А пока решили вызвать госпожу Кларк. Ее допрашивал господин Персиваль.
– Вы помните, что в 1804 году к вам обращался капитан Сандон по поводу дела, связанного с майором Тоунином?
– Я помню, что капитан Сандон работал на майора Тоунина.
– Не могли бы вы вспомнить, пересылали ли вы какие-либо записки майору Тоунину через капитана Сандона?
– Я ничего подобного не помню. Возможно, что-то такое и было, но с тех пор прошло много времени.
– Пересылали ли вы какие-либо бумаги майору Тоунину через капитана Сандона?
– Что за бумаги?
– Любая записка, написанная вами или кем-то другим.
– Не думаю, что я это делала. Я всегда соблюдала особую осторожность, отдавая кому-либо записки, написанные моей рукой.
– А могли вы забыть, что послали такую бумагу майору Тоунину через капитана Сандона?
– Нет, я помню все, что касалось герцога Йоркского.
– Получил ли капитан Сандон какие-то проценты от майора Тоунина за посредничество?
– Думаю, да. Майор Тоунин показался мне щедрым человеком, к тому же капитан Сандон вряд ли проявлял бы такую заинтересованность в деле, если бы не ожидал вознаграждения.
– Вам известно, о чем допрашивали капитана Сандона сегодня?
– Нет.
В течение всего допроса свидетельница давала четкие и полные ответы на вопросы. Всем стало ясно, что, если и было в действительности такое письмо, она забыла о нем. Палата терпеливо ждала возвращения капитана Сандона и пристава. Прошло более часа, прежде чем он опять предстал перед барьером, и лидер палаты тут же принялся его допрашивать.
– Вы нашли бумагу?
– Нашел.
– Вы принесли ее с собой?
– Она у посыльного. У него есть и другие письма, связанные с этим делом.
Посыльный передал суду стопку писем. Верхним было интересующее всех письмо. В полной тишине господин Персиваль протянул его председателю, который начал громко читать:
– «Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменения. Да благословит вас Господь».
Подпись отсутствовала. Письмо было адресовано Джорджу Фаркуару, эсквайру, Глочестер Плейс, 18.
На скамьях поднялся шум. Неужели письмо настолько важно? Его действительно написал герцог? Но кто такой Джордж Фаркуар?
Господин Персиваль продолжил допрос капитана Сандона.
– Зачем вы скрывали письмо?
– У меня не было причин скрывать письмо. Мне просто стыдно.
– Вам кто-нибудь советовал не упоминать об этом письме?
– Нет.
– Когда госпожа Кларк передавала вам это письмо, она говорила, что оно написано герцогом?
– Я не помню, что конкретно она сказала, но смысл был таков, что письмо пришло от герцога.
– Вам известен почерк герцога Йоркского?
– Я никогда в жизни его не видел.
– Вам не показалось, что письмо написано почерком госпожи Кларк?
– Нет, не показалось.
– Кто такой Джордж Фаркуар, эсквайр, которому адресовано письмо?
– Не имею ни малейшего представления.
Капитану Сандону разрешили удалиться. Для дачи свидетельских показаний вызвали госпожу Кларк. Ее допрашивал министр юстиции.
– Вы когда-либо видели это письмо?
– Полагаю, что видела, так как оно написано герцогом. Но я не представляю, как оно могло оказаться у этого человека, если только не через меня.
– Посмотрите на печать. Она вам знакома?
– Это личная печать герцога Йоркского. Надпись гласит: «Никогда не уклоняться».
– Кто такой Джордж Фаркуар?
– Сейчас такого человека не существует. У меня было два брата, которые служили во флоте. Они погибли, и Джордж был одним из них. Герцог всегда отправлял письма, адресованные мне, на его имя.
– Вы когда-нибудь подделывали чей-либо почерк?
– Нет, у меня не было в этом нужды. Может, когда-нибудь я в шутку и делала такое. Есть такая игра – я понимаю, смешно рассказывать о ней здесь, – один человек записывает имя мужчины, потом имя женщины, потом пишет, где они и чем занимаются, потом скатывает бумажку в трубочку и говорит: «Разве это не почерк такого-то?» И если почерк совпадает, то те, кого указали в бумажке, становятся друзьями.
– Вы можете подделать почерк герцога Йоркского?
– Я не знаю. Ему лучше судить. Несколько раз, когда он был рядом, я пыталась писать его почерком. Он смеялся, что мне удавалось изобразить его подпись «Фредерик», но я никогда не пользовалась этим. Если бы такое случилось, меня уже давно привлекли бы за это к суду.
– Вы всегда пишете одним и тем же почерком?
– Мне трудно сказать, как я пишу. Обычно я очень тороплюсь, когда что-либо пишу.
– Вы водили рукой вашей матери, когда она подписывала векселя, которые были представлены военному трибуналу в связи с обвинениями, предъявленными вашему брату. Разве это нельзя назвать другим почерком?
– Когда я вожу рукой своей матери, я не тороплюсь. Думаю, это фактически мой почерк, а не ее, так как она почти не в состоянии пользоваться своей рукой.
– Получается, что вы можете писать двумя различными почерками?
– Не вижу, чтобы они сильно различались.
– Вы не видите разницы между вашим собственным почерком и почерком, которым подписаны векселя, представленные военному трибуналу?
– Мне кажется, они не сильно отличаются друг от друга… Вы намекаете, что подпись на векселях была поддельной?
– Я ни на что подобное не намекаю. Вы направляете руку матери?
– Она держит перо, я держу его чуть пониже и таким образом направляю ее руку. Вы можете посмотреть, как мы пишем, когда вам угодно.
– Значит на обоих векселях стоит фактически ваша подпись?
– Если вам хочется рассматривать все именно так, ради Бога. Я просто использовала руку своей матери, а почерк был моим.
Заседание закончилось. Было решено назначить специальный комитет, который исследует остальные письма, написанные госпожой Кларк и найденные у капитана Сандона. Комитет должен будет представить отчет к следующему дню. Таким образом, семнадцатого февраля было зачитано несколько писем из тех, которые, по утверждению госпожи Кларк, были написаны ее почерком – хотя ей разрешили только прочитать адреса на конвертах, а не сами письма. Большинство из писем были датированы летом 1804 года.
В каждом письме имя герцога Йоркского прямо или косвенно связывалось с назначением различных офицеров, в том числе и майора Тоунина: «Скажите Спеддингу, чтобы он написал, что ему нужно. Г. говорит, так будет лучше… Не могли бы вы еще раз спросить о звании лейтенанта в наших войсках в Индии? Г. уверил меня, что продаются два патента… Я разговаривала с Г. о патенте майора. Он отнесся к этому вполне благосклонно. Полагаю, вы можете заплатить мне за это сто фунтов?.. Очень сожалею, но эту вакансию уже забрал лорд Бриджуотер. Его Королевское Высочество обещал предупредить меня, как только что-нибудь появится… Мне очень неприятно поднимать этот вопрос, но вы можете передать Бэкону и Спеддингу, что каждый из них должен заплатить мне по двести фунтов. Сообщите мне их решение, так как мне надо говорить с ним об этом… Я сообщила, что вы имеете отношение к этому делу… Герцог издал приказ сообщить о назначении Тоунина в официальном бюллетене…»
Письма произвели неизгладимое впечатление на членов палаты. Все поняли, что письма были обнаружены по чистой случайности: ни госпожа Кларк, ни полковник Уордл не знали, что они находятся у капитана Сандона. Если бы это было им известно, они уже давно представили бы их в качестве вещественных доказательств.
Господин Персиваль спросил полковника Гордона, военного министра, действительно ли, по его мнению, письмо, которое послужило началом сегодняшнего расследования – «Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменений. Да благословит вас Господь», – написано почерком герцога.
– Самое большее, что я могу сказать, – почерк очень похож. Но я не могу утверждать, что письмо написано самим Его Королевским Высочеством.
– Вы когда-либо обсуждали этот вопрос с герцогом Йоркским?
– Да, обсуждал.
– О чем был разговор?
– Последний разговор состоялся в половине одиннадцатого сегодня утром, когда я как обычно, пришел к герцогу для обсуждения дел. Первое, что он сказал мне: «Так как вас обязательно вызовут в парламент и будут задавать вопросы, я ничего не буду обсуждать с вами. Однако я хотел бы повторить вам то, что говорил не раз: мне ничего не известно, и я считаю письмо подделкой».
Потом были допрошены другие свидетели, но никто из них не мог с полной уверенностью утверждать, что письмо было написано самим герцогом. Одним из свидетелей был клерк из банка Коуттов. Он заявил, что почерк идентичен почерку герцога, однако без подписи он не может присягнуть в этом.
Лидер палаты предпринял последнюю попытку обвинить госпожу Кларк в фальсификации, вызвав господина Бенджамина Тауэна.
– Чем вы занимаетесь?
– Я художник по бархату.
– Вы были знакомы с госпожой Кларк, когда она жила на Глочестер Плейс?
– Да.
– Вспомните, говорила ли она что-либо, касающееся почерков?
– Да. Во время разговора она заметила, что могла бы подделать подпись герцога, и показала мне, как она это делает. Я тогда не смог определить, где ее подпись, а где – герцога.
– Вы хотите сказать, что она сама завела разговор на эту тему и тут же показала вам, как она подделывает почерк?
– Да.
– Она показала, как подделывает подпись герцога?
– Да. На листке бумаги. Она написала то ли «Фредерик», то ли «Йорк», то ли «Олбани» – я не помню.
– Вы что-нибудь сказали по этому поводу?
– Я сказал, что это очень серьезно.
– А что она ответила?
– Она рассмеялась.
Следующим свидетеля допрашивал Фолкстоун.
– Какую область рисования вы преподаете?
– Изображение цветов, ландшафтов, фигур и фруктов.
– Вы учите своих учеников писать буквы каким-нибудь особенным образом? С завитушками и так далее?
– Да.
– Скажите, а госпожа Кларк утверждала, что она может подделывать только подпись герцога или что ей удается имитировать его почерк?
– Она говорила только о подписи.
– Вы были доверенным лицом госпожи Кларк?
– Нет.
– Когда вы дали ей последний урок?
– Я не помню, мне надо посмотреть в своих записях.
– Когда вы расстались с ней, вопрос с оплатой был улажен?
– Она была должна мне.
– Она уплатила свой долг?
– Нет.
Свидетель в некотором замешательстве покинул зал, и заседание объявили законченным. Было решено отдать спорное письмо на исследование человеку, который сможет определить, кем оно написано. Его мнение помогло бы парламенту вынести свое решение по этому вопросу на следующем заседании.
Глава 5
Как только Мери Энн закрывала глаза, перед ее внутренним взором представали два векселя и ей слышался голос матери: «Зачем ты подписываешься моим именем, что это значит?» и ее собственный голос, когда она, потеряв терпение, раздраженно ответила: «Ради всего святого, делай, как я тебе говорю. Чарли нужны деньги, он может по этим чекам получить наличные. Будет выглядеть гораздо лучше, если векселя подпишешь ты, а не я». Потом, схватив руку матери, она принялась водить ею.
– Значит, если встанет вопрос о деньгах, они придут ко мне? У меня нет денег, чтобы послать Чарли.
– Конечно, нет. Не будь такой глупой.
Эти векселя были отосланы Чарли, он по ним получил наличные, потом они вернулись. Их опять вытащили на свет, и они стали предметом тщательного изучения на военном трибунале. О них позабыли, так как Чарли оправдали. Потом опять о них вспомнили, теперь уже в палате общин. На эти векселя наложено какое-то дьявольское проклятье. Неужели она тогда поступила неправильно? Может, ее поступок был противозаконным? Может, это и есть фальсификация, когда водишь чьей-либо рукой? Она не может поклясться на Библии, что ее мать на самом деле знала, что подписывает. Она очень плохо себя чувствовала и была слишком слаба, чтобы понять все, что касалось векселей, чеков, денег. Она не знала, чем ее дочь занималась с Расселлом Маннерсом на Олд Берлингтон-стрит, 9.
А что, если они привезут ее мать в палату, поставят ее перед барьером и начнут расспрашивать? От этой мысли ей становилось плохо… Она почти теряла сознание: на стуле сидит ее мать, дрожащая, запуганная и затравленная министром юстиции. Мери Энн начинала метаться, прижимая руки к глазам. Сколько еще будет продолжаться эта мука? Когда настанет конец?
Ничего хорошего из этого не выйдет, только ее имя изваляют в грязи. Позор, бесчестие, ложь и грязные разоблачения. Она выпила предписанный доктором порошок и содрогнулась. Два дня постельного режима. Никаких визитов друзей или родственников. Так велел доктор, и она подчинилась его приказу. Но ей не было покоя: над ней висело новое обвинение – фальсификация.
Стук в дверь. Опять Марта, решила она, пришла поправить подушки.
– В чем дело, Марта? Можешь ты дать мне поспать?
– Лорд Фолкстоун принес вам цветы.
– Тогда поставь их в воду.
– Он надеется, что вам лучше, мэм, и желает вам всех благ.
– Он говорил, что хочет видеть меня?
– Он не осмелился.
Она зевнула и бросила взгляд на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Вы помните, что в 1804 году к вам обращался капитан Сандон по поводу дела, связанного с майором Тоунином?
– Я помню, что капитан Сандон работал на майора Тоунина.
– Не могли бы вы вспомнить, пересылали ли вы какие-либо записки майору Тоунину через капитана Сандона?
– Я ничего подобного не помню. Возможно, что-то такое и было, но с тех пор прошло много времени.
– Пересылали ли вы какие-либо бумаги майору Тоунину через капитана Сандона?
– Что за бумаги?
– Любая записка, написанная вами или кем-то другим.
– Не думаю, что я это делала. Я всегда соблюдала особую осторожность, отдавая кому-либо записки, написанные моей рукой.
– А могли вы забыть, что послали такую бумагу майору Тоунину через капитана Сандона?
– Нет, я помню все, что касалось герцога Йоркского.
– Получил ли капитан Сандон какие-то проценты от майора Тоунина за посредничество?
– Думаю, да. Майор Тоунин показался мне щедрым человеком, к тому же капитан Сандон вряд ли проявлял бы такую заинтересованность в деле, если бы не ожидал вознаграждения.
– Вам известно, о чем допрашивали капитана Сандона сегодня?
– Нет.
В течение всего допроса свидетельница давала четкие и полные ответы на вопросы. Всем стало ясно, что, если и было в действительности такое письмо, она забыла о нем. Палата терпеливо ждала возвращения капитана Сандона и пристава. Прошло более часа, прежде чем он опять предстал перед барьером, и лидер палаты тут же принялся его допрашивать.
– Вы нашли бумагу?
– Нашел.
– Вы принесли ее с собой?
– Она у посыльного. У него есть и другие письма, связанные с этим делом.
Посыльный передал суду стопку писем. Верхним было интересующее всех письмо. В полной тишине господин Персиваль протянул его председателю, который начал громко читать:
– «Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменения. Да благословит вас Господь».
Подпись отсутствовала. Письмо было адресовано Джорджу Фаркуару, эсквайру, Глочестер Плейс, 18.
На скамьях поднялся шум. Неужели письмо настолько важно? Его действительно написал герцог? Но кто такой Джордж Фаркуар?
Господин Персиваль продолжил допрос капитана Сандона.
– Зачем вы скрывали письмо?
– У меня не было причин скрывать письмо. Мне просто стыдно.
– Вам кто-нибудь советовал не упоминать об этом письме?
– Нет.
– Когда госпожа Кларк передавала вам это письмо, она говорила, что оно написано герцогом?
– Я не помню, что конкретно она сказала, но смысл был таков, что письмо пришло от герцога.
– Вам известен почерк герцога Йоркского?
– Я никогда в жизни его не видел.
– Вам не показалось, что письмо написано почерком госпожи Кларк?
– Нет, не показалось.
– Кто такой Джордж Фаркуар, эсквайр, которому адресовано письмо?
– Не имею ни малейшего представления.
Капитану Сандону разрешили удалиться. Для дачи свидетельских показаний вызвали госпожу Кларк. Ее допрашивал министр юстиции.
– Вы когда-либо видели это письмо?
– Полагаю, что видела, так как оно написано герцогом. Но я не представляю, как оно могло оказаться у этого человека, если только не через меня.
– Посмотрите на печать. Она вам знакома?
– Это личная печать герцога Йоркского. Надпись гласит: «Никогда не уклоняться».
– Кто такой Джордж Фаркуар?
– Сейчас такого человека не существует. У меня было два брата, которые служили во флоте. Они погибли, и Джордж был одним из них. Герцог всегда отправлял письма, адресованные мне, на его имя.
– Вы когда-нибудь подделывали чей-либо почерк?
– Нет, у меня не было в этом нужды. Может, когда-нибудь я в шутку и делала такое. Есть такая игра – я понимаю, смешно рассказывать о ней здесь, – один человек записывает имя мужчины, потом имя женщины, потом пишет, где они и чем занимаются, потом скатывает бумажку в трубочку и говорит: «Разве это не почерк такого-то?» И если почерк совпадает, то те, кого указали в бумажке, становятся друзьями.
– Вы можете подделать почерк герцога Йоркского?
– Я не знаю. Ему лучше судить. Несколько раз, когда он был рядом, я пыталась писать его почерком. Он смеялся, что мне удавалось изобразить его подпись «Фредерик», но я никогда не пользовалась этим. Если бы такое случилось, меня уже давно привлекли бы за это к суду.
– Вы всегда пишете одним и тем же почерком?
– Мне трудно сказать, как я пишу. Обычно я очень тороплюсь, когда что-либо пишу.
– Вы водили рукой вашей матери, когда она подписывала векселя, которые были представлены военному трибуналу в связи с обвинениями, предъявленными вашему брату. Разве это нельзя назвать другим почерком?
– Когда я вожу рукой своей матери, я не тороплюсь. Думаю, это фактически мой почерк, а не ее, так как она почти не в состоянии пользоваться своей рукой.
– Получается, что вы можете писать двумя различными почерками?
– Не вижу, чтобы они сильно различались.
– Вы не видите разницы между вашим собственным почерком и почерком, которым подписаны векселя, представленные военному трибуналу?
– Мне кажется, они не сильно отличаются друг от друга… Вы намекаете, что подпись на векселях была поддельной?
– Я ни на что подобное не намекаю. Вы направляете руку матери?
– Она держит перо, я держу его чуть пониже и таким образом направляю ее руку. Вы можете посмотреть, как мы пишем, когда вам угодно.
– Значит на обоих векселях стоит фактически ваша подпись?
– Если вам хочется рассматривать все именно так, ради Бога. Я просто использовала руку своей матери, а почерк был моим.
Заседание закончилось. Было решено назначить специальный комитет, который исследует остальные письма, написанные госпожой Кларк и найденные у капитана Сандона. Комитет должен будет представить отчет к следующему дню. Таким образом, семнадцатого февраля было зачитано несколько писем из тех, которые, по утверждению госпожи Кларк, были написаны ее почерком – хотя ей разрешили только прочитать адреса на конвертах, а не сами письма. Большинство из писем были датированы летом 1804 года.
В каждом письме имя герцога Йоркского прямо или косвенно связывалось с назначением различных офицеров, в том числе и майора Тоунина: «Скажите Спеддингу, чтобы он написал, что ему нужно. Г. говорит, так будет лучше… Не могли бы вы еще раз спросить о звании лейтенанта в наших войсках в Индии? Г. уверил меня, что продаются два патента… Я разговаривала с Г. о патенте майора. Он отнесся к этому вполне благосклонно. Полагаю, вы можете заплатить мне за это сто фунтов?.. Очень сожалею, но эту вакансию уже забрал лорд Бриджуотер. Его Королевское Высочество обещал предупредить меня, как только что-нибудь появится… Мне очень неприятно поднимать этот вопрос, но вы можете передать Бэкону и Спеддингу, что каждый из них должен заплатить мне по двести фунтов. Сообщите мне их решение, так как мне надо говорить с ним об этом… Я сообщила, что вы имеете отношение к этому делу… Герцог издал приказ сообщить о назначении Тоунина в официальном бюллетене…»
Письма произвели неизгладимое впечатление на членов палаты. Все поняли, что письма были обнаружены по чистой случайности: ни госпожа Кларк, ни полковник Уордл не знали, что они находятся у капитана Сандона. Если бы это было им известно, они уже давно представили бы их в качестве вещественных доказательств.
Господин Персиваль спросил полковника Гордона, военного министра, действительно ли, по его мнению, письмо, которое послужило началом сегодняшнего расследования – «Я только что получил ваше письмо. Дело Тоунина останется без изменений. Да благословит вас Господь», – написано почерком герцога.
– Самое большее, что я могу сказать, – почерк очень похож. Но я не могу утверждать, что письмо написано самим Его Королевским Высочеством.
– Вы когда-либо обсуждали этот вопрос с герцогом Йоркским?
– Да, обсуждал.
– О чем был разговор?
– Последний разговор состоялся в половине одиннадцатого сегодня утром, когда я как обычно, пришел к герцогу для обсуждения дел. Первое, что он сказал мне: «Так как вас обязательно вызовут в парламент и будут задавать вопросы, я ничего не буду обсуждать с вами. Однако я хотел бы повторить вам то, что говорил не раз: мне ничего не известно, и я считаю письмо подделкой».
Потом были допрошены другие свидетели, но никто из них не мог с полной уверенностью утверждать, что письмо было написано самим герцогом. Одним из свидетелей был клерк из банка Коуттов. Он заявил, что почерк идентичен почерку герцога, однако без подписи он не может присягнуть в этом.
Лидер палаты предпринял последнюю попытку обвинить госпожу Кларк в фальсификации, вызвав господина Бенджамина Тауэна.
– Чем вы занимаетесь?
– Я художник по бархату.
– Вы были знакомы с госпожой Кларк, когда она жила на Глочестер Плейс?
– Да.
– Вспомните, говорила ли она что-либо, касающееся почерков?
– Да. Во время разговора она заметила, что могла бы подделать подпись герцога, и показала мне, как она это делает. Я тогда не смог определить, где ее подпись, а где – герцога.
– Вы хотите сказать, что она сама завела разговор на эту тему и тут же показала вам, как она подделывает почерк?
– Да.
– Она показала, как подделывает подпись герцога?
– Да. На листке бумаги. Она написала то ли «Фредерик», то ли «Йорк», то ли «Олбани» – я не помню.
– Вы что-нибудь сказали по этому поводу?
– Я сказал, что это очень серьезно.
– А что она ответила?
– Она рассмеялась.
Следующим свидетеля допрашивал Фолкстоун.
– Какую область рисования вы преподаете?
– Изображение цветов, ландшафтов, фигур и фруктов.
– Вы учите своих учеников писать буквы каким-нибудь особенным образом? С завитушками и так далее?
– Да.
– Скажите, а госпожа Кларк утверждала, что она может подделывать только подпись герцога или что ей удается имитировать его почерк?
– Она говорила только о подписи.
– Вы были доверенным лицом госпожи Кларк?
– Нет.
– Когда вы дали ей последний урок?
– Я не помню, мне надо посмотреть в своих записях.
– Когда вы расстались с ней, вопрос с оплатой был улажен?
– Она была должна мне.
– Она уплатила свой долг?
– Нет.
Свидетель в некотором замешательстве покинул зал, и заседание объявили законченным. Было решено отдать спорное письмо на исследование человеку, который сможет определить, кем оно написано. Его мнение помогло бы парламенту вынести свое решение по этому вопросу на следующем заседании.
Глава 5
Как только Мери Энн закрывала глаза, перед ее внутренним взором представали два векселя и ей слышался голос матери: «Зачем ты подписываешься моим именем, что это значит?» и ее собственный голос, когда она, потеряв терпение, раздраженно ответила: «Ради всего святого, делай, как я тебе говорю. Чарли нужны деньги, он может по этим чекам получить наличные. Будет выглядеть гораздо лучше, если векселя подпишешь ты, а не я». Потом, схватив руку матери, она принялась водить ею.
– Значит, если встанет вопрос о деньгах, они придут ко мне? У меня нет денег, чтобы послать Чарли.
– Конечно, нет. Не будь такой глупой.
Эти векселя были отосланы Чарли, он по ним получил наличные, потом они вернулись. Их опять вытащили на свет, и они стали предметом тщательного изучения на военном трибунале. О них позабыли, так как Чарли оправдали. Потом опять о них вспомнили, теперь уже в палате общин. На эти векселя наложено какое-то дьявольское проклятье. Неужели она тогда поступила неправильно? Может, ее поступок был противозаконным? Может, это и есть фальсификация, когда водишь чьей-либо рукой? Она не может поклясться на Библии, что ее мать на самом деле знала, что подписывает. Она очень плохо себя чувствовала и была слишком слаба, чтобы понять все, что касалось векселей, чеков, денег. Она не знала, чем ее дочь занималась с Расселлом Маннерсом на Олд Берлингтон-стрит, 9.
А что, если они привезут ее мать в палату, поставят ее перед барьером и начнут расспрашивать? От этой мысли ей становилось плохо… Она почти теряла сознание: на стуле сидит ее мать, дрожащая, запуганная и затравленная министром юстиции. Мери Энн начинала метаться, прижимая руки к глазам. Сколько еще будет продолжаться эта мука? Когда настанет конец?
Ничего хорошего из этого не выйдет, только ее имя изваляют в грязи. Позор, бесчестие, ложь и грязные разоблачения. Она выпила предписанный доктором порошок и содрогнулась. Два дня постельного режима. Никаких визитов друзей или родственников. Так велел доктор, и она подчинилась его приказу. Но ей не было покоя: над ней висело новое обвинение – фальсификация.
Стук в дверь. Опять Марта, решила она, пришла поправить подушки.
– В чем дело, Марта? Можешь ты дать мне поспать?
– Лорд Фолкстоун принес вам цветы.
– Тогда поставь их в воду.
– Он надеется, что вам лучше, мэм, и желает вам всех благ.
– Он говорил, что хочет видеть меня?
– Он не осмелился.
Она зевнула и бросила взгляд на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57