Стоило посмотреть, как будут развиваться события…
Пили коньяк, пили чай, у Валерии в холодильнике сухой торт нашелся. Кухонька в квартире тесная, стол крошечный, еле-еле втроем поместились.
– Саша, ты, наверно, голоден? – спросила Валерия.
– Три часа назад я наелся на неделю вперед. И на сутки назад. Ты лучше Наташку покорми.
– Я не хочу, – быстро сказала Наташа. Ее вполне устраивал торт с чаем.
– То есть как это «не хочу»? – спросила Валерия. – Время ужинать…
– Я правда не хочу… – Наташа умоляюще смотрела на мать, зная прекрасно, что послабления не будет.
– Минутку, – сказал Александр Павлович. – Сейчас ваш спор сам собой решится.
Он сходил в комнату и надел пиджак. Потрогал карман: «портсигар» на месте.
– Замерз, – пояснил он, усаживаясь за стол.
– Что с тобой? – В голосе Валерии звучала доселе незнакомая Александру Павловичу нотка заботы. Впрочем, забота эта была круто замешена на железной категоричности Валерии, побороть которую не мог никакой «портсигар»: – Ты не заболел? Ну-ка, дай лоб попробую… – Она быстро протянула руку.
Александр Павлович успел отстраниться.
– Здоров я… Так о чем ты, Наталья?
– Я не хочу ужинать, – повторила Наташа.
– Не хочешь – не надо, – Валерия, казалось, была удивлена странной непонятливостью дочери. – Кто тебя заставляет?
– Никто, – подтвердил Александр Павлович и поднял рюмку. – Наталья, я хочу выпить за твою маму. Ты не против?
– Не против.
– И я не против, – согласилась Валерия. И вдруг встревожилась: – Саша, а как ты поедешь? Ты же за рулем, а тут коньяк… Нет, поставь рюмку, я тебе не разрешаю.
Интересное кино: вчера она почему-то не спрашивала, как поедет Александр Павлович, просто села в машину – и привет. Другое дело, что вчера Александр Павлович ни капли не выпил, но голову давал на отсечение, что Валерия на это не обратила внимания. Все равно ей было: пил – не пил. Лишь бы ехалось…
– Я немножко. Пока уйду – выдохнется…
Потом они играли в скучнейшую игру «Эрудит», которая Наталье почему-то нравилась, да по большей части она и выигрывала. Потом смотрели программу «Время». Потом Валерия почему-то вздумала вымыть Наташе голову: это для девочки было совсем уж странным.
– Я сама могу, – сказала она.
– Сама ты толком не промоешь, – настаивала Валерия.
– Но ведь всегда промывала… – Наташе хотелось, чтобы мама ей помогла, и сопротивлялась она лишь по инерции.
– Не уверена, – резко возразила Валерия, и Александр Павлович подумал, что возражение вполне точно отражает положение дел в семье: вряд ли Валерия когда-нибудь обращала внимание на то, промыла голову Наташа или не промыла. Должна промыть – вот и весь сказ.
Должна…
Александр Павлович не без сожаления отметил, что этот жесткий глагол по-прежнему руководит Валерией, хотя намерения вроде куда как благие…
В ванной комнате они долго орали – в основном Валерия орала: то Наташа не так стоит, то голову не так держит, а Александр Павлович сидел в пиджаке неподалеку от двери в ванную; боялся отпускать Валерию из зоны действия «портсигара». Думал: просто идиллия получилась, история из цикла святочных…
Потом они уложили Наташу спать, и Александр Павлович засобирался домой. Честно говоря, он устал за сегодняшний вечер, устал все время быть в напряжении, «на стреме», да и бессонная ночь давала о себе знать.
Уже в прихожей Валерия быстро прижалась к нему, спрятала лицо на груди, спросила глухо – пиджак ей мешал:
– Может, останешься, а?..
И тут Александр Павлович подумал, что для Валерии вредно находиться слишком близко к «портсигару»: он у нее совсем под носом очутился.
– Ты что? – ошарашенно сказал он. – Наташка ведь…
– Ну и пусть! Это было настолько непохоже на Валерию, что Александр Павлович испугался: а не переборщил ли он?
– Нет, не пусть, – взял за плечи, поцеловал: – До завтра, Лера.
Она крикнула вслед:
– Будь осторожен!
От чего, интересно, она его остерегала?..
…Только сев в машину и опустив стекло, он вспомнил о «портсигаре». Вытащил его, ударил по кнопке – выключил. Приборчик был по-прежнему холодным, будто и не работал вовсе. Александр Павлович закурил – еще бы, весь вечер протерпел! – и блаженно откинулся на сиденье. Можно было подвести кое-какие итоги. Приборчик действовал? Еще как! Что-нибудь он себе доказал? Себе – да. Доказательства налицо. Вон даже Наташа, как считал Александр Павлович, удивлена. Теперь бы суметь эти доказательства самой Валерии предъявить…
Подумал: а ведь с Наташей это он зря. Не надо было экспериментировать при девочке. Десять лет – возраст иллюзий. Завтра она проснется, к маме кинется, а мама-то на вчерашнюю непохожа. На позавчерашнюю она похожа. На позапозавчерашнюю. На всегдашнюю. Прямо хоть включай «портсигар» и оставляй его в квартире навечно – где-нибудь под шкафом или за батареей, пока не сломается. Если в нем есть чему ломаться… Ладно, утром Валерия в институт уйдет, Наташка – в школу, утром им не до сантиментов будет, некогда, а в два десять Александр Павлович подъедет к школе и увезет девочку в цирк. Там тоже будет сказка.
4
Наташа не задержалась: ее пунктуальность не отличалась от маминой. В два десять прозвенел звонок с урока – Александр Павлович услышал его, сидя в машине: на улице тепло, окна в школьном здании открыты, – а через две минуты увидел Наташу, бегущую к нему через двор.
Она уселась в машину, аккуратно хлопнула дверью, с ходу спросила, даже не поздоровавшись:
– Что вчера было с мамой?
– С мамой?.. – Александр Павлович вопрос понял, но не знал, как ответить, и тянул время. – А что вчера было с мамой? По-моему, ничего. Мама как мама.
– Не как мама. Я даже не думала, что она может быть такой… – Наташа поискала слово, – домашней какой-то. А сегодня она проснулась злая-презлая.
– Наверно, не выспалась, – предположил Александр Павлович. – Не бери в голову, Наталья, все пройдет… И в конце концов – здравствуй.
– Ой, простите, здравствуйте, – улыбнулась Наташа.
– Не передумала – в цирк?
– Что вы! Еле дотерпела.
– Ну потерпи еще минут десять. Здесь недалеко.
…Выключенный «портсигар» лежал в кармане. Выходит, Валерия преотлично помнила все, что происходило вчера вечером. Помнила – да, но понимала ли? Не исключено, что понимала, иначе почему бы ей просыпаться «злой-презлой»?.. Кстати, на кого – злой? На Александра Павловича? Вряд ли. Ей и в голову наверняка не пришло, что именно Александр Павлович стал причиной… чего?.. ну, скажем, сдачи позиций, завоеванных ею в смертельных боях за равноправие. На себя она злится, себя она винит. И, не исключено, в том и винит, что необъяснимо и вдруг изменила свое отношение как раз к Александру Павловичу. Сама изменила, про «портсигар» ей неведомо…
А если и вправду сама изменила?
Александру Павловичу лестно было думать именно так. Да и что такое «портсигар», если всерьез разобраться? Фокус, не более…
Он загнал машину на тротуар – вплотную к служебному входу в цирк, под «кирпич». Нарушение, конечно, но милиция смотрит на это сквозь пальцы: квадратный тупичок между бетонным забором рынка и боковой стеной старого циркового здания издавна, хотя и негласно, считался суверенной территорией цирка.
– Приехали.
Провел Наташу через тесную проходную, через пустое полутемное фойе, где по стенам висели цветные плакаты и черно-белые фотографии артистов. Звук шагов по холодному мраморному полу отзывался эхом где-то позади, и казалось, что Наташа и Александр Павлович здесь не одни, что кто-то упорно идет вслед за ними – невидимый, огромный, жутковатый.
– Как в старинном замке, – тихо сказала Наташа.
– «Звук шагов тех, которых нету…» – тоже вполголоса прочитал Александр Павлович. – Страшно?
– Интересно…
Александр Павлович откинул тяжелую и довольно пыльную штору, отделяющую фойе от закулисной части. Пол здесь был уже бетонным, легко гасил звук шагов, и «ощущение замка» исчезло. Да и вообще закулисная часть кольцевого коридора, опоясывающего зрительный зал, выглядела по-деловому буднично: какие-то грубые ящики у стен, толстый рулон серо-зеленого брезента, четыре ярко раскрашенных деревянных сегмента – части круга для роликобежцев, разнокалиберные ажурные стальные тумбы, крытые красным сукном, – для слона, для его стандартно-небогатого набора трюков. Александр Павлович машинально отметил, что и тумб вчера не было, и ящиков стало поболе: потихоньку подъезжает народ, премьера близится… Он хотел скорее пройти мимо: незачем девочку разочаровывать, сказку ведь обещал, а какая сказка – из брезента и облезлых ящиков?
– Куда мы идем? – спросила Наташа.
– Наверх. В мою гардеробную.
– А там что?
– Там – обещанные фокусы.
– А где арена?
– Ты хочешь увидеть манеж?.. Ну конечно же, сейчас…
Александр Павлович подвел ее к занавесу в форганге, подтолкнул легонько: шагай. Она скользнула в щелку между половинок занавеса, они мягко и плотно сомкнулись за ней. Александр Павлович прислонился спиной к холодной стене, закрыл глаза. Ну чем ее удивить? Не поспешил ли он?.. Она не была в цирке с детских щенячьих лет, а за кулисы, в «кухню», и вообще не попадала, а в цирк на первое свидание надо приходить в праздник, когда манеж залит огнями, когда на балкончике «душит» зрителей маршем медная группа оркестра, да и за кулисами куда интереснее: суета, беготня, кто-то разминается – стоит на голове, жонглирует, колесом крутится; а дикие звери не в далеких клетках, а совсем рядом – только руку протяни; хотя кто ее решится протягивать – звери все-таки…
Александр Павлович выглянул из-за занавеса. В манеже подвешивали «вертушку» воздушных гимнастов. Она лежала на красном репетиционном ковре – сверкающая хромом ракета, еще не готовая к полету; провисшие тросы от нее тянулись под купол, где их крепили невидимые снизу артисты. Зато хорошо слышимые.
– Тяни на меня, тяни! – орали под куполом. – Ну куда ты тянешь, болван, крепления не чувствуешь? Щас я тебе руки пообрываю!..
Все это было пока вполне цензурно, но кто даст гарантию, что так и дальше продлится? Цирковой артист – человек, в выражениях несдержанный. Наташу стоило увести от греха подальше… Александр Павлович шагнул было к ней, но кто-то положил ему ладонь на плечо.
– Подожди.
Обернулся: инспектор манежа.
– Привет, Грант. Эта девочка – со мной.
– Я понял, – сказал инспектор, прошел мимо, встал на барьер: – Эй, наверху! А ну потише! Вы не одни здесь… – Он протянул Наташе руку, помог перебраться в манеж. – Смотри: это ракета. Совсем скоро она взлетит надо всем этим, – он обвел рукой пустой и темноватый зрительный зал, ряды кресел с откинутыми сиденьями, крутым амфитеатром уходящие вверх, круглые ложи осветителей с черными зачехленными «пушками» софитов, – она быстро-быстро помчится по кругу, а на трапеции под ней… видишь: вот трапеция, вот она закреплена… на специальных петлях… вот петли, просунь руку, удобно?.. на трапеции и на петлях станут работать гимнасты. Это очень хорошие гимнасты, ты их увидишь, когда придешь на представление. Ты ведь давно не была в цирке, верно?
– Откуда вы знаете? – спросила Наташа.
Она сидела на корточках перед ракетой, и маленькая рука ее крепко держала ременную петлю, свободно пристегнутую к хромированному боку «вертушки».
– Я догадался, – сказал инспектор. Он тоже сидел на корточках рядом с Наташей. – У тебя это на лице написано.
– Не может быть. – Наташа даже петлю отпустила, выпрямилась. – А мама говорит, что я как каменная: никаких эмоций.
– И мамы могут ошибаться, – вздохнул инспектор. – А скорее она просто не умеет читать по лицам. Это оч-чень трудная наука: читать по лицам.
– А где вы учились?
– Читать по лицам? – он усмехнулся. – Здесь, в цирке. Только здесь и можно хорошо научиться этому.
– Значит, и Александр Павлович тоже умеет? – непонятно было: то ли Наташа всерьез верила инспектору, то ли просто приняла шутку и подхватила ее, подыграла старшим – воспитанная девочка.
– Александр Павлович умеет больше: он людей насквозь видит. Так, Саша?
– Почти так. Грант, – согласился Александр Павлович, – вижу, только смутно.
– Не прибедняйся, Саша. Ты же, на крайний случай, поднатужишься и изобретешь какой-нибудь ящик с дырочкой. Сквозь нее все будет видно как на ладони…
Как в воду смотрит, старый болтун, думал Александр Павлович. Знал бы он, что почти попал в цель: не в «десятку», так около… Он любил Гранта, как, впрочем, и все артисты, помнил его чуть ли не с детства – тот уже и тогда инспектором манежа работал, по-старому шпрехшталмейстером, – хотя, как казалось Александру Павловичу, Грант был ненамного старше его самого: может быть, лет на десять-двенадцать. И все же, кто знает? В паспорт-то его Александр Павлович не заглядывал.
– Этого человека, который умеет читать по лицам, – сказал Наташе Александр Павлович, – зовут Грант Ашотович. А ее, Грантик…
– Стоп, – прервал инспектор. – Ты забыл, Саша: ее имя я сам прочитаю…
– Он внимательно всмотрелся в Наташино лицо, смешно пошевелил тонкими губами, закатил глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Пили коньяк, пили чай, у Валерии в холодильнике сухой торт нашелся. Кухонька в квартире тесная, стол крошечный, еле-еле втроем поместились.
– Саша, ты, наверно, голоден? – спросила Валерия.
– Три часа назад я наелся на неделю вперед. И на сутки назад. Ты лучше Наташку покорми.
– Я не хочу, – быстро сказала Наташа. Ее вполне устраивал торт с чаем.
– То есть как это «не хочу»? – спросила Валерия. – Время ужинать…
– Я правда не хочу… – Наташа умоляюще смотрела на мать, зная прекрасно, что послабления не будет.
– Минутку, – сказал Александр Павлович. – Сейчас ваш спор сам собой решится.
Он сходил в комнату и надел пиджак. Потрогал карман: «портсигар» на месте.
– Замерз, – пояснил он, усаживаясь за стол.
– Что с тобой? – В голосе Валерии звучала доселе незнакомая Александру Павловичу нотка заботы. Впрочем, забота эта была круто замешена на железной категоричности Валерии, побороть которую не мог никакой «портсигар»: – Ты не заболел? Ну-ка, дай лоб попробую… – Она быстро протянула руку.
Александр Павлович успел отстраниться.
– Здоров я… Так о чем ты, Наталья?
– Я не хочу ужинать, – повторила Наташа.
– Не хочешь – не надо, – Валерия, казалось, была удивлена странной непонятливостью дочери. – Кто тебя заставляет?
– Никто, – подтвердил Александр Павлович и поднял рюмку. – Наталья, я хочу выпить за твою маму. Ты не против?
– Не против.
– И я не против, – согласилась Валерия. И вдруг встревожилась: – Саша, а как ты поедешь? Ты же за рулем, а тут коньяк… Нет, поставь рюмку, я тебе не разрешаю.
Интересное кино: вчера она почему-то не спрашивала, как поедет Александр Павлович, просто села в машину – и привет. Другое дело, что вчера Александр Павлович ни капли не выпил, но голову давал на отсечение, что Валерия на это не обратила внимания. Все равно ей было: пил – не пил. Лишь бы ехалось…
– Я немножко. Пока уйду – выдохнется…
Потом они играли в скучнейшую игру «Эрудит», которая Наталье почему-то нравилась, да по большей части она и выигрывала. Потом смотрели программу «Время». Потом Валерия почему-то вздумала вымыть Наташе голову: это для девочки было совсем уж странным.
– Я сама могу, – сказала она.
– Сама ты толком не промоешь, – настаивала Валерия.
– Но ведь всегда промывала… – Наташе хотелось, чтобы мама ей помогла, и сопротивлялась она лишь по инерции.
– Не уверена, – резко возразила Валерия, и Александр Павлович подумал, что возражение вполне точно отражает положение дел в семье: вряд ли Валерия когда-нибудь обращала внимание на то, промыла голову Наташа или не промыла. Должна промыть – вот и весь сказ.
Должна…
Александр Павлович не без сожаления отметил, что этот жесткий глагол по-прежнему руководит Валерией, хотя намерения вроде куда как благие…
В ванной комнате они долго орали – в основном Валерия орала: то Наташа не так стоит, то голову не так держит, а Александр Павлович сидел в пиджаке неподалеку от двери в ванную; боялся отпускать Валерию из зоны действия «портсигара». Думал: просто идиллия получилась, история из цикла святочных…
Потом они уложили Наташу спать, и Александр Павлович засобирался домой. Честно говоря, он устал за сегодняшний вечер, устал все время быть в напряжении, «на стреме», да и бессонная ночь давала о себе знать.
Уже в прихожей Валерия быстро прижалась к нему, спрятала лицо на груди, спросила глухо – пиджак ей мешал:
– Может, останешься, а?..
И тут Александр Павлович подумал, что для Валерии вредно находиться слишком близко к «портсигару»: он у нее совсем под носом очутился.
– Ты что? – ошарашенно сказал он. – Наташка ведь…
– Ну и пусть! Это было настолько непохоже на Валерию, что Александр Павлович испугался: а не переборщил ли он?
– Нет, не пусть, – взял за плечи, поцеловал: – До завтра, Лера.
Она крикнула вслед:
– Будь осторожен!
От чего, интересно, она его остерегала?..
…Только сев в машину и опустив стекло, он вспомнил о «портсигаре». Вытащил его, ударил по кнопке – выключил. Приборчик был по-прежнему холодным, будто и не работал вовсе. Александр Павлович закурил – еще бы, весь вечер протерпел! – и блаженно откинулся на сиденье. Можно было подвести кое-какие итоги. Приборчик действовал? Еще как! Что-нибудь он себе доказал? Себе – да. Доказательства налицо. Вон даже Наташа, как считал Александр Павлович, удивлена. Теперь бы суметь эти доказательства самой Валерии предъявить…
Подумал: а ведь с Наташей это он зря. Не надо было экспериментировать при девочке. Десять лет – возраст иллюзий. Завтра она проснется, к маме кинется, а мама-то на вчерашнюю непохожа. На позавчерашнюю она похожа. На позапозавчерашнюю. На всегдашнюю. Прямо хоть включай «портсигар» и оставляй его в квартире навечно – где-нибудь под шкафом или за батареей, пока не сломается. Если в нем есть чему ломаться… Ладно, утром Валерия в институт уйдет, Наташка – в школу, утром им не до сантиментов будет, некогда, а в два десять Александр Павлович подъедет к школе и увезет девочку в цирк. Там тоже будет сказка.
4
Наташа не задержалась: ее пунктуальность не отличалась от маминой. В два десять прозвенел звонок с урока – Александр Павлович услышал его, сидя в машине: на улице тепло, окна в школьном здании открыты, – а через две минуты увидел Наташу, бегущую к нему через двор.
Она уселась в машину, аккуратно хлопнула дверью, с ходу спросила, даже не поздоровавшись:
– Что вчера было с мамой?
– С мамой?.. – Александр Павлович вопрос понял, но не знал, как ответить, и тянул время. – А что вчера было с мамой? По-моему, ничего. Мама как мама.
– Не как мама. Я даже не думала, что она может быть такой… – Наташа поискала слово, – домашней какой-то. А сегодня она проснулась злая-презлая.
– Наверно, не выспалась, – предположил Александр Павлович. – Не бери в голову, Наталья, все пройдет… И в конце концов – здравствуй.
– Ой, простите, здравствуйте, – улыбнулась Наташа.
– Не передумала – в цирк?
– Что вы! Еле дотерпела.
– Ну потерпи еще минут десять. Здесь недалеко.
…Выключенный «портсигар» лежал в кармане. Выходит, Валерия преотлично помнила все, что происходило вчера вечером. Помнила – да, но понимала ли? Не исключено, что понимала, иначе почему бы ей просыпаться «злой-презлой»?.. Кстати, на кого – злой? На Александра Павловича? Вряд ли. Ей и в голову наверняка не пришло, что именно Александр Павлович стал причиной… чего?.. ну, скажем, сдачи позиций, завоеванных ею в смертельных боях за равноправие. На себя она злится, себя она винит. И, не исключено, в том и винит, что необъяснимо и вдруг изменила свое отношение как раз к Александру Павловичу. Сама изменила, про «портсигар» ей неведомо…
А если и вправду сама изменила?
Александру Павловичу лестно было думать именно так. Да и что такое «портсигар», если всерьез разобраться? Фокус, не более…
Он загнал машину на тротуар – вплотную к служебному входу в цирк, под «кирпич». Нарушение, конечно, но милиция смотрит на это сквозь пальцы: квадратный тупичок между бетонным забором рынка и боковой стеной старого циркового здания издавна, хотя и негласно, считался суверенной территорией цирка.
– Приехали.
Провел Наташу через тесную проходную, через пустое полутемное фойе, где по стенам висели цветные плакаты и черно-белые фотографии артистов. Звук шагов по холодному мраморному полу отзывался эхом где-то позади, и казалось, что Наташа и Александр Павлович здесь не одни, что кто-то упорно идет вслед за ними – невидимый, огромный, жутковатый.
– Как в старинном замке, – тихо сказала Наташа.
– «Звук шагов тех, которых нету…» – тоже вполголоса прочитал Александр Павлович. – Страшно?
– Интересно…
Александр Павлович откинул тяжелую и довольно пыльную штору, отделяющую фойе от закулисной части. Пол здесь был уже бетонным, легко гасил звук шагов, и «ощущение замка» исчезло. Да и вообще закулисная часть кольцевого коридора, опоясывающего зрительный зал, выглядела по-деловому буднично: какие-то грубые ящики у стен, толстый рулон серо-зеленого брезента, четыре ярко раскрашенных деревянных сегмента – части круга для роликобежцев, разнокалиберные ажурные стальные тумбы, крытые красным сукном, – для слона, для его стандартно-небогатого набора трюков. Александр Павлович машинально отметил, что и тумб вчера не было, и ящиков стало поболе: потихоньку подъезжает народ, премьера близится… Он хотел скорее пройти мимо: незачем девочку разочаровывать, сказку ведь обещал, а какая сказка – из брезента и облезлых ящиков?
– Куда мы идем? – спросила Наташа.
– Наверх. В мою гардеробную.
– А там что?
– Там – обещанные фокусы.
– А где арена?
– Ты хочешь увидеть манеж?.. Ну конечно же, сейчас…
Александр Павлович подвел ее к занавесу в форганге, подтолкнул легонько: шагай. Она скользнула в щелку между половинок занавеса, они мягко и плотно сомкнулись за ней. Александр Павлович прислонился спиной к холодной стене, закрыл глаза. Ну чем ее удивить? Не поспешил ли он?.. Она не была в цирке с детских щенячьих лет, а за кулисы, в «кухню», и вообще не попадала, а в цирк на первое свидание надо приходить в праздник, когда манеж залит огнями, когда на балкончике «душит» зрителей маршем медная группа оркестра, да и за кулисами куда интереснее: суета, беготня, кто-то разминается – стоит на голове, жонглирует, колесом крутится; а дикие звери не в далеких клетках, а совсем рядом – только руку протяни; хотя кто ее решится протягивать – звери все-таки…
Александр Павлович выглянул из-за занавеса. В манеже подвешивали «вертушку» воздушных гимнастов. Она лежала на красном репетиционном ковре – сверкающая хромом ракета, еще не готовая к полету; провисшие тросы от нее тянулись под купол, где их крепили невидимые снизу артисты. Зато хорошо слышимые.
– Тяни на меня, тяни! – орали под куполом. – Ну куда ты тянешь, болван, крепления не чувствуешь? Щас я тебе руки пообрываю!..
Все это было пока вполне цензурно, но кто даст гарантию, что так и дальше продлится? Цирковой артист – человек, в выражениях несдержанный. Наташу стоило увести от греха подальше… Александр Павлович шагнул было к ней, но кто-то положил ему ладонь на плечо.
– Подожди.
Обернулся: инспектор манежа.
– Привет, Грант. Эта девочка – со мной.
– Я понял, – сказал инспектор, прошел мимо, встал на барьер: – Эй, наверху! А ну потише! Вы не одни здесь… – Он протянул Наташе руку, помог перебраться в манеж. – Смотри: это ракета. Совсем скоро она взлетит надо всем этим, – он обвел рукой пустой и темноватый зрительный зал, ряды кресел с откинутыми сиденьями, крутым амфитеатром уходящие вверх, круглые ложи осветителей с черными зачехленными «пушками» софитов, – она быстро-быстро помчится по кругу, а на трапеции под ней… видишь: вот трапеция, вот она закреплена… на специальных петлях… вот петли, просунь руку, удобно?.. на трапеции и на петлях станут работать гимнасты. Это очень хорошие гимнасты, ты их увидишь, когда придешь на представление. Ты ведь давно не была в цирке, верно?
– Откуда вы знаете? – спросила Наташа.
Она сидела на корточках перед ракетой, и маленькая рука ее крепко держала ременную петлю, свободно пристегнутую к хромированному боку «вертушки».
– Я догадался, – сказал инспектор. Он тоже сидел на корточках рядом с Наташей. – У тебя это на лице написано.
– Не может быть. – Наташа даже петлю отпустила, выпрямилась. – А мама говорит, что я как каменная: никаких эмоций.
– И мамы могут ошибаться, – вздохнул инспектор. – А скорее она просто не умеет читать по лицам. Это оч-чень трудная наука: читать по лицам.
– А где вы учились?
– Читать по лицам? – он усмехнулся. – Здесь, в цирке. Только здесь и можно хорошо научиться этому.
– Значит, и Александр Павлович тоже умеет? – непонятно было: то ли Наташа всерьез верила инспектору, то ли просто приняла шутку и подхватила ее, подыграла старшим – воспитанная девочка.
– Александр Павлович умеет больше: он людей насквозь видит. Так, Саша?
– Почти так. Грант, – согласился Александр Павлович, – вижу, только смутно.
– Не прибедняйся, Саша. Ты же, на крайний случай, поднатужишься и изобретешь какой-нибудь ящик с дырочкой. Сквозь нее все будет видно как на ладони…
Как в воду смотрит, старый болтун, думал Александр Павлович. Знал бы он, что почти попал в цель: не в «десятку», так около… Он любил Гранта, как, впрочем, и все артисты, помнил его чуть ли не с детства – тот уже и тогда инспектором манежа работал, по-старому шпрехшталмейстером, – хотя, как казалось Александру Павловичу, Грант был ненамного старше его самого: может быть, лет на десять-двенадцать. И все же, кто знает? В паспорт-то его Александр Павлович не заглядывал.
– Этого человека, который умеет читать по лицам, – сказал Наташе Александр Павлович, – зовут Грант Ашотович. А ее, Грантик…
– Стоп, – прервал инспектор. – Ты забыл, Саша: ее имя я сам прочитаю…
– Он внимательно всмотрелся в Наташино лицо, смешно пошевелил тонкими губами, закатил глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10