Приемля эти извращения и одержимости, я открывал врата мира истинного, где все мы будем летать, пресуществляя себя по воле своей в птиц и рыб, в цветы и во прах, мира, где мы снова сольемся в царственной общности природы.
Вскоре после восхода я увидел двенадцатилетнюю девочку, смотревшую на меня через окно лимузина. И как только сумела она пробраться сквозь лабиринт гаража, по наклонным полам, заросшим ежевикой и бугенвиллеями?
– Блейк… а я смогу летать?
Игнорируя заждавшееся солнце, – пускай оно занимается своими прямыми обязанностями, питает цветы и дерева, – я открыл дверцу и мановением руки подозвал девочку к себе. Я взял из ее трепетных пальцев сделанный братом самолетик и отложил его в сторону. Ласково и ободряюще я ввел девочку в машину, посадил рядом с собой и сподобил ее стать моим сладостным завтраком.
Глава 31
Процессия
Улицы странно притихли. Я стоял на крыше гаража, чувствуя, как солнце омывает мою кожу. Легкий ветер, замешанный на запахах мимозы и жимолости, играл лохмотьями моего комбинезона.
Ничто вокруг не шевелилось. На крышах брошенных машин и портике автозаправки, на водосточных желобах супермаркета и почты сидели тысячи птиц. Сидели, словно в ожидании какого-то события. Какого? Чтобы я снова для них полетел?
Раздраженный тишиной, я нагнулся, поднял маленький обломок бетона и швырнул его в стаю фламинго, обступившую фонтан. Неуклюжие птицы заметались по мостовой, хлопая розовыми крыльями и натыкаясь друг на друга. Сквозь просветы в тропической растительности я видел небольшую группу людей, удалявшуюся по одному из переулков, – голые заговорщики, спасающиеся бегством.
Ветер нес по пустой улице цветочные лепестки. Птицы смотрели на нежную поземку; я смотрел на птиц и ждал, когда же появятся люди. Они что, меня боятся? Увидели наконец свою наготу? А может быть, Мириам Сент-Клауд успела настроить их против меня, предупредила их, что я – бог, восставший из мертвых? Или горожане попросту стыдятся того, что происходило здесь ночью, а заодно боятся, что я спущусь сейчас со своей крыши, стану рыскать по городу, хватать их всех подряд и заталкивать в себя?
Но ведь я только и хочу, что помочь им.
Над Уолтонским мостом завис первый после полудня вертолет, его пассажиры увлеченно водили объективами кинокамер. Бамбуковое ограждение Шеппертона поднялось уже на высоту пятидесяти футов частоколом золотых копий. Все это утро вертолеты патрулировали периметр Шеппертона, дальше их не пускали тучи птиц, вспугнутых надсадным треском. Под задумчиво кружившей машиной в воздух взмыла стая взбудораженных глупышей. С окраины города донеслась ружейная пальба, пернатой бомбой вывалилась из переполненного неба тяжелая птица, и тут же я увидел удачливого стрелка, бежавшего за своей добычей сквозь заросли молодого бамбука. В правой руке Старка была винтовка, в левой – веревочная сетка, его волосы были увязаны в пучок, на пиратский манер; забросив работы по подъему «Сессны», он беззастенчиво отстреливал птиц, поднятых на крыло вертолетами.
Ситуация не вызывала сомнений: Старк боялся, что с минуты на минуту изоляции Шеппертона придет конец, что полиция, телевизионщики и легионы зевак разгонят экзотическую фауну прежде, чем он успеет наловить ее и разместить в своем зоопарке. Но меня волновал не он с его охотой, а то, как мне заманить жителей этого города в силок куда больший. Я уже задумывался о своей последней вечере. Поглотив всех шеппертонцев, я обрету силы, довольные, чтобы выйти вовне; дух святой, я вберу в себя все население тихих городков долины Темзы, затем – всех лондонцев и, наконец, займусь большим миром, миром в целом. Я знал, что сумел уже победить невидимые силы, державшие меня здесь взаперти, испугал их своей безграничной мощью. Я первым из живых существ превзошел смерть, возвысился над своей смертной сущностью и стал богом.
И снова я подумал о себе как о рождественском календаре: я отворил двери лица своего, распахнул двери сердца своего, дабы допустить этих жильцов жалкого пригорода в мир истинный, вовне лежащий. Я уже прозревал себя не просто богом, но первобогом, изначальным божеством, рядом с которым все прочие боги суть лишь неумелые копии, приблизительные предвосхищения. Неуклюжие метафоры Меня.
– Блейк?
Лишь отчасти узнав свое имя, я повернулся и увидел маленького Дэвида, щурившегося на меня в ярком солнечном свете. В его рубашке и брюках торчали колючки, его лоб был в кровь расцарапан подъемом по заросшей ежевикой лестнице. Не знаю уж как, но он разрешил головоломку этажей и нашел путь на крышу.
– Блейк… Рэйчел и Джейми хотят…
Он смолк, не в силах вспомнить препорученное ему послание. Скорее всего, слепая девочка разумно сочла его деформированный мозг самым подходящим ключом для гаражного лабиринта. Двое детей стояли внизу, словно и не слыша воплей какаду, нагло подбивавшего их раздеться. Джейми торопливо бормотал, временно взяв на себя обязанности отсутствующего Дэвида. На личике Рейчел застыло потрясенное выражение: не веря ушам своим, она слушала описание жуткой разнузданной ночи.
Дэвид смотрел на меня из-под своего тяжелого лба, мучительно пытаясь понять, что же это я делаю. Я избегал его тревожного взгляда. Неужели этот неполноценный мальчик догадывается, что я покидаю Шеппертон, причем не только сам, но и забираю с собой всех его жителей и всех птиц, что телевизионщики застанут в онемевшем городе лишь его, Джейми, да Рейчел?
Дэвид несмело тронул обгорелый пояс летного комбинезона, пытаясь отвести меня от края крыши. Глядя на его тщедушное тельце и деформированную голову, я ощутил острый прилив жалости и любви. Мне хотелось взять его с собой, вплавить его в себя, а заодно и тех двоих. Они смогут вечно играть на одной из тайных лужаек моего сердца.
Но когда я нагнулся, чтобы обнять его, он отдернулся и хлопнул себя по щеке, словно пытаясь очнуться от кошмарного сна.
– Дэвид, сейчас мы полетим…
Я схватил его неуклюжую голову и совсем уже был готов прижать ее к своей груди, когда на улице громыхнула петарда. Возник и стал быстро нарастать шум толпы, десятки голосов выкликали мое имя. Я выглянул через парапет. Город ожил. Людские ручейки, бравшие начало на тихих боковых улочках, сливались в бурную реку, неудержимо стремившуюся к центру Шеппертона. Люди махали мне руками, кидали цветы, взрывали петарды и запускали шутихи. Голые, обожженные солнцем тела отсвечивали дикарским блеском.
Теперь я понимал, почему мои шеппертонцы разошлись утром по домам и что занимало их весь день. Из ворот киностудии появилась группа артистов и техников, за ними следовала колонна из дюжины или более машин с карнавальными платформами на крышах.
– Блейк! – весело крикнул лидер процессии, пожилой артист, знакомый всей стране по рекламным роликам. – Блейк, мы устроили для тебя праздник. Спускайся к нам! Смотри!
Он указал на платформы, разукрашенные художниками, декораторами и просто любителями, – серию эффектных вариаций на тему полета. По большей части это были огромные кондоры из папье-маше и бамбука, убранные сотнями цветов, и фантастические самолеты, бипланы и трипланы, на изготовление которых пошли куски виденных мной во дворе киностудии моделей.
Автоколонна остановилась перед гаражом, участники процессии и зрители ждали, чтобы я спустился и ответил на их приветствие.
– Это все в твою честь, Блейк. Мы хотим, чтобы потом, когда ты нас покинешь, тебе было что вспомнить.
Артист расчищал мне путь в напиравшей толпе, среди голых бухгалтеров и торговцев обувью, компьютерных программистов и секретарш, детей и домохозяек. Счастливые, что видят меня, люди бросали мне оторванные от своих гирлянд цветы в вящей ^ надежде, что моя кожа превратит их в птиц. Я шел «под объективами десятков кинокамер, запечатлевавших эту сцену с самых разнообразных точек. Но меня заботила проблема куда более серьезная – как организовать мой последний в этом городе день. Я шел мимо выстроившихся как на параде платформ, поочередно их рассматривая. Мое внимание привлекли банкирша и старый вояка, гордо стоявшие у своего творения. На крыше такси из местной автопрокатной фирмы они установили нечто, напоминавшее одновременно и птицу, и ветряную мельницу, – абсолютно фантастическую конструкцию, словно предназначенную для полета во всех направлениях пространства-времени сразу. Это убранство подходило мне как нельзя лучше, и я тут же в него влюбился.
Все ждали. Освещенный палящим послеполуденным солнцем, на глазах у сотен затихших людей, я поднялся на крышу такси. Стрекотание кинокамеры, умащенные притираниями тела озарялись молниями фотовспышек. Понимают ли они, что я справляю свадьбу с их городом и намерен исполнить свои супружеские обязанности совсем небывалым образом? И что через несколько часов все они начнут новую жизнь в уютных пригородах моего тела?
В птичьей голове было устроено нечто вроде шлема, я поместил туда свою голову, а руки – в пазы крыльев. Вес огромной конструкции удобно лег на мои плечи. Привязные ремни плотно облегли мою синяками покрытую грудь, лямка шлема придавила мои распухшие губы, и мне уже почти казалось, что именно в этом гротескном птичьем наряде прилетел я четыре дня назад в Шеппертон.
Следом за толпой кричащих и приплясывающих детей автоколонна двинулась к реке. Я стоял на крыше такси, слившись с фантастической конструкцией из прутьев и папье-маше воедино. На огромных крыльях и хищной, с крючковатым клювом, голове расселись десятки птиц, синиц и малиновок, вьюрков и воробьев, их маленькие головки осторожно выглядывали из грубого оперения.
Процессия приблизилась к военному мемориалу. Меня сопровождало все живое в городе – тучи птиц, кошачьи орды, стайки собак и детей; среди голой толпы, следовавшей за автоколонной, резвились олени и лани. Свет померк. В страхе стать свидетелем того, что вознамерился я сделать с этим городом, изможденное солнце закрыло лицо карминной тряпицей облака. Тусклый кровавый свет, хлынувший на крыши и тропическую листву, на оперение ибисов и попугаев, сотворил из Шеппертона дикий, в лихорадочном бреду привидевшийся зоопарк. Зловещий свет равно омыл плотные тела рыб, стаями выпрыгивавших из воды, и груди молодых женщин, придерживавших мои ноги, чтобы я не потерял равновесия, не упал с крыши такси.
Сквозь птичью трескотню прорвался рокот вертолета, успевшего уже пересечь реку и летевшего теперь над мертвыми вязами. Безликая машина неуклюже вспарывала померкший свет, ее суетливые лопасти вздымали в воздух тучи насекомых и палых листьев. Крепко держась за карнавальную птицу, я всем своим телом ощутил нисходящий поток, отброшенный винтами вертолета; машина развернулась прямо над нами и заковыляла назад, к реке. Надо всем парком птицы медленно падали с неба. Утратив опору в мгновенно изменившемся воздухе, вертолет косо заскользил в сторону церкви; не встречавшие сопротивления винты завертелись с бешеной, невозможной скоростью. Сидевший в кабине пилот дергал нервными, в белых перчатках, руками, как суетливый неопытный жонглер.
Процессия остановилась в смятении. Метались среди машин собаки и олени, голые дети бежали к своим матерям, спотыкаясь о жалких, беспомощных птиц. Над нашими головами клубились тучи цветочных лепестков.
– Доктор Мириам! Вернитесь, доктор!
Старый вояка бежал куда-то вперед, бешено размахивая своей тростью. Глядя вслед ему, сквозь лепестковый вихрь, я увидел, что посреди парка устроено нечто вроде импровизированной посадочной площадки. Мириам Сент-Клауд, которой помогали Дэвид, Рейчел и Джейми, расставляла вокруг открытой лужайки кольцо зажженных электрических фонарей.
Я слез с крыши такси, пошатываясь под тяжестью птичьего наряда. Подбородочный ремень едва не душил меня, и я не мог ничего крикнуть Мириам, которая сняла тем временем свой белый халат и отчаянно махала им удаляющемуся вертолету.
Но теперь контроль за воздухом был в моих руках. Я бросился бежать по усыпанной лепестками траве, моему примеру последовала и вся толпа. Сотни голых людей обгоняли меня, расчищая мне путь и посылая насмешки вслед злосчастной машине. Крутящимся столбом ввинтились в небо обломки бамбука и прутьев, клочья марли. Декоративные платформы, переместившиеся теперь на плечи горожан, словно плыли в кровавом тумане.
Птичий наряд стал совсем легким, еще секунда – и мои ноги оторвались от земли. Возвратившись в реальное время, я вел свою паству к церкви. Огромные, из прутьев, плетеные крылья несли меня прямо на Мириам, стоявшую в своем круге света.
– Блейк! – крикнула она, стараясь перекричать треск вертолета, унесенного цветочным шквалом к реке. – Блейк, ты мертвый!
Всплески фотовспышек слились в сплошное мерцающее зарево. Мириам махала белым халатом, то ли пытаясь защитить от меня вцепившихся в ее юбку детей, то ли отгоняя неумолимо приближающегося дьявола, за которого ее силой хотят отдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Вскоре после восхода я увидел двенадцатилетнюю девочку, смотревшую на меня через окно лимузина. И как только сумела она пробраться сквозь лабиринт гаража, по наклонным полам, заросшим ежевикой и бугенвиллеями?
– Блейк… а я смогу летать?
Игнорируя заждавшееся солнце, – пускай оно занимается своими прямыми обязанностями, питает цветы и дерева, – я открыл дверцу и мановением руки подозвал девочку к себе. Я взял из ее трепетных пальцев сделанный братом самолетик и отложил его в сторону. Ласково и ободряюще я ввел девочку в машину, посадил рядом с собой и сподобил ее стать моим сладостным завтраком.
Глава 31
Процессия
Улицы странно притихли. Я стоял на крыше гаража, чувствуя, как солнце омывает мою кожу. Легкий ветер, замешанный на запахах мимозы и жимолости, играл лохмотьями моего комбинезона.
Ничто вокруг не шевелилось. На крышах брошенных машин и портике автозаправки, на водосточных желобах супермаркета и почты сидели тысячи птиц. Сидели, словно в ожидании какого-то события. Какого? Чтобы я снова для них полетел?
Раздраженный тишиной, я нагнулся, поднял маленький обломок бетона и швырнул его в стаю фламинго, обступившую фонтан. Неуклюжие птицы заметались по мостовой, хлопая розовыми крыльями и натыкаясь друг на друга. Сквозь просветы в тропической растительности я видел небольшую группу людей, удалявшуюся по одному из переулков, – голые заговорщики, спасающиеся бегством.
Ветер нес по пустой улице цветочные лепестки. Птицы смотрели на нежную поземку; я смотрел на птиц и ждал, когда же появятся люди. Они что, меня боятся? Увидели наконец свою наготу? А может быть, Мириам Сент-Клауд успела настроить их против меня, предупредила их, что я – бог, восставший из мертвых? Или горожане попросту стыдятся того, что происходило здесь ночью, а заодно боятся, что я спущусь сейчас со своей крыши, стану рыскать по городу, хватать их всех подряд и заталкивать в себя?
Но ведь я только и хочу, что помочь им.
Над Уолтонским мостом завис первый после полудня вертолет, его пассажиры увлеченно водили объективами кинокамер. Бамбуковое ограждение Шеппертона поднялось уже на высоту пятидесяти футов частоколом золотых копий. Все это утро вертолеты патрулировали периметр Шеппертона, дальше их не пускали тучи птиц, вспугнутых надсадным треском. Под задумчиво кружившей машиной в воздух взмыла стая взбудораженных глупышей. С окраины города донеслась ружейная пальба, пернатой бомбой вывалилась из переполненного неба тяжелая птица, и тут же я увидел удачливого стрелка, бежавшего за своей добычей сквозь заросли молодого бамбука. В правой руке Старка была винтовка, в левой – веревочная сетка, его волосы были увязаны в пучок, на пиратский манер; забросив работы по подъему «Сессны», он беззастенчиво отстреливал птиц, поднятых на крыло вертолетами.
Ситуация не вызывала сомнений: Старк боялся, что с минуты на минуту изоляции Шеппертона придет конец, что полиция, телевизионщики и легионы зевак разгонят экзотическую фауну прежде, чем он успеет наловить ее и разместить в своем зоопарке. Но меня волновал не он с его охотой, а то, как мне заманить жителей этого города в силок куда больший. Я уже задумывался о своей последней вечере. Поглотив всех шеппертонцев, я обрету силы, довольные, чтобы выйти вовне; дух святой, я вберу в себя все население тихих городков долины Темзы, затем – всех лондонцев и, наконец, займусь большим миром, миром в целом. Я знал, что сумел уже победить невидимые силы, державшие меня здесь взаперти, испугал их своей безграничной мощью. Я первым из живых существ превзошел смерть, возвысился над своей смертной сущностью и стал богом.
И снова я подумал о себе как о рождественском календаре: я отворил двери лица своего, распахнул двери сердца своего, дабы допустить этих жильцов жалкого пригорода в мир истинный, вовне лежащий. Я уже прозревал себя не просто богом, но первобогом, изначальным божеством, рядом с которым все прочие боги суть лишь неумелые копии, приблизительные предвосхищения. Неуклюжие метафоры Меня.
– Блейк?
Лишь отчасти узнав свое имя, я повернулся и увидел маленького Дэвида, щурившегося на меня в ярком солнечном свете. В его рубашке и брюках торчали колючки, его лоб был в кровь расцарапан подъемом по заросшей ежевикой лестнице. Не знаю уж как, но он разрешил головоломку этажей и нашел путь на крышу.
– Блейк… Рэйчел и Джейми хотят…
Он смолк, не в силах вспомнить препорученное ему послание. Скорее всего, слепая девочка разумно сочла его деформированный мозг самым подходящим ключом для гаражного лабиринта. Двое детей стояли внизу, словно и не слыша воплей какаду, нагло подбивавшего их раздеться. Джейми торопливо бормотал, временно взяв на себя обязанности отсутствующего Дэвида. На личике Рейчел застыло потрясенное выражение: не веря ушам своим, она слушала описание жуткой разнузданной ночи.
Дэвид смотрел на меня из-под своего тяжелого лба, мучительно пытаясь понять, что же это я делаю. Я избегал его тревожного взгляда. Неужели этот неполноценный мальчик догадывается, что я покидаю Шеппертон, причем не только сам, но и забираю с собой всех его жителей и всех птиц, что телевизионщики застанут в онемевшем городе лишь его, Джейми, да Рейчел?
Дэвид несмело тронул обгорелый пояс летного комбинезона, пытаясь отвести меня от края крыши. Глядя на его тщедушное тельце и деформированную голову, я ощутил острый прилив жалости и любви. Мне хотелось взять его с собой, вплавить его в себя, а заодно и тех двоих. Они смогут вечно играть на одной из тайных лужаек моего сердца.
Но когда я нагнулся, чтобы обнять его, он отдернулся и хлопнул себя по щеке, словно пытаясь очнуться от кошмарного сна.
– Дэвид, сейчас мы полетим…
Я схватил его неуклюжую голову и совсем уже был готов прижать ее к своей груди, когда на улице громыхнула петарда. Возник и стал быстро нарастать шум толпы, десятки голосов выкликали мое имя. Я выглянул через парапет. Город ожил. Людские ручейки, бравшие начало на тихих боковых улочках, сливались в бурную реку, неудержимо стремившуюся к центру Шеппертона. Люди махали мне руками, кидали цветы, взрывали петарды и запускали шутихи. Голые, обожженные солнцем тела отсвечивали дикарским блеском.
Теперь я понимал, почему мои шеппертонцы разошлись утром по домам и что занимало их весь день. Из ворот киностудии появилась группа артистов и техников, за ними следовала колонна из дюжины или более машин с карнавальными платформами на крышах.
– Блейк! – весело крикнул лидер процессии, пожилой артист, знакомый всей стране по рекламным роликам. – Блейк, мы устроили для тебя праздник. Спускайся к нам! Смотри!
Он указал на платформы, разукрашенные художниками, декораторами и просто любителями, – серию эффектных вариаций на тему полета. По большей части это были огромные кондоры из папье-маше и бамбука, убранные сотнями цветов, и фантастические самолеты, бипланы и трипланы, на изготовление которых пошли куски виденных мной во дворе киностудии моделей.
Автоколонна остановилась перед гаражом, участники процессии и зрители ждали, чтобы я спустился и ответил на их приветствие.
– Это все в твою честь, Блейк. Мы хотим, чтобы потом, когда ты нас покинешь, тебе было что вспомнить.
Артист расчищал мне путь в напиравшей толпе, среди голых бухгалтеров и торговцев обувью, компьютерных программистов и секретарш, детей и домохозяек. Счастливые, что видят меня, люди бросали мне оторванные от своих гирлянд цветы в вящей ^ надежде, что моя кожа превратит их в птиц. Я шел «под объективами десятков кинокамер, запечатлевавших эту сцену с самых разнообразных точек. Но меня заботила проблема куда более серьезная – как организовать мой последний в этом городе день. Я шел мимо выстроившихся как на параде платформ, поочередно их рассматривая. Мое внимание привлекли банкирша и старый вояка, гордо стоявшие у своего творения. На крыше такси из местной автопрокатной фирмы они установили нечто, напоминавшее одновременно и птицу, и ветряную мельницу, – абсолютно фантастическую конструкцию, словно предназначенную для полета во всех направлениях пространства-времени сразу. Это убранство подходило мне как нельзя лучше, и я тут же в него влюбился.
Все ждали. Освещенный палящим послеполуденным солнцем, на глазах у сотен затихших людей, я поднялся на крышу такси. Стрекотание кинокамеры, умащенные притираниями тела озарялись молниями фотовспышек. Понимают ли они, что я справляю свадьбу с их городом и намерен исполнить свои супружеские обязанности совсем небывалым образом? И что через несколько часов все они начнут новую жизнь в уютных пригородах моего тела?
В птичьей голове было устроено нечто вроде шлема, я поместил туда свою голову, а руки – в пазы крыльев. Вес огромной конструкции удобно лег на мои плечи. Привязные ремни плотно облегли мою синяками покрытую грудь, лямка шлема придавила мои распухшие губы, и мне уже почти казалось, что именно в этом гротескном птичьем наряде прилетел я четыре дня назад в Шеппертон.
Следом за толпой кричащих и приплясывающих детей автоколонна двинулась к реке. Я стоял на крыше такси, слившись с фантастической конструкцией из прутьев и папье-маше воедино. На огромных крыльях и хищной, с крючковатым клювом, голове расселись десятки птиц, синиц и малиновок, вьюрков и воробьев, их маленькие головки осторожно выглядывали из грубого оперения.
Процессия приблизилась к военному мемориалу. Меня сопровождало все живое в городе – тучи птиц, кошачьи орды, стайки собак и детей; среди голой толпы, следовавшей за автоколонной, резвились олени и лани. Свет померк. В страхе стать свидетелем того, что вознамерился я сделать с этим городом, изможденное солнце закрыло лицо карминной тряпицей облака. Тусклый кровавый свет, хлынувший на крыши и тропическую листву, на оперение ибисов и попугаев, сотворил из Шеппертона дикий, в лихорадочном бреду привидевшийся зоопарк. Зловещий свет равно омыл плотные тела рыб, стаями выпрыгивавших из воды, и груди молодых женщин, придерживавших мои ноги, чтобы я не потерял равновесия, не упал с крыши такси.
Сквозь птичью трескотню прорвался рокот вертолета, успевшего уже пересечь реку и летевшего теперь над мертвыми вязами. Безликая машина неуклюже вспарывала померкший свет, ее суетливые лопасти вздымали в воздух тучи насекомых и палых листьев. Крепко держась за карнавальную птицу, я всем своим телом ощутил нисходящий поток, отброшенный винтами вертолета; машина развернулась прямо над нами и заковыляла назад, к реке. Надо всем парком птицы медленно падали с неба. Утратив опору в мгновенно изменившемся воздухе, вертолет косо заскользил в сторону церкви; не встречавшие сопротивления винты завертелись с бешеной, невозможной скоростью. Сидевший в кабине пилот дергал нервными, в белых перчатках, руками, как суетливый неопытный жонглер.
Процессия остановилась в смятении. Метались среди машин собаки и олени, голые дети бежали к своим матерям, спотыкаясь о жалких, беспомощных птиц. Над нашими головами клубились тучи цветочных лепестков.
– Доктор Мириам! Вернитесь, доктор!
Старый вояка бежал куда-то вперед, бешено размахивая своей тростью. Глядя вслед ему, сквозь лепестковый вихрь, я увидел, что посреди парка устроено нечто вроде импровизированной посадочной площадки. Мириам Сент-Клауд, которой помогали Дэвид, Рейчел и Джейми, расставляла вокруг открытой лужайки кольцо зажженных электрических фонарей.
Я слез с крыши такси, пошатываясь под тяжестью птичьего наряда. Подбородочный ремень едва не душил меня, и я не мог ничего крикнуть Мириам, которая сняла тем временем свой белый халат и отчаянно махала им удаляющемуся вертолету.
Но теперь контроль за воздухом был в моих руках. Я бросился бежать по усыпанной лепестками траве, моему примеру последовала и вся толпа. Сотни голых людей обгоняли меня, расчищая мне путь и посылая насмешки вслед злосчастной машине. Крутящимся столбом ввинтились в небо обломки бамбука и прутьев, клочья марли. Декоративные платформы, переместившиеся теперь на плечи горожан, словно плыли в кровавом тумане.
Птичий наряд стал совсем легким, еще секунда – и мои ноги оторвались от земли. Возвратившись в реальное время, я вел свою паству к церкви. Огромные, из прутьев, плетеные крылья несли меня прямо на Мириам, стоявшую в своем круге света.
– Блейк! – крикнула она, стараясь перекричать треск вертолета, унесенного цветочным шквалом к реке. – Блейк, ты мертвый!
Всплески фотовспышек слились в сплошное мерцающее зарево. Мириам махала белым халатом, то ли пытаясь защитить от меня вцепившихся в ее юбку детей, то ли отгоняя неумолимо приближающегося дьявола, за которого ее силой хотят отдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29