После окончания университета я поступил работать в научно-исследовательский институт, имеющий отношение к производству пластмасс. У меня было неплохое положение и достаточно хорошие условия для работы. Никто не стеснял моей инициативы, и передо мной открывались все возможности для быстрого получения ученой степени, столь необходимой для того, кто решил навсегда посвятить себя научной деятельности.
Однако вскоре выяснилось, что мой научный руководитель и я не понимаем друг друга. Непрекращающееся увлечение биохимией натолкнуло меня на мысль о возможности моделировать процессы, происходящие в живой клетке при синтезе пластмасс. Я считал, что можно создать полимеры, управляющие синтезом пластмасс, подобно тому, как нуклеиновые кислоты в клетках живого организма управляют синтезом белка и задают общую структуру организма.
Меня подняли на смех. Идея создания «наследственного вещества» для производства пластмасс казалась всем настолько абсурдной, что скоро стала у нас в институте синонимом всякого научного ляпсуса. Самым тяжелым было то, что со мной по этому поводу даже не считали нужным спорить. Доказательства, которые я приводил в защиту своей точки зрения, не вызывали ничего, кроме снисходительной улыбки.
Я перешел работать в другую лабораторию, но положение от этого не изменилось. Новый руководитель считал мою идею бесперспективной. Объективно говоря, он был прав. В дальнейшем я убедился сам, какие колоссальные трудности стоят на пути осуществления того, к чему я стремился.
Будучи связанным формальным запрещением продолжать опыты в интересующем меня направлении, я стал оставаться в лаборатории по вечерам, принимая все меры, чтобы скрыть истинный характер моих занятий. Однако я был до такой степени поглощен своей идеей, что это не могло не сказаться на качестве выполнения моей основной работы. Произошло весьма неприятное объяснение с начальником лаборатории. Я чувствовал, что моё положение в институте становится весьма шатким. Мои сверстники давно защитили кандидатские диссертации и успешно работали над серьезными научными проблемами. Мне же поручали только второстепенные работы, не требующие ни большой научной подготовки, ни особой фантазии. Я считался очень посредственным работником.
Так прошло несколько лет.
По наследству от матери мне достался небольшой домик в пригороде, где я постоянно жил.
Там, в сарае, я оборудовал небольшую лабораторию. Весь свой досуг холостяка я посвящал опытам.
Наконец настал день, когда мне показалось, что я на верном пути. Мне удалось создать полимер, синтезирующий на своей поверхности пластмассу из раствора формальдегида.
Трудно рассказать, что я испытал в тот день, когда в аквариуме начали возникать небольшие красные кусочки пластмассы. Это было больше, чем рождение новой технологии. Оказалось возможным искусственно повторить то, что создала природа за миллиарды лет эволюции.
Полученные мною кусочки пластмассы напоминали кораллы и выглядели так, будто все вышли из одного штампа. Каждый из них имел форму шарика с шестью небольшими отростками.
Я просидел всю ночь в сарае, наблюдая при свете керосинового фонаря за их ростом.
Утром, по дороге на работу, я думал о новых фабриках, выпускающих изделия из пластмассы, без громоздкого и сложного оборудования, свойственного современному производству. Не важно, что мне пока удалось осуществить это только в бесполезной форме, пригодной разве что для женских бус. У меня не возникало сомнения, что, овладев новым принципом, можно будет выращивать изделия любой, наперед заданной формы. Всё зависело от структуры цепочек полимера, управляющего синтезом.
Вернувшись вечером домой, я убедился, что бус, как я их мысленно называл, стало гораздо больше. На дне аквариума их уже было десятка три. Бусы увеличивались в размере, сохраняя свою форму. Часть бус по достижении определенного размера приобрела овальную форму. Посередине у них появилась тонкая перемычка.
Меня осенила внезапная догадка. Было похоже на то, что бусы претерпевали деление, подобное делению живой клетки. Вынув несколько штук из раствора, я обнаружил, что некоторые из них уже разделились на две части, имеющие по три отростка. В местах деления начался рост трех новых отростков.
Все это несколько обескуражило меня, но вскоре я сообразил, что процесс деления можно предотвратить, вынув большие бусы из аквариума. Лишившись питательный среды, они не смогут больше расти.
Можете себе представить моё удивление, когда вечером я обнаружил, что вынутые из раствора бусы продолжают расти, хотя и с меньшей скоростью, чем находящиеся в аквариуме. Они синтезировали углеводороды из углекислоты и водяного пара, находящихся в атмосфере. В этом я убедился помещая их в эксикатор. В атмосфере, лишенной паров воды, рост прекращался.
Передо мной встала новая проблема – с одной стороны, было весьма заманчивым синтезировать пластмассу прямо из воздуха, без всякой затраты энергии, а с другой стороны, нельзя было допускать, чтобы изделия из этой пластмассы бесконечно размножались. Представьте себе, что вы купили чашку и поставили её в буфет, а спустя некоторое время ваш дом оказывается забитым совершенно ненужными вам чашками!
Нужно было во что бы то ни стало найти способ прекращения роста бус. Я выяснил, что в отсутствие солнечного света процессы роста и деления не протекают, но сами понимаете, что это не могло лечь в основу технического решения. Изделия, которыми можно пользоваться только в темноте, никому не нужны.
Несколько дней я провел в мучительном раздумье.
За это время бус наплодилось бесчисленное множество. Они уже не помещались в аквариуме и покрывали значительную часть пола в сарае. Я с ужасом подсчитывав сколько их будет через месяц, если их размножение в геометрической прогрессии не прекратится.
Наконец меня осенили идея: я решил попробовать разрушить в бусах полимер, управляющий ростом и делением при помощи рентгеновского облучения.
Захватив несколько штук, я уговорил инженера рентгеновской лаборатории нашего института подвергнуть их обручению большой мощности. Я не мог объяснить ему, зачем мне это понадобилось, но так настойчиво просил его, что он согласился.
Очевидно, облучение дало результаты, так как часть бус прекратила дальнейший рост. Зато остальная часть, побывавшая под рентгеновским аппаратом, доставила мне уйму хлопот. Если бы речь шла не об изделиях из пластмассы, а о живых существах, я бы назвал то, что произошло с этими бусами, мутацией. По-видимому, цепочка полимера подверглась в них не разрушению, а только частичной перестройке. В последующих делениях они изменили цвет и форму.
Теперь в моем распоряжении было множество разновидностей. На полу сарая высилась пирамида разноцветных бус самых различных размеров, с различным количеством отростков.
Я несколько успокоился, когда увидел, что нижние слои бус, лишенные доступа воздуха, прекратили рост и деление. Возможно, что этому способствовало поглощение углекислоты и водяных паров бусами, расположенными в верхних слоях. Вообще мне казалось, что в больших скоплениях бусы росли гораздо медленнее…
Однажды стоя около одной из куч, я заметил, как из её середины выкатился прозрачный шарик, лишенный всяких отростков. Такой «мутации» я еще не встречал.
В этот день я совершил большую оплошность: вместо того, чтобы немедленно сжечь этот шарик, я положил его на стол, желая проследить его дальнейший рост.
Рос он очень быстро и уже через два дня разделился на две части. Через несколько дней на столе лежала небольшая кучка шариков. Вот тут и обнаружились их новые свойства. Круглая форма и очень гладкая поверхность не давали им возможности собираться в большие кучи. Под влиянием веса верхних шаров нижние раскатывались в разные стороны, попадая в условия индивидуального существования, наиболее благоприятного для синтеза углеводородов из воздуха. Образовывалась новая кучка, и шарики вновь катились в разные стороны.
В отличие от бус шарики постоянно меняли место своего нахождения. С первого взгляда могло показаться, что они сознательно перемещаются.
Я окопал сарай рвом, но и это не помогло. По мере наполнения рва шарики катились дальше. Несколько штук я выловил в соседнем огороде. Я был совершенно беспомощен в попытках прекратить это ничем не сдерживаемое размножение. Несколько раз я пытался подсчитать количество шариков, которое получится после пятидесятого деления, и каждый раз астрономические результаты подсчетов совершенно ошеломляли меня. В течение короткого времени шарики должны были распространиться на весь Земной шар, вытеснив из него все живое…
– Объявляется посадка на самолет ТУ-104, следующий рейсом триста семьдесят шесть до Ленинграда, – раздался голос диктора в динамике. – Пассажиров просят пройти на перрон для посадки.
Я посмотрел на часы. Было половина шестого утра.
Василий Нилыч схватил свой чемодан и бросился к выходу.
– Ради бога, – крикнул я ему вдогонку, – что было дальше с шариками?
– Я заболел, и мне пришлось ехать в этот дурацкий санаторий. Все бусы и шарики я сжег. Другого выхода у меня не было. Сказать по правде, я не уверен, что несколько штук не осталось у меня во дворе в укромных местах. Эти прозрачные шарики так трудно обнаружить! Страшно подумать, что будет, если…
Дальше я не расслышал, так как он уже спускался по лестнице.
ДЖЕЙН
В это утро Модест Фомич проснулся с каким то тревожным чувством. Лежа с закрытыми глазами, он пытался сообразить, почему не зазвонил будильник и он, Модест Фомич Никулин, вместо того, чтобы находиться на работе, валяется в постели, хотя лучи утреннего солнца уже добрались до его подушки. Время, значит, было уже позднее, никак не меньше десяти часов утра.
Модест Фомич сел в постели и открыл глаза.
– Приветик, Фомич! – крикнул попугай в клетке, давно ожидавший пробуждения хозяина.
Никулин встал босыми ногами на коврик и засмеялся.
«Вот она началась, – подумал он, – новая жизнь!»
Прошедшие пять дней были до предела насыщены хлопотами в связи с уходом на пенсию. Вчера, по правде сказать, он немного хлебнул лишнего на прощальном вечере, устроенном в его честь сослуживцами.
Сегодня первый день пенсионера Никулина, решившего, наконец, целиком посвятить себя своей давнишней страсти.
Модест Фомич натянул брюки, всунул ноги в туфли и подошел к аквариуму с золотыми рыбками. Взяв пригоршню корма, он постучал пальцем о стенки аквариума. Пять золотых рыбок построились гуськом, выполнили сложную фигуру, напоминающую заход бомбардировщиков на цель, и застыли полукольцом, ожидая пищи. Только сам Никулин знал, какого титанического труда стоило обучить рыбок этому нехитрому фокусу.
Его любимица кошка Джейн, лежа на диване с полузакрытыми глазами, внимательно наблюдала за хозяином. Только легкое подрагивание кончика хвоста свидетельствовало о том, что она чего-то ожидает.
– Доброе утро, Джейн!
Кошка лениво потянулась, мягко соскочила с дивана и, подойдя к Никулину, нехотя подала ему лапу.
Никулин быстро выпил чаю, приладил новый воздушный шарик для подачи воздуха в аквариум и обернулся к Джейн, опять лежавшей на диване.
– Кончилась принцесская жизнь, Джейн, – сказал он, – пора по-настоящему приниматься за работу!
Он поманил Джейн пальцем, она прыгнула ему на плечо, и они вышли из дома.
Дрессировка животных была единственной слабостью Модеста Фомича, над которой часто подшучивали сослуживцы. За глаза его даже называли «Укротитель». Весь свой небольшой досуг он посвящал изучению книг по зоопсихологии и экспериментам с домашними животными.
Сегодня должна была начаться давно задуманная программа обучения Джейн танцам.
Модест Фомич прошел в конец бульвара на небольшую площадку, носившую название «клуб пенсионеров», и уселся на облюбованную им скамейку.
В этот час в «клубе» было еще мало народа, и Никулин начал заниматься с Джейн, не опасаясь зевак, могущих отвлечь кошку.
Однако вскоре на площадке появился толстый, низенький человечек, с интересом наблюдавший за тем, как Джейн ходит на задних лапах. Он проторчал около них всё утро и удалился только тогда, когда Никулин отправился с Джейн обедать.
Так продолжалось несколько дней. Ежедневно Никулин заставал утром на площадке толстяка, явно поджидавшего начала занятий с Джейн.
Наконец, однажды утром, толстяк сел на скамейку рядом с Модестом Фомичом и кратко сказал:
– Будем знакомы, – доктор Гарбер, пенсионер.
Никулин пожал протянутую ему плотную, волосатую руку и назвал свою фамилию.
– Должен сознаться, – сказал Гарбер, – что ваши опыты с кошкой меня очень интересуют.
– Вы любитель животных? – спросил Никулин, бросив исподлобья взгляд на доктора.
– По правде сказать, нет, – ответил тот. – Ваши опыты интересуют меня не потому, что я люблю животных, а потому, что меня волнует будущность человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Однако вскоре выяснилось, что мой научный руководитель и я не понимаем друг друга. Непрекращающееся увлечение биохимией натолкнуло меня на мысль о возможности моделировать процессы, происходящие в живой клетке при синтезе пластмасс. Я считал, что можно создать полимеры, управляющие синтезом пластмасс, подобно тому, как нуклеиновые кислоты в клетках живого организма управляют синтезом белка и задают общую структуру организма.
Меня подняли на смех. Идея создания «наследственного вещества» для производства пластмасс казалась всем настолько абсурдной, что скоро стала у нас в институте синонимом всякого научного ляпсуса. Самым тяжелым было то, что со мной по этому поводу даже не считали нужным спорить. Доказательства, которые я приводил в защиту своей точки зрения, не вызывали ничего, кроме снисходительной улыбки.
Я перешел работать в другую лабораторию, но положение от этого не изменилось. Новый руководитель считал мою идею бесперспективной. Объективно говоря, он был прав. В дальнейшем я убедился сам, какие колоссальные трудности стоят на пути осуществления того, к чему я стремился.
Будучи связанным формальным запрещением продолжать опыты в интересующем меня направлении, я стал оставаться в лаборатории по вечерам, принимая все меры, чтобы скрыть истинный характер моих занятий. Однако я был до такой степени поглощен своей идеей, что это не могло не сказаться на качестве выполнения моей основной работы. Произошло весьма неприятное объяснение с начальником лаборатории. Я чувствовал, что моё положение в институте становится весьма шатким. Мои сверстники давно защитили кандидатские диссертации и успешно работали над серьезными научными проблемами. Мне же поручали только второстепенные работы, не требующие ни большой научной подготовки, ни особой фантазии. Я считался очень посредственным работником.
Так прошло несколько лет.
По наследству от матери мне достался небольшой домик в пригороде, где я постоянно жил.
Там, в сарае, я оборудовал небольшую лабораторию. Весь свой досуг холостяка я посвящал опытам.
Наконец настал день, когда мне показалось, что я на верном пути. Мне удалось создать полимер, синтезирующий на своей поверхности пластмассу из раствора формальдегида.
Трудно рассказать, что я испытал в тот день, когда в аквариуме начали возникать небольшие красные кусочки пластмассы. Это было больше, чем рождение новой технологии. Оказалось возможным искусственно повторить то, что создала природа за миллиарды лет эволюции.
Полученные мною кусочки пластмассы напоминали кораллы и выглядели так, будто все вышли из одного штампа. Каждый из них имел форму шарика с шестью небольшими отростками.
Я просидел всю ночь в сарае, наблюдая при свете керосинового фонаря за их ростом.
Утром, по дороге на работу, я думал о новых фабриках, выпускающих изделия из пластмассы, без громоздкого и сложного оборудования, свойственного современному производству. Не важно, что мне пока удалось осуществить это только в бесполезной форме, пригодной разве что для женских бус. У меня не возникало сомнения, что, овладев новым принципом, можно будет выращивать изделия любой, наперед заданной формы. Всё зависело от структуры цепочек полимера, управляющего синтезом.
Вернувшись вечером домой, я убедился, что бус, как я их мысленно называл, стало гораздо больше. На дне аквариума их уже было десятка три. Бусы увеличивались в размере, сохраняя свою форму. Часть бус по достижении определенного размера приобрела овальную форму. Посередине у них появилась тонкая перемычка.
Меня осенила внезапная догадка. Было похоже на то, что бусы претерпевали деление, подобное делению живой клетки. Вынув несколько штук из раствора, я обнаружил, что некоторые из них уже разделились на две части, имеющие по три отростка. В местах деления начался рост трех новых отростков.
Все это несколько обескуражило меня, но вскоре я сообразил, что процесс деления можно предотвратить, вынув большие бусы из аквариума. Лишившись питательный среды, они не смогут больше расти.
Можете себе представить моё удивление, когда вечером я обнаружил, что вынутые из раствора бусы продолжают расти, хотя и с меньшей скоростью, чем находящиеся в аквариуме. Они синтезировали углеводороды из углекислоты и водяного пара, находящихся в атмосфере. В этом я убедился помещая их в эксикатор. В атмосфере, лишенной паров воды, рост прекращался.
Передо мной встала новая проблема – с одной стороны, было весьма заманчивым синтезировать пластмассу прямо из воздуха, без всякой затраты энергии, а с другой стороны, нельзя было допускать, чтобы изделия из этой пластмассы бесконечно размножались. Представьте себе, что вы купили чашку и поставили её в буфет, а спустя некоторое время ваш дом оказывается забитым совершенно ненужными вам чашками!
Нужно было во что бы то ни стало найти способ прекращения роста бус. Я выяснил, что в отсутствие солнечного света процессы роста и деления не протекают, но сами понимаете, что это не могло лечь в основу технического решения. Изделия, которыми можно пользоваться только в темноте, никому не нужны.
Несколько дней я провел в мучительном раздумье.
За это время бус наплодилось бесчисленное множество. Они уже не помещались в аквариуме и покрывали значительную часть пола в сарае. Я с ужасом подсчитывав сколько их будет через месяц, если их размножение в геометрической прогрессии не прекратится.
Наконец меня осенили идея: я решил попробовать разрушить в бусах полимер, управляющий ростом и делением при помощи рентгеновского облучения.
Захватив несколько штук, я уговорил инженера рентгеновской лаборатории нашего института подвергнуть их обручению большой мощности. Я не мог объяснить ему, зачем мне это понадобилось, но так настойчиво просил его, что он согласился.
Очевидно, облучение дало результаты, так как часть бус прекратила дальнейший рост. Зато остальная часть, побывавшая под рентгеновским аппаратом, доставила мне уйму хлопот. Если бы речь шла не об изделиях из пластмассы, а о живых существах, я бы назвал то, что произошло с этими бусами, мутацией. По-видимому, цепочка полимера подверглась в них не разрушению, а только частичной перестройке. В последующих делениях они изменили цвет и форму.
Теперь в моем распоряжении было множество разновидностей. На полу сарая высилась пирамида разноцветных бус самых различных размеров, с различным количеством отростков.
Я несколько успокоился, когда увидел, что нижние слои бус, лишенные доступа воздуха, прекратили рост и деление. Возможно, что этому способствовало поглощение углекислоты и водяных паров бусами, расположенными в верхних слоях. Вообще мне казалось, что в больших скоплениях бусы росли гораздо медленнее…
Однажды стоя около одной из куч, я заметил, как из её середины выкатился прозрачный шарик, лишенный всяких отростков. Такой «мутации» я еще не встречал.
В этот день я совершил большую оплошность: вместо того, чтобы немедленно сжечь этот шарик, я положил его на стол, желая проследить его дальнейший рост.
Рос он очень быстро и уже через два дня разделился на две части. Через несколько дней на столе лежала небольшая кучка шариков. Вот тут и обнаружились их новые свойства. Круглая форма и очень гладкая поверхность не давали им возможности собираться в большие кучи. Под влиянием веса верхних шаров нижние раскатывались в разные стороны, попадая в условия индивидуального существования, наиболее благоприятного для синтеза углеводородов из воздуха. Образовывалась новая кучка, и шарики вновь катились в разные стороны.
В отличие от бус шарики постоянно меняли место своего нахождения. С первого взгляда могло показаться, что они сознательно перемещаются.
Я окопал сарай рвом, но и это не помогло. По мере наполнения рва шарики катились дальше. Несколько штук я выловил в соседнем огороде. Я был совершенно беспомощен в попытках прекратить это ничем не сдерживаемое размножение. Несколько раз я пытался подсчитать количество шариков, которое получится после пятидесятого деления, и каждый раз астрономические результаты подсчетов совершенно ошеломляли меня. В течение короткого времени шарики должны были распространиться на весь Земной шар, вытеснив из него все живое…
– Объявляется посадка на самолет ТУ-104, следующий рейсом триста семьдесят шесть до Ленинграда, – раздался голос диктора в динамике. – Пассажиров просят пройти на перрон для посадки.
Я посмотрел на часы. Было половина шестого утра.
Василий Нилыч схватил свой чемодан и бросился к выходу.
– Ради бога, – крикнул я ему вдогонку, – что было дальше с шариками?
– Я заболел, и мне пришлось ехать в этот дурацкий санаторий. Все бусы и шарики я сжег. Другого выхода у меня не было. Сказать по правде, я не уверен, что несколько штук не осталось у меня во дворе в укромных местах. Эти прозрачные шарики так трудно обнаружить! Страшно подумать, что будет, если…
Дальше я не расслышал, так как он уже спускался по лестнице.
ДЖЕЙН
В это утро Модест Фомич проснулся с каким то тревожным чувством. Лежа с закрытыми глазами, он пытался сообразить, почему не зазвонил будильник и он, Модест Фомич Никулин, вместо того, чтобы находиться на работе, валяется в постели, хотя лучи утреннего солнца уже добрались до его подушки. Время, значит, было уже позднее, никак не меньше десяти часов утра.
Модест Фомич сел в постели и открыл глаза.
– Приветик, Фомич! – крикнул попугай в клетке, давно ожидавший пробуждения хозяина.
Никулин встал босыми ногами на коврик и засмеялся.
«Вот она началась, – подумал он, – новая жизнь!»
Прошедшие пять дней были до предела насыщены хлопотами в связи с уходом на пенсию. Вчера, по правде сказать, он немного хлебнул лишнего на прощальном вечере, устроенном в его честь сослуживцами.
Сегодня первый день пенсионера Никулина, решившего, наконец, целиком посвятить себя своей давнишней страсти.
Модест Фомич натянул брюки, всунул ноги в туфли и подошел к аквариуму с золотыми рыбками. Взяв пригоршню корма, он постучал пальцем о стенки аквариума. Пять золотых рыбок построились гуськом, выполнили сложную фигуру, напоминающую заход бомбардировщиков на цель, и застыли полукольцом, ожидая пищи. Только сам Никулин знал, какого титанического труда стоило обучить рыбок этому нехитрому фокусу.
Его любимица кошка Джейн, лежа на диване с полузакрытыми глазами, внимательно наблюдала за хозяином. Только легкое подрагивание кончика хвоста свидетельствовало о том, что она чего-то ожидает.
– Доброе утро, Джейн!
Кошка лениво потянулась, мягко соскочила с дивана и, подойдя к Никулину, нехотя подала ему лапу.
Никулин быстро выпил чаю, приладил новый воздушный шарик для подачи воздуха в аквариум и обернулся к Джейн, опять лежавшей на диване.
– Кончилась принцесская жизнь, Джейн, – сказал он, – пора по-настоящему приниматься за работу!
Он поманил Джейн пальцем, она прыгнула ему на плечо, и они вышли из дома.
Дрессировка животных была единственной слабостью Модеста Фомича, над которой часто подшучивали сослуживцы. За глаза его даже называли «Укротитель». Весь свой небольшой досуг он посвящал изучению книг по зоопсихологии и экспериментам с домашними животными.
Сегодня должна была начаться давно задуманная программа обучения Джейн танцам.
Модест Фомич прошел в конец бульвара на небольшую площадку, носившую название «клуб пенсионеров», и уселся на облюбованную им скамейку.
В этот час в «клубе» было еще мало народа, и Никулин начал заниматься с Джейн, не опасаясь зевак, могущих отвлечь кошку.
Однако вскоре на площадке появился толстый, низенький человечек, с интересом наблюдавший за тем, как Джейн ходит на задних лапах. Он проторчал около них всё утро и удалился только тогда, когда Никулин отправился с Джейн обедать.
Так продолжалось несколько дней. Ежедневно Никулин заставал утром на площадке толстяка, явно поджидавшего начала занятий с Джейн.
Наконец, однажды утром, толстяк сел на скамейку рядом с Модестом Фомичом и кратко сказал:
– Будем знакомы, – доктор Гарбер, пенсионер.
Никулин пожал протянутую ему плотную, волосатую руку и назвал свою фамилию.
– Должен сознаться, – сказал Гарбер, – что ваши опыты с кошкой меня очень интересуют.
– Вы любитель животных? – спросил Никулин, бросив исподлобья взгляд на доктора.
– По правде сказать, нет, – ответил тот. – Ваши опыты интересуют меня не потому, что я люблю животных, а потому, что меня волнует будущность человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22