Всегда! А у нас наоборот… Вон хмырь вчерашний, из неизвестных, хвастался: он-де сам обед готовит, сам детей воспитывает, жене не доверяет… Докатились: хвастаемся этим!.. а жена у него художница, видите ли! Она творит! Она самовыражается! Ей некогда… Господи, да назовите мне хоть одну женщину, которая в мужской профессии сравнялась бы с великими? Подчеркиваю: с великими, а не с рядовыми. Черта с два назовете! Принцесса Фике, Екатерина Великая? Истеричная дура. Софья Ковалевская? Ординарный профессор, десятки таких в России было… Мария Склодовская? Да она своему мужу пробирки мыла… Марина Цветаева? Огромный талант, но разве поставишь ее рядом с Пушкиным?.. То-то и оно… Есть среди женщин Рембрандты? Толстые, Пушкины, Достоевские? Эйнштейны или Циолковские?.. Нет и не будет! Ибо природа, повторяю, по-иному установила: мужик мамонта валит, женщина огонь поддерживает. И природу в нас можно только убить, изменить нельзя. А убитая – зачем она нужна?.. А то вон уже и детей воспитывать некому. На двадцать пять душ одна воспитательница; которая только и мечтает, чтоб в завроно выбиться… „Бабы в женщина много…“ Мало, очень мало! Но-осталась она в ней пока, и спасать ее надо, спасать скорее, чтобы в один прекрасный день не получилось так, что все женщины кругом – как Валерия… А что Валерия? Дуреха она, и все… Покажу я ей: сколько в ней „бабы“, как она выражается… И еще покажу, что „баба“ эта куда естественнее, чем та женщина, какую она себе сочинила…»
Кончил думать, потому что замерз.
Возможно, не будь вода столь холодной, Александр Павлович думал бы менее категорично, менее резко, но пытки не способствуют диалектическому мышлению, а холодный душ для Александра Павловича был именно пыткой, и что самое обидное – ежедневной и добровольной. Александр Павлович на все шел, чтобы его несомненно здоровый дух находился все-таки в здоровом теле, а тридцать восемь – не восемнадцать, здоровье приходится поддерживать искусственно…
Растерся докрасна, ожил. Оделся, умостил «портсигар» во внутреннем кармане пиджака, вышел из дому и порулил завтракать плюс обедать в ресторан «Берлин», где у Александра Павловича с давних времен имелся знакомый метрдотель. А точно в восемнадцать ноль-ноль тормознул машину у институтского парадного подъезда.
Как ни странно, Валерию пришлось ждать. Она опоздала минут на десять, выбежала взмыленная, села в машину, тяжело дыша.
– За тобой погоня? – осторожно поинтересовался Александр Павлович.
Валерия крутанула водительское зеркальце к себе, секунду поизучала собственное отражение.
– Ну и видик… – Она вернула зеркало на место. – Нет, от погони я оторвалась.
– Что не поделили?
– Предзащита у моей девочки была. Тема сложная, она в ней плавает, а шеф как зверь…
Александр Павлович тут же записал неведомого шефа Валерии в свои единомышленники. Спросил:
– А может, он прав?
Валерия на Александра Павловича как на сумасшедшего посмотрела.
– Кто? Шеф?.. Он деспот и рутинер, – любила, ох любила Валерия «припечатывать» противников, вешать им ярлыки, как в магазине, чтоб – не дай бог!» – не перепутать, – а девочка способная, должна защититься.
– Кому должна?
– Науке.
– Ах, науке… – с уважением протянул Александр Павлович, – тогда конечно… – И между прочим полюбопытствовал: – А мы что, так и будем стоять?
– Стоять?.. – Валерия взглянула в окно и засмеялась. – Да, действительно… Поехали, Саша, поехали, тут мои студенты ходят, смотрят…
– Стыдно, – немедленно согласился Александр Павлович. Он, как уже отмечалось, не любил спорить с женщинами. Тем более сейчас, когда у него был План. Именно так: с большой буквы… – А куда мы поедем?
– Домой. Я должна привести себя в порядок после такого боя.
Этот вариант очень устраивал Александра Павловича: впервые испытывать «портсигар» следовало в обычной для испытуемого обстановке, в привычном и расслабляющем окружении. Испытуемым была Валерия. Точнее: должна была стать, если получится…
Александр Павлович вел машину и ворчал для порядка:
– Бой, битва, сражение… Не жизнь, а сеча какая-то… А хочется покоя, тишины, мира…
– Покой нам только снится, – рассеянно сказала Валерия. Она смотрела в окно, думала о чем-то своем и Александра Павловича слушала вполуха.
– Банально, – немедленно отреагировал Александр Павлович.
– Зато верно… Слушай, Саша, помолчи чуть-чуть, дай мне в себя прийти.
– Ты еще там? – Он имел в виду предзащиту, так, кажется, назвала ее Валерия.
Усмехнулась:
– Я еще там. Не все высказала…
– Ну досказывай, – согласился Александр Павлович. – Можешь вслух. Считай меня шефом – деспотом и рутинером.
– Ты не деспот, – она легонько, кончиками пальцев, погладила его по щеке. – Ты добрый и тактичный. Ты во всем со мной соглашаешься: тебе так удобнее. Ты не стремишься меня переделать…
– А все стремятся?
– Не все, но многие. Вот шеф, например…
– Какой негодяй!.. А ты, естественно, не даешься?
– Естественно.
– А если и я начну тебя переделывать?
Сказал вроде в шутку, а прозвучало всерьез. И ответила Валерия серьезно:
– Уйду, Саша… – Она отвернулась, смотрела вперед. Впереди шла «Волга», на ее заднем стекле качалась зеленая ладонь с желтой надписью по-английски: «Внимание!» – Только ты не начнешь. Тебе этого не надо. И лень.
– Как знать…
– Знаю, знаю… – И замолчала, даже глаза закрыла. Устала, видимо, здорово.
«Тяжко вам бои даются, – думал Александр Павлович. – Вот уж и вправду не женское дело… Воины… А качать науку с боку на бок – женское?.. Много ль та девочка науке должна? Да ничего не должна!.. Вот наука ей должна. Как роды, к примеру, облегчить, совсем обезболить. Чтоб нарожала она с десяток мужиков. Воинов…» – улыбнулся про себя: по нынешним временам «десяток» – число нереальное, двое – уже перебором считается. Заикнись сейчас Валерии о втором ребенке – убьет. И вовсе не потому, что одна: был бы муж – его убила бы…
– Наташа дома? – спросил Александр Павлович, когда в лифте поднимались.
– Дома… – Валерия посмотрела на часы. – Уроки заканчивает.
– Точно знаешь?
– Есть домашний график.
Не преминул – вставил:
– В какой системе координат?
Посмотрела на него с интересом.
– Все-таки обиделся…
– Ни за что! – отчеканил. – Просто умные слова на ус мотаю.
– Ну-ну… Не забудь, что ты звонок обещал починить. Причем не мне обещал – Наташе. Она сегодня спрашивала…
– Про звонок?
– И про звонок, и про фокусы. Купил ты ребенка, иллюзионист… – затвердила наконец, как цирковая профессия Александра Павловича называется. А может, и раньше знала, только нарочно перевирала.
…Валерия принимала ванну или душ, Александр Павлович чинил звонок, а Наташа, которая, оказывается, график опередила, уроки уже сделала, стояла рядом с Александром Павловичем и держала винтики и изоляционную ленту.
– Запоминаешь? – спросил он.
Она кивнула.
– В другой раз сама сможешь?
– Вряд ли.
– Почему?
– Мама говорит: я к технике неспособная.
Разумно. Только с чего бы Валерии делать столь «антиэмансипационные» выводы? Не в ее стиле…
– А к чему ты способная? Она пожала плечами.
– Не знаю.
– А мама знает?
– И мама не знает. Это-то ее и расстраивает.
– Рано расстраиваться. Тебе десять?
– Десять. Мама говорит, что в десять лет человек уже должен определиться.
«Неопределившаяся» дочь – это, конечно, не может не огорчать Валерию. Интересно: сама-то она в десять лет знала про свои технические чудо-способности?..
– Слушай, а может, тебя в цирк взять?
– Как это?
– Ну будешь артисткой.
– Как это? – повторила. А глаза загорелись, рот приоткрылся, даже винтики в кулаке судорожно зажала.
Александр Павлович тут же пожалел о сказанном: такими обещаниями перед детьми не бросаются.
– Обыкновенно – как… Ты в цирке-то была хоть раз?
– Была. Ребенком.
– А сейчас ты кто?
– Сейчас я – сознательный элемент общества.
– Красиво! – восхитился Александр Павлович. Он привинтил последний винтик, надавил кнопку. Звонок загудел ровно и мощно.
– Звонят! – крикнула из ванной комнаты Валерия.
– Это мы! – крикнул в ответ Александр Павлович. Захлопнул дверь, отдал отвертку Наташе. – Слушай, элемент, у тебя завтра когда уроки заканчиваются?
– В два десять. А что?
– Я к школе подъеду и увезу тебя в цирк. Хочешь?
– Насовсем? – В голосе ее слышался ужас пополам с восхищением.
Александр Павлович и не хотел, а засмеялся.
– Пока на время. Часов до шести. А потом мы вместе за мамой заедем.
– Надо спросить у мамы, – сказала Наташа.
– А если б насовсем, то не надо? – провокационный вопрос.
Наташа помолчала. Смотрела в ладошку, катала по ней отверткой оставшиеся винтики. Потом подняла глаза, и Александр Павлович неожиданно уловил в них какое-то сомнение.
– Наверно, не надо… Насовсем мама все равно бы не разрешила… – И пошла в комнату: винтики и отвертку в стол прятать.
А Александр Павлович так и не понял: то ли она не спросила бы и ушла сама, как «сознательный элемент общества», то ли и спрашивать не стала бы, потому что все равно не уйти? Впрочем, интерес у него был чисто риторический…
…Валерия вышла из ванной в большом параде. Ни тебе домашнего халата, ни тебе трубочек бигуди на голове, ни тебе растоптанных шлепанцев: полный «марафет», туфли, прическа, платье – хоть сейчас на подиум, моду демонстрировать. Это несколько осложняло условия эксперимента; Александр Павлович рассчитывал, что Валерия малость расслабится, позволит себе некие «бытовые уступки»: ну хотя бы халат. Александр Павлович знал: он у нее вполне элегантным был – прямо с картинки из французского модного журнала. Но нет так нет: Александр Павлович все же надеялся, что «портсигар» не подведет, его мощности хватит и на полный «марафет».
– О чем вы тут беседовали? – поинтересовалась Валерия. Она села в кресло напротив Александра Павловича, облегченно вздохнула: похоже, ванна прямо-таки вернула ее к жизни, можно опять в бой.
– О цирке, – сказал Александр Павлович.
– Фокусы показывал?
– Не успел… Я хочу ее завтра повести в цирк.
– Ты же говорил, что представления еще не идут.
– Я ей не представление, я ей цирк хочу показать.
– А что там смотреть? – вполне искренне удивилась Валерия.
– Все, что Наташа захочет.
– А Наташа захочет?.. – Валерия обернулась: девочка стояла позади матери, слушала разговор. – Сядь, Наташка, – Валерия подвинулась в кресле, – посиди со мной. Ты действительно хочешь пойти завтра с Александром Павловичем?
Наташа осторожно, словно боясь помять платье матери, села на краешек кресла, кивнула согласно:
– Хочу.
– Дурило ты мое, – легко засмеялась Валерия, прижала к себе Наташкину голову, чмокнула в макушку. – Валяйте идите…
Пора, решил Александр Павлович.
Сейчас перед ним сидела женщина – настоящая, а не ею самой придуманная, такой момент с Валерией мог и не повториться. Он сунул руку в карман, нащупал кнопку на «портсигаре», резко нажал ее и сразу же крутанул колесико до упора.
Ничего не произошло, да ничего и не должно было произойти. Просто Валерия вдруг посмотрела на Александра Павловича, и он увидел, что глаза у нее – черные, непрозрачные, глубокие и два крохотных заоконных вечерних солнца качались в них.
– Идите… – как-то замедленно, заторможенно повторила она, по-прежнему глядя на Александра Павловича, и вдруг будто бы очнулась: – Саша, а давай сегодня останемся дома?
– Давай, – сказал он.
«Портсигар» действовал, сомнений у Александра Павловича, пожалуй, не было. Можно сразу выключить его, вернуть реальность, а можно и не выключать, продлить мгновение, тем более что оно и вправду, кажется, прекрасно…
Александр Павлович решил не выключать, подождать немного. В конце концов, это была его маленькая месть Валерии, а месть, как известно, сладка.
– Вы никуда не уйдете? – удивленно спросила Наташа.
– Ни-ку-да! – счастливо протянула Валерия. – А ты что, не веришь?
– Ты обычно вечером уходишь или работаешь. Время ведь дорого…
– Да наплевать на него! На наш век хватит… Будем чай пить.
– А у меня в машине коньячок есть, – сказал Александр Павлович.
– Тащи. Грех не выпить.
– С чего бы это? – Александра Павловича так и тянуло сегодня на провокационные вопросы: уже второй за вечер задавал.
– Не знаю, Сашенька, не знаю, настроение что-то хорошее, просто летное настроение, давно такого не было… Иди за коньяком.
– Ушел… – Александр Павлович тронулся было, но вспомнил о «портсигаре», вернулся, снял пиджак, повесил его на спинку стула: работающий прибор должен оставаться в квартире.
– Ты что это? – удивилась Валерия.
– Жарко…
Пока ходил к машине, анализировал; что происходило? Может, прибор ни при чем, а внезапное решение Валерии Остаться дома – всего лишь результат ее необъяснимо хорошего настроения? В том-то и дело, что необъяснимо… Но «чистым» эксперимент пока не назовешь. Александр Павлович правильно сделал, что не выключил «портсигар».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Кончил думать, потому что замерз.
Возможно, не будь вода столь холодной, Александр Павлович думал бы менее категорично, менее резко, но пытки не способствуют диалектическому мышлению, а холодный душ для Александра Павловича был именно пыткой, и что самое обидное – ежедневной и добровольной. Александр Павлович на все шел, чтобы его несомненно здоровый дух находился все-таки в здоровом теле, а тридцать восемь – не восемнадцать, здоровье приходится поддерживать искусственно…
Растерся докрасна, ожил. Оделся, умостил «портсигар» во внутреннем кармане пиджака, вышел из дому и порулил завтракать плюс обедать в ресторан «Берлин», где у Александра Павловича с давних времен имелся знакомый метрдотель. А точно в восемнадцать ноль-ноль тормознул машину у институтского парадного подъезда.
Как ни странно, Валерию пришлось ждать. Она опоздала минут на десять, выбежала взмыленная, села в машину, тяжело дыша.
– За тобой погоня? – осторожно поинтересовался Александр Павлович.
Валерия крутанула водительское зеркальце к себе, секунду поизучала собственное отражение.
– Ну и видик… – Она вернула зеркало на место. – Нет, от погони я оторвалась.
– Что не поделили?
– Предзащита у моей девочки была. Тема сложная, она в ней плавает, а шеф как зверь…
Александр Павлович тут же записал неведомого шефа Валерии в свои единомышленники. Спросил:
– А может, он прав?
Валерия на Александра Павловича как на сумасшедшего посмотрела.
– Кто? Шеф?.. Он деспот и рутинер, – любила, ох любила Валерия «припечатывать» противников, вешать им ярлыки, как в магазине, чтоб – не дай бог!» – не перепутать, – а девочка способная, должна защититься.
– Кому должна?
– Науке.
– Ах, науке… – с уважением протянул Александр Павлович, – тогда конечно… – И между прочим полюбопытствовал: – А мы что, так и будем стоять?
– Стоять?.. – Валерия взглянула в окно и засмеялась. – Да, действительно… Поехали, Саша, поехали, тут мои студенты ходят, смотрят…
– Стыдно, – немедленно согласился Александр Павлович. Он, как уже отмечалось, не любил спорить с женщинами. Тем более сейчас, когда у него был План. Именно так: с большой буквы… – А куда мы поедем?
– Домой. Я должна привести себя в порядок после такого боя.
Этот вариант очень устраивал Александра Павловича: впервые испытывать «портсигар» следовало в обычной для испытуемого обстановке, в привычном и расслабляющем окружении. Испытуемым была Валерия. Точнее: должна была стать, если получится…
Александр Павлович вел машину и ворчал для порядка:
– Бой, битва, сражение… Не жизнь, а сеча какая-то… А хочется покоя, тишины, мира…
– Покой нам только снится, – рассеянно сказала Валерия. Она смотрела в окно, думала о чем-то своем и Александра Павловича слушала вполуха.
– Банально, – немедленно отреагировал Александр Павлович.
– Зато верно… Слушай, Саша, помолчи чуть-чуть, дай мне в себя прийти.
– Ты еще там? – Он имел в виду предзащиту, так, кажется, назвала ее Валерия.
Усмехнулась:
– Я еще там. Не все высказала…
– Ну досказывай, – согласился Александр Павлович. – Можешь вслух. Считай меня шефом – деспотом и рутинером.
– Ты не деспот, – она легонько, кончиками пальцев, погладила его по щеке. – Ты добрый и тактичный. Ты во всем со мной соглашаешься: тебе так удобнее. Ты не стремишься меня переделать…
– А все стремятся?
– Не все, но многие. Вот шеф, например…
– Какой негодяй!.. А ты, естественно, не даешься?
– Естественно.
– А если и я начну тебя переделывать?
Сказал вроде в шутку, а прозвучало всерьез. И ответила Валерия серьезно:
– Уйду, Саша… – Она отвернулась, смотрела вперед. Впереди шла «Волга», на ее заднем стекле качалась зеленая ладонь с желтой надписью по-английски: «Внимание!» – Только ты не начнешь. Тебе этого не надо. И лень.
– Как знать…
– Знаю, знаю… – И замолчала, даже глаза закрыла. Устала, видимо, здорово.
«Тяжко вам бои даются, – думал Александр Павлович. – Вот уж и вправду не женское дело… Воины… А качать науку с боку на бок – женское?.. Много ль та девочка науке должна? Да ничего не должна!.. Вот наука ей должна. Как роды, к примеру, облегчить, совсем обезболить. Чтоб нарожала она с десяток мужиков. Воинов…» – улыбнулся про себя: по нынешним временам «десяток» – число нереальное, двое – уже перебором считается. Заикнись сейчас Валерии о втором ребенке – убьет. И вовсе не потому, что одна: был бы муж – его убила бы…
– Наташа дома? – спросил Александр Павлович, когда в лифте поднимались.
– Дома… – Валерия посмотрела на часы. – Уроки заканчивает.
– Точно знаешь?
– Есть домашний график.
Не преминул – вставил:
– В какой системе координат?
Посмотрела на него с интересом.
– Все-таки обиделся…
– Ни за что! – отчеканил. – Просто умные слова на ус мотаю.
– Ну-ну… Не забудь, что ты звонок обещал починить. Причем не мне обещал – Наташе. Она сегодня спрашивала…
– Про звонок?
– И про звонок, и про фокусы. Купил ты ребенка, иллюзионист… – затвердила наконец, как цирковая профессия Александра Павловича называется. А может, и раньше знала, только нарочно перевирала.
…Валерия принимала ванну или душ, Александр Павлович чинил звонок, а Наташа, которая, оказывается, график опередила, уроки уже сделала, стояла рядом с Александром Павловичем и держала винтики и изоляционную ленту.
– Запоминаешь? – спросил он.
Она кивнула.
– В другой раз сама сможешь?
– Вряд ли.
– Почему?
– Мама говорит: я к технике неспособная.
Разумно. Только с чего бы Валерии делать столь «антиэмансипационные» выводы? Не в ее стиле…
– А к чему ты способная? Она пожала плечами.
– Не знаю.
– А мама знает?
– И мама не знает. Это-то ее и расстраивает.
– Рано расстраиваться. Тебе десять?
– Десять. Мама говорит, что в десять лет человек уже должен определиться.
«Неопределившаяся» дочь – это, конечно, не может не огорчать Валерию. Интересно: сама-то она в десять лет знала про свои технические чудо-способности?..
– Слушай, а может, тебя в цирк взять?
– Как это?
– Ну будешь артисткой.
– Как это? – повторила. А глаза загорелись, рот приоткрылся, даже винтики в кулаке судорожно зажала.
Александр Павлович тут же пожалел о сказанном: такими обещаниями перед детьми не бросаются.
– Обыкновенно – как… Ты в цирке-то была хоть раз?
– Была. Ребенком.
– А сейчас ты кто?
– Сейчас я – сознательный элемент общества.
– Красиво! – восхитился Александр Павлович. Он привинтил последний винтик, надавил кнопку. Звонок загудел ровно и мощно.
– Звонят! – крикнула из ванной комнаты Валерия.
– Это мы! – крикнул в ответ Александр Павлович. Захлопнул дверь, отдал отвертку Наташе. – Слушай, элемент, у тебя завтра когда уроки заканчиваются?
– В два десять. А что?
– Я к школе подъеду и увезу тебя в цирк. Хочешь?
– Насовсем? – В голосе ее слышался ужас пополам с восхищением.
Александр Павлович и не хотел, а засмеялся.
– Пока на время. Часов до шести. А потом мы вместе за мамой заедем.
– Надо спросить у мамы, – сказала Наташа.
– А если б насовсем, то не надо? – провокационный вопрос.
Наташа помолчала. Смотрела в ладошку, катала по ней отверткой оставшиеся винтики. Потом подняла глаза, и Александр Павлович неожиданно уловил в них какое-то сомнение.
– Наверно, не надо… Насовсем мама все равно бы не разрешила… – И пошла в комнату: винтики и отвертку в стол прятать.
А Александр Павлович так и не понял: то ли она не спросила бы и ушла сама, как «сознательный элемент общества», то ли и спрашивать не стала бы, потому что все равно не уйти? Впрочем, интерес у него был чисто риторический…
…Валерия вышла из ванной в большом параде. Ни тебе домашнего халата, ни тебе трубочек бигуди на голове, ни тебе растоптанных шлепанцев: полный «марафет», туфли, прическа, платье – хоть сейчас на подиум, моду демонстрировать. Это несколько осложняло условия эксперимента; Александр Павлович рассчитывал, что Валерия малость расслабится, позволит себе некие «бытовые уступки»: ну хотя бы халат. Александр Павлович знал: он у нее вполне элегантным был – прямо с картинки из французского модного журнала. Но нет так нет: Александр Павлович все же надеялся, что «портсигар» не подведет, его мощности хватит и на полный «марафет».
– О чем вы тут беседовали? – поинтересовалась Валерия. Она села в кресло напротив Александра Павловича, облегченно вздохнула: похоже, ванна прямо-таки вернула ее к жизни, можно опять в бой.
– О цирке, – сказал Александр Павлович.
– Фокусы показывал?
– Не успел… Я хочу ее завтра повести в цирк.
– Ты же говорил, что представления еще не идут.
– Я ей не представление, я ей цирк хочу показать.
– А что там смотреть? – вполне искренне удивилась Валерия.
– Все, что Наташа захочет.
– А Наташа захочет?.. – Валерия обернулась: девочка стояла позади матери, слушала разговор. – Сядь, Наташка, – Валерия подвинулась в кресле, – посиди со мной. Ты действительно хочешь пойти завтра с Александром Павловичем?
Наташа осторожно, словно боясь помять платье матери, села на краешек кресла, кивнула согласно:
– Хочу.
– Дурило ты мое, – легко засмеялась Валерия, прижала к себе Наташкину голову, чмокнула в макушку. – Валяйте идите…
Пора, решил Александр Павлович.
Сейчас перед ним сидела женщина – настоящая, а не ею самой придуманная, такой момент с Валерией мог и не повториться. Он сунул руку в карман, нащупал кнопку на «портсигаре», резко нажал ее и сразу же крутанул колесико до упора.
Ничего не произошло, да ничего и не должно было произойти. Просто Валерия вдруг посмотрела на Александра Павловича, и он увидел, что глаза у нее – черные, непрозрачные, глубокие и два крохотных заоконных вечерних солнца качались в них.
– Идите… – как-то замедленно, заторможенно повторила она, по-прежнему глядя на Александра Павловича, и вдруг будто бы очнулась: – Саша, а давай сегодня останемся дома?
– Давай, – сказал он.
«Портсигар» действовал, сомнений у Александра Павловича, пожалуй, не было. Можно сразу выключить его, вернуть реальность, а можно и не выключать, продлить мгновение, тем более что оно и вправду, кажется, прекрасно…
Александр Павлович решил не выключать, подождать немного. В конце концов, это была его маленькая месть Валерии, а месть, как известно, сладка.
– Вы никуда не уйдете? – удивленно спросила Наташа.
– Ни-ку-да! – счастливо протянула Валерия. – А ты что, не веришь?
– Ты обычно вечером уходишь или работаешь. Время ведь дорого…
– Да наплевать на него! На наш век хватит… Будем чай пить.
– А у меня в машине коньячок есть, – сказал Александр Павлович.
– Тащи. Грех не выпить.
– С чего бы это? – Александра Павловича так и тянуло сегодня на провокационные вопросы: уже второй за вечер задавал.
– Не знаю, Сашенька, не знаю, настроение что-то хорошее, просто летное настроение, давно такого не было… Иди за коньяком.
– Ушел… – Александр Павлович тронулся было, но вспомнил о «портсигаре», вернулся, снял пиджак, повесил его на спинку стула: работающий прибор должен оставаться в квартире.
– Ты что это? – удивилась Валерия.
– Жарко…
Пока ходил к машине, анализировал; что происходило? Может, прибор ни при чем, а внезапное решение Валерии Остаться дома – всего лишь результат ее необъяснимо хорошего настроения? В том-то и дело, что необъяснимо… Но «чистым» эксперимент пока не назовешь. Александр Павлович правильно сделал, что не выключил «портсигар».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10