Я подошла к кровати и заколола ее прямо через одеяло. Я забыла, сколько ударов нанесла ей. Три или четыре. Пока она не умерла.
В: Зачем вы убили вторую девочку? Первая вас видела, но вторая…
О: Она спала в моей кровати.
В: В вашей кровати?
О: Да. Поэтому я ее и заколола. Так оно и было. Я ее заколола. Потом… потом я вернулась в гостиную, подняла стул, который Златовласка опрокинула, села и решила, что позвоню брату и попрошу помочь. Но руки у меня были в крови, а я не хотела оставлять кровавые следы на аппарате, потому что он белого цвета. Поэтому я отправилась в спальню – ее спальню – и там в ванной вымыла руки и вытерла зеленым полотенцем. Затем снова вернулась в гостиную. На столе лежал телефонный справочник. Напротив Бухты Пиратов были указаны два номера, один – ресторана, другой – порта. Я набрала номер порта, кто-то ответил и сказал, что разыщет Майкла. Когда Майкл взял трубку, я сказала, что нахожусь одна в доме вместе со Златовлаской и девочками. Я сообщила, что они мертвы и что я их убила. Тогда он велел мне ждать его приезда.
В: Вы его дождались?
О: Я ждала минут десять.
В: А потом?
О: Испугалась. Сначала мне показалось, что я слышу, как в спальне стонет одна из девочек, и я пошла посмотреть, мертвы ли они. Они действительно были мертвы. Но я все-таки слышала стоны. Тогда я пошла взглянуть на Морин – похоже, что на этот раз звуки доносились из ее спальни. Но она мертвая скорчилась в шкафу с раскрытым ртом, уставясь на меня. Это меня испугало. Позже, когда у меня было время подумать, я решила, что… что странные звуки издавали на улице голуби. Это было очень похоже на стоны. Я и подумала, что стонет кто-то из них. И я бросилась вон из дома.
В: Вас не тревожил тот факт, что ваш брат может войти в дом и его обнаружит полиция?
О: Я не думала, что он войдет внутрь. Зачем ему?
В: Но вы же сказали, что будете ждать его.
О: Да, но я думала, что он увидит, что моей машины там нет… что там вообще никаких машин… Он же поймет, что я не пришла пешком. Значит, догадается, что я уехала. И не пойдет в дом. Во всяком случае, тогда мне это не пришло в голову. Я решила, что он приедет, увидит, что меня нет… Мне это просто не пришло в голову. Я была перепугана. Я больше ни минуты не хотела оставаться в этом доме.
В: Сколько было времени, когда вы уехали?
О: Без двадцати двенадцать. Я взглянула на часы на кухне.
В: Вы ушли через переднюю дверь?
О: Нет, боялась, что меня кто-нибудь заметит. Я ушла через кухню.
В: Вы заперли за собой дверь?
О: Нет. Как бы я это сделала?
В: Есть замки, у которых только нужно повернуть…
О: Да, верно, я должна была… я пыталась повернуть ручку, а она не поддавалась, тогда я нажала на ручке маленькую кнопку – так, как вы сказали. Но за собой я ее не заперла, просто вышла.
В: Вы закрыли за собой дверь?
О: Да.
В: Вы протерли дверную ручку?
О: Что?
В: Дверную ручку. Вы ее протирали?
О: Нет.
В: Вы протирали телефонный аппарат?
О: Нет.
В: А вообще что-нибудь в доме вы протирали?
О: Нет, я просто… об этом не подумала. Вы имеете в виду отпечатки пальцев?
В: Да.
О: Я об этом не думала.
В: Что вы сделали, когда покинули дом?
О: Я вывела машину из проезда и повернула не в том направлении. Я была очень напугана и поэтому повернула не туда. В противоположную сторону. Я хотела вернуться к площади. А вместо этого какое-то время ехала в другую сторону. В конце квартала я сообразила это и развернулась.
В: Когда вы туда вернулись?
О: В начале первого ночи.
В: Что вы тогда сделали?
О: Приняла душ и легла спать.
В: В котором часу вы проснулись вчера?
О: Около полудня. Я отправилась завтракать, а потом вернулась в мотель, чтобы упаковаться. У меня было забронировано место на рейс в четыре тридцать.
В: В Нью-Йорк?
О: Да.
В: Вы собирались вернуться в Нью-Йорк?
О: Да.
В: Вы больше не пытались связаться со своей матерью?
О: Нет.
В: Или с братом?
О: Нет.
В: Вам было известно о том, что он сознался в убийствах?
О: В тот день, но гораздо позже. Я не звонила ему потому, что боялась, что, возможно, его на катере допрашивает полиция и они захотят узнать, кто ему звонит и все такое. Я подумала… я не имела ни малейшего понятия о том, что кто-то уже арестован. Я решила, что, как только я вернусь в Нью-Йорк, все будет кончено.
В: Когда вам стало известно о его признании?
О: По пути в аэропорт. Я услышала сообщение по радио.
В: В котором часу?
О: В трехчасовых новостях.
В: Таким образом, вчера в три часа дня вы узнали о том, что ваш брат сознался в убийствах?
О: Да.
В: Какова была ваша реакция?
О: Ну, я понимала, что он это делает для того, чтобы защитить меня, но я не думала, что ему грозит серьезная опасность, потому что решила, что он не сообразит, о чем рассказывать.
В: Рассказывать кому?
О: Полиции. Если он этого не делал, то откуда ему знать, что им рассказывать? Я решила, что в конце концов его отпустят. Но полной уверенности у меня не было, и я подумала, что лучше пока не возвращаться в Нью-Йорк. Потому что, если по какой-то причине ему поверят… значит, мне придется рассказать полиции, как все было на самом деле.
В: И вы не поехали в аэропорт?
О: Нет. Я вернулась обратно в мотель. Женщина в мотеле, наверное, решила, что я не в себе – то выезжаю, то въезжаю. Весь день я сидела в номере и смотрела телевизор. В шесть часов в выпуске новостей окружной прокурор – или как он у вас тут зовется – заявил, что Майкл выбросил нож в море. Это меня обеспокоило. Я-то надеялась, что если он не сможет рассказать, куда подевал нож, то его придется выпустить. Но если он сообщил, что выбросил его в море… что ж, море большое, тогда нож можно и не найти и им придется поверить Майклу на слово. Поэтому я и забеспокоилась.
В: Но все-таки вы не отправились в полицию?..
О: Нет. Я все еще надеялась, что его придется выпустить. Я все еще надеялась, что полиция решит, что это сделал кто-то другой, какой-то человек с улицы – о таких случаях постоянно читаешь в газетах. Около восьми я пошла обедать и во время еды решила, что мне бы лучше что-нибудь предпринять на тот случай, если до меня доберется полиция. Ну, чтобы они не узнали, что я в Калузе со вчерашнего дня. Я снова выписалась из мотеля в десять тридцать вечера у ночного дежурного и переехала в отель «Калуза Бэй». Я знала, что самолет прилетает в десять часов вечера, и решила, что если я зарегистрируюсь в десять тридцать, то даже если до меня доберется полиция, скажу, что только что прилетела и направилась прямиком в отель. Понимаете, когда кто-то регистрируется, обязательно отмечают время. Тогда я еще думала, что Майкла выпустят. Надеялась, что его выпустят, но в то же время должна была обезопасить и себя. Понимаете, единственный, кто знал о том, что я в Калузе, был мой брат. Я даже с матерью не разговаривала. И я знала, что он не… в общем, он принял вину на себя, и я знала, что он ничего не скажет полиции о том, что я приехала днем раньше. В воскресенье, а не в понедельник.
В: Когда вы решили пойти в полицию?
О: Сегодня утром. Прошлой ночью я разговаривала с мистером Хоупом. Я попросила его прийти ко мне в отель и показала письмо, полученное мною от Майкла. Я подумала, что если я смогу убедить его, он с таким же успехом убедит полицию. Но, похоже, мне это не удалось – ни в отношении Майкла, ни в отношении своего отца. Когда я сегодня утром слушала новости, и в них не было ни слова насчет освобождения Майкла, я поняла, что ему грозит серьезная опасность, что его не собираются выпускать и ему грозит электрический стул за преступление, которое совершила я. Тогда я оделась и… И вот я здесь.
В: Мисс Парчейз, вам известно, что мы получили от вашего брата письменное признание, не так ли?
О: Да, но он лжет. Он их не убивал.
В: А откуда нам знать, что вы не лжете, выгораживая его?
О: Я не лгу.
В: Мисс Парчейз, как вы можете доказать, что это не ложное признание?
О: Я знаю, где находится нож.
Я не был на Джакаранда-Драйв с ночи убийств.
Сейчас, когда время едва перевалило за полдень, улица казалась сонной и умиротворенной. Многие домовладельцы, устав от постоянной борьбы против выгорания травы, выложили свои газоны галькой, придав им невозмутимость японских садов с разбросанными тут и там оазисами из кактусов и пальм. Пестрые камешки ослепительно блестели на солнце. Медленно поднимаясь вверх по улице, мы походили на погребальное шествие. Возглавляла его машина прокуратуры штата, за ней следовала машина полицейского управления.
Я ехал в одной машине с Бенселлом и Карин; она настояла на том, чтобы я слышал каждое слово. Она снова рассказала, как она выехала из проезда и повернула не в ту сторону – совсем не туда, куда следовало ехать. Мы продолжали двигаться по направлению к сосновому лесу, стоявшему на границе пляжа. По обе стороны дороги тянулись канавы, наполненные водой. Карин сказала, что той ночью она остановилась и выбросила нож в правую канаву. Мы подъехали к обочине. Хлопнули дверцы машины; улица отозвалась эхом, и вновь воцарилась тишина. От своей машины подошли к нам Юренберг и Ди Лука.
– Она говорит, будто выбросила нож здесь, – сказал Бенселл, – вон в ту канаву.
Вход в канаву прикрывала узкая металлическая прямоугольная сетка, врезанная в цемент. На улице не было тротуаров: газоны из травы или гальки тянулись прямо до дороги, где они переходили в асфальт. Но сама канава была встроена в бетонный мини-тротуар около четырех футов шириной, а чугунная крышка люка позволяла легко проникнуть вглубь. Ди Лука вернулся к машине за монтировкой и чуть позже энергично отодвинул крышку в сторону. Какая-то женщина наблюдала за нами из окна в доме через дорогу. Юренберг откатил крышку на траву. Канава была относительно неглубокой – фута три или четыре глубины. Дно канавы было покрыто водой примерно на дюйм: в Калузе целый месяц не было дождей. На дне, выстланном песком и илом, покоился нож с лезвием в десять дюймов длиной.
– Вы убили их этим ножом? – спросил Бенселл.
– Да, этим, – ответила Карин.
В полицейский участок мы вернулись в начале второго. Майкл все еще находился в своей камере на втором этаже; я мог предположить, что его только потому до сих пор не перевели в городскую тюрьму, что дело получило новый поворот. Я проследовал вслед за надзирателем вдоль по длинному коридору, а потом подождал, пока он открывал дверь ключом цвета крови. Он распахнул стальную дверь и не стал ее запирать. Мы прошли по коридору мимо ряда камер до поворота, повернули и очутились перед камерой Майкла. Надзиратель отомкнул решетчатую дверь, впустил меня и запер ее за мной. Майкл сидел все на том же черном от грязи поролоновом матрасе. Я услышал, как лязгнула, закрываясь, металлическая дверь и повернулся ключ в замке.
Я сообщил Майклу, что его сестра созналась в убийствах. И добавил, что она показала место, где выбросила орудие убийства в канаву, и что Юренберг абсолютно уверен, что им удастся восстановить отпечатки пальцев и следы крови на ноже. На рукоятке были трещины и вмятины, и в них должна была сохраниться кровь. Вода в канаве была стоячая, а значит, полностью смыть кровь она не могла; на отпечатки пальцев такая вода тоже не окажет никакого воздействия.
Я рассказал ему, что прокурор штата сомневался в том, что отпечатки пальцев и кровь послужат доказательством того, что именно сестра Майкла совершила убийства. Он считал, что это может доказать только то, что она отвезла орудие убийства и выбросила его в канаву. Я сообщил Майклу также, что Юренберг полагает, что отпечатки пальцев, которые они собрали по всему дому, совпадут с отпечатками пальцев Карин – на телефоне, на дверной ручке и в ванной, где она смывала кровь с рук. Но Бенселл оспаривал ценность отпечатков в качестве улик, утверждая, что они доказывают лишь присутствие Карин в доме, но не то, что именно она убила Морин и ее детей.
Я также сообщил Майклу, что полиция проверила телефонный звонок его сестры в порт, что начальник порта рассказал им, что он принял телефонный звонок в половине двенадцатого и отправился на катер позвать Майкла. Но Бенселл возразил, что это доказывает только то, что она звонила Майклу, но не то, что она звонила ему с места преступления в то время, когда, согласно заявлению коронера, совершались убийства – между девятью и двенадцатью часами ночи. Бенселл настаивал на том, что Карин могла позвонить своему брату откуда угодно с просьбой о встрече в доме у Морин, а уж там они могли действовать вместе. Я объяснил, что в этот момент его сестре предъявляют обвинение в убийстве первой категории, но его не выпустят до тех пор, пока не убедятся, что он к совершению преступления не имеет никакого отношения.
– Майкл, – обратился я к нему, – мне бы хотелось, чтобы ты прошел проверку на детекторе лжи.
– Зачем?
– Затем, что своей сестре ты сейчас ничем уже не поможешь. Единственный человек, которому ты можешь помочь, – это ты сам.
– Вы только что сказали, что отпечатки пальцев не доказывают…
– Майкл, тебя отпустят сразу же, как только удостоверятся в том, что ты с этим делом не имеешь ничего общего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
В: Зачем вы убили вторую девочку? Первая вас видела, но вторая…
О: Она спала в моей кровати.
В: В вашей кровати?
О: Да. Поэтому я ее и заколола. Так оно и было. Я ее заколола. Потом… потом я вернулась в гостиную, подняла стул, который Златовласка опрокинула, села и решила, что позвоню брату и попрошу помочь. Но руки у меня были в крови, а я не хотела оставлять кровавые следы на аппарате, потому что он белого цвета. Поэтому я отправилась в спальню – ее спальню – и там в ванной вымыла руки и вытерла зеленым полотенцем. Затем снова вернулась в гостиную. На столе лежал телефонный справочник. Напротив Бухты Пиратов были указаны два номера, один – ресторана, другой – порта. Я набрала номер порта, кто-то ответил и сказал, что разыщет Майкла. Когда Майкл взял трубку, я сказала, что нахожусь одна в доме вместе со Златовлаской и девочками. Я сообщила, что они мертвы и что я их убила. Тогда он велел мне ждать его приезда.
В: Вы его дождались?
О: Я ждала минут десять.
В: А потом?
О: Испугалась. Сначала мне показалось, что я слышу, как в спальне стонет одна из девочек, и я пошла посмотреть, мертвы ли они. Они действительно были мертвы. Но я все-таки слышала стоны. Тогда я пошла взглянуть на Морин – похоже, что на этот раз звуки доносились из ее спальни. Но она мертвая скорчилась в шкафу с раскрытым ртом, уставясь на меня. Это меня испугало. Позже, когда у меня было время подумать, я решила, что… что странные звуки издавали на улице голуби. Это было очень похоже на стоны. Я и подумала, что стонет кто-то из них. И я бросилась вон из дома.
В: Вас не тревожил тот факт, что ваш брат может войти в дом и его обнаружит полиция?
О: Я не думала, что он войдет внутрь. Зачем ему?
В: Но вы же сказали, что будете ждать его.
О: Да, но я думала, что он увидит, что моей машины там нет… что там вообще никаких машин… Он же поймет, что я не пришла пешком. Значит, догадается, что я уехала. И не пойдет в дом. Во всяком случае, тогда мне это не пришло в голову. Я решила, что он приедет, увидит, что меня нет… Мне это просто не пришло в голову. Я была перепугана. Я больше ни минуты не хотела оставаться в этом доме.
В: Сколько было времени, когда вы уехали?
О: Без двадцати двенадцать. Я взглянула на часы на кухне.
В: Вы ушли через переднюю дверь?
О: Нет, боялась, что меня кто-нибудь заметит. Я ушла через кухню.
В: Вы заперли за собой дверь?
О: Нет. Как бы я это сделала?
В: Есть замки, у которых только нужно повернуть…
О: Да, верно, я должна была… я пыталась повернуть ручку, а она не поддавалась, тогда я нажала на ручке маленькую кнопку – так, как вы сказали. Но за собой я ее не заперла, просто вышла.
В: Вы закрыли за собой дверь?
О: Да.
В: Вы протерли дверную ручку?
О: Что?
В: Дверную ручку. Вы ее протирали?
О: Нет.
В: Вы протирали телефонный аппарат?
О: Нет.
В: А вообще что-нибудь в доме вы протирали?
О: Нет, я просто… об этом не подумала. Вы имеете в виду отпечатки пальцев?
В: Да.
О: Я об этом не думала.
В: Что вы сделали, когда покинули дом?
О: Я вывела машину из проезда и повернула не в том направлении. Я была очень напугана и поэтому повернула не туда. В противоположную сторону. Я хотела вернуться к площади. А вместо этого какое-то время ехала в другую сторону. В конце квартала я сообразила это и развернулась.
В: Когда вы туда вернулись?
О: В начале первого ночи.
В: Что вы тогда сделали?
О: Приняла душ и легла спать.
В: В котором часу вы проснулись вчера?
О: Около полудня. Я отправилась завтракать, а потом вернулась в мотель, чтобы упаковаться. У меня было забронировано место на рейс в четыре тридцать.
В: В Нью-Йорк?
О: Да.
В: Вы собирались вернуться в Нью-Йорк?
О: Да.
В: Вы больше не пытались связаться со своей матерью?
О: Нет.
В: Или с братом?
О: Нет.
В: Вам было известно о том, что он сознался в убийствах?
О: В тот день, но гораздо позже. Я не звонила ему потому, что боялась, что, возможно, его на катере допрашивает полиция и они захотят узнать, кто ему звонит и все такое. Я подумала… я не имела ни малейшего понятия о том, что кто-то уже арестован. Я решила, что, как только я вернусь в Нью-Йорк, все будет кончено.
В: Когда вам стало известно о его признании?
О: По пути в аэропорт. Я услышала сообщение по радио.
В: В котором часу?
О: В трехчасовых новостях.
В: Таким образом, вчера в три часа дня вы узнали о том, что ваш брат сознался в убийствах?
О: Да.
В: Какова была ваша реакция?
О: Ну, я понимала, что он это делает для того, чтобы защитить меня, но я не думала, что ему грозит серьезная опасность, потому что решила, что он не сообразит, о чем рассказывать.
В: Рассказывать кому?
О: Полиции. Если он этого не делал, то откуда ему знать, что им рассказывать? Я решила, что в конце концов его отпустят. Но полной уверенности у меня не было, и я подумала, что лучше пока не возвращаться в Нью-Йорк. Потому что, если по какой-то причине ему поверят… значит, мне придется рассказать полиции, как все было на самом деле.
В: И вы не поехали в аэропорт?
О: Нет. Я вернулась обратно в мотель. Женщина в мотеле, наверное, решила, что я не в себе – то выезжаю, то въезжаю. Весь день я сидела в номере и смотрела телевизор. В шесть часов в выпуске новостей окружной прокурор – или как он у вас тут зовется – заявил, что Майкл выбросил нож в море. Это меня обеспокоило. Я-то надеялась, что если он не сможет рассказать, куда подевал нож, то его придется выпустить. Но если он сообщил, что выбросил его в море… что ж, море большое, тогда нож можно и не найти и им придется поверить Майклу на слово. Поэтому я и забеспокоилась.
В: Но все-таки вы не отправились в полицию?..
О: Нет. Я все еще надеялась, что его придется выпустить. Я все еще надеялась, что полиция решит, что это сделал кто-то другой, какой-то человек с улицы – о таких случаях постоянно читаешь в газетах. Около восьми я пошла обедать и во время еды решила, что мне бы лучше что-нибудь предпринять на тот случай, если до меня доберется полиция. Ну, чтобы они не узнали, что я в Калузе со вчерашнего дня. Я снова выписалась из мотеля в десять тридцать вечера у ночного дежурного и переехала в отель «Калуза Бэй». Я знала, что самолет прилетает в десять часов вечера, и решила, что если я зарегистрируюсь в десять тридцать, то даже если до меня доберется полиция, скажу, что только что прилетела и направилась прямиком в отель. Понимаете, когда кто-то регистрируется, обязательно отмечают время. Тогда я еще думала, что Майкла выпустят. Надеялась, что его выпустят, но в то же время должна была обезопасить и себя. Понимаете, единственный, кто знал о том, что я в Калузе, был мой брат. Я даже с матерью не разговаривала. И я знала, что он не… в общем, он принял вину на себя, и я знала, что он ничего не скажет полиции о том, что я приехала днем раньше. В воскресенье, а не в понедельник.
В: Когда вы решили пойти в полицию?
О: Сегодня утром. Прошлой ночью я разговаривала с мистером Хоупом. Я попросила его прийти ко мне в отель и показала письмо, полученное мною от Майкла. Я подумала, что если я смогу убедить его, он с таким же успехом убедит полицию. Но, похоже, мне это не удалось – ни в отношении Майкла, ни в отношении своего отца. Когда я сегодня утром слушала новости, и в них не было ни слова насчет освобождения Майкла, я поняла, что ему грозит серьезная опасность, что его не собираются выпускать и ему грозит электрический стул за преступление, которое совершила я. Тогда я оделась и… И вот я здесь.
В: Мисс Парчейз, вам известно, что мы получили от вашего брата письменное признание, не так ли?
О: Да, но он лжет. Он их не убивал.
В: А откуда нам знать, что вы не лжете, выгораживая его?
О: Я не лгу.
В: Мисс Парчейз, как вы можете доказать, что это не ложное признание?
О: Я знаю, где находится нож.
Я не был на Джакаранда-Драйв с ночи убийств.
Сейчас, когда время едва перевалило за полдень, улица казалась сонной и умиротворенной. Многие домовладельцы, устав от постоянной борьбы против выгорания травы, выложили свои газоны галькой, придав им невозмутимость японских садов с разбросанными тут и там оазисами из кактусов и пальм. Пестрые камешки ослепительно блестели на солнце. Медленно поднимаясь вверх по улице, мы походили на погребальное шествие. Возглавляла его машина прокуратуры штата, за ней следовала машина полицейского управления.
Я ехал в одной машине с Бенселлом и Карин; она настояла на том, чтобы я слышал каждое слово. Она снова рассказала, как она выехала из проезда и повернула не в ту сторону – совсем не туда, куда следовало ехать. Мы продолжали двигаться по направлению к сосновому лесу, стоявшему на границе пляжа. По обе стороны дороги тянулись канавы, наполненные водой. Карин сказала, что той ночью она остановилась и выбросила нож в правую канаву. Мы подъехали к обочине. Хлопнули дверцы машины; улица отозвалась эхом, и вновь воцарилась тишина. От своей машины подошли к нам Юренберг и Ди Лука.
– Она говорит, будто выбросила нож здесь, – сказал Бенселл, – вон в ту канаву.
Вход в канаву прикрывала узкая металлическая прямоугольная сетка, врезанная в цемент. На улице не было тротуаров: газоны из травы или гальки тянулись прямо до дороги, где они переходили в асфальт. Но сама канава была встроена в бетонный мини-тротуар около четырех футов шириной, а чугунная крышка люка позволяла легко проникнуть вглубь. Ди Лука вернулся к машине за монтировкой и чуть позже энергично отодвинул крышку в сторону. Какая-то женщина наблюдала за нами из окна в доме через дорогу. Юренберг откатил крышку на траву. Канава была относительно неглубокой – фута три или четыре глубины. Дно канавы было покрыто водой примерно на дюйм: в Калузе целый месяц не было дождей. На дне, выстланном песком и илом, покоился нож с лезвием в десять дюймов длиной.
– Вы убили их этим ножом? – спросил Бенселл.
– Да, этим, – ответила Карин.
В полицейский участок мы вернулись в начале второго. Майкл все еще находился в своей камере на втором этаже; я мог предположить, что его только потому до сих пор не перевели в городскую тюрьму, что дело получило новый поворот. Я проследовал вслед за надзирателем вдоль по длинному коридору, а потом подождал, пока он открывал дверь ключом цвета крови. Он распахнул стальную дверь и не стал ее запирать. Мы прошли по коридору мимо ряда камер до поворота, повернули и очутились перед камерой Майкла. Надзиратель отомкнул решетчатую дверь, впустил меня и запер ее за мной. Майкл сидел все на том же черном от грязи поролоновом матрасе. Я услышал, как лязгнула, закрываясь, металлическая дверь и повернулся ключ в замке.
Я сообщил Майклу, что его сестра созналась в убийствах. И добавил, что она показала место, где выбросила орудие убийства в канаву, и что Юренберг абсолютно уверен, что им удастся восстановить отпечатки пальцев и следы крови на ноже. На рукоятке были трещины и вмятины, и в них должна была сохраниться кровь. Вода в канаве была стоячая, а значит, полностью смыть кровь она не могла; на отпечатки пальцев такая вода тоже не окажет никакого воздействия.
Я рассказал ему, что прокурор штата сомневался в том, что отпечатки пальцев и кровь послужат доказательством того, что именно сестра Майкла совершила убийства. Он считал, что это может доказать только то, что она отвезла орудие убийства и выбросила его в канаву. Я сообщил Майклу также, что Юренберг полагает, что отпечатки пальцев, которые они собрали по всему дому, совпадут с отпечатками пальцев Карин – на телефоне, на дверной ручке и в ванной, где она смывала кровь с рук. Но Бенселл оспаривал ценность отпечатков в качестве улик, утверждая, что они доказывают лишь присутствие Карин в доме, но не то, что именно она убила Морин и ее детей.
Я также сообщил Майклу, что полиция проверила телефонный звонок его сестры в порт, что начальник порта рассказал им, что он принял телефонный звонок в половине двенадцатого и отправился на катер позвать Майкла. Но Бенселл возразил, что это доказывает только то, что она звонила Майклу, но не то, что она звонила ему с места преступления в то время, когда, согласно заявлению коронера, совершались убийства – между девятью и двенадцатью часами ночи. Бенселл настаивал на том, что Карин могла позвонить своему брату откуда угодно с просьбой о встрече в доме у Морин, а уж там они могли действовать вместе. Я объяснил, что в этот момент его сестре предъявляют обвинение в убийстве первой категории, но его не выпустят до тех пор, пока не убедятся, что он к совершению преступления не имеет никакого отношения.
– Майкл, – обратился я к нему, – мне бы хотелось, чтобы ты прошел проверку на детекторе лжи.
– Зачем?
– Затем, что своей сестре ты сейчас ничем уже не поможешь. Единственный человек, которому ты можешь помочь, – это ты сам.
– Вы только что сказали, что отпечатки пальцев не доказывают…
– Майкл, тебя отпустят сразу же, как только удостоверятся в том, что ты с этим делом не имеешь ничего общего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25