»
– Вот уж никогда бы не подумала! – удивленно воскликнула госпожа Перчинка и добавила со смешком: – Похоже, не только по эту сторону гор встречаются дерзкие молодые люди. Но я не совсем представляю, что нам делать, моя девочка. Откуда мы знаем, что он действительно пришел от мастера Натаниэля?
– Ну что ж, тетушка, мы, конечно, не можем знать этого наверняка, хотя, я думаю, он не из Доримара. Но он сказал пароль, поэтому я считаю, что мы должны передать его послание. В конце концов, в нем нет ничего, что могло бы причинить кому-нибудь вред.
– Это правда, – ответила госпожа Перчинка. – Хотя мне совсем не хочется тащиться в Луд в такое время ночи по поручению какого-то дурака. Но в конце концов обещание есть обещание – тем более если ты дал его тому, кто почти наверняка мертв.
Итак, они надели плащи и деревянные башмаки, зажгли фонарь и пешком отправились в Луд так быстро, как только позволяли вес и возраст госпожи Перчинки, чтобы добраться туда до закрытия ворот. Будучи сенатором, мастер Амброзий сможет выписать им пропуск, чтобы они смогли выйти обратно, когда ворота уже закроют.
«Единорог» был маленькой дешевой таверной, расположенной недалеко от верфи; он пользовался неважной репутацией. После того как они заглянули в этот грязный, шумный притон, Хейзел стоило больших трудов убедить тетку войти.
– И подумать только, какие слова мы должны произнести! – шептала бедная женщина. – Такие слова я и в лучшей обстановке не хотела бы услышать, но в таких местах надо быть вдвойне осторожной. Это же так опасно – выражаться при пьяных!
Но эффект, произведенный этими словами, был прямо противоположный тому, которого она боялась. Когда они переступили порог, их встретили враждебными взглядами и грубыми шутками, что могло перерасти в нечто более серьезное, если бы кто-нибудь из гуляк узнал в них двух главных героинь на суде. Но, к ужасу госпожи Перчинки, Хейзел, рупором сложив руки у рта, во всю силу своих молодых здоровых легких прокричала:
– Себастьян Душитель и госпожа Бесс! Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада!
В этих словах, наверное, действительно были какие-то чары, ибо они мгновенно успокоили враждебную толпу. Высокий молодой матрос с очень светлыми глазами и загорелым лицом вскочил на ноги, то же самое сделала накрашенная женщина. Они поспешили к Хейзел. Молодой человек сказал очень уважительно:
– Вы должны извинить нас за грубое обращение. Мы не знали, что вы из наших.
Потом он улыбнулся, обнажив сверкающие белые зубы, и сказал:
– Видите ли, мы так редко встречаем что-то свежее и красивое, а морские волки, как и любые другие, рычат на то, к чему не привыкли.
Шлендра Бесс, не отрывавшая от него глаз, при этих словах стала хмуриться, но у Хейзел они вызвали легкую, не лишенную дружелюбия улыбку; очевидно, она, как и ее тетушка, не испытывала предубеждения против моряков. И в самом деле, моряки обладают шармом, присущим только им. Находясь на суше, они бродят, как привидения, окруженные ореолом иной стихии. А Себастьян Душитель был отличным моряком.
Хейзел тихо передала ему послание, которое Душитель повторил на пальцах для Шлендры Бесс. Он настоял на том, чтобы сопровождать их к мастеру Амброзию: сказал, что подождет на улице, а затем проводит домой.
Мастер Амброзий заставил женщин повторить слова послания несколько раз, а потом долго и подробно расспрашивал о гонце.
Он несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, бормоча про себя: «Иллюзия! Иллюзия!»
Внезапно, обернувшись к Хейзел, он резко спросил:
– Какие у вас, собственно, основания верить в то, что этот парень действительно пришел от мастера Натаниэля?
– Никаких, сэр, – ответила Хейзел. – Но нам ничего не оставалось делать, как вести себя так, будто он действительно от него.
– Понимаю, понимаю. Ты тоже оседлала ветер – так он сказал, да? Клянусь Урожаем Душ, в странные времена мы живем.
А затем он погрузился в мрачные раздумья, явно забыв об их присутствии; поэтому женщины сочли за лучшее тихонько уйти восвояси.
С того вечера чернь Луда-Туманного перестала доставлять властям какие бы то ни было хлопоты.
Когда конницу, расположившуюся на границе, отозвали в Луд, и стражники рассказали о том, что видели мастера Натаниэля, едущего в одиночестве к Эльфским Пределам, госпоже Златораде начали выражать соболезнование как вдове. Она стала вести совершенно уединенный образ жизни и отказывалась принимать даже старых друзей, хотя все они сожалели о своих несправедливых подозрениях по поводу мастера Натаниэля, были полны раскаяния и стремились доказать это, оказывая услуги его жене.
Иногда она делала исключение для мастера Амброзия; но истинной поддержкой и опорой стала для нее старая Конопелька. Ничто не могло поколебать уверенность старухи, что с Шантиклером все обстоит благополучно. А истинный якорь – это не надежда, а вера, даже если это чужая вера. Поэтому веселая уютная комнатка под крышей, в которой мастер Натаниэль играл, когда был маленьким мальчиком, стала для госпожи Златорады единственным пристанищем, где она проводила большую часть дня.
Хотя Конопелька никогда не забывала, что госпожа Златорада была всего-навсего Виджил, однако по-своему очень к ней привязалась. В самом деле, она почти простила ей то, что госпожа Златорада пролила чашку шоколада на скатерть, когда вскоре после помолвки приехала навестить – родителей мастера Натаниэля – почти, но не совсем, ибо для Конопельки белье Шантиклеров было священно.
Однажды ночью в начале декабря, когда первый снег укрыл землю, госпожа Златорада, почти утратившая способность спать, без сна ворочалась в постели. Ее спальня выходила одним окном в переулок. Вдруг ей показалось, что она слышит тихий стук в парадную дверь. Она села и прислушалась – вот опять. Да, кто-то стучал в дверь.
Она выскочила из постели, накинула халат и с бешено бьющимся сердцем бросилась вниз по лестнице.
Трясущимися руками она открыла засовы и распахнула дверь настежь. Маленькая хрупкая фигурка ежилась у порога.
– Черносливка! – воскликнула госпожа Златорада. Девочка бросилась в объятия матери.
Несколько минут они стояли, рыдая и обнимаясь, слишком глубоко взволнованные, чтобы задавать какие-либо вопросы и объяснять что-либо.
Но их прервал ворчливый голос с верхней площадки лестницы:
– Госпожа Златорада, мне стыдно за вас, в вашем возрасте у вас хватает ума стоять с ней в дверях, когда она, наверное, замерзла до полусмерти, бедное дитя. Сию же минуту отправляйтесь к себе в комнату, мисс Черносливка, и без глупостей! Я разожгу огонь и принесу грелку в постель.
Это была Конопелька. Она стояла со свечой в руке, сердито хмурясь из-под оборок огромного ночного чепца. Смеясь и плача одновременно, Черносливка бросилась к ней и обняла за шею.
Несколько секунд Конопелька позволяла, чтобы ее обнимали, а потом, не переставая сердито ворчать, отправила девочку в спальню. А когда Черносливка наконец улеглась в согретую постель, Конопелька с неумолимым выражением лица вошла в комнату, неся чашку какого-то горячего питья.
Это был чай из черной смородины, приготовлением которого Конопелька особенно славилась. И больше всего ее обижало, что госпоже Златораде и Черносливке этот чай не нравился, и даже при сильной простуде они отказывались его пить. Но истинные Шантиклеры, от старого мастера Джошуа до всех последующих поколений, его всегда любили.
– А теперь, мисс, вы должны это выпить до последней капли, – сурово сказала Конопелька.
В ту ночь Черносливка слишком устала, что бы рассказывать о своих приключениях. Но следующим утром она очень путано описывала им свои блуждания по морскому дну, и то, как они заблудились в ужасных морских джунглях, откуда их вывел мастер Натаниэль. Было очевидно, что она не может как следует вспомнить все, что случилось с ней после побега из Луда, или, вернее, с тех пор, как «профессор Висп» дал им первый урок танцев.
Остальные Цветочки Крабьяблонс вернулись к себе домой в ту же ночь, что и Черносливка, и каждая по-своему рассказывала о пережитых приключениях. Лунолюба Жимолость говорила, что они танцевали до изнеможения на пустынных участках неба, а потом стали пленницами в замке на Луне. Виола Виджил сказала, что разъяренные деревья загнали их в Пеструю, где они запутались в водорослях и не могли выбраться, и так далее. Но в одном все их рассказы совпадали – в том, что их спас мастер Натаниэль.
Глава 30
Мастер Амброзий выполняет клятву
Сначала Цветочкам Крабьяблонс казалось, что они проснулись после какого-то ужасного сна, но вскоре обнаружилось, что этот сон глубоко повлиял на их души. Хотя они больше не проявляли желания сбежать, чтобы бродить по горам, но все были грустны, молчаливы и подвержены отчаянным приступам слез; их преследовал какой-то необъяснимый страх, словом, в уютных спокойных домах их родителей поселилась меланхолия.
Никто не мог и представить, что, находясь в таком состоянии, дочь вызовет большое сочувствие у мастера Амброзия Жимолости. Однако его терпимость и нежность к Лунолюбе оказались беспредельными. Каждый вечер он сидел у ее постели, держа за руку, пока она не засыпала, а днем утешал во время приступов неистового бреда; когда же она была поспокойней, у них происходили долгие беседы, какие никогда не велись до ее побега из дома.
В результате этих разговоров его негибкий, но изначально честный ум был поколеблен в самой своей основе. И он теперь уже не протестовал против убежденности Лунолюбы в том, что покой души, похищенный у нее волшебными фруктами, только они и могут вернуть, и что мисс Примроза Крабьяблонс дала ей либо не тот сорт, либо недостаточное количество плодов.
Царство зимы установилось окончательно, и Луд-Туманный снова погрузился в привычную мирную рутину.
Мастер Натаниэль превратился в «бедного старину Ната» и стал для многих не более чем симпатичным призраком прошлого. А мастер Полидор подумывал о том, чтобы предложить госпоже Златораде поместить в часовне Шантиклеров два пустых гроба с надписями «Натаниэль» и «Ранульф».
Сенат же был очень занят приготовлениями к ежегодному банкету, происходящему каждый декабрь в Палате Гильдий в годовщину изгнания герцога, поэтому его внимание полностью поглотили такие важные вопросы, как-то: сколько индеек заказать и у каких птичников; кого из сенаторов удостоить привилегии поставить вино, кого – марципаны, а кого – имбирь, и будет ли справедливо потратить на гусиную печенку и сердца павлинов сумму, оставленную по завещанию покойным торговцем бельем на общее благосостояние жителей Луда-Туманного.
Но однажды утром мирное заседание было грубо прервано внезапным появлением Мамшанса с глазами, вылезшими из орбит от ужаса, с жуткими новостями о том, что армия из Страны Фей пересекла Горы Раздора, и толпы перепуганных крестьян бегут в Луд.
Поднялся страшный шум. Все заговорили одновременно, предлагая различные планы защиты, один нелепее другого.
И тут встал мастер Амброзий Жимолость. Он пользовался наибольшим авторитетом у своих коллег, и все глаза в напряженном ожидании уставились на него.
Спокойным будничным тоном он начал: – Сенаторы Доримара! До прихода капитана конницы мы обсуждали вопрос о том, какой десерт избрать для нашего ежегодного пира. Мне кажется нецелесообразным обсуждать новую тему, пока мы не закрыли ко всеобщему удовлетворению предыдущую. Поэтому, с вашего позволения, я вернусь к вопросу о десерте, ибо есть еще один пункт, который мне бы хотелось добавить к предложенным ранее.
Он сделал паузу, а потом громким зычным голосом произнес:
– Сенаторы Доримара! Я предлагаю впервые со дня учреждения нашего ежегодного пира включить в него… волшебные фрукты!
Его коллеги уставились на него с открытыми от удивления ртами. Что это? Неуместная шутка? Но Амброзий Жимолость был не склонен шутить, особенно в серьезных случаях.
Потом он стал говорить о событиях уходящего года и уроках, которые нужно из них извлечь. И главные уроки, сказал он, касаются смирения и веры.
Закончил он так:
– Одна из пословиц гласит: «Помни, что Пестрая впадает в Дол». Последнее время я часто думал о том, понимаем ли мы ее истинное значение. Наши предки построили наш город Луд-Туманный между этими двумя реками, и каждая из них приносит нам свои дары. Даром Дола было золото, и мы с радостью его принимали. Но дары Пестрой мы всегда отвергали. Пестрая – наш мирный старый друг, в чьих водах мы, будучи юношами, учились благородному искусству рыбной ловли, – молчаливо веками приносила в Доримар волшебные фрукты… Факт, который, по моему мнению, доказывает хотя бы то, что волшебные фрукты так же благодатны и необходимы человеку, как и всякие другие дары, приносимые нам нашими молчаливыми друзьями: дар Дола – золото, дар Земли – пшеница, дар гор – кров и пастбища, дар деревьев – вишни, яблоки и тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Вот уж никогда бы не подумала! – удивленно воскликнула госпожа Перчинка и добавила со смешком: – Похоже, не только по эту сторону гор встречаются дерзкие молодые люди. Но я не совсем представляю, что нам делать, моя девочка. Откуда мы знаем, что он действительно пришел от мастера Натаниэля?
– Ну что ж, тетушка, мы, конечно, не можем знать этого наверняка, хотя, я думаю, он не из Доримара. Но он сказал пароль, поэтому я считаю, что мы должны передать его послание. В конце концов, в нем нет ничего, что могло бы причинить кому-нибудь вред.
– Это правда, – ответила госпожа Перчинка. – Хотя мне совсем не хочется тащиться в Луд в такое время ночи по поручению какого-то дурака. Но в конце концов обещание есть обещание – тем более если ты дал его тому, кто почти наверняка мертв.
Итак, они надели плащи и деревянные башмаки, зажгли фонарь и пешком отправились в Луд так быстро, как только позволяли вес и возраст госпожи Перчинки, чтобы добраться туда до закрытия ворот. Будучи сенатором, мастер Амброзий сможет выписать им пропуск, чтобы они смогли выйти обратно, когда ворота уже закроют.
«Единорог» был маленькой дешевой таверной, расположенной недалеко от верфи; он пользовался неважной репутацией. После того как они заглянули в этот грязный, шумный притон, Хейзел стоило больших трудов убедить тетку войти.
– И подумать только, какие слова мы должны произнести! – шептала бедная женщина. – Такие слова я и в лучшей обстановке не хотела бы услышать, но в таких местах надо быть вдвойне осторожной. Это же так опасно – выражаться при пьяных!
Но эффект, произведенный этими словами, был прямо противоположный тому, которого она боялась. Когда они переступили порог, их встретили враждебными взглядами и грубыми шутками, что могло перерасти в нечто более серьезное, если бы кто-нибудь из гуляк узнал в них двух главных героинь на суде. Но, к ужасу госпожи Перчинки, Хейзел, рупором сложив руки у рта, во всю силу своих молодых здоровых легких прокричала:
– Себастьян Душитель и госпожа Бесс! Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада!
В этих словах, наверное, действительно были какие-то чары, ибо они мгновенно успокоили враждебную толпу. Высокий молодой матрос с очень светлыми глазами и загорелым лицом вскочил на ноги, то же самое сделала накрашенная женщина. Они поспешили к Хейзел. Молодой человек сказал очень уважительно:
– Вы должны извинить нас за грубое обращение. Мы не знали, что вы из наших.
Потом он улыбнулся, обнажив сверкающие белые зубы, и сказал:
– Видите ли, мы так редко встречаем что-то свежее и красивое, а морские волки, как и любые другие, рычат на то, к чему не привыкли.
Шлендра Бесс, не отрывавшая от него глаз, при этих словах стала хмуриться, но у Хейзел они вызвали легкую, не лишенную дружелюбия улыбку; очевидно, она, как и ее тетушка, не испытывала предубеждения против моряков. И в самом деле, моряки обладают шармом, присущим только им. Находясь на суше, они бродят, как привидения, окруженные ореолом иной стихии. А Себастьян Душитель был отличным моряком.
Хейзел тихо передала ему послание, которое Душитель повторил на пальцах для Шлендры Бесс. Он настоял на том, чтобы сопровождать их к мастеру Амброзию: сказал, что подождет на улице, а затем проводит домой.
Мастер Амброзий заставил женщин повторить слова послания несколько раз, а потом долго и подробно расспрашивал о гонце.
Он несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, бормоча про себя: «Иллюзия! Иллюзия!»
Внезапно, обернувшись к Хейзел, он резко спросил:
– Какие у вас, собственно, основания верить в то, что этот парень действительно пришел от мастера Натаниэля?
– Никаких, сэр, – ответила Хейзел. – Но нам ничего не оставалось делать, как вести себя так, будто он действительно от него.
– Понимаю, понимаю. Ты тоже оседлала ветер – так он сказал, да? Клянусь Урожаем Душ, в странные времена мы живем.
А затем он погрузился в мрачные раздумья, явно забыв об их присутствии; поэтому женщины сочли за лучшее тихонько уйти восвояси.
С того вечера чернь Луда-Туманного перестала доставлять властям какие бы то ни было хлопоты.
Когда конницу, расположившуюся на границе, отозвали в Луд, и стражники рассказали о том, что видели мастера Натаниэля, едущего в одиночестве к Эльфским Пределам, госпоже Златораде начали выражать соболезнование как вдове. Она стала вести совершенно уединенный образ жизни и отказывалась принимать даже старых друзей, хотя все они сожалели о своих несправедливых подозрениях по поводу мастера Натаниэля, были полны раскаяния и стремились доказать это, оказывая услуги его жене.
Иногда она делала исключение для мастера Амброзия; но истинной поддержкой и опорой стала для нее старая Конопелька. Ничто не могло поколебать уверенность старухи, что с Шантиклером все обстоит благополучно. А истинный якорь – это не надежда, а вера, даже если это чужая вера. Поэтому веселая уютная комнатка под крышей, в которой мастер Натаниэль играл, когда был маленьким мальчиком, стала для госпожи Златорады единственным пристанищем, где она проводила большую часть дня.
Хотя Конопелька никогда не забывала, что госпожа Златорада была всего-навсего Виджил, однако по-своему очень к ней привязалась. В самом деле, она почти простила ей то, что госпожа Златорада пролила чашку шоколада на скатерть, когда вскоре после помолвки приехала навестить – родителей мастера Натаниэля – почти, но не совсем, ибо для Конопельки белье Шантиклеров было священно.
Однажды ночью в начале декабря, когда первый снег укрыл землю, госпожа Златорада, почти утратившая способность спать, без сна ворочалась в постели. Ее спальня выходила одним окном в переулок. Вдруг ей показалось, что она слышит тихий стук в парадную дверь. Она села и прислушалась – вот опять. Да, кто-то стучал в дверь.
Она выскочила из постели, накинула халат и с бешено бьющимся сердцем бросилась вниз по лестнице.
Трясущимися руками она открыла засовы и распахнула дверь настежь. Маленькая хрупкая фигурка ежилась у порога.
– Черносливка! – воскликнула госпожа Златорада. Девочка бросилась в объятия матери.
Несколько минут они стояли, рыдая и обнимаясь, слишком глубоко взволнованные, чтобы задавать какие-либо вопросы и объяснять что-либо.
Но их прервал ворчливый голос с верхней площадки лестницы:
– Госпожа Златорада, мне стыдно за вас, в вашем возрасте у вас хватает ума стоять с ней в дверях, когда она, наверное, замерзла до полусмерти, бедное дитя. Сию же минуту отправляйтесь к себе в комнату, мисс Черносливка, и без глупостей! Я разожгу огонь и принесу грелку в постель.
Это была Конопелька. Она стояла со свечой в руке, сердито хмурясь из-под оборок огромного ночного чепца. Смеясь и плача одновременно, Черносливка бросилась к ней и обняла за шею.
Несколько секунд Конопелька позволяла, чтобы ее обнимали, а потом, не переставая сердито ворчать, отправила девочку в спальню. А когда Черносливка наконец улеглась в согретую постель, Конопелька с неумолимым выражением лица вошла в комнату, неся чашку какого-то горячего питья.
Это был чай из черной смородины, приготовлением которого Конопелька особенно славилась. И больше всего ее обижало, что госпоже Златораде и Черносливке этот чай не нравился, и даже при сильной простуде они отказывались его пить. Но истинные Шантиклеры, от старого мастера Джошуа до всех последующих поколений, его всегда любили.
– А теперь, мисс, вы должны это выпить до последней капли, – сурово сказала Конопелька.
В ту ночь Черносливка слишком устала, что бы рассказывать о своих приключениях. Но следующим утром она очень путано описывала им свои блуждания по морскому дну, и то, как они заблудились в ужасных морских джунглях, откуда их вывел мастер Натаниэль. Было очевидно, что она не может как следует вспомнить все, что случилось с ней после побега из Луда, или, вернее, с тех пор, как «профессор Висп» дал им первый урок танцев.
Остальные Цветочки Крабьяблонс вернулись к себе домой в ту же ночь, что и Черносливка, и каждая по-своему рассказывала о пережитых приключениях. Лунолюба Жимолость говорила, что они танцевали до изнеможения на пустынных участках неба, а потом стали пленницами в замке на Луне. Виола Виджил сказала, что разъяренные деревья загнали их в Пеструю, где они запутались в водорослях и не могли выбраться, и так далее. Но в одном все их рассказы совпадали – в том, что их спас мастер Натаниэль.
Глава 30
Мастер Амброзий выполняет клятву
Сначала Цветочкам Крабьяблонс казалось, что они проснулись после какого-то ужасного сна, но вскоре обнаружилось, что этот сон глубоко повлиял на их души. Хотя они больше не проявляли желания сбежать, чтобы бродить по горам, но все были грустны, молчаливы и подвержены отчаянным приступам слез; их преследовал какой-то необъяснимый страх, словом, в уютных спокойных домах их родителей поселилась меланхолия.
Никто не мог и представить, что, находясь в таком состоянии, дочь вызовет большое сочувствие у мастера Амброзия Жимолости. Однако его терпимость и нежность к Лунолюбе оказались беспредельными. Каждый вечер он сидел у ее постели, держа за руку, пока она не засыпала, а днем утешал во время приступов неистового бреда; когда же она была поспокойней, у них происходили долгие беседы, какие никогда не велись до ее побега из дома.
В результате этих разговоров его негибкий, но изначально честный ум был поколеблен в самой своей основе. И он теперь уже не протестовал против убежденности Лунолюбы в том, что покой души, похищенный у нее волшебными фруктами, только они и могут вернуть, и что мисс Примроза Крабьяблонс дала ей либо не тот сорт, либо недостаточное количество плодов.
Царство зимы установилось окончательно, и Луд-Туманный снова погрузился в привычную мирную рутину.
Мастер Натаниэль превратился в «бедного старину Ната» и стал для многих не более чем симпатичным призраком прошлого. А мастер Полидор подумывал о том, чтобы предложить госпоже Златораде поместить в часовне Шантиклеров два пустых гроба с надписями «Натаниэль» и «Ранульф».
Сенат же был очень занят приготовлениями к ежегодному банкету, происходящему каждый декабрь в Палате Гильдий в годовщину изгнания герцога, поэтому его внимание полностью поглотили такие важные вопросы, как-то: сколько индеек заказать и у каких птичников; кого из сенаторов удостоить привилегии поставить вино, кого – марципаны, а кого – имбирь, и будет ли справедливо потратить на гусиную печенку и сердца павлинов сумму, оставленную по завещанию покойным торговцем бельем на общее благосостояние жителей Луда-Туманного.
Но однажды утром мирное заседание было грубо прервано внезапным появлением Мамшанса с глазами, вылезшими из орбит от ужаса, с жуткими новостями о том, что армия из Страны Фей пересекла Горы Раздора, и толпы перепуганных крестьян бегут в Луд.
Поднялся страшный шум. Все заговорили одновременно, предлагая различные планы защиты, один нелепее другого.
И тут встал мастер Амброзий Жимолость. Он пользовался наибольшим авторитетом у своих коллег, и все глаза в напряженном ожидании уставились на него.
Спокойным будничным тоном он начал: – Сенаторы Доримара! До прихода капитана конницы мы обсуждали вопрос о том, какой десерт избрать для нашего ежегодного пира. Мне кажется нецелесообразным обсуждать новую тему, пока мы не закрыли ко всеобщему удовлетворению предыдущую. Поэтому, с вашего позволения, я вернусь к вопросу о десерте, ибо есть еще один пункт, который мне бы хотелось добавить к предложенным ранее.
Он сделал паузу, а потом громким зычным голосом произнес:
– Сенаторы Доримара! Я предлагаю впервые со дня учреждения нашего ежегодного пира включить в него… волшебные фрукты!
Его коллеги уставились на него с открытыми от удивления ртами. Что это? Неуместная шутка? Но Амброзий Жимолость был не склонен шутить, особенно в серьезных случаях.
Потом он стал говорить о событиях уходящего года и уроках, которые нужно из них извлечь. И главные уроки, сказал он, касаются смирения и веры.
Закончил он так:
– Одна из пословиц гласит: «Помни, что Пестрая впадает в Дол». Последнее время я часто думал о том, понимаем ли мы ее истинное значение. Наши предки построили наш город Луд-Туманный между этими двумя реками, и каждая из них приносит нам свои дары. Даром Дола было золото, и мы с радостью его принимали. Но дары Пестрой мы всегда отвергали. Пестрая – наш мирный старый друг, в чьих водах мы, будучи юношами, учились благородному искусству рыбной ловли, – молчаливо веками приносила в Доримар волшебные фрукты… Факт, который, по моему мнению, доказывает хотя бы то, что волшебные фрукты так же благодатны и необходимы человеку, как и всякие другие дары, приносимые нам нашими молчаливыми друзьями: дар Дола – золото, дар Земли – пшеница, дар гор – кров и пастбища, дар деревьев – вишни, яблоки и тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36