из перевернутых повозок окружило лагерь, а другой стороной он выходил к морскому берегу. Много раз кидались стражники на приступ, но всякий раз откатывались. Рабы отбивались с ошеломляющей яростью – теперь им и вовсе нечего было терять. Но шел день за днем, а запасы еды, взятые в погребах загородных домов, начинали угрожающе таять. Теперь стражники, окружив лагерь повстанцев, выжидали. Видно, решили взять рабов измором.
А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела боевая труба. Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца. Ретобон велел крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.
Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости выехали на лошадях двое, один держал копье, увитое виноградной лозой, – знак мирных намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему ивняком, прошел на полянку с колодцем и коновязями – здесь ожидали его ближайшие друзья и помощники.
Из-за деревьев шагом выехал павлидиев гонец, сопровождаемый пожилым стражником и несколькими повстанцами. Взгляд Ретобона скользнул по лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше – и замер, прилепившись к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Горгий испытующе посмотрел на рябого. Ретобон все сидел перед огнем, глаза у него слипались, острый подбородок уткнулся в раздвоенную рукоять меча. Может, они и впрямь заразные, эти, с рудника?
– Ты спишь? – сказал Горгий. – Послушай, есть тут в плавильне один старый раб…
И он рассказал Ретобону, как Тордул всюду искал раба с царским знаком на груди и как он, Горгий, обнаружил этот знак у Молчуна.
С Ретобона мигом слетела сонливость. Он вскочил, потребовал немедленно разыскать Молчуна. Хорошо, что Полморды был тут как тут, слушал по привычке чужие разговоры.
– Молчун в своем сарае, – сообщил Полморды. – Сам видел, как он туда пошел.
Дверь сарая оказалась на засове. Ретобон навалился плечом – дверь заскрипела, подалась. Тут же перед вошедшими выросла темная фигура.
– Назад, – глухо сказал Молчун.
За его спиной дымил горн. В красноватой мгле Горгий успел заметить сколоченный из досок стол и несколько сосудов разной величины на нем.
– Я Ретобон. Я вывел рабов из рудника голубого серебра. Мы свободны. Ты тоже теперь свободен, старик.
Да пошлют ему боги просветление, подумал Горгий, всматриваясь в бесстрастное лицо Молчуна.
– Назад, – повторил Молчун, надвигаясь.
Ретобон и Горгий попятились. Молчун вышел вслед за ними из сарая, плотно прикрыл дверь и прислонился к косяку.
– Кто станет теперь добывать голубое серебро? – спросил он.
– Никто, – ответил Ретобон. – Горные духи не будут больше губить людей.
– Плохо. – Молчун покачал головой. – Надо копить голубое серебро.
Один из друзей Ретобона зло выкрикнул:
– Тебе надо, так иди добывай сам!
– Еще мало накоплено, – упрямо сказал Молчун.
– С нас хватит, – отрезал Ретобон. – Послушай, как твое имя?
Старик не ответил. Бормотнул что-то под нос, толкнул дверь, намереваясь войти в сарай. Горгий понял, что наступило решительное мгновение, угодное богам. Он заступил старику дорогу и быстрым движением рванул рубище с его плеча. Молчун выпрямился, по его тусклым, как бы мертвым глазам пробежал огонек гнева.
Ретобон впился взглядом в знак-трезубец под выпирающей ключицей.
– Царь Эхиар! – закричал он радостно. – Истинный царь Тартесса! Мы тебя нашли!
От костра к костру переходили Ретобон и его друзья. Рассказывали рабам, как много лет назад верховный жрец Аргантоний не дал вступить на престол законному наследнику Эхиару, обманом и силой захватил трон тартесских царей, а самого Эхиара, лишив имени, навеки бросил на рудники. Теперь Эхиар найден по тайному знаку на груди. Настало время восстановить справедливость: Павлидий не царского рода, он не имеет права на престол. Это право имеет лишь Эхиар.
Рабы слушали, поплевывая и почесываясь. Кто соглашался, а кто и возражал:
– Может, оно и так, да гнилая рыба не слаще тухлого мяса. Нам-то что за дело, кто будет сидеть на престоле?
– Вы, лишенные разума! – горячились друзья Ретобона. – Царь Эхиар сам изведал рабской доли, он будет благоволить рабам. Он отпустит вас по домам и даст вам вдоволь пищи!
– Так уж и отпустит, – опять чесались сомневающиеся. – Кто-то ведь должен добывать медь и серебро?
– Верно, – ответил Ретобон. – Царь Эхиар разгромит гадирцев и заставит работать на рудниках военнопленных.
– Это еще разгромить надо…
– Тьфу на вас, безмозглые!
– Эй, послушайте! – кричал Нирул, светловолосый рудокоп, известный под кличкой Поэт. – Разве вы не слыхали от дедов, как было в старину? Тартесситы жили, как все, они сами выбирали вождя, и старейшины решали дела племени. Они в честном бою добывали иноплеменных рабов…
– Знаем! – гаркнули из толпы. – Тартесситы захватили нашу землю, цильбиценскую!
– Илеатов побили!
– Да поймите же, это были честные войны, и побеждал тот, кто сильнее! – кричал, надсаживаясь, Нирул. – Так было всегда! А потом пришли с моря проклятые сыны Океана, они стали заводить свои порядки. Заставили тартесситов поклоняться своему богу и копить никому не нужное голубое серебро. Они возвысили недостойных, а теперь дошли до того, что стали обращать в рабство своих сограждан, нас, тартесситов…
– Не то говоришь, – шепнул ему в ухо Ретобон. – Не надо про сынов Океана. Эхиар-то ведь тоже их потомок.
Нирул озадаченно хлопал белесыми ресницами: ох, и перемешалось все в Тартесском государстве…
А рабы меж тем орали:
– Нам-то что за дело до вашего Тартесса!
– По дома-ам!
Гигант-кантабр, окруженный горцами-соплеменниками, ревел во всю глотку, что надо идти на проклятый Тартесс, разграбить его и разрушить до основания. Рабы-тартесситы, опасаясь за свои семьи, истошно кричали:
– Не пускать дикарей в Тартесс! Лучше перебьем их на месте!
Страсти накалялись. Уже какой-то горячий лузитанин в войлочной шапке замахнулся секирой на столь же пылкого тартессита. Тартессит схватился за меч. И хотя Ретобон и его друзья срывали голос, пытаясь унять драчунов, драка неминуемо переросла бы в страшное побоище – если бы не случай. В ущелье на рысях влетел отряд стражников с ближнего рудника: кто-то, видно, донес туда весть о бунте. Распри прекратилась сама собой. Рабы встретили стражников градом камней и метательных копий. Мало кому из стражников удалось ускакать, да и за теми пустились вдогонку рабы, улюлюкая и колотя лошадей босыми пятками.
– Вы сами видите, – надрывался Ретобон, – нельзя терять время! Все погибнем, если не покончим с распрей! Эй, запрягайте лошадей, грузите оружие и пищу! Разбирайтесь по дюжинам, выбирайте старших! Царь Эхиар поведет нас на Тартесс! Слава царю Эхиару!
– Сла-ва-а-а! – вторили одни.
– Долой! – орали другие. – Он чокнутый!
– Я честный гончар, – слышалась скороговорка Полморды. – Я всегда исполнял законы, а против господ никогда не шел. Зачем нам другой царь? Вот если помрет Павлидий, тогда, конечное дело, и Молчуна можно… этого то есть Эхиара…
А в это время царь Эхиар, далекий от страстей, кипевших вокруг его имени, в своем сарае раздувал огонь в горне ручными мехами, помешивал горячий расплав в глиняном сосуде, бормотал в свалявшуюся седую бороду:
– Еще больше, еще немного… Отделить огонь от земли… силу от огня… Помогите мне, тени царей Океана, будьте со мной!..
К сараю подошел Козел со свертком под мышкой.
– Я принес царю Эхиару достойную одежду, – объяснил он людям, которых Ретобон поставил для охраны царя.
– Ого! – сказал один из охраны, развернув сверток. – Где добыл?
– В доме Индибила. Пустите меня, почтенные, к Ослепительному!
Он постучал в дверь. Эхиар не откликнулся. Он осторожно снял сосуд с огня, слил что было сверху в другой сосуд, к густому остатку на дне добавил щепотку порошка и снова поставил на огонь.
– Пусти меня, Ослепительный, впусти недостойного раба, – скулил под дверью Козел. – Я принес тебе белые одежды…
– Огонь от земли… Силу от огня… – невнятно доносилось из сарая.
Подошел Ретобон с тяжелым двуручным мечом на плече. Ногой, обутой в поножи и боевую сандалию, ударил в дверь, сорвал ее с ветхих кожаных нетель.
– Царь Эхиар, – сказал он решительно, – веди нас на Тартесс, твой трон ожидает тебя.
Старик вскинул на него затуманенный взгляд, отблески огня играли на его изуродованном лице.
– Еще мало голубого серебра, – внятно сказал он. – Надо больше… еще немного…
– Хватит, – отрезал Ретобон. И закричал, обернувшись: – Эй, царские носилки сюда!
Шла, катилась с гор, громыхала повозками, гомонила многоязычной речью лавина взбунтовавшихся рабов. Рудник за рудником, поселок за поселком вливались в войско. Скакали во все стороны гонцы на запаренных лошадях, громкими криками сзывали людей:
– Истинный царь Тартесса Эхиар, Ослепительный, прощает долги и записи! Он дает волю рабам! Идите к нам, идите вместе с нами на Тартесс! Смерть Павлидию, слава царю Эхиару!
Неудержимо и грозно катилось с гор воинство – к устью реки, к синему Океану, к великому, ненавистному и любимому городу Тартессу. Впереди конь о конь с Ретобоном ехал с тяжелым копьем наперевес могучий волосатый кантабр. Далеко окрест разносился рев тысяч охрипших глоток:
– Слава истинному царю Эхиару!
– Понятно, какой металл вы называете голубым серебром. Но для чего оно нужно правителям Тартесса?
– Разрешите ответить на вопрос вопросом. Для чего фараоны тратили десятки лет и тысячи жизней на сооружение пирамид? Для чего римляне заставляли население завоеванных областей возводить колоссальные портики? Для чего на острове Пасхи вырубали каменными топорами из цельных скал огромные статуи?
– Выходит, накопление голубого серебра столь же бессмысленно, как сооружение пирамид?
– Бессмысленно – не то слово. С точки зрения фараона, строительство пирамиды, как выражение идеи его могущества, имело огромный смысл. Возможно, когда-то и властители Атлантиды копили голубое серебро с определенной целью. Впоследствии цель забылась, затерялась, но остался ритуал.
– Опасное, опасное это занятие…
15. ГОНЕЦ ПАВЛИДИЯ
Ретобон сидел на каменистой осыпи, уперев подбородок в раздвоенную рукоять меча, и поджидал гонца Павлидия. Отсюда, с холма в северо-западной части острова, был хорошо виден Тартесс. Прямо на юг – крепостные стены, за ними высились мрачный, увенчанный гребнями царский дворец, серебряный купол храма, темно-серая башня Пришествия. На востоке, за лесом, – главная дорога, что бежит от мостов в северной части острова на юг, к торговым рядам, причалам и верфям. По ту сторону дороги – беспорядочная белая россыпь жалких домишек: квартал горшечников, квартал медников, дальше к юго-востоку дымят горны в квартале оружейников, еще дальше, на оконечности острова, богатый купеческий квартал. Двумя рукавами Бетис охватывает остров, и желтизна реки Постепенно голубеет, сливаясь с океанскими водами.
Тартесская гавань забита кораблями – нет им теперь хода в океан. Если хорошенько присмотреться, можно увидеть в утренней дымке неясные черточки на воде – корабли карфагенян. Они-то и заперли гавань. Угрожают великому Тартессу…
На душе у Ретобона было невесело. Миновало две недели с той поры, как победоносное войско восставших рабов, смяв заслоны павлидиевых стражников, хлынуло но трем мостам в северную часть острова, с ходу ворвалось в городские кварталы. Тут-то и столкнулись повстанцы с главными силами Павлидия. В узких кривых улочках квартала горшечников несколько дней шла свирепая сеча. Стражники были хорошо обучены воинскому искусству, и рабы дрогнули, несмотря на численный перевес. Ретобон велел отходить в северо-западную часть острова, рассчитывая закрепиться там в лесу, в загородных домах тартесской знати. Много людей было потеряно при отходе – и не только от копий и секир стражников. Кое-кто из городских, побросав оружие, предпочел скрыться в лабиринте лачуг и мастерских, заслониться бабьими пеплосами. Но главный урон нанес кантабр. Видя, что дело затягивается и в открытом бою царское войско не одолеть, он увел своих соплеменников, а за ними потянулись и рабы из других иберийских племен, и пылкий Ретобон проклял беглецов от имени царя Эхиара.
На открытом песчаном берегу у мостов людей кантабра встретили пращники и тяжелая конница. Много здесь было порублено рабов, много трупов унес в океан желтый Бетис, и лишь небольшой группе удалось прорваться к мостам и уйти на север, в далекие дикие горы.
Поредевшее войско Ретобона раскинулось лагерем, укрепилось в лесу у подножия холма. На облетевших по-осеннему деревьях засели отборные лучники. Полукольцо из перевернутых повозок окружило лагерь, а другой стороной он выходил к морскому берегу. Много раз кидались стражники на приступ, но всякий раз откатывались. Рабы отбивались с ошеломляющей яростью – теперь им и вовсе нечего было терять. Но шел день за днем, а запасы еды, взятые в погребах загородных домов, начинали угрожающе таять. Теперь стражники, окружив лагерь повстанцев, выжидали. Видно, решили взять рабов измором.
А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела боевая труба. Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца. Ретобон велел крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.
Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости выехали на лошадях двое, один держал копье, увитое виноградной лозой, – знак мирных намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему ивняком, прошел на полянку с колодцем и коновязями – здесь ожидали его ближайшие друзья и помощники.
Из-за деревьев шагом выехал павлидиев гонец, сопровождаемый пожилым стражником и несколькими повстанцами. Взгляд Ретобона скользнул по лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше – и замер, прилепившись к лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26