Так и в Той жизни, застал Ильин, к Ленину подбирались не сразу, исподволь, набрасываясь сначала на очевидные проколы, а то и преступления вождя. Но, заметим, в Той жизни никто книги Ленина не сжигал, разве что из основных фондов библиотек их полегоньку перевели в запасники.
Почему Ильин стал следить за ненавязчивой реанимацией Ленина? Во всяком случае, не потому, что он страстно его любил! Как уже отмечалось, единственная заученная им цитата из творений вождя революции носила не канонический, а скорее пародийный характер. Нет, конечно же, Ильин проходил в училище, а потом и в академии марксизм-ленинизм, сдавал экзамены, занимался в армии так называемым политсамообразованием. Но «проходить» и «сдавать» в родной совдержаве никогда не значило «учить» и «знать». Ни фига он не знал, Ильин наш высокообразованный. Просто Ленин – как бы кому сие было ни по душе! – тоже стал для потерявшегося во времени новоявленного Каспара Хаузера своеобразной ниточкой в прошлое, тонкой ниточкой, но именно из таких тонких и составлялась для Ильина та путеводная, ариаднина, которая позволяла держаться за нее и ориентироваться в чужом совсем мире. В чужом-то чужом, а все ж родном. Извините за излишнюю красивость «штиля».
Но красивость красивостью, а как бы он выжил здесь, как бы окончательно не сошел с ума, с катушек, с фундамента (с чего еще?), если бы не эти ниточки, не эти милые сердцу приметы! И цирк на Цветном, и семь «высоток», все же доведенных до занебесного ума практичными немцами, склонными к тому же к имперским излишествам (тут у Сталина с Гитлером много общего было…), и гастроном на Смоленке, превратившийся в продуктовый суперладен, и даже «чучела» из-под ВСХВ-ВДНХ, мирно раскорячившиеся в Донском, и сама выставка, так и оставшаяся выставкой, куда раз в год теперь приезжали купцы со всего света, демонстрировали товары и технологии, торговали и торговались – выставка называлась Московской ярмаркой и имела кое-какой вес в Европейском Сообществе. И еще, повторим, сотни подобных примет-ниточек. В том числе и Ленин. Да и чего кривить душой: Ильин с детства воспитывался на поклонении вождю мирового пролетариата, особо не поклонялся, конечно, иронически относился к любому культу, родители так воспитали, но и к перестроенным газетно-журнальным разоблачениям сердцем не припадал. Мели, Емеля… А Ленин… Что ж, был такой дедушка со святочных фоток. В Той жизни был и в Этой объявился. Спасибо ему за память.
ДЕЙСТВИЕ
Вот и все, отстранение, как не о реальном, подумал Ильин. Темное и теплое нутро машины надвинулось, дохнуло мягким запахом дорогого парфюма. Ильин на миг почувствовал себя библейским Ионой, которому еще только предстояло нырнуть в известное чрево. А нырять не хотелось очень.
– Бежать некуда, – предупредил его желание Ангел. Ильин оглянулся. Невесть откуда телетранспортировавшиеся Арлекин и Тарталья стояли за спиной, нагло поигрывали карнавальными пестрыми жезлами, которыми, не исключено, легко было, тюкнув по кумполу, вырубить клиента из действительности. Может, то дубинки полицейские были, а не жезлы никакие, может, они только покрашены были в полоску и крапинку… Ильин проверять не стал. Голова начала тупо гудеть, виски сдавило. Ильин больно потер их пальцами – не отпускало.
– Да ладно тебе, – раздраженно сказал Ангел. – Чего тянуть? Садись. Волк не выдаст, свинья не съест…
Не уточнил, кто есть кто.
Ильин, выдохнув, нырнул в салон «мерседесины», дверь за ним мягко хлопнула, и машина рванулась от тротуара, полетела по еле освещенному фонарями длинному Поперечному просеку, полетела в ночь, полетела в неизвестность, в никуда, в бред.
Впрочем, в бред лететь далеко не надо было. Бред наличествовал везде, где появлялся Ильин. И в машине он начался сразу, бред обрыдлый.
– Куда бы вы хотели поехать, майн фюрер? – ласково спросила Мальвина.
Она сидела рядом на заднем сиденье, еле видная в темноте салона, только горели в ее волосах как-то очень хитро спрятанные светляки. Мода такая возникла нынче у богатых московских дам: подсвечивать изнутри круто взбитые прически. Ильин не впервые видел это довольно занятное украшение, живьем видел, в «телеящике» видел, пригляделся уже и только любопытствовал праздно: где же это они батарейки прячут? Никак в ухе? Или в клипсе?..
– Какой я вам фюрер? – склочно спросил он. – Ильин я.
– Как посмотреть, – философски заметила светящаяся Мальвина. – По сути, может, и Ильин, да только по форме – типичный фюрер, то есть вождь. Вы же себя, свою маску, в зеркале узнали? Ведь узнали, да? Не отпирайтесь, майн фюрер…
– Узнал, чего ж не узнать. Видал портретики…
– А где же вы их видали?
– А на ветровых стеклах у дальнобойщиков, – как мог, ехидно сказал Ильин. – А у автобусников видал. А в переходе на Страстной площади видал, их там мальчишки за рупь штуку толкают… Продолжать?
– Достаточно, – удовлетворилась Мальвина. – Раз узнали, то зачем задаете глупые вопросы? Сейчас вы – вождь мирового пролетариата, вы – маска, как и мои девочки, только маска с намеком.
– С каким?
– Форма, майн либер фюрер, должна хоть в малом отвечать содержанию. Ваша маска – намек на вашу суть.
– Что за чушь?
– Почему чушь? Помните вопрос в карнавальной толпе?.. Не молчите, не притворяйтесь, все вы прекрасно помните. Он вас ошеломил, тот вопрос. Вы, наверно, решили, что ослышались. Нет, не ослышались. Вас и вправду спросили о самолете в озере.
– Кто спросил? О каком самолете? – Ильин уже играл в несознанку, лепил горбатого с явными профессионалами, так что ж ему игру зря ломать…
Ах, как плавно летела машина – ну чистый самолет!
– Майн фюрер, не надо вешать мне лапшу на уши, – эдак приблатненно, эдак по-тинейджерски, хотя и чарующим голосом, сказала Мальвина. – Мы же все знаем, а спрашиваем лишь для того, чтоб вы могли облегчить душу покаянием.
– Во завернула! – изумился Ангел. – Это значит надо покаяться, раз ты в озеро гробанулся… Ну покайся, покайся…
Ильин заметил: впереди, на переднем сиденье, рядом с шофером возвышался башенного вида мужик, сильно смахивающий на Шварценеггера из ревподполья. Но это уж совсем было бы странно! Как говорила покойная бабушка Ильина, «не одна рыжая кобыла на свете». Шварценеггер – в подполье, а в «мерседесине» – телохранитель Мальвины, бодигард, лейб-вахтер, не исключено – агент гебе. Не все же ей с бабами-то ходить, хоть они у нее и накачанные… Бодигард даже головы ни разу не повернул, как сидел истуканом, так и сидел. А шофер, напротив, все норовил на Ильина в зеркальце заднего вида глянуть, Ильин то и дело ловил его любопытствующий взгляд – когда пролетающие мимо фонари отражались в том зеркальце. Не знал его Ильин раньше, не видел никогда.
И куда это они его везли? Куда это мчалась одинаково надежнейшая во всех подпространствах автомашина?
– Куда это мы едем? – спросил Ангел.
Боковые стекла машины были затемнены, Ильин, как ни старался, не мог разглядеть уличных примет. А в ветровое стекло ни черта видно не было: трасса и трасса.
– Куда-то за город, – предположил Ильин.
– Не на расстрел ли? – предположил Ангел.
– Типун тебе в рот, – сказал Ильин.
– Ты становишься однообразным и примитивным, – осудил Ангел. – И к тому же у меня нет рта… А ты кайся, фюрер кайся, а то Мальвина заждалась.
– Каяться мне не в чем, – сказал Ильин Ангелу и Мальвине одновременно. – Да и не в церкви. А вот коли вы все сами знаете, так, может, поделитесь всеведением, а?
– Хорошо, – неожиданно согласилась Мальвина. – Слушайте… Мы знаем, что вы…
И тут внезапно прорезался башенный лейб-вахтер.
– Стоп! – рыкнул он, не оборачиваясь. – Не время и не место.
И Мальвина заткнулась.
И только шофер хихикнул гадко и подмигнул Ильину в зеркальце. Фонари мелькали с бешеной частотой, «мерседесина» явно превышала дозволенную в черте города скорость восемьдесят кэмэ в час. Да и трассовую тоже превышала, поскольку под Москвой, знал Ильин, дозволялось развивать не более ста десяти.
– Ты прав, мы за городом, – согласился Ангел. Ильин не стал отвечать, поскольку сам о том догадался. Ехали оставшийся путь – молчали, как в гробу. Даже Ангел притих. Лишь все чаще били в глаза фары встречных машин, из чего Ильин сделал несложный вывод о том, что они приближаются к какому-то населенному пункту. Времени прошло, он отметил, не более получаса. Он в Этой жизни легко определял время, как будто после аварии и амнезии к нему в башку кто-то встроил электронные часы. Полчаса от Сокольников за город – это куда они могли доехать? До какого такого пункта? Скорость была явно под двести, город проскочили быстро: вечер, холодно, движение негустое… Какое шоссе?.. Не Ярославское, нет, там до Сергеева Посада никаких больших наспунктов нет, а за полчаса до Посада – вряд ли… На Дмитров, там, кажется, гебешная школа есть, если молва не врет?.. Или это петербургский тракт?..
А машина вдруг свернула с трассы на совсем почти темную дорогу, шофер сбросил скорость, поехал медленно и минуты через две остановился у глухих ворот. Посигналил коротко. Створки ворот поползли в разные стороны, из темноты шагнул полицейский с автоматом на груди, посветил фонариком на передний номер машины. Отдал честь и отступил. Шофер газанул, под колесами захрустел гравий, из темноты выплыли стена и подъезд с бетонным козырьком.
– Приехали, – нарушила Мальвина обет молчания. – Выходим, майн фюрер, конечная станция. Буквально.
Пока все прытко вылезали из «мерседесины», ноги разминали, спины распрямляли, ноздри просвистывали, костями похрустывали. Ангел злобно комментировал Мальвинино «буквально»:
– Приехали с орехами. Станция «Пытошная», переход на станцию «Дыба-раздельная». Осторожно, двери открываются и закрываются навсегда… Слышь, Ильин, я не хочу навсегда. Чего скажешь, если я тебя сейчас покину?
– Покинь, – кротко отвечал Ильин. – Только что ты без меня делать станешь? Ты – это я. И наоборот.
– Наоборот – вряд ли, – веско сказал Ангел. – Я – Ангел, существо возвышенное, а ты – дурак убогий.
А между тем все минус шофер, который остался с любимым авто, вошли в подъезд. Оный быстро был открыт Лейбвахтером Бодигардовичем Телохранителевым с помощью специальной кодовой пластины, похожей на кредитную карту «Америкен экспресс». Л.Б.Т. сунул «Экспресс» в электронную щель, и дверь, мягко щелкнув, поехала в сторону, как давеча – ворота. В фойе имела место стойка, как в баре, за коей сидел другой Л.Б.Т. и смотрел в телевизор процесс вхождения гостей в здание. Ильин в телевизоре выглядел по-домашнему знакомо и оттого приятно, будто покойный артист Щукин в дилогии о Лукиче.
– Кого это вы привели? – удивился Л.Б.Т.-бис, не отрывая взгляда от телевизора. – Никак артиста поймали?
– Его, – хохотнул Л.Б.Т.-премьер, проходя мимо стойки и швыряя на ее полированную поверхность металлический руль с профилем первого президента.
– Одно пиво, битте…
И Л.Б.Т.-бис мгновенно и ловко поймал рупь в подставленную ладонь, куснул его, спрятал в карман форменной рубахи и тут же выставил на стойку запотевший флакон «Карлсберга».
Л.Б.Т.-премьер столь же ловко схватил флакон и на ходу присосался к нему, вкусно булькая.
– Прекратите цирк, – сердито сказала Мальвина. – Нас, вероятно, ждут?
– Так точно-с, – вскочил Л.Б.Т.-бис, вытягиваясь по команде «смирно», из чего Ильин сделал вывод, что Мальвина здесь – тот еще фрукт. – Все собрались в «голубом» зале, ждут-с…
– Чего ты идешь, как кот на кастрацию? – возмутился Ангел. – Взбунтуйся.
Ильин пошарил в кармане и тоже выбросил на стойку металлический рупь, но – с профилем поэта Гейне.
– И мне пива, – заявил он. – Я пить хочу, и меня, – подчеркнул: – меня! – никто в вашем клоповнике не ждет. И вообще, я устал.
Тут сразу случилась немая сцена из «Ревизора», тут сразу все застыли и уставились на бунтаря, а Л.Б.Т.-бис, ошалев от такой наглости, достал из-под стойки очередной «Карлсберг». Хотя и не отдал Ильину.
И в сей момент раздался знакомый Ильину голос:
– Василий, будьте любезны, дайте товарищу пива. Он пить хочет.
Догадались, кто это был, любезные читатели?..
Кто догадался – молодец! Конечно же, известный нам всем гебист Олег Николаевич, оставленный Ильиным в разрушенном ресторане «Максим», что на Тверской у площади Скобелева.
И Л.Б.Т.-бис по имени Василий зачарованно протянул Ильину бутылку датского пива.
Немая сцена подошла к концу. Все ожили, задвигались, потянулись к Олегу Николаевичу, большому начальнику, который стоял в дверях некоего помещения, а за дверями просматривалось что-то голубое-голубое. Не исключено, помянутый выше зал.
А Ильин к гебисту не пошел. Ильин взял пиво и, подпрыгнув, сел на стойку, болтая ногами и попивая ледяной напиток прямо из горла. Как у себя в полуподвале.
– Не расслабляйся, – на всякий случай предупредил Ангел. – Ты что-нибудь понимаешь?
– Я давно перестал что-нибудь понимать. Я не понимаю, что от меня все хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26