Однако я строю предположения в уверенности, что Тома Рок исчез вместе со мной… Так ли это… Да… Конечно, так… На этот счет не может быть сомнений. Не похоже, что я попал в руки грабителей, хотевших совершить только кражу… Те поступили бы совсем иначе. Лишив меня возможности позвать на помощь и похитив Тома Рока, они просто бросили бы меня где-нибудь в углу сада и не стали бы запирать… туда, где я нахожусь.
Но где? Все тот же неразрешимый вопрос, — вот уже несколько часов как я бьюсь над ним!
Как бы то ни было, со мной случилось необычайное приключение. Чем оно окончится, к чему может привести, — не знаю, даже гадать не смею. Во всяком случае, я постараюсь запомнить минута за минутой все мельчайшие подробности этого темного дела, а потом, если будет возможность, стану ежедневно записывать свои наблюдения… Как знать, что сулит мне будущее и не удастся ли мне в новых условиях раскрыть, наконец, секрет фульгуратора Рока? Если в один прекрасный день я окажусь на свободе, необходимо, чтобы люди узнали эту тайну, а также обнаружили, кто виновник или виновники преступного покушения, грозящего такими страшными последствиями!
Я беспрестанно возвращаюсь к тому же вопросу, надеясь, что какая-нибудь случайность поможет мне разрешить его.
Где я нахожусь?..
Припомним все по порядку.
Когда меня вынесли за ограду Хелтфул-Хауса, я почувствовал, что меня осторожно кладут на скамью какой-то лодки, накренившейся на бок, должно быть, шлюпки небольших размеров…
Почти сейчас же лодку снова качнуло, как будто в нее внесли еще одного человека. Можно ли сомневаться, что это был Тома Рок? Ему-то не стоило затыкать рот, завязывать глаза, спутывать его по рукам и ногам. Он, вероятно, был схвачен еще в состоянии прострации, не способный сопротивляться, не в силах даже понять, что он стал жертвой нападения. Доказательством того, что я не ошибся, служит характерный запах эфира, который я почувствовал, несмотря на повязку. Ведь вчера, перед уходом, доктор дал больному несколько капель эфира и, — я отлично помню, — когда Рок метался в припадке, немного этой быстро испаряющейся жидкости пролилось ему на платье. Значит, нет ничего удивительного, что запах сохранился, и я ощутил его. Да… в шлюпке, рядом со мной лежал Тома Рок. А вернись я во флигель на несколько минут позже, я бы уже не нашел там больного…
Меня мучает мысль… почему это графу д'Артигасу пришла злополучная фантазия посетить Хелтфул-Хаус? Если бы мой пациент не встретился с ним, ничего бы не случилось. Разговор об изобретении и довел Рока до этого на редкость тяжелого припадка. Главная вина лежит на директоре, который не внял моим предостережениям. Если б он послушался меня, к больному не пришлось бы вызывать врача, я бы запер дверь во флигель и покушение бы сорвалось…
О том, какую выгоду может принести похищение Тома Рока частному лицу или одному из государств Старого Света, не стоит и говорить. На этот счет, мне кажется, я могу быть совершенно спокоен. Никому не удастся добиться того, чего я не мог добиться за эти полтора года. На той стадии умственного расстройства, на какой находится мой соотечественник, всякая попытка выведать его секрет обречена на неудачу. В самом деле, его состояние с каждым днем ухудшается, безумие прогрессирует, скоро будут поражены даже те области мозга, которые до сих пор оставались нетронутыми.
Впрочем, сейчас речь идет не о Роке, а обо мне самом; вот что со мной произошло дальше.
Качнувшись несколько раз с боку на бок, лодка пошла на веслах. Переезд длился не более минуты. Затем я почувствовал легкий толчок. Очевидно, стукнувшись носом о корпус судна, шлюпка стала с ним рядом. После этого послышался шум и движение. Кто-то ходил, разговаривал, отдавал команду. Я не мог разобрать слов сквозь плотную повязку, но смутно слышал гул голосов, длившийся минут пять-шесть.
Прежде всего мне пришла в голову мысль, что меня перенесут со шлюпки на борт корабля и запрут в глубине трюма до тех пор, пока корабль не выйдет в открытое море. Разумеется, пока судно плывет в водах лагуны Памлико, ни Тома Рока, ни его смотрителя не могут выпустить на палубу.
И в самом деле, меня, все еще связанного, схватили за нога и за плечи. Как ни странно, судя по ощущению, меня не подымают через борт на палубу, но напротив, опускают вниз. Уж не хотят ли бросить меня в море, утопить, чтобы избавиться от неугодного свидетеля?.. На миг меня пронзила эта мысль, и я содрогнулся с головы до ног. Невольно я глубоко вздохнул, вобрав в легкие побольше воздуха, которого мне скоро не будет хватать…
Но нет! Меня бережно опустили на пол, показавшийся мне холодным, как металл. Затем положили навзничь и, к моему величайшему удивлению, развязали стягивавшие меня веревки. Шум шагов вокруг меня стих. Через минуту я услышал стук захлопнувшейся двери.
Где же я? где? и есть ли тут еще кто-нибудь? Я срываю повязку с глаз и вытаскиваю кляп изо рта…
Вокруг темнота, полная темнота. Ни щелочки, ни малейшего проблеска света, как бывает даже в наглухо запертых комнатах.
Я зову… кричу долго и настойчиво… Никакого ответа. Голос мой звучит глухо, словно теряется в звуконепроницаемой среде.
Кроме того, мои легкие вдыхают горячий, тяжелый, душный воздух, мне скоро станет трудно, невозможно дышать, если в помещение не откроют доступ свежему воздуху.
Тогда я протягиваю руки и стараюсь определить на ощупь, где я нахожусь.
Я заперт в каком-то чулане величиной не больше трех-четырех кубических метров, обитом листовым железом. Проводя рукой по стенам, я определяю, что они скреплены заклепками, как водонепроницаемые переборки на кораблях.
Ища выхода, я нащупываю на одной из стен что-то вроде дверной рамы, петли которой выдаются на несколько сантиметров. Дверь отворяется, должно быть, вовнутрь, и, вероятно, меня внесли в это тесное помещение именно через нее.
Приложив ухо к двери, я ничего не слышу. Полный мрак и мертвая тишина, странная тишина, нарушаемая лишь гулом металлического пола, когда я по нему ступаю. Не доносится никаких привычных на море звуков, ни журчания воды вдоль корпуса корабля, ни плеска волн, струящихся за кормой. Не чувствуется даже легкого покачивания, хотя в устье Ньюса прилив всегда вызывает заметное волнение.
Но почему в сущности я решил, что это тесное помещение находится на корабле? Правда, меня доставили сюда на лодке, и переезд длился не более минуты, однако действительно ли я плыву сейчас по водам Ньюса? В самом деле, разве не могла шлюпка, вместо того чтобы отвезти меня на судно, ожидавшее ее на реке у подошвы холма Хелтфул-Хауса, пристать к берегу в другом месте? В таком случае меня, может быть, высадили на сушу и заперли в каком-нибудь подземелье? Это объяснило бы полную неподвижность моей темницы. С другой стороны, откуда здесь эти металлические переборки, скрепленные заклепками, откуда легкий запах соленой воды, своеобразный запах, присущий всем морским судам, в природе которого я не могу ошибиться?..
Со времени моего заточения прошло, как мне кажется, часа четыре. Значит, сейчас должно быть около полуночи. Неужели я останусь здесь до утра? Хорошо, что я пообедал в шесть часов, как это принято в Хелтфул-Хаусе. Голода я не чувствую, но меня сильно клонит ко сну. Надеюсь, однако, у меня хватит силы воли не заснуть… Я не поддамся сну… Надо отвлечься каким-нибудь внешним впечатлением! Но чем же? Ни один звук, ни один луч света не проникает в этот железный гроб… Терпение! Может быть, мое ухо уловит хоть какой-нибудь шум, пусть еле слышный. Я напряженно прислушиваюсь, я весь обращаюсь в слух. Затем стараюсь поймать хоть какое-нибудь движение, колебание, покачиванье — я должен его ощутить, если только я не на твердой земле. Допустим, что судно еще стоит на якоре, должно же оно отплыть… или… иначе я не могу понять, зачем же нас похитили. Тома Рока и меня?..
Наконец… нет это не ошибка… Я чувствую легкую бортовую качку и убеждаюсь, что я не на суше… еле заметное колебание без толчков и перебоев. Скорее скольжение по водной поверхности.
Будем рассуждать хладнокровно. Я нахожусь на борту какого-то корабля, парусника или парохода, который стоял на якоре в устье Ньюса, ожидая исхода дерзкого нападения. Меня перевезли сюда на шлюпке; однако, повторяю, у меня не было ощущения, будто меня подняли через борт на палубу. Может быть, меня внесли через боковой люк в корпусе корабля? Не все ли равно в конце концов! Спустили меня в трюм или нет, — во всяком случае я на судне, которое покачивается на волнах.
Вероятно, мне скоро вернут свободу и Тома Року тоже, если его упрятали так же старательно, как и меня. Под свободой я разумею возможность выходить ка палубу, когда мне вздумается. Однако это произойдет не раньше, чем через несколько часов, так как нас не выпустят наружу, пока судно не выйдет в открытое море. Если это парусник, ему придется ждать бриза, попутного бриза, дующего с суши ранним утром, когда оживают все парусники в заливе Памлико. Правда, если это паровое судно…
Нет! На борту парохода я неизбежно почувствовал бы запах угля, смазочного масла, дым из кочегарки. И затем я ощущал бы работу винта, вращение лопастей, сотрясение машины, толчки поршней…
Так или иначе, самое лучшее — запастись терпением. Ведь только завтра меня выпустят из этой дыры. К тому же, если мне и не вернут свободы, то хоть принесут поесть! Право, непохоже на то, что меня решили уморить голодом. Тогда уж гораздо проще было бы утопить меня в реке, чем переносить на корабль. Да и чем я опасен для них в открытом океане? Моих криков о помощи никто не услышит. Мои протесты будут бесполезны, мои упреки и обвинения — еще бесполезнее!
И потом, зачем я мог понадобиться этим преступникам? Для них я просто Гэйдон, больничный служитель — ничтожество. Им надо было похитить из Хелтфул-Хауса именно Тома Рока. А меня… меня прихватили впридачу просто потому, что в эту минуту я входил во флигель…
Во всяком случае, что бы ни случилось, кто бы ни были виновники этого темного дела, куда бы они меня ни везли, я твердо решил одно: по-прежнему играть роль служителя. Никто, решительно никто, не должен подозревать, что под личиной Гэйдона скрывается инженер Симон Харт. Это сулит два преимущества: во-первых, беднягу сторожа никто не станет остерегаться, а во-вторых, так будет легче раскрыть этот тайный заговор и расстроить планы преступников, если мне удастся спастись.
Но что за мысли! Прежде чем бежать, надо сначала прибыть на место назначения. О побеге я успею еще подумать потом, когда представится подходящий случай. До тех пор самое главное, чтобы никто не знал, кто я такой, и клянусь, никто этого не узнает.
Вот теперь уж нет никаких сомнений — мы отплываем! Итак, первое мое предположение было правильным. Однако если корабль, на котором мы плывем, не пароход, то это и не парусное судно. Его несомненно приводит в движение какой-то мощный механизм. Правда, я не слышу характерного стука паровой машины, заставляющей работать колеса или гребной винт, должен признать также, что судно не сотрясается от толчков поршней в цилиндрах. Скорее это непрерывное равномерное вращательное движение, которое производит двигатель неизвестной системы. Ошибиться невозможно: судно обладает особым двигателем. Но каким?
Не работает ли здесь одна из появившихся в последнее время турбин, которые, действуя внутри подводной трубы, призваны вскоре заменить гребной винт, так как лучше преодолевают сопротивление воды и сообщают большую скорость судну?
Через несколько часов я получу представление об этом новом способе судоходства и о непонятном, таинственном двигателе.
Не менее удивительно и то, что здесь совершенно не ощущается ни бортовая, ни килевая качка. Залив Памлико обычно не бывает таким спокойным. Достаточно одних приливов и отливов, чтобы вызвать постоянное волнение на его поверхности.
Правда, в эти часы мог наступить штиль, — ведь береговой бриз, помнится, стих с наступлением вечера. Нет! Все равно это кажется мне необъяснимым, так как на любом судне, приводимом в действие двигателем, независимо от скорости движения, всегда ощущается легкое дрожание корпуса, а я этого совершенно не чувствую.
Все эти мысли неотступно преследуют меня. Несмотря на неодолимое желание заснуть, несмотря на гнетущее оцепенение, охватившее меня в этом спертом воздухе, я твердо решил не поддаваться сну. Я буду бодрствовать до утра, хотя бы утро настало для меня не раньше, чем в мою камеру проникнет дневной свет. Мне мало отворенной двери, я буду ждать пока меня освободят из этой дыры и выведут на палубу…
Я сажусь на пол в углу и прислоняюсь к стене, — ведь здесь нет даже скамьи. Но почувствовав, что веки слипаются и меня одолевает дремота, — тут же вскакиваю на ноги. В ярости начинаю бить в стену кулаками, звать на помощь… Напрасно я расшибаю руки о стальные заклепки обшивки: на мои крики никто не приходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25