Эти явления не принадлежат ни к тому, ни к другому классу; я убежден, что рождаются они в чьем-то мозгу, ныне от нас удаленном; этот мозг порождал те или иные эффекты отнюдь не целенаправленно; происходящее только отражает его противоречивые, разнородные, спутанные, непостоянные, не вполне оформленные мысли; короче говоря, все это только грезы такого мозга, приведенные в действие и наделенные подобием субстанции.
Да, я верю в то, что мозг этот обладает немалым могуществом, что он может привести материю в движение, что он сосредоточие деструктивного зла; некая материальная сила, по всей видимости, убила мою собаку; вероятно, этой силы хватило бы и на то, чтобы убить меня, если бы я поддался страху в той же степени, что и бультерьер, если бы мой разум и моя решимость не уравняли чаши весов, так что моя воля сумела противостоять чужой.
- Оно убило вашу собаку! Какой ужас! В самом деле, странно, что ни одно животное, даже кошку, не удавалось удержать в этом доме. Там отродясь не водилось ни мышей, ни крыс.
- Низшие твари инстинктивно различают воздействия, угрожающие их жизни. Разум человеческий менее чувствителен, потому что сила сопротивления у него выше. Но довольно; вам понятна моя теория?
- Да, в общих чертах и я охотнее соглашусь с любой галиматьей (простите мне это слово), даже самой невероятной, нежели поверю в призраков и гоблинов, о которых нам прожужжали уши в детской. Но, так или иначе, а мой злосчастный особняк по-прежнему непригоден для жилья.
Что мне прикажете делать с домом?
- Я скажу вам, что бы сделал я. Внутреннее чутье подсказывает мне, что необставленная комнатушка по правую руку от спальни, в которой я провел ночь, является исходной точкой и вместилищем тех воздействий, что распространяются по всему дому; я настоятельно советую вам содрать обои, разобрать пол и даже снести всю комнату. Я так понимаю, что она пристроена к основному зданию и возведена на заднем дворе, засим ее можно убрать, не нарушая общей планировки особняка.
- И вы полагаете, если я это сделаю...
- Вы перережете телеграфные провода. Попробуйте! Я так убежден в собственной правоте, что готов взять на себя половину расходов, если вы позволите мне руководить операцией.
- Нет, я вполне могу позволить себе такие издержки; что до остального, я вам напишу.
Десять дней спустя я получил письмо от мистера Дж., в котором говорилось, что со времен нашей встречи он побывал в пресловутом доме; нашел два описанных мною письма, они возвратились в тот самый ящик, откуда я их извлек; прочитал их, вполне разделяя мои недобрые подозрения; осторожно навел справки касательно женщины, которая, как я справедливо предположил, явилась адресатом помянутых посланий.
Оказалось, что тридцать шесть лет назад (за год до даты, проставленной на письмах) она вышла замуж, вопреки воле своих родственников, за американца с весьма сомнительной репутацией; молва утверждала, что прежде он занимался морским разбоем.
Сама она происходила из весьма респектабельной купеческой семьи и до замужества служила в гувернантках. У нее был брат, вдовец, который почитался человеком состоятельным; от брака у него остался единственный ребенок лет около шести.
Спустя месяц после свадьбы тело помянутого брата нашли в Темзе близ Лондонского моста; на горле обнаружились следы насилия, однако их не сочли достаточным основанием для того, чтобы начать следствие, и вердикт "найден утонувшим" остался в силе.
Американец и его жена взяли малыша на свое попечение; покойный брат в завещании назначил сестру опекуншей своего единственного сына а в случае смерти ребенка состояние переходило к сестре.
Спустя шесть месяцев ребенок умер; поговаривали, что с ним дурно обращались и не уделяли бедняжке должного внимания. Соседи утверждали, что по ночам слышали детские крики. Хирург, осмотревший тело, объявил, что организм истощен, словно вследствие недостаточного питания, а руки и ноги покрыты синяками.
Складывалось впечатление, что однажды ночью ребенок попытался бежать, прокрался на задний дворик, попытался взобраться по стене, в изнеможении упал и утром был найден на камнях уже при смерти. Но хотя доказательства жестокого обращения нашлись, доказательств преднамеренного убийства не обнаружилось; тетка и ее муж оправдывались в собственной жестокости, ссылаясь на исключительное упрямство и скверный нрав ребенка, объявленного ими полоумным.
Как бы то ни было, по смерти сироты тетка унаследовала богатство брата.
Но не истек еще первый год со дня свадьбы, как американец внезапно покинул Англию и более туда не возвращался. Он приобрел корабль; спустя два года судно затонуло в Атлантическом океане. Вдова осталась владелицей изрядного состояния, но в силу разных причин понесенные убытки вскорости исчерпали капитал; лопнул банк, прогорело капиталовложение, она занялась мелким бизнесом и разорилась окончательно; затем пошла в услужение, опускаясь все ниже и ниже, от домоправительницы до "прислуги за все" и нигде подолгу не задерживаясь, хотя ничего определенного ей в вину не вменялось. Ее считали женщиной рассудительной, честной и на удивление молчаливой; однако несчастья словно преследовали ее. Так она дошла до работного дома, откуда и забрал ее мистер Дж., поместив в тот самый особняк, который она снимала как хозяйка в первый год своего замужества.
Мистер Дж. добавил, что один, без спутников, провел час в необставленной комнате, которую я убеждал уничтожить; и ощущение ужаса оказалось настолько реальным, хотя ни взгляд, ни слух не различали ничего особенного, что он твердо вознамерился, последовав моему совету, оголить стены и разобрать полы. Он нанял рабочих и собирался приступить к делу в любой удобный для меня день.
Итак, день был назначен.
Я прибыл в дом с привидениями; мы вошли в глухую, заброшенную комнату, отодрали плинтуса, а затем разобрали пол.
Под балками, заваленными мусором, обнаружилась потайная дверь достаточно большая, чтобы прошел человек. Дверь была намертво заколочена при помощи железных скоб и заклепок. Избавившись от них, мы спустились в нижнюю комнату, о существовании которой прежде не подозревали. Окно и вытяжная труба, заложенные кирпичами, судя по всему, не открывались вот уже много лет.
При свете свеч мы осмотрели помещение; в нем до сих пор сохранилась кое-какая полуразвалившаяся мебель три кресла, дубовая скамья-ларь и стол все в стиле восьмидесятилетней давности. У стены притулился комод, в котором мы обнаружили полуистлевшие старомодные предметы мужского туалета, что лет восемьдесят или сто назад носили джентльмены из высшего общества: дорогие стальные пряжки и пуговицы, вроде тех, что и по сей день украшают придворные костюмы, изящная парадная рапира; в кармане камзола, что некогда был богато отделан золотым кружевом, но теперь поблек и потемнел от сырости, мы нашли пять гиней, несколько серебряных монет и билетик цвета слоновой кости, возможно, на какой-нибудь званый вечер, давно канувший в небытие.
Но главным нашим открытием стал привинченный к стене железный сейф; над его замком нам пришлось изрядно потрудиться. В сейфе обнаружились три полки и два небольших выдвижных ящика. На полках выстроились хрустальные флаконы, герметически закупоренные.
В них содержались бесцветные летучие масла, о природе которых могу сказать только, что это были не яды; в состав некоторых входили фосфор и аммиак. Там же нашлись затейливые стеклянные трубочки и крохотный заостренный железный жезл с внушительным набалдашником из горного хрусталя и еще один из янтаря а также магнит исключительной силы.
В одном из ящиков мы обнаружили миниатюрный портрет, оправленный в золото и на удивление хорошо сохранившийся, учитывая, сколько лет он пролежал в сейфе: краски нимало не поблекли.
На портрете был изображен мужчина в возрасте, возможно, сорока семи или сорока восьми лет. То было примечательное лицо на редкость выразительное лицо!
Если вы вообразите себе гигантскую змею, превращенную в человека, но и в человеческом обличий сохранившую характерные змеиные черты, вы получите куда более яркое представление о портрете, нежели возможно передать при помощи пространных описаний; широкий, плоский лоб, изящно очерченный абрис лица, скрывающий силу смертоносных челюстей огромные, удлиненные, жуткие глаза, зеленые и сверкающие, словно изумруды; и при этом некое неумолимое спокойствие, проистекающее от осознания собственного могущества.
Я машинально перевернул миниатюру, чтобы рассмотреть ее сзади: на оборотной стороне была выгравирована пентаграмма; в центре пентаграммы красовалась лестница, а вместо третьей ступени значилась цифра 1765.
Приглядевшись повнимательнее, я обнаружил пружину; при нажатии на нее откинулась крышка. С внутренней стороны крышки вилась надпись: "Тебе, Мариана. В жизни и в смерти храни верность..." Далее следовало имя, мне хорошо знакомое, которое я называть не стану. Еще ребенком я слышал его из уст стариков, рассказывавших о прославленном шарлатане, что в течение года или около того пользовался в Лондоне сенсационным успехом, а затем бежал из страны, будучи обвинен в двойном убийстве под кровом собственного дома: убийстве своей любовницы и соперника. Я не стал об этом рассказывать мистеру Дж. и с неохотой уступил ему миниатюру.
Первый выдвижной ящик железного сейфа мы открыли без труда; зато со вторым пришлось изрядно повозиться; он не был заперт, но упорно не поддавался всем нашим усилиям до тех пор, пока мы не вставили в щель зубило.
Выдвинув, наконец, ящик, мы обнаружили крайне любопытный механизм, причем в полной исправности. На крохотной, тонкой книжице, или, скорее, блокноте стояло хрустальное блюдце, наполненное прозрачной жидкостью, а на поверхности плавал компас; игла его стремительно вращалась, но, вместо привычной разметки, на корпусе красовались семь странных знаков, отчасти напоминающих те, что используют астрологи для обозначения планет. От обитого ореховым деревом ящика (вид древесины мы идентифицировали впоследствии) исходил своеобразный запах, впрочем, отнюдь не резкий и не отталкивающий.
Этот аромат, что бы уж ни служило его источником, производил ощутимый эффект на нервную систему. Все мы это почувствовали, даже двое рабочих, находившихся в комнате тревожное, леденящее покалывание распространялось от кончиков пальцев до корней волос.
Мне не терпелось изучить блокнот, и я взял блюдце в руки. Игла компаса завращалась с головокружительной быстротой, нежданный шок потряс все мое существо, и я выронил блюдце на пол. Жидкость разлилась, хрусталь разбился, компас откатился в другой конец комнаты, и в то же самое мгновение стены дрогнули и закачались, словно гигантская рука встряхнула и сотрясла дом.
Охваченные паникой рабочие проворно вскарабкались по приставной лестнице, по которой все мы спустились в потайную комнату; однако, видя, что ничего более не произошло, вняли уговорам и вернулись.
Тем временем я открыл блокнот; переплет простой красной кожи скрепляла серебряная застежка; внутри обнаружился один-единственный лист плотного пергамента, а на нем, внутри двойной пентаграммы, были начертаны слова на древней церковной латыни, что в дословном переводе означают следующее: "На все, что окажется в пределах этих стен на существа чувствующие и на предметы неодушевленные, на живых и на мертвых да воздействует моя воля, пока вращается игла! Да будет проклят этот дом, да не узнают покоя его обитатели!"
Ничего больше мы не нашли.
Мистер Дж. сжег блокнот вместе с начертанным проклятием. Затем он снес до основания ту часть здания, где располагалась потайная комната и апартаменты над нею. После чего он имел мужество прожить в особняке месяц, и более тихого и благоустроенного дома не нашлось бы в целом Лондоне. Впоследствии мистер Дж. выгодно сдал его, и от арендатора не поступило ни одной жалобы.
1 2 3 4 5
Да, я верю в то, что мозг этот обладает немалым могуществом, что он может привести материю в движение, что он сосредоточие деструктивного зла; некая материальная сила, по всей видимости, убила мою собаку; вероятно, этой силы хватило бы и на то, чтобы убить меня, если бы я поддался страху в той же степени, что и бультерьер, если бы мой разум и моя решимость не уравняли чаши весов, так что моя воля сумела противостоять чужой.
- Оно убило вашу собаку! Какой ужас! В самом деле, странно, что ни одно животное, даже кошку, не удавалось удержать в этом доме. Там отродясь не водилось ни мышей, ни крыс.
- Низшие твари инстинктивно различают воздействия, угрожающие их жизни. Разум человеческий менее чувствителен, потому что сила сопротивления у него выше. Но довольно; вам понятна моя теория?
- Да, в общих чертах и я охотнее соглашусь с любой галиматьей (простите мне это слово), даже самой невероятной, нежели поверю в призраков и гоблинов, о которых нам прожужжали уши в детской. Но, так или иначе, а мой злосчастный особняк по-прежнему непригоден для жилья.
Что мне прикажете делать с домом?
- Я скажу вам, что бы сделал я. Внутреннее чутье подсказывает мне, что необставленная комнатушка по правую руку от спальни, в которой я провел ночь, является исходной точкой и вместилищем тех воздействий, что распространяются по всему дому; я настоятельно советую вам содрать обои, разобрать пол и даже снести всю комнату. Я так понимаю, что она пристроена к основному зданию и возведена на заднем дворе, засим ее можно убрать, не нарушая общей планировки особняка.
- И вы полагаете, если я это сделаю...
- Вы перережете телеграфные провода. Попробуйте! Я так убежден в собственной правоте, что готов взять на себя половину расходов, если вы позволите мне руководить операцией.
- Нет, я вполне могу позволить себе такие издержки; что до остального, я вам напишу.
Десять дней спустя я получил письмо от мистера Дж., в котором говорилось, что со времен нашей встречи он побывал в пресловутом доме; нашел два описанных мною письма, они возвратились в тот самый ящик, откуда я их извлек; прочитал их, вполне разделяя мои недобрые подозрения; осторожно навел справки касательно женщины, которая, как я справедливо предположил, явилась адресатом помянутых посланий.
Оказалось, что тридцать шесть лет назад (за год до даты, проставленной на письмах) она вышла замуж, вопреки воле своих родственников, за американца с весьма сомнительной репутацией; молва утверждала, что прежде он занимался морским разбоем.
Сама она происходила из весьма респектабельной купеческой семьи и до замужества служила в гувернантках. У нее был брат, вдовец, который почитался человеком состоятельным; от брака у него остался единственный ребенок лет около шести.
Спустя месяц после свадьбы тело помянутого брата нашли в Темзе близ Лондонского моста; на горле обнаружились следы насилия, однако их не сочли достаточным основанием для того, чтобы начать следствие, и вердикт "найден утонувшим" остался в силе.
Американец и его жена взяли малыша на свое попечение; покойный брат в завещании назначил сестру опекуншей своего единственного сына а в случае смерти ребенка состояние переходило к сестре.
Спустя шесть месяцев ребенок умер; поговаривали, что с ним дурно обращались и не уделяли бедняжке должного внимания. Соседи утверждали, что по ночам слышали детские крики. Хирург, осмотревший тело, объявил, что организм истощен, словно вследствие недостаточного питания, а руки и ноги покрыты синяками.
Складывалось впечатление, что однажды ночью ребенок попытался бежать, прокрался на задний дворик, попытался взобраться по стене, в изнеможении упал и утром был найден на камнях уже при смерти. Но хотя доказательства жестокого обращения нашлись, доказательств преднамеренного убийства не обнаружилось; тетка и ее муж оправдывались в собственной жестокости, ссылаясь на исключительное упрямство и скверный нрав ребенка, объявленного ими полоумным.
Как бы то ни было, по смерти сироты тетка унаследовала богатство брата.
Но не истек еще первый год со дня свадьбы, как американец внезапно покинул Англию и более туда не возвращался. Он приобрел корабль; спустя два года судно затонуло в Атлантическом океане. Вдова осталась владелицей изрядного состояния, но в силу разных причин понесенные убытки вскорости исчерпали капитал; лопнул банк, прогорело капиталовложение, она занялась мелким бизнесом и разорилась окончательно; затем пошла в услужение, опускаясь все ниже и ниже, от домоправительницы до "прислуги за все" и нигде подолгу не задерживаясь, хотя ничего определенного ей в вину не вменялось. Ее считали женщиной рассудительной, честной и на удивление молчаливой; однако несчастья словно преследовали ее. Так она дошла до работного дома, откуда и забрал ее мистер Дж., поместив в тот самый особняк, который она снимала как хозяйка в первый год своего замужества.
Мистер Дж. добавил, что один, без спутников, провел час в необставленной комнате, которую я убеждал уничтожить; и ощущение ужаса оказалось настолько реальным, хотя ни взгляд, ни слух не различали ничего особенного, что он твердо вознамерился, последовав моему совету, оголить стены и разобрать полы. Он нанял рабочих и собирался приступить к делу в любой удобный для меня день.
Итак, день был назначен.
Я прибыл в дом с привидениями; мы вошли в глухую, заброшенную комнату, отодрали плинтуса, а затем разобрали пол.
Под балками, заваленными мусором, обнаружилась потайная дверь достаточно большая, чтобы прошел человек. Дверь была намертво заколочена при помощи железных скоб и заклепок. Избавившись от них, мы спустились в нижнюю комнату, о существовании которой прежде не подозревали. Окно и вытяжная труба, заложенные кирпичами, судя по всему, не открывались вот уже много лет.
При свете свеч мы осмотрели помещение; в нем до сих пор сохранилась кое-какая полуразвалившаяся мебель три кресла, дубовая скамья-ларь и стол все в стиле восьмидесятилетней давности. У стены притулился комод, в котором мы обнаружили полуистлевшие старомодные предметы мужского туалета, что лет восемьдесят или сто назад носили джентльмены из высшего общества: дорогие стальные пряжки и пуговицы, вроде тех, что и по сей день украшают придворные костюмы, изящная парадная рапира; в кармане камзола, что некогда был богато отделан золотым кружевом, но теперь поблек и потемнел от сырости, мы нашли пять гиней, несколько серебряных монет и билетик цвета слоновой кости, возможно, на какой-нибудь званый вечер, давно канувший в небытие.
Но главным нашим открытием стал привинченный к стене железный сейф; над его замком нам пришлось изрядно потрудиться. В сейфе обнаружились три полки и два небольших выдвижных ящика. На полках выстроились хрустальные флаконы, герметически закупоренные.
В них содержались бесцветные летучие масла, о природе которых могу сказать только, что это были не яды; в состав некоторых входили фосфор и аммиак. Там же нашлись затейливые стеклянные трубочки и крохотный заостренный железный жезл с внушительным набалдашником из горного хрусталя и еще один из янтаря а также магнит исключительной силы.
В одном из ящиков мы обнаружили миниатюрный портрет, оправленный в золото и на удивление хорошо сохранившийся, учитывая, сколько лет он пролежал в сейфе: краски нимало не поблекли.
На портрете был изображен мужчина в возрасте, возможно, сорока семи или сорока восьми лет. То было примечательное лицо на редкость выразительное лицо!
Если вы вообразите себе гигантскую змею, превращенную в человека, но и в человеческом обличий сохранившую характерные змеиные черты, вы получите куда более яркое представление о портрете, нежели возможно передать при помощи пространных описаний; широкий, плоский лоб, изящно очерченный абрис лица, скрывающий силу смертоносных челюстей огромные, удлиненные, жуткие глаза, зеленые и сверкающие, словно изумруды; и при этом некое неумолимое спокойствие, проистекающее от осознания собственного могущества.
Я машинально перевернул миниатюру, чтобы рассмотреть ее сзади: на оборотной стороне была выгравирована пентаграмма; в центре пентаграммы красовалась лестница, а вместо третьей ступени значилась цифра 1765.
Приглядевшись повнимательнее, я обнаружил пружину; при нажатии на нее откинулась крышка. С внутренней стороны крышки вилась надпись: "Тебе, Мариана. В жизни и в смерти храни верность..." Далее следовало имя, мне хорошо знакомое, которое я называть не стану. Еще ребенком я слышал его из уст стариков, рассказывавших о прославленном шарлатане, что в течение года или около того пользовался в Лондоне сенсационным успехом, а затем бежал из страны, будучи обвинен в двойном убийстве под кровом собственного дома: убийстве своей любовницы и соперника. Я не стал об этом рассказывать мистеру Дж. и с неохотой уступил ему миниатюру.
Первый выдвижной ящик железного сейфа мы открыли без труда; зато со вторым пришлось изрядно повозиться; он не был заперт, но упорно не поддавался всем нашим усилиям до тех пор, пока мы не вставили в щель зубило.
Выдвинув, наконец, ящик, мы обнаружили крайне любопытный механизм, причем в полной исправности. На крохотной, тонкой книжице, или, скорее, блокноте стояло хрустальное блюдце, наполненное прозрачной жидкостью, а на поверхности плавал компас; игла его стремительно вращалась, но, вместо привычной разметки, на корпусе красовались семь странных знаков, отчасти напоминающих те, что используют астрологи для обозначения планет. От обитого ореховым деревом ящика (вид древесины мы идентифицировали впоследствии) исходил своеобразный запах, впрочем, отнюдь не резкий и не отталкивающий.
Этот аромат, что бы уж ни служило его источником, производил ощутимый эффект на нервную систему. Все мы это почувствовали, даже двое рабочих, находившихся в комнате тревожное, леденящее покалывание распространялось от кончиков пальцев до корней волос.
Мне не терпелось изучить блокнот, и я взял блюдце в руки. Игла компаса завращалась с головокружительной быстротой, нежданный шок потряс все мое существо, и я выронил блюдце на пол. Жидкость разлилась, хрусталь разбился, компас откатился в другой конец комнаты, и в то же самое мгновение стены дрогнули и закачались, словно гигантская рука встряхнула и сотрясла дом.
Охваченные паникой рабочие проворно вскарабкались по приставной лестнице, по которой все мы спустились в потайную комнату; однако, видя, что ничего более не произошло, вняли уговорам и вернулись.
Тем временем я открыл блокнот; переплет простой красной кожи скрепляла серебряная застежка; внутри обнаружился один-единственный лист плотного пергамента, а на нем, внутри двойной пентаграммы, были начертаны слова на древней церковной латыни, что в дословном переводе означают следующее: "На все, что окажется в пределах этих стен на существа чувствующие и на предметы неодушевленные, на живых и на мертвых да воздействует моя воля, пока вращается игла! Да будет проклят этот дом, да не узнают покоя его обитатели!"
Ничего больше мы не нашли.
Мистер Дж. сжег блокнот вместе с начертанным проклятием. Затем он снес до основания ту часть здания, где располагалась потайная комната и апартаменты над нею. После чего он имел мужество прожить в особняке месяц, и более тихого и благоустроенного дома не нашлось бы в целом Лондоне. Впоследствии мистер Дж. выгодно сдал его, и от арендатора не поступило ни одной жалобы.
1 2 3 4 5