Шаг, другой, и они уже погрузились целиком, превратились в главных звезд подводного карнавала, морских ангелов, украшенных нежными полупрозрачными жабрами и множеством тончайших щупальцев.
Некоторые люди все еще медлили на берегу. Я прыгал и вертелся в кишащих жизнью водах, торопя их покинуть удушающий воздух. Теннисисты отшвырнули свои ракетки, дружно нырнули и умчались прочь прекрасными белыми акулами. Мясник и его симпатичная жена сбежали по травянистому склону, окунулись и стали огромными морскими черепахами с крутыми, узорчатыми панцирями.
Теперь со мною в этом новом царстве был почти весь Шеппертон. Я крейсировал вдоль берега, мимо брошенного воздушного змея и теннисных ракеток, разноголосо вопящих транзисторных приемников и корзиночек с едой для пикника. Осталась лишь одна группа людей, они молча смотрели на меня со все тех же, запомненных мною позиций. Мириам Сент-Клауд и ее мать, отец Уингейт, Старк и трое детей. Сквозь летучую завесу брызг я видел остановившиеся лица людей, погруженных в глубокий сон. В сон, где меня нет.
В этот момент я понял, что они еще не готовы соединиться со мной, что это они спят, не я.
Оставив их, я нырнул в пронизанную солнцем воду. Возглавляемая меч-рыбой, вокруг меня собралась вся моя огромная паства: дельфины и лососи, морские окуни и радужные форели, акулы и ламантины. Волоча за собой солнечные лучи, я опустился на дно. Общими усилиями мы поднимем самолет, пронесем его вниз по течению к устью Темзы и дальше, в открытое море, – коронационная процессия, в которой я уведу жителей этого городка к бездонным глубинам их подлинной жизни.
Свет потускнел. В каких-то дюймах от меня за растресканным лобовым стеклом кривилось в гримасе некогда человечье лицо. Утопленник в летном шлеме со ртом, разверстом в беззвучном предсмертном крике, косо навалился на панель управления; течение, струившееся сквозь распахнутую дверцу кабины, мягко покачивало призывно протянутые руки.
Устрашенный этим зыбким объятием, я поплыл к хвосту самолета. Весь воздух, что был в моих легких, рванулся в жестокую воду. Не кит более, я устремился к поверхности сквозь сотню брызнувших в стороны рыб. Рядом медленно всплывал клочок белой ткани, оторвавшийся от самолета. Следуя за ним, я отчаянно рвался к поверхности, к солнцу, и наконец хватил широко раскрытым ртом кусок воздуха.
Я проснутся на жужжащем и стрекочущем луге, в могиле, до краев полной мертвых цветов. В нескольких шагах от меня среди высоких маков стояли ущербные дети. Серьезные, внимательные глаза. Я буквально плавал в лугу и не имел сил что-либо им сказать. Странная головная боль постепенно стихала. Я втягивал воздух судорожными рывками, словно учась дышать после долгой отвычки, и никак не мог сфокусировать глаза на ярких птицах и цветах, затопивших луг. Утихнувшая было боль во рту и груди вернулась с прежней силой, словно тот, во сне, пассажир утонувшего самолета все-таки дотянулся до меня своими мертвыми руками.
Однако при всей неоспоримой реальности залитого солнцем луга я знал, что эта теплая трава, эти стрекозы и маки суть не более чем элементы еще одного сна, а сон, где я превратился в кита, был, при всей своей бредовости, еще одним окошком в мою настоящую жизнь.
Я встал и отряхнул насквозь пропотевший костюм от мертвых лепестков. Дети уходили заметно присмиревшие; интересно бы знать, чего они за это время насмотрелись. Задушенный скворец лежал среди мертвых ромашек. Джейми развернулся на протезах, старательно избегая моего взгляда, маленькое лицо озабоченно нахмурено – казалось, он хотел бы наново провести меня нелегким путем моего недавнего сна. В его левой руке был мертвый воробей – еще один кошелек, так и не припрятанный в могиле.
Когда они исчезли из виду, я побрел в предзакатном свете в насквозь мокром костюме, окутанном радугами и усеянном конфетти цветочных лепестков, празднуя свое бракосочетание с лугом.
Люди тянулись от реки домой, теннисисты и молодые родители с детьми, старые женщины со своими мужьями. Их лица горели невиданной прежде энергией. Я заметил, что все они в мокрой одежде, словно попали под внезапный ливень.
Глава 16
Особый голод
И только теперь, после второго моего видения, мы с Мириам Сент-Клауд начали понимать, что происходит в Шеппертоне. Когда я пересек парк и подошел к тюдоровскому особняку, Мириам ждала меня на лужайке. Глядя, как я иду к ней по забрызганной поливалкой траве, она сокрушенно качала головой: что за горе с этими безответственными пациентами, которые сами же и губят свое здоровье. Я знал, что она меня уже не боится, но все еще тешит себя надеждой, что я покину этот столь мирный в прошлом город, покину навек.
– Блейк, вы не могли бы куда-нибудь деть птиц?
Она указала на морских хищников, крикливо круживших над усеянной клочьями пены водой. Оставшиеся без присмотра участники моей небрежно отброшенной фантазии. К глупышам присоединились буревестники и кормораны, они обиженно и чуть истерически прочесывали клювами воду в тщетном старании поймать хоть одну из рыб, которыми заселил ее я, в бытность свою китом. Но эти рыбы давно уже резвились в солнечных лагунах моей головы.
– Блейк, хотите, я довезу вас до остановки? – Отвернувшись от птиц, Мириам заступила мне дорогу своим сильным, ладным телом. – Ну чего вам здесь делать?
При всей агрессивности этого зачина, она напоминала сейчас молодую жену, не столько сердитую, сколько озабоченную. Я почти не сомневался, что она была свидетельницей моего видения, хотя бы мельком, краем глаза, но взглянула на истинный мир, раскрывавшийся по мере того, как я медленно, неуклонно убирал занавес, душно укутывавший Шеппертон, как и все остальные части этой суррогатной вселенной. Когда я снял пиджак, ее пальцы пробежались по моей груди и спине в поисках свежих повреждений.
– Я плавал в реке, – сказал я. – Вам бы тоже стоило.
– Хорошая, верно, была вода. Но вам повезло, что вы остались в живых, – там объявилась меч-рыба.
– А кита вы видели?
– Нет. – Она покачала головой и обреченно взглянула на визгливо орущих чаек. – Кошмарные твари. И это вы привели их сюда. Мне пришлось дать маме снотворное.
Направляя меня к дому, Мириам заметно сбавила тон:
– А вообще-то, Блейк, что-то такое видела. Может, это был и кит… некое великолепное существо плавало туда и сюда, словно пыталось выброситься на берег. Киты заплывают в Темзу, это случается.
По дороге через холл, а затем вверх по лестнице она держала меня за две руки, почти обнимала. Пока я раздевался, она складывала мою одежду, провор но и аккуратно, как жена, спешащая поскорее уложить мужа в постель. Знает ли она о моей решимости совокупиться со всеми в Шеппертоне? Я стоял перед ней голый, резкий свет электрической лампочки делал синяки на моих губах и груди еще ярче. Ободряюще улыбаясь под ничуть не смущенным взглядом Мириам, я откровенно ощупывал глазами ее головокружительно пахнущее тело. В мыслях своих я посвятил каждое из наших соитий калечным детям, женщинам молодым и старым, деревьям, птицам и рыбам, полному преображению этого города.
– Мириам, а был там, в воде, кто-нибудь еще?
– Несколько человек – пять, то ли шесть. Теннисисты. И один из наших здешних мясников – вот уж никогда бы не подумала.
– И не больше?
– Блейк… – Невзирая на то что я был голый, Мириам позволила мне обнять себя, положила ладони мне на плечи. – Мы все тут так вымотались – сперва ваша авария и весь этот кошмар ожидания, выберетесь вы или нет. Потом ночная гроза, странные птицы и все эти рыбы… провозвестники одному Богу известно чего. Да я половину времени даже не соображала, вижу я то, что я вижу, или мне это чудится.
– Мириам, я мертвый?
– Нет! – Она хлестнула меня по правой щеке и тут же сжала мое лицо в ладонях. – Блейк, вы не мертвый. Я знаю, что не мертвый. Господи, что с вами сделала эта авария. Из вашей головы исходит нечто, что меня просто пугает. Вы пересекаете пространство и время не под тем углом, что мы, остальные. Здесь что-то случилось, вам нужно совсем, навсегда покинуть Шеппертон.
– Нет. – Мои руки успокоили ее вздрагивающее тело. – Нет, я должен остаться. Я хочу тут многое выяснить.
– Тогда поговорите с отцом Уингейтом. Я знаю, что все это чушь, но не могу придумать, кто бы еще мог вам хоть немного помочь.
– Сегодня утром отец Уингейт передал свою церковь мне.
– Зачем? Что, по его мнению, будете вы с ней делать?
– Может быть, проведу брачную церемонию. Особого рода.
Мириам с нервным смехом отвела мои руки от своей груди, словно опасаясь, что я сию же секунду превращу ее в тысячегрудую Диану.
– Как странно. Знаете, Блейк, школьницей я часто мечтала выйти замуж в самолете – думаю, я влюбилась в одного летчика, когда мы с родителями делали пересадку в Орли. Мне почему-то жутко нравилась идея свадьбы в воздухе, в десяти милях от земли.
– Мириам, я найму самолет.
– Снова? К слову сказать, Старк – летчик. В некотором роде. Как и вы.
– Но не настоящий.
– А вы – настоящий?
Я уже восстановил силы после долгого плаванья и без труда мог бы вскинуть ее на руки и положить на кровать. Но я думал о другом, о своей мечте полета. Действительно ли у Мириам была детская фантазия выйти замуж в воздухе, или это – мое внушение? Тошнотворно красное солнце коснулось ее волос, деревьев в парке, травы на заливном лугу, даже моей крови, орошая все тайные возможности наших жизней. Я хотел совокупиться с Мириам Сент-Клауд в свободном полете, провести ее холодными коридорами неба, проплыть вместе с ней по этой речушке до моря, утопить токи нашей любви в исполинском дыхании океанских приливов…
– Блейк!
Мириам пинала меня ногами, вырывалась и судорожно хватала воздух; сумев наконец высвободить руки, она замолотила меня по лицу твердыми, как дерево, кулачками. В ее глазах застыл неподдельный ужас. Затем она метнулась к двери, а я осторожно пощупал свои остро саднящие губы, смутно осознавая, что начал было выдавливать жизнь из легких этой женщины – как то было и с ее матерью.
Потом я сидел голым в кресле с высокой спинкой и смотрел в окно, на освещенную закатным солнцем реку, на светло-вишневую воду, в которой я резвился в бытность мою китом, когда мое ладное ловкое тело было одето в пену, подобную кружевным брыжам шекспировских актеров. Меня тревожила совсем не моя недавняя попытка задушить Мириам Сент-Клауд, а то, что мне уже не хотелось вырваться из Шеппертона. Я чувствовал нечто вроде долга перед здешними жителями, словно я и вправду стал их пастырем. Неведомые силы, спасшие меня из самолета, обязали меня, в свою очередь, спасти этих мужчин и женщин от жизни в их крошечном городке и в узких пределах, установленных их душам телами и разумами. Некоторым образом спасение из «Сессны», чей утонувший призрак смутно белел в темной воде прямо под этим окном, открыло мне доступ в реальный мир, таящийся за завесой каждого цветка и перышка, каждого листа и ребенка. Мои сны, где я летал птицей среди птиц, плавал рыбой среди рыб, были не снами, но реальностью, для которой этот дом, этот городок со всеми его обитателями были, в свою очередь, сном.
По мере того как вечерний воздух остужал мою разукрашенную синяками грудь, я ощущал, как сила изливается из моего тела, заполняет реку и парк. Мне было досадно, что я испугал Мириам, – я хотел сделать ее вместилищем моей преобразующей похоти, чтобы наш брак был не насилием, но коронацией. Я смотрел на нимб, возжегшийся вокруг «Сессны»; некие микроскопические существа из теплых тропических вод пересекли океаны и поднялись по Темзе, чтобы даровать мне свой свет.
А что до трупа в «Сессне», этот нафантазированный мною утопленник больше меня не пугал. Я даже радовался его вызову, единоборству между нами за главенство в этой реке и этом городе.
Всю ночь напролет шеппертонцы прогуливались по берегу. Они смотрели на листву парка, сиявшую в темноте подобно лесу, вплотную подступившему к окраине некоего тропического города. Отец Уингейт ходил и ходил по краю фосфоресцирующей воды, обмахиваясь все той же соломенной шляпой. Он уже оправился после нашей утренней конфронтации и теперь патрулировал побережье, чтобы никто не потревожил мой покой. Я опять чувствовал присутствие своей новой семьи – первой для меня настоящей семьи. Все вместе они воодушевляли меня исполнить мое предназначение, лучшим образом распорядиться доставшимися мне силами.
И все же утром, когда экономка принесла мне поднос с едой, я не смог даже притронуться к приготовленному ею жаркому. Прожив без крошки во рту уже более двух суток, я испытывал лишь один голод – алчбу к плоти себе подобных. И я хотел взять эту плоть не израненным ртом, но всем своим телом, всей своей ненасытной кожей.
Глава 17
Языческий бог
На следующее утро, утро моего третьего дня в Шеппертоне, я начал работать в клинике доктора Мириам. Шагая по парку, я размышлял, что при всем своем почтении ко мне и моим мессианским галлюцинациям, она подобрала мне работу сугубо черную, подсобную – я должен был прибирать коридоры и приемную, исполнять мелкие поручения сестер и санитарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Некоторые люди все еще медлили на берегу. Я прыгал и вертелся в кишащих жизнью водах, торопя их покинуть удушающий воздух. Теннисисты отшвырнули свои ракетки, дружно нырнули и умчались прочь прекрасными белыми акулами. Мясник и его симпатичная жена сбежали по травянистому склону, окунулись и стали огромными морскими черепахами с крутыми, узорчатыми панцирями.
Теперь со мною в этом новом царстве был почти весь Шеппертон. Я крейсировал вдоль берега, мимо брошенного воздушного змея и теннисных ракеток, разноголосо вопящих транзисторных приемников и корзиночек с едой для пикника. Осталась лишь одна группа людей, они молча смотрели на меня со все тех же, запомненных мною позиций. Мириам Сент-Клауд и ее мать, отец Уингейт, Старк и трое детей. Сквозь летучую завесу брызг я видел остановившиеся лица людей, погруженных в глубокий сон. В сон, где меня нет.
В этот момент я понял, что они еще не готовы соединиться со мной, что это они спят, не я.
Оставив их, я нырнул в пронизанную солнцем воду. Возглавляемая меч-рыбой, вокруг меня собралась вся моя огромная паства: дельфины и лососи, морские окуни и радужные форели, акулы и ламантины. Волоча за собой солнечные лучи, я опустился на дно. Общими усилиями мы поднимем самолет, пронесем его вниз по течению к устью Темзы и дальше, в открытое море, – коронационная процессия, в которой я уведу жителей этого городка к бездонным глубинам их подлинной жизни.
Свет потускнел. В каких-то дюймах от меня за растресканным лобовым стеклом кривилось в гримасе некогда человечье лицо. Утопленник в летном шлеме со ртом, разверстом в беззвучном предсмертном крике, косо навалился на панель управления; течение, струившееся сквозь распахнутую дверцу кабины, мягко покачивало призывно протянутые руки.
Устрашенный этим зыбким объятием, я поплыл к хвосту самолета. Весь воздух, что был в моих легких, рванулся в жестокую воду. Не кит более, я устремился к поверхности сквозь сотню брызнувших в стороны рыб. Рядом медленно всплывал клочок белой ткани, оторвавшийся от самолета. Следуя за ним, я отчаянно рвался к поверхности, к солнцу, и наконец хватил широко раскрытым ртом кусок воздуха.
Я проснутся на жужжащем и стрекочущем луге, в могиле, до краев полной мертвых цветов. В нескольких шагах от меня среди высоких маков стояли ущербные дети. Серьезные, внимательные глаза. Я буквально плавал в лугу и не имел сил что-либо им сказать. Странная головная боль постепенно стихала. Я втягивал воздух судорожными рывками, словно учась дышать после долгой отвычки, и никак не мог сфокусировать глаза на ярких птицах и цветах, затопивших луг. Утихнувшая было боль во рту и груди вернулась с прежней силой, словно тот, во сне, пассажир утонувшего самолета все-таки дотянулся до меня своими мертвыми руками.
Однако при всей неоспоримой реальности залитого солнцем луга я знал, что эта теплая трава, эти стрекозы и маки суть не более чем элементы еще одного сна, а сон, где я превратился в кита, был, при всей своей бредовости, еще одним окошком в мою настоящую жизнь.
Я встал и отряхнул насквозь пропотевший костюм от мертвых лепестков. Дети уходили заметно присмиревшие; интересно бы знать, чего они за это время насмотрелись. Задушенный скворец лежал среди мертвых ромашек. Джейми развернулся на протезах, старательно избегая моего взгляда, маленькое лицо озабоченно нахмурено – казалось, он хотел бы наново провести меня нелегким путем моего недавнего сна. В его левой руке был мертвый воробей – еще один кошелек, так и не припрятанный в могиле.
Когда они исчезли из виду, я побрел в предзакатном свете в насквозь мокром костюме, окутанном радугами и усеянном конфетти цветочных лепестков, празднуя свое бракосочетание с лугом.
Люди тянулись от реки домой, теннисисты и молодые родители с детьми, старые женщины со своими мужьями. Их лица горели невиданной прежде энергией. Я заметил, что все они в мокрой одежде, словно попали под внезапный ливень.
Глава 16
Особый голод
И только теперь, после второго моего видения, мы с Мириам Сент-Клауд начали понимать, что происходит в Шеппертоне. Когда я пересек парк и подошел к тюдоровскому особняку, Мириам ждала меня на лужайке. Глядя, как я иду к ней по забрызганной поливалкой траве, она сокрушенно качала головой: что за горе с этими безответственными пациентами, которые сами же и губят свое здоровье. Я знал, что она меня уже не боится, но все еще тешит себя надеждой, что я покину этот столь мирный в прошлом город, покину навек.
– Блейк, вы не могли бы куда-нибудь деть птиц?
Она указала на морских хищников, крикливо круживших над усеянной клочьями пены водой. Оставшиеся без присмотра участники моей небрежно отброшенной фантазии. К глупышам присоединились буревестники и кормораны, они обиженно и чуть истерически прочесывали клювами воду в тщетном старании поймать хоть одну из рыб, которыми заселил ее я, в бытность свою китом. Но эти рыбы давно уже резвились в солнечных лагунах моей головы.
– Блейк, хотите, я довезу вас до остановки? – Отвернувшись от птиц, Мириам заступила мне дорогу своим сильным, ладным телом. – Ну чего вам здесь делать?
При всей агрессивности этого зачина, она напоминала сейчас молодую жену, не столько сердитую, сколько озабоченную. Я почти не сомневался, что она была свидетельницей моего видения, хотя бы мельком, краем глаза, но взглянула на истинный мир, раскрывавшийся по мере того, как я медленно, неуклонно убирал занавес, душно укутывавший Шеппертон, как и все остальные части этой суррогатной вселенной. Когда я снял пиджак, ее пальцы пробежались по моей груди и спине в поисках свежих повреждений.
– Я плавал в реке, – сказал я. – Вам бы тоже стоило.
– Хорошая, верно, была вода. Но вам повезло, что вы остались в живых, – там объявилась меч-рыба.
– А кита вы видели?
– Нет. – Она покачала головой и обреченно взглянула на визгливо орущих чаек. – Кошмарные твари. И это вы привели их сюда. Мне пришлось дать маме снотворное.
Направляя меня к дому, Мириам заметно сбавила тон:
– А вообще-то, Блейк, что-то такое видела. Может, это был и кит… некое великолепное существо плавало туда и сюда, словно пыталось выброситься на берег. Киты заплывают в Темзу, это случается.
По дороге через холл, а затем вверх по лестнице она держала меня за две руки, почти обнимала. Пока я раздевался, она складывала мою одежду, провор но и аккуратно, как жена, спешащая поскорее уложить мужа в постель. Знает ли она о моей решимости совокупиться со всеми в Шеппертоне? Я стоял перед ней голый, резкий свет электрической лампочки делал синяки на моих губах и груди еще ярче. Ободряюще улыбаясь под ничуть не смущенным взглядом Мириам, я откровенно ощупывал глазами ее головокружительно пахнущее тело. В мыслях своих я посвятил каждое из наших соитий калечным детям, женщинам молодым и старым, деревьям, птицам и рыбам, полному преображению этого города.
– Мириам, а был там, в воде, кто-нибудь еще?
– Несколько человек – пять, то ли шесть. Теннисисты. И один из наших здешних мясников – вот уж никогда бы не подумала.
– И не больше?
– Блейк… – Невзирая на то что я был голый, Мириам позволила мне обнять себя, положила ладони мне на плечи. – Мы все тут так вымотались – сперва ваша авария и весь этот кошмар ожидания, выберетесь вы или нет. Потом ночная гроза, странные птицы и все эти рыбы… провозвестники одному Богу известно чего. Да я половину времени даже не соображала, вижу я то, что я вижу, или мне это чудится.
– Мириам, я мертвый?
– Нет! – Она хлестнула меня по правой щеке и тут же сжала мое лицо в ладонях. – Блейк, вы не мертвый. Я знаю, что не мертвый. Господи, что с вами сделала эта авария. Из вашей головы исходит нечто, что меня просто пугает. Вы пересекаете пространство и время не под тем углом, что мы, остальные. Здесь что-то случилось, вам нужно совсем, навсегда покинуть Шеппертон.
– Нет. – Мои руки успокоили ее вздрагивающее тело. – Нет, я должен остаться. Я хочу тут многое выяснить.
– Тогда поговорите с отцом Уингейтом. Я знаю, что все это чушь, но не могу придумать, кто бы еще мог вам хоть немного помочь.
– Сегодня утром отец Уингейт передал свою церковь мне.
– Зачем? Что, по его мнению, будете вы с ней делать?
– Может быть, проведу брачную церемонию. Особого рода.
Мириам с нервным смехом отвела мои руки от своей груди, словно опасаясь, что я сию же секунду превращу ее в тысячегрудую Диану.
– Как странно. Знаете, Блейк, школьницей я часто мечтала выйти замуж в самолете – думаю, я влюбилась в одного летчика, когда мы с родителями делали пересадку в Орли. Мне почему-то жутко нравилась идея свадьбы в воздухе, в десяти милях от земли.
– Мириам, я найму самолет.
– Снова? К слову сказать, Старк – летчик. В некотором роде. Как и вы.
– Но не настоящий.
– А вы – настоящий?
Я уже восстановил силы после долгого плаванья и без труда мог бы вскинуть ее на руки и положить на кровать. Но я думал о другом, о своей мечте полета. Действительно ли у Мириам была детская фантазия выйти замуж в воздухе, или это – мое внушение? Тошнотворно красное солнце коснулось ее волос, деревьев в парке, травы на заливном лугу, даже моей крови, орошая все тайные возможности наших жизней. Я хотел совокупиться с Мириам Сент-Клауд в свободном полете, провести ее холодными коридорами неба, проплыть вместе с ней по этой речушке до моря, утопить токи нашей любви в исполинском дыхании океанских приливов…
– Блейк!
Мириам пинала меня ногами, вырывалась и судорожно хватала воздух; сумев наконец высвободить руки, она замолотила меня по лицу твердыми, как дерево, кулачками. В ее глазах застыл неподдельный ужас. Затем она метнулась к двери, а я осторожно пощупал свои остро саднящие губы, смутно осознавая, что начал было выдавливать жизнь из легких этой женщины – как то было и с ее матерью.
Потом я сидел голым в кресле с высокой спинкой и смотрел в окно, на освещенную закатным солнцем реку, на светло-вишневую воду, в которой я резвился в бытность мою китом, когда мое ладное ловкое тело было одето в пену, подобную кружевным брыжам шекспировских актеров. Меня тревожила совсем не моя недавняя попытка задушить Мириам Сент-Клауд, а то, что мне уже не хотелось вырваться из Шеппертона. Я чувствовал нечто вроде долга перед здешними жителями, словно я и вправду стал их пастырем. Неведомые силы, спасшие меня из самолета, обязали меня, в свою очередь, спасти этих мужчин и женщин от жизни в их крошечном городке и в узких пределах, установленных их душам телами и разумами. Некоторым образом спасение из «Сессны», чей утонувший призрак смутно белел в темной воде прямо под этим окном, открыло мне доступ в реальный мир, таящийся за завесой каждого цветка и перышка, каждого листа и ребенка. Мои сны, где я летал птицей среди птиц, плавал рыбой среди рыб, были не снами, но реальностью, для которой этот дом, этот городок со всеми его обитателями были, в свою очередь, сном.
По мере того как вечерний воздух остужал мою разукрашенную синяками грудь, я ощущал, как сила изливается из моего тела, заполняет реку и парк. Мне было досадно, что я испугал Мириам, – я хотел сделать ее вместилищем моей преобразующей похоти, чтобы наш брак был не насилием, но коронацией. Я смотрел на нимб, возжегшийся вокруг «Сессны»; некие микроскопические существа из теплых тропических вод пересекли океаны и поднялись по Темзе, чтобы даровать мне свой свет.
А что до трупа в «Сессне», этот нафантазированный мною утопленник больше меня не пугал. Я даже радовался его вызову, единоборству между нами за главенство в этой реке и этом городе.
Всю ночь напролет шеппертонцы прогуливались по берегу. Они смотрели на листву парка, сиявшую в темноте подобно лесу, вплотную подступившему к окраине некоего тропического города. Отец Уингейт ходил и ходил по краю фосфоресцирующей воды, обмахиваясь все той же соломенной шляпой. Он уже оправился после нашей утренней конфронтации и теперь патрулировал побережье, чтобы никто не потревожил мой покой. Я опять чувствовал присутствие своей новой семьи – первой для меня настоящей семьи. Все вместе они воодушевляли меня исполнить мое предназначение, лучшим образом распорядиться доставшимися мне силами.
И все же утром, когда экономка принесла мне поднос с едой, я не смог даже притронуться к приготовленному ею жаркому. Прожив без крошки во рту уже более двух суток, я испытывал лишь один голод – алчбу к плоти себе подобных. И я хотел взять эту плоть не израненным ртом, но всем своим телом, всей своей ненасытной кожей.
Глава 17
Языческий бог
На следующее утро, утро моего третьего дня в Шеппертоне, я начал работать в клинике доктора Мириам. Шагая по парку, я размышлял, что при всем своем почтении ко мне и моим мессианским галлюцинациям, она подобрала мне работу сугубо черную, подсобную – я должен был прибирать коридоры и приемную, исполнять мелкие поручения сестер и санитарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29