Или, за неимением лучшего, поселились в каком-нибудь убежище рядом с преданным Даулером? Сами готовили себе еду, располнели и нехотя выполняли свои обязательства по субботам?
– Наоборот, я вытеснила бы госпожу Фитц и воцарилась бы в Карлтон Хаузе или начала какое-нибудь дело. О небеса, как же я ненавижу вас, Вилл, вы как дьявол преследовали меня всю жизнь.
– Я был вашим спасителем, но вы не хотите признать этого. Вопрос в следующем: что дальше?
– Почить на лаврах. Учить моих дочерей хорошим манерам.
– И выдать их замуж за приходских священников с двумя пенсами годового дохода. Вам надоест столь безупречное существование… А любовники?
– Я в них не нуждаюсь, раз у меня есть десять тысяч на счету и четыреста фунтов ежегодного пособия. Кроме того, меня тошнит от мужчин: они слишком требовательны.
– Вы имеете в виду его светлость радикала?
– Я не имею в виду кого-то конкретного, я говорю об этой половине рода человеческого. Я обеспечила себе безопасность только с помощью своей женственности и очарования – ни вы, ни Уордл здесь ни при чем. Кстати, где обещанное вознаграждение? Домик с башенками и экипаж четверкой?
– Лучше вам обратиться к члену парламента от Оукхэмптона. Как и я, он вам скажет, что вы подвели его, что, приостановив публикацию мемуаров в столь острый момент, вы выбили у него из рук оружие. Другими словами, вы ему больше не нужны.
– А Кенту?
– О, Кент в ужасе, что с него сорвут маску. Приходится признать, что я ошибся в оценке. Я считал его достойным человеком, но он струсил – истинно германская манера. Он никогда не получит должность своего брата.
– Итак, мы не сдвинулись с места?
– Точно. Хотя Уордл стал национальным героем, а вы приобрели всеобщую известность… По крайней мере, вашим портретом украшают стаффордширский фарфор. Все типографии печатают ваши портреты – что еще вам нужно?
– Благодарности за полный зал во время слушаний. Во всяком случае, мне удалось отвлечь народ от войны в Испании.
– Да, вы сделали это мастерски. Честь вам и хвала. Ваше имя звучит в самых отдаленных уголках Англии. Жаль, что это будет длиться недолго. Как только вы сожгли мемуары, вы сразу же вышли из моды. Нет ничего скучнее уединенной жизни.
Она смотрела в его спокойные глаза. Сколько он потратил сил, чтобы привлечь ее, чтобы подбить ее на эту авантюру, – каким же надо быть гением, чтобы задумать все?
– Я ненавижу благодарность, – сказала она, – и несдержанные обещания.
– Которые дают дураки, – заметил он, – пустоголовые дураки.
Значит, он не любит Уордла? Она поняла. Его игра не принесла успеха, его план потерпел неудачу. Где-то Уордл совершил грубую ошибку, и Огилви, в тайне от всех ткущий паутину, увидел, что жертве удалось спастись… Паутина разорвалась.
– Если бы, – сказала она, – вы действовали самостоятельно, а не использовали пешек, вы могли бы преуспеть.
– Меня утомляет активная деятельность – такой уж у меня характер.
– Разве? Я часто спрашивала себя…
Но никаких откровений не последовало. Где он развлекается? Во всяком случае, обиженно подумала она, не здесь. Что сразу же объединило их и в то же время создало барьер между ними. Возможно, он, как обычно, прочитал ее мысли, так как засмеялся, поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.
– Ну ладно, – сказал он, – я прощаю вас за то, что вы сожгли мемуары. Но десять тысяч могут растаять. Постарайтесь удвоить их, пока у вас есть возможность. Между прочим, вы обеспечили только дочерей. Но ваша щедрость понадобится и остальным представителям клана Маккензи, не так ли?
И с этими словами он ушел. Однако его визит взбодрил ее, она уже не была так подавлена. Он изменил ее настроение так, как ему было выгодно в данный момент. И она знала это.
Оставленная после его ухода наедине с тревожными мыслями, которые он внушил ей, она промучилась всю ночь без сна, а утро началось с нюхательной соли и недовольства Мартой.
– Не белое, а голубое платье.
– Голубое порвано.
– Так почему же, черт побери, ты не удосужилась зашить его?
– Не было времени, мэм: ведь вы вчера его надевали.
– Голубое шелковое, а не атласное… Не забирай поднос, я еще не закончила. Почту принесли? Кто заезжал? Где мои письма?
– Все здесь, мэм. На подносе. Вы сдвинули их в сторону.
– А я думала, что это счета. Так и есть. Убери их. Откуда, позволь узнать, этот засохший букет маргариток?
– Цветы от господина Фитцджеральда, принесли сегодня утром.
– От отца или сына?
– От господина Вильяма, мэм.
– В двадцать шесть лет стоит быть более галантным. Его отец обычно присылал розы. То ли они вырождаются, то ли кровь у них замерзла – одно из двух. Кто-нибудь заезжал?
– Внизу ждет господин Райт, мэм.
– Райт, обивщик?
– Да, мэм. Сидит с семи.
– Интересно, кого он собирался отловить в столь ранний час, когда еще ни один охотник не охотится?
– Он не сказал… Он говорил что-то о полковнике Уордле.
– Бог простил бы меня, если бы я задержала его до семи вечера. Ты когда-либо видела голову полковника Уордла на моей подушке?
– Никогда, мэм… Какой ужас…
– Вот именно – ужас. Я упала бы в обморок, если бы он хоть раз прикоснулся ко мне. Можешь так и сказать Райту и передай ему мои наилучшие пожелания. Иди и наполни мне ванну и хватит сплетничать.
Фрэнсис Райт, подобно всем жителям Англии, читал газеты. Госпоже Кларк выплачено десять тысяч фунтов. Все деньги целехоньки и находятся в безопасном месте, писала «Морнинг Пост». Значит, их деловые взаимоотношения оживут, во всяком случае, он надеялся на это – ведь ему так и не заплатили за мебель.
Она вплыла в кабинет.
– Дорогой господин Райт, чем могу служить вам?
– Ну, госпожа Кларк, я насчет дома.
– Насчет дома?
– Вы живете здесь уже пять месяцев.
– Я знаю. Он меня вполне устраивает.
– Я думал, что, возможно, при изменившихся условиях вам захочется переехать в более просторный дом?
– О, нет… Как вам известно, у меня скромные запросы. К тому же ничто не изменилось. Только крохотная сумма для обеспечения будущего моих дочерей.
– Понимаю. Ну, если так обстоит дело… – Он протянул счет. Много страниц. Внесена каждая мелочь. – Этот счет выписан по состоянию на октябрь прошлого года – я не внес сюда, естественно, плату за хранение вещей. Может, вы хотите, чтобы я зачитал вам?
– Мне очень не хотелось бы, чтобы вы сорвали голос – вы и так хрипите. А все из-за того, что вы слишком рано по утрам выходите на улицу, это очень опасно, когда у человека слабое горло. Вам нужно выпить вина.
Господин Райт не привык пить вино без четверти десять. К половине одиннадцатого он уже раскис, отек и чувствовал себя не в своей тарелке. Он принялся рассказывать о своем детстве, проведенном в Гринвиче. Счет вернулся в карман его жилета. Но ведь он приехал по делу. По какому делу? Он в замешательстве уставился на свою клиентку, стараясь выразить свою мысль словами.
– Мой брат и я решили: мы должны получить то, что нам причитается.
– Ваш брат совершенно прав. Я полностью поддерживаю вас. Обратитесь к полковнику Уордлу: он обещал заплатить вам. Ведь был же договор, заключенный между ним и виноторговцем по имени Айллингворт, не так ли?
– Был. Но срок уплаты прошел.
– Какая досада… Я скажу вам – но это должно быть строго между нами, – что полковник Уордл совершил много неблаговидных поступков, и не только по отношению к вам. Он не выполнил ни одного обещания, данного мне. Вы помните, что он говорил в ноябре прошлого года?
– Помню. Но не все.
– О, вы вспомните. О влиятельных друзьях, о светлой дороге в будущее, открывающейся перед Англией, – помните?
– Мне кажется, он восхищался мебелью, которая была на моем складе, но сказал, что она слишком дорогая. Это я помню.
– Может, и дорогая, но она слишком важна для той роли, которую я должна была играть под его руководством. Именно поэтому он и обещал заплатить, и дал вам слово.
Райт покачал головой. Его голова начала проясняться.
– Сомневаюсь, что нам удастся вытащить из него хоть один пенс.
– Разве вы не собираетесь обратиться за помощью к закону?
– Собираюсь, если дело чисто.
– Конечно, чисто. Все честно и открыто. Напишите ему и потребуйте денег, а если он откажется, тогда я за это возьмусь. Я прослежу, чтобы ему не удалось вывернуться. Народному герою, господин Райт, не избежать падения.
Отказавшись от еще одной рюмки хереса, господин Райт удалился. Следующим приехал доктор Меткалф. Он периодически обследовал ее в течение последних десяти месяцев и внимательно следил за ее состоянием во время расследования.
– Госпожа Кларк, я к вашим услугам. Примите мои поздравления.
– С чем?
– С тем, что я услышал сегодня утром. Как я понял, друзья герцога заплатили вам десять тысяч, вам и вашим дочерям обеспечено ежегодное пособие.
– А, вы об этом… Жалкие крохи, только чтобы не умереть с голоду.
– Понимаю. Вы рассчитывали на большее. Жаль. Дело в том…
– Да?
– Я сам слепо полагался на вас. Несколько месяцев назад вы сказали мне, что у вас есть некоторые виды на будущее или, скажем, надежды и что я смогу получить свою долю, как только поступят деньги.
О небеса, заберите всех докторов с их умением вытянуть из человека все, что угодно. Легкий приступ мигрени – и комната, где лежит больной, мгновенно превращается в исповедальню. Она вспомнила, как бывала неосторожна в своих высказываниях, слушая ласковый, полный сочувствия голос, как едва слышно рассказывала о Додде и Уордле, о герцоге Кенте, рисуя картины великого будущего своих близких друзей. А однажды вечером в январе она даже пригласила доктора с женой на обед, и они встретились с Доддом и Уордлом. Зашел разговор о богатстве – вино текло рекой, о патронаже, свершившем переворот в мире медицины. И доктор Меткалф увидел себя не простым врачом, принимающим роды, а консультантом в Виндзоре, прослушивающим стетоскопом легкие благодарных принцесс.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Дело в том, что нас одурачили. Не только вас и меня, но и других. Обещания, данные перед началом расследования, были сделаны только для того, чтобы заставить меня прийти в палату общин: они прекрасно знали, что без меня им там нечего делать. А теперь, когда все закончилось, они посчитали, что гораздо удобнее позабыть о своих обещаниях. Ни я, ни мои друзья им больше не нужны.
– Но, моя дорогая госпожа Кларк, майор Додд сам обещал мне.
– И мне он пообещал золотые горы, но только не на бумаге. Человеческий голос, доктор Меткалф, это пустой звук, вам ничего не удастся доказать. Только изложенное на бумаге имеет значение. Я рада, что у меня остались кое-какие бумаги. Они заставят его трястись как осиновый лист.
– А полковник Уордл?
– Он всеобщий любимец, герой. Но только на время – этот период пройдет. То, что лежит в крохотном ридикюле, способно повергнуть национального героя на колени и заставить толпу отвернуться от него. Оставьте это мне.
– Но мои перспективы, госпожа Кларк, ведь число моих пациентов уменьшается. За последние месяцы, окрыленный надеждами на будущее, я очень сильно запустил дела. К тому же, как вам известно, у моей жены слабое здоровье, что требует больших расходов…
Старая история. Подслащенная пилюля. Слетелись, как стервятники. Она быстро выписала чек, проводила его до двери и похлопала по плечу. Вилл Огилви опять оказался прав. Десяти тысяч – мелочь, надо было требовать двадцать.
Следующим посетителем был Чарли. Он хмурился и пинал мебель, за которую еще не было заплачено.
– Итак, все закончилось. Что же будет со мной?
– Я прослежу, чтобы ты получил работу.
– Но какую работу? Я не буду чистить чьи-то башмаки, я не хочу от кого-то зависеть. Ведь ты говорила о восстановлении в должности, об отмене приговора трибунала, о новом назначении, так?
– Дорогой мой, придется смириться. Эти скоты блефовали.
– А ты не можешь разоблачить их, разделаться как-нибудь с ними?
– У меня не было времени подумать… Ради Бога, оставь меня. Мне казалось, что Коксхед-Марш предложил тебе работу в Локтоне?
– Он говорил о должности инспектора поместья, под началом бейлифа – работа для слуги. А я солдат. Будь я проклят, если соглашусь стать лакеем: с моим опытом мне следовало быть командиром. Наверняка у тебя есть знакомые, которые могут нажать на нужные пружины? Между прочим, у меня нет денег.
Слава Богу, с Мей Тейлор все улажено: Самюэль Уитбред объявил в парламенте подписку в пользу Мей и ее сестры Сары. Подписались почти все представители оппозиции.
И последний – Джордж. Он больше не учится в Челси, его форма, такая элегантная, упакована и убрана в сундук, а его голубые глаза, большие и полные доверия, пристально смотрят на мать.
– Я не вполне понимаю, из-за чего шум. Почему я должен перейти в другую школу?
– Потому что, мой ангел, произошел ужасный скандал. Его Королевское Высочество больше не главнокомандующий и, следовательно, не начальник в Челси. Всем известно о том, что он покровительствовал тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57