– Нравится? – спросила стоявшая рядом стюардесса и в ответ на восхищенный вздох Майка продолжала: – Каждый раз потрясает. А смотрю уже в сотый.
– По-моему, островок не так мал. Шире Дома, сказал Харди.
– Все это пристройки. Причалы и морской вокзал. Искусственно расширенная площадь.
– А основание Дома?
– Сто пятьдесят метров в диаметре. Такова же и вышка. А посредине – около двух километров. Зеленые полоски видите?
– Серые.
– Так это издали. А вблизи все это зеленые насаждения. Лесопарковые галереи-кольца. Чем выше, тем шире. Я там была – это невероятно!

Восхищение ее казалось неподдельным, но Майк знал: реклама Дома входила в обязанности каждого сотрудника «Хаус Оушен компани», и потому промолчал. Смотреть на далекий красный волчок, казалось, соединяющий небо и океан, было приятнее, чем слушать рекламную воркотню стюардессы-экскурсовода.
– Он кажется совсем неподвижным, – все же заметил он.
– Только издалека. Будем подъезжать – увидите, как крутится эта игрушка.
Последние десять километров они прошли со скоростью обычного торпедного катера. И с каждым оставшимся позади отрезком пути громадина становилась все больше, заслоняя небо и солнце. Сейчас Гулливеров волчок уже не восхищал, а пугал, подавляя своими размерами и почти беззвучным кружением. Сходство с волчком еще более усилилось – ведь любой детский волчок бесшумен, пока не иссякнет энергия вращения. А эта энергия не иссякала, сохраняя один и тот же неизменный ритм, точь-в-точь включенная в розетку бесшумная электробритва. Краулер на искусственном покатом причале, ожидавший старта, казался коричневым жучком под красным парасолем художника. Да и красный цвет его вблизи выглядел блестяще-багровым, как еще не высохшая кровь.
Краулер, высадив больше половины пассажиров, ушел к берегам Америки, а Майк с двумя чемоданами – в одном нехитрый скарб холостяка, в другом инструменты и приборы ученого-электронщика – растерянно проследовал, увлекаемый пассажирским потоком, в неширокий проход к бегущей вниз лестнице, похожей на входы в метро и так же уводящей под землю.
Тут его и встретил мужчина – его одногодок по внешнему виду – сероглазый и рыжий, с еле заметными следами веснушек на упрямо сохраняющем мальчишеский облик лице. Одет он был по-домашнему – в черном свитере без пиджака и мягких туфлях на поролоне.
– Так удобнее, – усмехнулся он в ответ, заметил взгляд Майка и официально холодным тоном спросил: – Мистер Харди?
– Да.
– Ваш коллега по Дому. Джонни О’Лири, диспетчер транспортных линий.
– О’Лири? – переспросил Майк. – Ирландец?
– Только по фамилии. Родился и вырос в Штатах. Сначала в Теннесси, потом в Восточном Мегалополисе, мистер Харди.
– Бросьте «мистер», Джонни. Просто Майк.
Рыжий сразу оттаял и уже совсем другим тоном спросил:
– Впервые в Доме?
– Угу.
– И туристом не побывал?
– Не пришлось.
– Тогда – глаза шире. Не слиняй от любопытства.
Лестница вытянулась лентой и привела в большой круглый зал, отделенный цветным пластиком и нержавеющей сталью. Он замыкался вокруг такого же круглого, массивного и красного стояка с открытыми проходами внутрь. Именно здесь столкнулись два человеческих потока: прибывшие устремились к красным проходам, встреченные – к широким дверям в стене, похожим на ворота скаковых конюшен.
– Спешат к тюбу, – пояснил Джонни, – за три минуты выплюнет тебя в Нью-Йорке или Филадельфии.
– Кто спешит? Жители Дома?
– Те, кто здесь не работает.
– А есть такие?
– Немного, но есть. Жители верхних уровней. Крупные дельцы, хозяева маклерских и адвокатских контор, акционеры банков. Наш брат без специального пропуска покинуть пределы Дома не может.
– Та-ак, – протянул Майк. – А куда эти проходы ведут?
– К лифтам. Это основание конструкции Дома.
– Почему же оно не вращается?
– Вращается только надводная внешняя оболочка.
– Зачем?
– Вращение по принципу ионокрафта создает ионизированный поток воздуха, своеобразный «электрический ветер», отбрасывающий атмосферные воздушные потоки. Поэтому Дому не страшны никакие тайфуны и бури.
– Переход от стабильной к движущейся части обеспечивают эскалаторы?
– Конечно. Семь лент, выкрашенных в цвета спектра. Кстати, так же выкрашены и двери лифтов. Семь цветов – семь скоростей от непрерывной лифтовой ленты до лифтов-экспрессов и лифтов – «мгновенников». «Мгновенники» доставят тебя действительно мгновенно в любую часть Дома – вертикальное движение на требуемом уровне сменяется горизонтальным, и ты на месте.
– Так и пешком ходить разучишься.
– Не разучишься. «Мгновенниками» пользуются только в исключительных случаях. А пешеходных дистанций сколько угодно – хоть два часа ходи. Самый дешевый способ.
– Разве лифты оплачиваются?
– Конечно. Специальные компьютеры высчитывают число поездок, определяют стоимость и зачисляют в твою графу расходов.
– Расчетливо, – скривился Майк и переменил тему: – А сейчас куда?
– К тебе. На триста семидесятый. Уровень – экстра-класс. Парк больше нью-йоркского. А этажом ниже – твой департамент; шагай пешком, лифта не нужно. Кстати, учти: «мгновенником» не поедем – спешить некуда, а баловство дорогое. Поедем на сплошной ленте: посмотришь по крайней мере все транспортные связки. И не забывай, что король транспорта – я.
Прошли галерею лифтов, широкую, как городская улица, и пестревшую расцвеченными по спектру дверьми. Выбрали синий.
– Скорость так себе, – пояснил Джонни, – зато все увидишь: шахта прозрачная.
Лифт не то чтобы медленно, но и не очень быстро пополз вверх сквозь высокие – метров до четырех – этажи. Синева двери поблекла и приобрела прозрачность стекла, позволяя увидеть то уголок большого конференц-зала, то магазина, похожего на суперрынки больших городов, то автоматического машинного цеха без единого человека, но со множеством белых, далеко отстоящих друг от друга дверей («Квартиры», – шепнул Джонни), и коридоры с цветными дверями («Горизонтальные лифты: видишь – половина черная, половина цветная»), и даже настоящий лес с высокими кленами и сосняком («Целых три уровня – Дивись, друг!»), незнакомым подлеском и дорожками, припудренными красноватым песком. А лифт все шел: триста семидесятый этаж – целое путешествие По пути увидели и футбольное поле с довольно высокими трибунами («Тысяч на сорок», – подсказал Джонни), и бассейн с песчаными пляжами под полосатыми тентами от солнца («Искусственного, должно быть», – подумал Майк) и загорелыми купальщиками в плавках и бикини. Наконец лифт затормозил, дверь засинела и раздвинулась, выпустив их на неширокую улицу с ярко освещенными витринами магазинов. Майк тотчас же подметил, что довольно малочисленные прохожие если и заходили в магазин, то на витрины не заглядывались, как это обычно бывает в фешенебельных кварталах больших городов, где покупатели обычно ездят на автомобилях, а пешком прогуливаются, чтобы поглазеть на витринные выставки. Здесь ездили на лифтах, а пешком ходили только для моциона, мысленно отметил Майк, пройдя пятидесятиметровую улицу и свернув в переулочек, напоминающий коридор на океанском лайнере. Одну из дверей его рыжий спутник открыл без ключа, набором цифр на панели, и тут же сбил рычагом цифровой пропуск: «Сам придумаешь». Тем и закончилось вознесение Майка в его трехкомнатный рай на триста семидесятом уровне.
– Почему, кстати, уровне? – спросил он.
– Первая заповедь доминиканца: избегать шаблонов. А ты теперь доминиканец.
– Не понимаю.
– Всех, кто служит Доминику Лабарду на высшем уровне, именуют доминиканцами.
– Моего шефа у Притчардсов звали Тамплем, но тамплиером я не был.
Джонни прикрыл рукой рот Майка и шепнул еле слышно:
– Тсс!.. Ни слова больше, следуй за мной! – и громко добавил: – Все, кто подчинен Доминику Лабарду, влюблен в него безоговорочно. Ты тоже влюбишься.
И, подмигнув Майку, молчи, мол, – увел его в ванную с бассейном из черного мрамора, автоматическим аппаратом для массажа, душами и сушилкой. Он тут же открыл все краны, и ванная наполнилась ревом Ниагары.
– Теперь можно говорить не рискуя, – тихо произнес он, присаживаясь на черный пластиковый табурет. – Кроме шума воды, никто ничего не услышит. А то все и везде здесь прослушивается.
– Микрофоны?
– Микротелепередатчики. И черт знает, где они вмонтированы. Никто не находит. Должно быть, в стенах: те звукосверхпроводимы. Если лет тридцать назад только подслушивали на расстоянии и в любой среде, то теперь научились и подглядывать. Микротелепередатчик зафиксирует каждый твой шаг, слово, жест и даже выражение лица. Тебе, электронщику, лучше знать, как это делается. Даже оставаясь один, ты не можешь быть уверен, что ты в одиночестве, а не под наблюдением парочки скучающих «астрономов».
– Невероятно! – шепотом удивился Майк. – Ведь электронное подслушивание запрещено ООН еще в восьмидесятых годах. Микрофоны и микросъемки исключены даже из методов судебного разбирательства.
– Ты не в ООН и даже не в Штатах. Ты в частном владении. И запомни: рассчитывай каждый свой шаг и взвешивай каждое слово. Ты птичка в роскошной клетке. У тебя работа – не бей лежачего и княжеский гонорар. У тебя ванна – мечта голливудской звезды и лаборатория – рай электронщика, а каждая из сотни кнопочек в столовой и спальне молчаливо взывает: жми, жми, жми! Нажмешь – и приемлешь все дары электронных данайцев, от слизывающей бритвы «Нежность» до ирландского рагу в чесночном соусе. Кстати, учти: с трехсотого этажа и выше – никакой химии. Все натуральное – и виски, и русская икра. А делать, говорить и думать будешь только по мановению указующего перста папы Доминика. Кроме «папы», впрочем, есть еще и «кардинал» с не менее колоритным именем – Лойола. Правда, не Игнаций, а Педро, но служителей его именуют, как и положено, «иезуитами». Их трудно отличить от всех прочих, потому что рясы они не носят, а служебный жетон прячут за лацканом. Но будь уверен, что кто-нибудь сейчас прильнул к экрану и удивляется, что это мы так долго делаем в ванной.
И, подхватив совсем уже растерявшегося Майка под руку, Джонни вывел его в квартиру со словами, рассчитанными не на микрофон, а на рупор:
– Суперкомфорт, милок. Быт цезарей. Не мытье, а нега в магометанском раю, только без гурий. Впрочем, гурии тоже будут – увидишь, а мне пора.
Он тихо выскользнул в коридор, еще раз подмигнув на прощанье, а Майк, обалдевший от полученной информации, растерянный и непонимающий, не потянулся ни к одной кнопочке, а плюхнулся на диван и уже не вслух, а про себя отчаянно выдохнул: «Влип!»
Глава 3. «Я ХОЧУ ЖИТЬ!»
Утром он попробовал кнопки. Все сработало. И выстиранное, отутюженное белье, положенное накануне в белый пластмассовый ящик, и вкусный завтрак, и рюмка коньяку для бодрости. Автоматический механизм сменил и старые полуботинки на новые, более современные и изящные, из натуральной кожи. «Никаких заменителей» – видимо, такова была программа здешней потребительской автоматики. Но Майку вспомнились и слова Джонни о том, что с трехсотых этажей никакой химии. А до трехсотых? Что предлагала автоматика там?
Надо было спешить в диспетчерскую, но Майк не воспользовался «мгновенником» у себя в холле – обычная лифтовая кабина на двух человек, кнопочная панель с цифровым набором, нержавейка и пластик. Он пошел пешком – надо же соблюдать «пешеходную дистанцию». На этот раз она привела по коридору к мраморной лестнице, застланной иранским ковром, спустила на этаж ниже и вывела на диспетчерскую – анфиладу холлов с раздвижными дверями разного цвета. У диспетчерской Майка был голубой с синим номером «36» и фамилией в металлической рамке. Место фамилии было пусто: его предшественник уже снял свою. Кстати, Майк так и не узнал ее и чувствовал себя неловко, пройдя автоматически пропустившую его дверь. Но встретивший его за ней широкоплечий американец с каменно-неподвижным, точно вырубленным из розового туфа лицом, холодно пришел ему на помощь.
– Роджер, – представился он. – Входите не стесняясь, мистер Харди. Давно жду. И нетерпеливо.
– Почему нетерпеливо? – переспросил Харди.
– Долгий разговор, – отмахнулся Роджер. – Может быть, мы и вернемся к нему, а может, и нет. Сейчас же принимайте хозяйство.
Майк осмотрел большой зал, не очень высокий – метра четыре-пять, не больше – с невидимым, но достаточно сильным источником света, дневного, как и всюду. По стенам тянулись блоки компьютеров со входными и выходными каналами, перфорационными лентами, вспыхивающими и потухающими глазками различных цветов, огромными, средними и совсем крохотными экранами с непрекращавшимся движением зубчатых и волнистых, тоже Цветных линий и скользящими вдоль стен платформами управления. Все это было уже знакомо, предстояло лишь разобраться, как говорится, что к чему где видеофонная и телевизионная связи, где лучевая, где блокирующая автоматика и контрольные пункты.
1 2 3 4 5 6 7 8