Все это здорово замешано на нехилой доле здорового флегматизма и всегда разило наповал экс-жену непредсказуемостью развития событий. Ее очередная крылатая фраза: «Чернов, ты такой разный!» – произносилась частенько с полярными эмоциями – от крайнего раздражения до крайнего же удовлетворения.
Размышляя обо всем этом, Чернов постепенно продвигался к намеченной цели. Гора оказалась обманщицей, как и все они, и отдалась Чернову с легкостью. Он без труда миновал лесочек и добрался до пещеры. Никакого альпинизма. Легкая прогулка.
Вход в пещеру был неожиданно большим – в три человеческих роста. Едва преступив границу света и полумрака, Чернов почувствовал сырой холодок и легкий прилив адреналина. С удовольствием вспомнились ощущения Чернова-мальчика, с друзьями или без оных исследующего очередной канализационный коллектор, заброшенный туннель метро или подвал старого дома, предназначенного под снос.
Пещера была глубокой, извилистой и холодной. Пройдя несколько десятков метров и оказавшись в полной темноте, Чернов укорил себя за непредусмотрительность – надо было взять факел, да и мел не помешал бы. Заблудишься, погибнешь, канешь – так и останется Вефиль в горной долине с дорогой, ведущей в никуда и ведущей в это «никуда» без Бегуна. А все из-за недостаточной спелеологической подготовки. Придется возвращаться.
Ступая по сырому каменному полу и громко ухая (испытывая терпение пещерного эха), Чернов дошел до выхода. Шаря взглядом по стенам и полу, чтобы получше запомнить «интерьер», он вдруг увидел нечто, что заставило его замереть и глупо вылупиться, гадая: а не привиделось ли? Присел. Взял в руки. Не привиделось. Все реально. Чернов держал в руке спичку. Обыкновенную спичку, несгоревшую, с зеленой головкой и обгрызенным кончиком. Будто кто-то ковырялся ею в зубах, потом пожевал и выплюнул. Отмахнувшись от первого удивления, Чернов напрягся и вспомнил, что в его пространстве спички изобрели только в девятнадцатом веке его времени, а такое циничное отношение к ним, как ковыряние в зубах – это точно особенность – если вольно очертить период, – с конца девятнадцатого века до самого начала двадцать первого. Дальше Чернов в своем ПВ просто не успел пожить. Так где же он сейчас? Или, вернее, когда? Да где бы ни был, спичка – это люди, а люди – это возможность найти Зрячего. А оная возможность вполне реально родит следом другую: возможность сменить климат, черт бы его побрал!..
Чернов аккуратно, как великую ценность, положил в карман рибоковских штанов предмет, к которому он бы ни в кисть не прикоснулся в своем времени (СПИД, гепатит, грибок…), и огляделся но сторонам в надежде выявить еще какие-нибудь признаки человеческого присутствия. Но теперь – без спички – пещера стала окончательно первобытной, девственной и никем не тронутой.
Ладно. Надо идти, солнце садится. По пути в Вефиль Чернов прокручивал в голове разные варианты попадания спички в пещеру – один противоречивее другого. И это здесь, где, кроме него и кучки испуганных вефильцев, нет ни одной живой души! Даже следов этих душ на дороге нет! Хотя, может, это и не так, может, завтра разведчики принесут вести о том, что всюду жизнь и кругом люди? Может, рядом есть какой-нибудь город типа Панкарбо (если не мечтать о Джексонвилле)? И в нем развитая спичечно-мебельная индустрия? Молния-мысль услужливо извлекла из глубин памяти название города: Калуга. В мире Чернова именно этот город был спичечным гигантом. Кажется, даже фабрика так называлась – «Гигант»….
Дойдя до Вефиля, Чернов сразу же зашел в первый попавшийся дом, как ему всегда предлагал Кармель. И впрямь его визиту не удивились, а с радостью были готовы предложить помощь. Но Чернов спросил только об одном:
– Покажите мне, как вы добываете огонь.
Хозяева, немолодые муж и жена, переглянулись, муж достал два бруска и, чиркнув одним о другой, родил пучок ярких искр.
– Спасибо, – сказал обескураженный Чернов и вышел. Дурак! Что ты ожидал? Что хозяин вынет спички «Гигант» с зеленой головкой? Глупость…
Так. Стоп. Самобичеванием ты, Чернов, всегда успеешь заняться. Сейчас надо подумать о… О чем? О том, что ты со своим Вефилем попал в родное время? В двадцать первый век, самое его начало? Куда-нибудь… ну, на тот же Кавказ, к примеру. Или на Тибет. Там хватает мест, где нечасто ступает нога человека, но там нет спичек фабрики «Гигант»… Но вдруг да забросили тебя, Чернов, в родное ПВ? И что же тогда? Как поступить? Попытаться отправиться домой, в Сокольники, бросив древний Вефиль, ассимилироваться в пространстве-времени самостоятельно?.. Да чушь это, Чернов, нет здесь твоего Тибета, твоей Калуги, твоих Сокольников, а коли и есть места с такими именами, то скорее всего они не слишком похожи на те, что ты знаешь сам или «проходил» в школе. Не твое это время, не твое пространство. Да и было бы твоим, смог бы бросить людей, верящих в тебя?.. Не смог бы, не обольщайся… А что касается похожести на дом, на родной мир, то мало ли где еще спички с зелеными головками водятся? Да и по логике, если она вообще во всей этой катавасии присутствует, уж коли и возвращать Чернова домой, то туда, откуда взяли, на Сокольнический вал, в Москву, а не в какие-то глухие горы, головой в снег, понимаешь, нырять. Ох, как хочется верить, что логика все-таки хоть вполглаза, но контролирует события, в которых Чернов уже запутался. Но фиг-то! Логика в действиях Высшего Логика намеренно алогична, как ни парадоксально сие звучит. Все эти подорожные (точнее, попутные…) ПВ как один страдают отсутствием всякой человеческой логики: испанские монголы, виртуальные потребители… Эдак и фабрика «Гигант» на вершине Монблана или Эльбруса окажется виртуальной – в смысле отвечающей специально созданным условиям.
Завершив сеанс самоуспокоения, Чернов побрел к Кармелю. Захотелось спать, да и усталость дня давала о себе знать. Но чертова мыслишка не отпускала – а вдруг это дом? Ну вдруг? Может, тогда просто отлучиться ненадолго, сгонять в Москву, как – не важно, правдами, неправдами, все равно. Собраться с мыслями, экипироваться наконец по-человечески и вернуться. Подождет Вефиль, никуда не денется без Чернова в прямом смысле…
– Кармель, как ты думаешь, где мы сейчас?
Хранитель, дремавший на кушетке возле очага, открыл глаза, помолчал, произнес:
– В Пути.
– Я понимаю, что в Пути. Но сейчас-то мы где? Как остановка называется?
– Мы в Пути, Бегун, – повторил Кармель.
– …А с платформы говорят: «Это город Ленинград», – пробормотал Чернов, поняв, что добиться от Кармеля толкового ответа будет невозможно.
Как нормальный служитель культа, он не имеет морального права говорить «не знаю», потому и отделывается туманными формулировками. Работа у него такая. А может, и знает, да не имеет права говорить о том Бегуну. Может, есть для него в Книге инструкция. Специально, чтобы Бегун не свинтил с половины маршрута…
– Что, Бегун? – Кармель не читал Маршака в подлиннике, а потому не понял, что произнес Чернов.
– Ничего.
Он уселся на скрипнувшую табуретку, принялся стягивать с ног кроссовки. Запах, однако… Надо повесить снаружи, пусть проветрятся.
– Кармель, можно я на время возьму твои сапоги?
– На одно только время? – удивленно спросил Кармель. – Бери на сколько хочешь, у меня две пары, носи на здоровье сколько угодно времен.
Чернов улыбнулся:
– Спасибо.
На время – для Кармеля значит на один час. Действительно, немного несуразно звучит просьба взять сапоги на час. Шаркая просторными кожаными ботами, Чернов вышел из дома во дворик с кипарисом и стал искать, куда бы повесить свои бывшие белыми рибоки, да так, чтобы их не унесло в горы, если придет ветер.
Внезапно белая стена дома окрасилась красным, будто рядом вспыхнул и погас костер, а через пару секунд до слуха донесся громовой раскат. Чернов резко обернулся, а взгляд его моментально зафиксировался на темном склоне одной из гор. Зрелище длилось ровно полсекунды, но он понял, что это. В темноте уже затухал характерный огненный гриб, а горное эхо продолжало смаковать звук, который был вовсе не громом… Это был взрыв.
Слишком часто Главный Режиссер или Супер-Пиротехник прибегает в своих ПВ-мизансценах к световым и шумовым эффектам. Там Огонь Небесный, здесь Огонь Небесный…
Из домов повыходили люди, удивленно спрашивали друг друга: а что это? а где это? – вертели по сторонам головами, уважительно-вопросительно косились на Бегуна, тоже вышедшего на улицу из дворика дома Кармеля. Но у Чернова в голове сейчас было слишком много мыслей, чтобы вступать с горожанами в разговор, да еще и пытаться объяснять очередное необъяснимое. Слишком сложно, да и несвоевременно. Завтра… Он уже точно знал, куда он пойдет завтра. Прямо с утра. Туда, на гору. Где был взрыв. Может быть, там он найдет ответ на загадку про спичку с обгрызенным концом. А сейчас – спать. Утро вечера мудренее – поговорка одинаково справедливая для любого ПВ.
Глава одиннадцатая.
ГОРА
Утром, едва рассвело, Чернов помчался в горы – туда, где вечером громыхнул взрыв. Он боялся, что не сориентируется и потеряет место взрыва – дело-то было в темноте, но утром обнаружилась хорошо различимая примета: ударной волной раскидало несколько деревьев, и теперь на зеленой шевелюре горы возникла небольшая залысинка. Лишай. На нее-то (или на него) и был взят курс.
В голове Чернова жил сумбур. Всю ночь спалось плохо, думалось о том, куда он теперь попал, что за ПВ такое – спички валяются где ни попадя, взрывы громыхают, как в каком-нибудь голливудском блокбастере… Дума о доме (аллитерация случайна) старательно отметалась, хотя и лезла настырно во все мысленные щелки, возникала то тут, то там, посреди и поперек какой-нибудь светлой и конструктивной версии… Хотя какая на фиг конструктивность, какой свет? Мрак сплошной непроходимый, догадки и домыслы! И нет больше ничего в твоем, Чернов, мозгу. Хотя нет, имеется еще эмоция одна, даже не эмоция, а небольшая такая эмоцийка – испуг называется. Прозрачный, легкий, дымчатый испуг-испужонок а-ля «ё-мое! что ж я сделал-то?». Вернее: «Куда вляпался?» Конечно, можно Чернова упрекнуть в том, что все эти эмоции или эмоцийки его весьма однообразны, а точнее – просто одинаковы, поскольку основаны на первобытном чувстве страха, но кто б на его месте оказался ничего не страшащимся героем русских былин? То-то и оно, что перевелись герои былин, вымерли… Странно, но в том, доисторическом, средневековом мире, в том ПВ, где остался город Панкарбо, Чернов чувствовал себя морально уютнее, спокойнее…
Может, потому что там было теплее? Шутка.
Ан нет, не шутка! Чернов мысленно стряхнул с себя глупое наваждение: именно так, там было теплее. А сейчас холодно, морозно даже, по-утреннему морозно, как в Москве, когда из дому выбегал. А когда выбегал-то? Вчера? Три дня назад? Век? Век – это более похоже на правду. Да еще и недосып этот постоянный, чтоб его… Но – стоп. Все эти мысли – лишь суета и томление духа. Фигня. Надо бежать – согреешься. Глядишь – жизнь и наладится.
И Чернов бежал. По камням, местами присыпанным снегом, по трескучему ледку, кое-где затянувшему каменистую почву, добежал до подножия горы, рванул вверх, резко, без пауз. Тяжеловато, конечно, без разминки, да еще и воздух разрежен, но Чернову сейчас нужна была нагрузка, иначе погрязнет, он чувствовал, погрязнет в самокопании и мыслеблудии, расслабится, сядет этакой Аленушкой на камушек и… Что «и»? Простатит себе заработает, вот что! А ну бегом марш в гору! Отставить думать!
Так точно!
Бег в гору под аккомпанемент осыпающихся камней и трещащих под ногами веток, под крик неизвестной Чернову птицы и под собственное дыхание действительно разогнал всевозможные тяжкие думы и заставил сосредоточиться на собственно процессе. Не то чтобы он, процесс этот, Чернову нравился, напротив даже, раздражал слегка своей неровностью, как в прямом, так и в переносном смысле, но добраться до места вчерашнего бабаха хотелось очень сильно.
Сегодня, после пробуждения, за легким завтраком Чернов имел короткий разговор с Кармелем:
– Побежишь туда?
– Побегу.
– Будь осторожен.
– Буду.
– Туда ушел один из наших людей…
– И что?
– Будь осторожен, – назойливо повторил.
Да буду, буду, раздраженно подумал Чернов. Он вообще но утрам частенько бывал раздражен… А Кармель и по утрам, и по вечерам, и среди дня бывал зануден.
Теперь Чернов бежал и изо всех сил старался «быть осторожным», как советовал Хранитель. Утреннее раздражение ушло, его сменила уверенность – даже знание уже! – в том, что Кармель ничего не говорит просто так. Если велено быть осторожным, то, значит, надо таким быть. В конце концов, он теперь не только самому себе принадлежит, но еще и целому городу, пусть и маленькому. Он, Чернов, можно сказать, их собственность, и они имеют право его охранять. Словом ли простым, Силой ли своей волшебной – не важно… Однако легко приказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Размышляя обо всем этом, Чернов постепенно продвигался к намеченной цели. Гора оказалась обманщицей, как и все они, и отдалась Чернову с легкостью. Он без труда миновал лесочек и добрался до пещеры. Никакого альпинизма. Легкая прогулка.
Вход в пещеру был неожиданно большим – в три человеческих роста. Едва преступив границу света и полумрака, Чернов почувствовал сырой холодок и легкий прилив адреналина. С удовольствием вспомнились ощущения Чернова-мальчика, с друзьями или без оных исследующего очередной канализационный коллектор, заброшенный туннель метро или подвал старого дома, предназначенного под снос.
Пещера была глубокой, извилистой и холодной. Пройдя несколько десятков метров и оказавшись в полной темноте, Чернов укорил себя за непредусмотрительность – надо было взять факел, да и мел не помешал бы. Заблудишься, погибнешь, канешь – так и останется Вефиль в горной долине с дорогой, ведущей в никуда и ведущей в это «никуда» без Бегуна. А все из-за недостаточной спелеологической подготовки. Придется возвращаться.
Ступая по сырому каменному полу и громко ухая (испытывая терпение пещерного эха), Чернов дошел до выхода. Шаря взглядом по стенам и полу, чтобы получше запомнить «интерьер», он вдруг увидел нечто, что заставило его замереть и глупо вылупиться, гадая: а не привиделось ли? Присел. Взял в руки. Не привиделось. Все реально. Чернов держал в руке спичку. Обыкновенную спичку, несгоревшую, с зеленой головкой и обгрызенным кончиком. Будто кто-то ковырялся ею в зубах, потом пожевал и выплюнул. Отмахнувшись от первого удивления, Чернов напрягся и вспомнил, что в его пространстве спички изобрели только в девятнадцатом веке его времени, а такое циничное отношение к ним, как ковыряние в зубах – это точно особенность – если вольно очертить период, – с конца девятнадцатого века до самого начала двадцать первого. Дальше Чернов в своем ПВ просто не успел пожить. Так где же он сейчас? Или, вернее, когда? Да где бы ни был, спичка – это люди, а люди – это возможность найти Зрячего. А оная возможность вполне реально родит следом другую: возможность сменить климат, черт бы его побрал!..
Чернов аккуратно, как великую ценность, положил в карман рибоковских штанов предмет, к которому он бы ни в кисть не прикоснулся в своем времени (СПИД, гепатит, грибок…), и огляделся но сторонам в надежде выявить еще какие-нибудь признаки человеческого присутствия. Но теперь – без спички – пещера стала окончательно первобытной, девственной и никем не тронутой.
Ладно. Надо идти, солнце садится. По пути в Вефиль Чернов прокручивал в голове разные варианты попадания спички в пещеру – один противоречивее другого. И это здесь, где, кроме него и кучки испуганных вефильцев, нет ни одной живой души! Даже следов этих душ на дороге нет! Хотя, может, это и не так, может, завтра разведчики принесут вести о том, что всюду жизнь и кругом люди? Может, рядом есть какой-нибудь город типа Панкарбо (если не мечтать о Джексонвилле)? И в нем развитая спичечно-мебельная индустрия? Молния-мысль услужливо извлекла из глубин памяти название города: Калуга. В мире Чернова именно этот город был спичечным гигантом. Кажется, даже фабрика так называлась – «Гигант»….
Дойдя до Вефиля, Чернов сразу же зашел в первый попавшийся дом, как ему всегда предлагал Кармель. И впрямь его визиту не удивились, а с радостью были готовы предложить помощь. Но Чернов спросил только об одном:
– Покажите мне, как вы добываете огонь.
Хозяева, немолодые муж и жена, переглянулись, муж достал два бруска и, чиркнув одним о другой, родил пучок ярких искр.
– Спасибо, – сказал обескураженный Чернов и вышел. Дурак! Что ты ожидал? Что хозяин вынет спички «Гигант» с зеленой головкой? Глупость…
Так. Стоп. Самобичеванием ты, Чернов, всегда успеешь заняться. Сейчас надо подумать о… О чем? О том, что ты со своим Вефилем попал в родное время? В двадцать первый век, самое его начало? Куда-нибудь… ну, на тот же Кавказ, к примеру. Или на Тибет. Там хватает мест, где нечасто ступает нога человека, но там нет спичек фабрики «Гигант»… Но вдруг да забросили тебя, Чернов, в родное ПВ? И что же тогда? Как поступить? Попытаться отправиться домой, в Сокольники, бросив древний Вефиль, ассимилироваться в пространстве-времени самостоятельно?.. Да чушь это, Чернов, нет здесь твоего Тибета, твоей Калуги, твоих Сокольников, а коли и есть места с такими именами, то скорее всего они не слишком похожи на те, что ты знаешь сам или «проходил» в школе. Не твое это время, не твое пространство. Да и было бы твоим, смог бы бросить людей, верящих в тебя?.. Не смог бы, не обольщайся… А что касается похожести на дом, на родной мир, то мало ли где еще спички с зелеными головками водятся? Да и по логике, если она вообще во всей этой катавасии присутствует, уж коли и возвращать Чернова домой, то туда, откуда взяли, на Сокольнический вал, в Москву, а не в какие-то глухие горы, головой в снег, понимаешь, нырять. Ох, как хочется верить, что логика все-таки хоть вполглаза, но контролирует события, в которых Чернов уже запутался. Но фиг-то! Логика в действиях Высшего Логика намеренно алогична, как ни парадоксально сие звучит. Все эти подорожные (точнее, попутные…) ПВ как один страдают отсутствием всякой человеческой логики: испанские монголы, виртуальные потребители… Эдак и фабрика «Гигант» на вершине Монблана или Эльбруса окажется виртуальной – в смысле отвечающей специально созданным условиям.
Завершив сеанс самоуспокоения, Чернов побрел к Кармелю. Захотелось спать, да и усталость дня давала о себе знать. Но чертова мыслишка не отпускала – а вдруг это дом? Ну вдруг? Может, тогда просто отлучиться ненадолго, сгонять в Москву, как – не важно, правдами, неправдами, все равно. Собраться с мыслями, экипироваться наконец по-человечески и вернуться. Подождет Вефиль, никуда не денется без Чернова в прямом смысле…
– Кармель, как ты думаешь, где мы сейчас?
Хранитель, дремавший на кушетке возле очага, открыл глаза, помолчал, произнес:
– В Пути.
– Я понимаю, что в Пути. Но сейчас-то мы где? Как остановка называется?
– Мы в Пути, Бегун, – повторил Кармель.
– …А с платформы говорят: «Это город Ленинград», – пробормотал Чернов, поняв, что добиться от Кармеля толкового ответа будет невозможно.
Как нормальный служитель культа, он не имеет морального права говорить «не знаю», потому и отделывается туманными формулировками. Работа у него такая. А может, и знает, да не имеет права говорить о том Бегуну. Может, есть для него в Книге инструкция. Специально, чтобы Бегун не свинтил с половины маршрута…
– Что, Бегун? – Кармель не читал Маршака в подлиннике, а потому не понял, что произнес Чернов.
– Ничего.
Он уселся на скрипнувшую табуретку, принялся стягивать с ног кроссовки. Запах, однако… Надо повесить снаружи, пусть проветрятся.
– Кармель, можно я на время возьму твои сапоги?
– На одно только время? – удивленно спросил Кармель. – Бери на сколько хочешь, у меня две пары, носи на здоровье сколько угодно времен.
Чернов улыбнулся:
– Спасибо.
На время – для Кармеля значит на один час. Действительно, немного несуразно звучит просьба взять сапоги на час. Шаркая просторными кожаными ботами, Чернов вышел из дома во дворик с кипарисом и стал искать, куда бы повесить свои бывшие белыми рибоки, да так, чтобы их не унесло в горы, если придет ветер.
Внезапно белая стена дома окрасилась красным, будто рядом вспыхнул и погас костер, а через пару секунд до слуха донесся громовой раскат. Чернов резко обернулся, а взгляд его моментально зафиксировался на темном склоне одной из гор. Зрелище длилось ровно полсекунды, но он понял, что это. В темноте уже затухал характерный огненный гриб, а горное эхо продолжало смаковать звук, который был вовсе не громом… Это был взрыв.
Слишком часто Главный Режиссер или Супер-Пиротехник прибегает в своих ПВ-мизансценах к световым и шумовым эффектам. Там Огонь Небесный, здесь Огонь Небесный…
Из домов повыходили люди, удивленно спрашивали друг друга: а что это? а где это? – вертели по сторонам головами, уважительно-вопросительно косились на Бегуна, тоже вышедшего на улицу из дворика дома Кармеля. Но у Чернова в голове сейчас было слишком много мыслей, чтобы вступать с горожанами в разговор, да еще и пытаться объяснять очередное необъяснимое. Слишком сложно, да и несвоевременно. Завтра… Он уже точно знал, куда он пойдет завтра. Прямо с утра. Туда, на гору. Где был взрыв. Может быть, там он найдет ответ на загадку про спичку с обгрызенным концом. А сейчас – спать. Утро вечера мудренее – поговорка одинаково справедливая для любого ПВ.
Глава одиннадцатая.
ГОРА
Утром, едва рассвело, Чернов помчался в горы – туда, где вечером громыхнул взрыв. Он боялся, что не сориентируется и потеряет место взрыва – дело-то было в темноте, но утром обнаружилась хорошо различимая примета: ударной волной раскидало несколько деревьев, и теперь на зеленой шевелюре горы возникла небольшая залысинка. Лишай. На нее-то (или на него) и был взят курс.
В голове Чернова жил сумбур. Всю ночь спалось плохо, думалось о том, куда он теперь попал, что за ПВ такое – спички валяются где ни попадя, взрывы громыхают, как в каком-нибудь голливудском блокбастере… Дума о доме (аллитерация случайна) старательно отметалась, хотя и лезла настырно во все мысленные щелки, возникала то тут, то там, посреди и поперек какой-нибудь светлой и конструктивной версии… Хотя какая на фиг конструктивность, какой свет? Мрак сплошной непроходимый, догадки и домыслы! И нет больше ничего в твоем, Чернов, мозгу. Хотя нет, имеется еще эмоция одна, даже не эмоция, а небольшая такая эмоцийка – испуг называется. Прозрачный, легкий, дымчатый испуг-испужонок а-ля «ё-мое! что ж я сделал-то?». Вернее: «Куда вляпался?» Конечно, можно Чернова упрекнуть в том, что все эти эмоции или эмоцийки его весьма однообразны, а точнее – просто одинаковы, поскольку основаны на первобытном чувстве страха, но кто б на его месте оказался ничего не страшащимся героем русских былин? То-то и оно, что перевелись герои былин, вымерли… Странно, но в том, доисторическом, средневековом мире, в том ПВ, где остался город Панкарбо, Чернов чувствовал себя морально уютнее, спокойнее…
Может, потому что там было теплее? Шутка.
Ан нет, не шутка! Чернов мысленно стряхнул с себя глупое наваждение: именно так, там было теплее. А сейчас холодно, морозно даже, по-утреннему морозно, как в Москве, когда из дому выбегал. А когда выбегал-то? Вчера? Три дня назад? Век? Век – это более похоже на правду. Да еще и недосып этот постоянный, чтоб его… Но – стоп. Все эти мысли – лишь суета и томление духа. Фигня. Надо бежать – согреешься. Глядишь – жизнь и наладится.
И Чернов бежал. По камням, местами присыпанным снегом, по трескучему ледку, кое-где затянувшему каменистую почву, добежал до подножия горы, рванул вверх, резко, без пауз. Тяжеловато, конечно, без разминки, да еще и воздух разрежен, но Чернову сейчас нужна была нагрузка, иначе погрязнет, он чувствовал, погрязнет в самокопании и мыслеблудии, расслабится, сядет этакой Аленушкой на камушек и… Что «и»? Простатит себе заработает, вот что! А ну бегом марш в гору! Отставить думать!
Так точно!
Бег в гору под аккомпанемент осыпающихся камней и трещащих под ногами веток, под крик неизвестной Чернову птицы и под собственное дыхание действительно разогнал всевозможные тяжкие думы и заставил сосредоточиться на собственно процессе. Не то чтобы он, процесс этот, Чернову нравился, напротив даже, раздражал слегка своей неровностью, как в прямом, так и в переносном смысле, но добраться до места вчерашнего бабаха хотелось очень сильно.
Сегодня, после пробуждения, за легким завтраком Чернов имел короткий разговор с Кармелем:
– Побежишь туда?
– Побегу.
– Будь осторожен.
– Буду.
– Туда ушел один из наших людей…
– И что?
– Будь осторожен, – назойливо повторил.
Да буду, буду, раздраженно подумал Чернов. Он вообще но утрам частенько бывал раздражен… А Кармель и по утрам, и по вечерам, и среди дня бывал зануден.
Теперь Чернов бежал и изо всех сил старался «быть осторожным», как советовал Хранитель. Утреннее раздражение ушло, его сменила уверенность – даже знание уже! – в том, что Кармель ничего не говорит просто так. Если велено быть осторожным, то, значит, надо таким быть. В конце концов, он теперь не только самому себе принадлежит, но еще и целому городу, пусть и маленькому. Он, Чернов, можно сказать, их собственность, и они имеют право его охранять. Словом ли простым, Силой ли своей волшебной – не важно… Однако легко приказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58