Мортимер схватился за лацкан пиджака ван Стейна.
– Что еще можно сделать?
– Обратное ускорение! – воскликнул ван Стейн. – В этом единственное наше спасение!
Гвидо подошел к микрофону.
– Тревога! Всем лечь на койки. Через две минуты начинаем ускорение.
Повторяю…
Спустя пять минут все они лежали в защитных углублениях своих постелей, замершие, надежно укрытые, тесно связанные друг с другом коммуникационной системой и единым страхом перед неизвестностью. Ракета повернулась – кормой к цели. Ван Стейн мысленным импульсом снял торможение, и сила тяги мгновенно выросла до установленной величины. Треск прошел по кораблю, волны скоростного напора побежали от кормы к носовой части, обшивка корабля цвета слоновой кости пучилась, одни предметы силой тяжести придавило к полу, другие рассыпались, подобно сооружениям из спичек. Стрелки приближались к красным отметкам, зазвучали предупредительные сигналы, только они регистрировали сейчас процессы в мозгу спящих – серии волн, смодулированные по образцам, означавшим наивысшую нагрузку.
Крик ужаса пронесся по кораблю:
– Тяги не хватает – мы падаем! Ускорение всего сорок восемь g!
– Отключить первый предохранитель! Увеличить поток энергии!
Повисла зловещая тишина, затем снова раздался отчаянный крик:
– Слишком мало! Восемьдесят g! Мы падаем!
– Второй предохранитель отключить! Уровень потока энергии поднять до отметки безопасности!
Прошло еще несколько минут, и крик отчаянья уничтожил последнюю надежду:
– Мы опрокидываемся! Наша тяга уже не действует! В любой момент мы можем столкнуться. Сто сорок g!
– Дальнейшее ускорение опасно для жизни!
– Надо попытаться!
– Поток энергии на максимальный уровень! Коэффициент аннигиляции – сто!
Поток ионов разбивался о силовые поля автоматической навигации, пробивал стены из электрических и магнитных сил. Ракета выбрасывала сноп темно-пурпурных лучей. Металлический каркас накалился. Стенки корабля вибрировали, точно кожа барабана, в лабораториях с глухим звоном взрывались стеклянные сосуды. Но все это было ничто в сравнении с той мощью, которая считается самой незначительной среди элементарных сил, – с гравитацией.
Выброшенные против направления падения заряды сгорали безрезультатно. Сила тяжести увлекала их. Они падали, так же как и корабль, – неудержимо и тяжело.
Ужас объял людей, следивших из своих убежищ за этой игрой противоборствующих сил. Истерический крик оглушил беспомощных землян:
– На помощь, мы становимся бесплотными, мы превращаемся в излучение!
Неожиданно стрелки прыгнули к нулям. Рев оборвался. Стало невыносимо тихо. И тогда начался флаттер – корабль трясло, он раскачивался, точно на качелях… Время от времени он возвращался в прежнее положение… но амплитуда раскачиваний быстро увеличивалась… он поворачивался… наконец совсем перевернулся, один раз, второй, все быстрее и быстрее… его вертело, как лист на ветру. Световые риски индикатора ориентации бешено плясали, ртутный столбик измерителя гравитации подскакивал, стрелки ускорения качались между минусом и плюсом, подходя все ближе к красной черте.
И тут заблокировало несколько приборов наблюдения – разделенное на восемь зон поле обзора поблекло, шумы исчезли, только несколько второстепенных систем индикаторов оставались еще невредимыми, и вдруг разом все кончилось: рухнула коммуникационная система. Теперь они были отрезаны друг от друга, стали одинокими, как никогда прежде. Неожиданно они были выброшены в смертельную пустоту абсолютного одиночества; ни малейшего проблеска не пробивалось снаружи, ни малейшего звука – ни голоса, ни дыхания, которое выдало бы чье-то присутствие, свидетельствовало о том, что что-то живое еще оставалось снаружи. Они не знали, что с ними произошло, разметет ли их в разные стороны в следующую же секунду или у них еще есть время, чтобы проклясть свою судьбу. Неизвестность была хуже всего, она доводила до безумия, ибо казалось, что все это будет длиться вечность.
Перистая спираль распускалась веером, превращаясь в окаймленную рубиново-красной и иссиня-черной каймой звезду, чьи лучи смыкались с сетью.
Сеть словно полоскалась на ветру, волнилась, надувалась, касалась испещренной прожилками сферы. Звуки переплетались, сливаясь в один синусоидальный тон, снова расходились, между опорными точками пульсировал восьмиголосный ряд. На фоне белого шума плясали звуковые акценты, они сгущались до колкого треска искр…
Мортимер погружался в эту игру, точно в теплую ванну. Это вызывало у него целую гамму ощущений, волнующих и приятных, грустных и радостных.
Где-то в глубине его существа звучали струны, и ему чудилось, будто какой-то мост перекинулся между двумя взаимосвязанными вещами, но он не знал, что это были за вещи, да и не желал знать этого. Слева от него сидела Майда, справа Люсин; даже не глядя на них, он ощущал их присутствие как последний штрих в совершенствовании своего бытия.
И тут он услышал зов.
Только он один услыхал его, только к нему одному он был обращен. Чья-то холодная рука сжала сердце. Краски и образы на сцене таяли у него перед глазами, звуки стали постепенно затихать… Мортимер был уже не в силах сосредоточиться. Но как раз в тот момент, когда он намеревался встать, поднялась Майда, и Люсин это ничуть не удивило. Они ничего не подозревали о зове, он был беззвучным, однако почувствовали растерянность и даже смятение Мортимера и сами прервали игру – освещение в комнате разлилось потоком, стало рассеянным, сцена стала всего лишь черным полукругом, воздух наполнился шуршанием кондиционера.
– Уже поздно, – сказал Мортимер. – Очень поздно.
– Снаружи, наверное, уже темно, – заметила Майда. На террасе танцуют, – заметила Люсин.
Они медленно подошли к лифту, спустились вниз. Вестибюль был слабо освещен. Люсин села на большие качели «Голливуд», с которых открывался вид на сады и на простирающиеся за ними зубчато-рваные холмы. Поверхность их была черной, и над ними откуда-то исходило мерцание под зеленовато-серым небом. С террасы доносилась мелодия старого блюза. По матовой стеклянной стене скользили бесплотные тени двух танцующих пар.
«Уже поздно», – подумал Мортимер. Но он не спешил. Вместе с Майдой он пошел к качелям, и они тоже уселись на них. Мортимер успокаивал себя: еще несколько секунд!
– Всего несколько секунд, – произнес он вслух. – Всего несколько мгновений, несколько вдохов. Это очень мало – и в то же время много.
– Что вы затеваете? – спросила Люсин.
Взгляд Мортимера задержался на черной глыбе скалы. «Что там, за ней?» – спросил он себя. А вслух сказал:
– Самый свежий воздух по вечерам. Целый день я жду этих нескольких живительных глотков; с тех пор как мы находимся здесь, я вечером всегда выхожу на воздух. Снаружи так неописуемо тихо. Так прекрасно.
– Снаружи сумрачно, – сказала Люсин. – Вы не боитесь сумерек?
– Сумерек? Нет. Майда коснулась его руки. Я иду с вами.
Внезапно Мортимер спрыгнул с качелей. Он снова видел перед собой темные ворота.
– Нет! – сказал он испуганно. Затем подошел к Майде и долго всматривался в ее лицо. – Вы не пойдете со мной. Оставайтесь здесь, пока можете! Прощайте!
Он попятился назад, к воротам. Потом резко повернулся и заспешил вниз по ступенькам.
18
Их пробуждение было подобно чуду. Они чувствовали покалывание в мышцах, гудение в ушах, как от перемодулированного микрофона. Веки их затрепетали, когда вспыхнуло красное свечение, потом они увидели что-то неясное и хаотичное, вызывавшее какие-то смутные воспоминания, но постепенно они обретали четкость.
Первое, что узнал Мортимер, это резкие черты лица врача и его глаза – глаза человека! – он внезапно понял это. Затем его ощущения сконцентрировались в единое целое, и тут вспыхнуло сознание. Сложные неясные образы, мелькавшие перед ним, вдруг померкли и вновь ожило прошлое.
Последнее – да, последнее, что он помнил, – было отчаяние. Корабль бешено раскачивался, затем устремился в неизвестность…. Чудовищное ускорение…
Отчаянные попытки… Деформация в небесном пространстве! Да, теперь все, что происходило, было логичным продолжением их полета. То, что было между этим, – бессмысленный кошмар.
Спустя несколько часов они снова собрались у пульта управления: Гвидо, главный инженер Ольсон, ван Стейн и Деррек, а также Мортимер, с присутствием которого все молча мирились. Позднее появился физик, доктор Дра-нат. Это был единственный человек на корабле, у которого они могли получить хоть какие-то разъяснения. Все взгляды с ожиданием устремились к нему.
– Я должен пояснить, почему мы все еще живы, – сказал доктор Дранат. – В принципе для меня это столь же необъяснимое явление, как и для вас. Но я хочу попытаться дать хоть какое-то толкование происшедшему. Прежде всего: установлено, что сработала третья предохранительная система, как известно, она не поддается выключению через мыслительную сеть, и в этом, как оказалось, наше спасение. Это помешало нам превратиться в раскаленный воздух. Двигатель был отключен, мезонная реакция остановилась. С этого момента уже не было никакой надежды затормозить наше падение.
– Что же произошло? Ракета разломилась? Мы мертвы?
Физик улыбался.
– Мы все сделали поспешные выводы. О разломе не было и речи. Правда, нас могло бы поймать чудовищно тяжелое небесное тело, возможно, из нуклоновой материи, но даже и в этом случае мало вероятно, чтобы мы налетели на него. Намного вероятнее захват – и тогда мы стали бы в качестве спутника блуждать вокруг этого великана.
– Но что же все-таки в действительности случилось? – спросил Деррек с таким растерянным видом, что доктор Дранат поспешил положить ему руку на плечо.
– Во всяком случае, мы еще живы! Насколько я могу судить в настоящий момент, ни одно из небесных тел не было причиной нашего адского спуска «на лифте» – всему виной отклонение от равномерного распределения массы в космосе. Вокруг региона, который, к счастью, мы уже оставили позади, – я имею в виду гигантскую, включающую миллионы звездных туманностей зону – звезды распределились плотнее, чем в других областях. Так возникает нерегулярность в континууме непрерывности «пространство-время». Проще сказать, пространство было там искривлено сильнее, оно как бы стянулось. Это своего рода сужение или порог – гравитационная линза, как мы назовем это явление.
Гвидо нетерпеливо перебил его:
– Не все ли равно?
– Не совсем, – отвечал физик. – По крайней мере благодаря этому обстоятельству мы остались невредимы. В известной степени мы как бы провалились сквозь донышко чаши, с одной стороны – внутрь, с другой – наружу.
– Почему же мы не остались лежать в самой нижней точке? – спросил Мортимер.
– Мы прошли словно пуля, пробившая самую нижнюю точку чаши, которая тоже не остается внизу, а снова взбирается вверх. Энергия нашего движения не исчезает. Мы вначале разогнались, а потом затормозили движение. Потери при трении благодаря нашей собственной скорости с лихвой компенсированы.
– Где мы сейчас находимся? – спросил Гвидо. Доктор Дранат пожал плечами.
– Определенно могу сказать только одно: по другую сторону сингулярности в пространстве. Это неслыханное открытие. Только представьте:
Вселенная не сфера, а нечто вроде двойного конуса! Эйнштейн перевернулся бы в могиле. Радиус кривизны, пропорциональный массе…
Гвидо нетерпеливо постучал по столу.
– Извините, но научные сенсации нас не интересуют! Скажите лучше, как нам вернуться на Землю!
Физик с удивлением взглянул на него.
– Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Мы находимся в незнакомой части Вселенной. Из-за бортовой качки мы потеряли направление. Вследствие статистического собственного движения окрестных звездных систем мы не имеем никакой отправной точки для определения направления нашего курса. Система регистрации вышла из строя – наш путь неизвестен. Взгляните на экран! Вы узнаете хоть одну звездную систему?
Экран снова переключили на цветное воспроизведение, и преобразователь изображений трансформировал все виды излучений в видимый свет. Казалось, доктору Дранату доставляет наслаждение их растерянность – он сделал долгую паузу и продолжал:
Естественно, вы не узнаете ни одну из них, так как среди них ни одной нам известной. Все они незнакомы нам. Насколько я понимаю, хотя звездные разряды распределены точно так же, как в нашем старом пространстве, у нас отсутствует какая-либо ориентация.
– Это значит… – Гвидо не рискнул произнести роковые слова, но доктор Дранат, не дрогнув, сделал это:
– … Это значит, что мы не можем вернуться на Землю. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
… На сей раз они собрались все вместе, революционеры и ученые.
Первым взял слово Гвидо.
– Друзья мои! Мы оказались в положении, которое никто из нас не мог предвидеть и которое столь фантастично, что в него невозможно было бы поверить, если б доказательства не были у всех перед глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25