Затем он сообразил, что, вероятно, его и не собирались убивать, потому что в противном случае тот неожиданный удар по затылку, который лишил его сознания, следовало бы признать бесполезной и бессмысленной тратой сил. Он вспомнил, что сразу после удара, когда у него потемнело в глазах… хотя, точнее, это была не тьма, а бешено вращающиеся разноцветные круги, — он успел с ликующей радостью осознать, что его не хотят по-настоящему убить, после чего замертво рухнул на пол.
Если не считать мерзкого запаха хлороформа, внутри гроб был вполне приличным, просторным и удобным, обитый шелковой материей, которую он мог осязать, но не видел из-за темноты, так как в щель под сдвинутой крышкой свет совсем не проникал. В общем, ему пришлось признать, что, несмотря на то, что он не умер, предоставленный ему гроб оказался не менее роскошным, чем у Файнштейна. Став его невольным обладателем, Малони испытывал самолюбивое удовлетворение при мысли, что в некотором отношении его гроб даже лучше файнштейновского. Он не знал, находится ли еще в самолете по пути в Рим, так как не представлял, сколько времени лежал без сознания. Содрогания корпуса самолета он не ощущал, вероятно, благодаря надежному закреплению гроба на полу салона.
Он лениво размышлял, почему человек, первоначально выбранный на роль покойника, сбежал из лимузина на Четырнадцатой улице, а также о том, кто же были эти люди в конторе гравера, люди, которым бы не мог отказать в присутствии вкуса, если судить по прекрасному дорогому гробу и по превосходно сшитому костюму.
Лежать в гробу было удобно и спокойно.
Постепенно ему начинало нравиться лежать в нем. С комфортом вытянувшись на шелковом ложе во весь свой рост, он мог спокойно предаваться размышлениям — роскошь, которой он лишился с тех пор, как на ипподроме «Янкер» впервые решился поставить на рысаков. Это было два года назад, и, к несчастью, он сразу выиграл сто долларов. Но что толку понапрасну сожалеть о прошлом? Во всяком случае, он не оказался бы сейчас на пути в Рим (или, может, уже в нем, насколько ему кажется), не будь он хастлером, играющим на скачках, которого Хиджоу спустил с лестницы, в результате чего он оказался на углу улицы напротив супермаркета Клейна. Он не находился бы сейчас здесь, если бы не был Эндрю Малони, кем только и стоит быть на этом свете и чье существование стало еще более приятным, поскольку он оказался обладателем такого роскошного гроба. Готов побиться об заклад, что не многим людям повезло иметь подобный гроб, вот бы Ирэн увидела его сейчас.
Поскольку у него было полно времени, а место оказалось весьма подходящим для размышлений, он всерьез задумался об Ирэн и, как всегда, обнаружил, что время не внесло никаких изменений в ее образ. Они познакомились за два года до свадьбы и потом прожили в полной супружеской гармонии (во всяком случае, он так полагал) еще семь лет до того, как развелись год назад в феврале, — что ни говори, срок довольно большой. Но она всегда представлялась ему такой, какой была во время их первой встречи на танцах, которые устраивались «Сыновьями Ирландии» на Фордхем-роуд, — с копной рыжих волос, с сияющими зелеными глазами и озорной улыбкой на свежем розовом лице — самой типичной из всех ирландских девушек, чьи юбки когда-либо взлетали в такт задорному ритму танца в тавернах Дублина.
Вот было бы здорово, если бы Ирэн очутилась с ним рядом, им никогда не приходилось заниматься любовью в гробу. Они занимались любовью в купе ночного поезда, возвращаясь из Квебека, куда ездили на несколько дней отдохнуть; они занимались любовью в подвале своего дома, дожидаясь, когда машина выстирает их белье; а однажды они чуть было не занялись любовью в кабинке на колесе обозрения, только Ирэн испугалась, что они не заметят, как кабинка опустится и остановится, и они окажутся в таком виде перед всем честным народом, гуляющим в Пэлисейд-парке. И все же они чуть было не приступили к делу.
Ладно, чего там, подумал Малони, чуть-чуть не считается, лошадь, которая чуть было не добежала до финиша первой, не приносит вам выигрыша. Тем не менее тогда, в той кабинке, они были готовы заняться любовью. Наверное, в гробу это тоже было бы здорово. То есть не именно в этом, потому что здесь пахнет хлороформом, но любой гроб, вроде файнштейновского, отлично подошел бы для этого занятия.
Ирэн Файнштейна не знала, у Малони было много друзей, которых она никогда не видела, в основном потому, что он сам познакомился с ними только после их развода. Хотя, возможно, кое-кто из них понравился бы ей, взять хоть самого Файнштейна, настоящего великого игрока с удивительным чувством юмора и с редко встречающимся в наши дни благочестием, что и стало причиной его смерти, но это уже другая история.
Его снова заинтересовало, не прибыли ли они уже в Рим, и он решил попробовать поднять крышку гроба — блестящая идея, не посетившая его раньше, — до такой степени он погрузился в воспоминания об Ирэн и о невероятной цепочке событий, приведших Файнштейна к гибели. Он попытался сдвинуть крышку — в глубине души немного сожалея, потому что в самом деле получил огромное удовольствие от пребывания в своем убежище, — и обнаружил, что она довольно легко подается. Что ж, философски подумал он, все хорошее когда-нибудь да кончается, и, полностью сдвинув крышку, сел в гробу и огляделся.
Перед его взором оказалась комната с двумя окнами. У дальней ее стены помещался туалетный столик, над ним висел портрет бородатого старика, кажется, Зигмунда Фрейда, а на нем стояла лампа. У другой стены напротив туалетного столика он увидел сидящего на стуле человека.
Человек этот здорово походил на Эверета Дирксена, будь тот итальянцем. У него были белоснежные седины, как у Дирксена, и такие же доброжелательные глаза под припухшими веками. Даже галстук повязан так же небрежно, как случалось видеть на Дирксене по телевизору во время его особенно жарких диспутов с Чаком Хантли. Единственное, что отличало этого человека от сенатора Дирксена, это оружие в его руке — огромный автоматический кольт 45-го калибра, если только Малони не ошибался.
— У-у-у! — завыл он, уверенный, что человек упадет в обморок, как это происходило в фильмах ужасов, когда гроб внезапно открывался и из него появлялся живой человек.
Но Дирксен только посмотрел на него своими добрыми, слегка припухшими глазами и кивнул, как будто он все время знал, что Малони просто находится без сознания и рано или поздно должен очнуться. Малони вздрогнул. Дирксен встал со стула, вышел из комнаты и через секунду снова появился с другим мужчиной, тоже удивительно похожим на Дирксена.
— Е desto, eh? — спросил новенький.
— Si, — ответил первый. — A questo momento.
— Va bene, — сказал новенький и подошел к гробу. — Вылезайте оттуда, — сказал он Малони на английском. — Вылезайте из ящика.
Гроб стоял на высоких козлах. Малони с огромным трудом выкарабкался из него, осторожно перекинув через борт гроба сначала одну ногу, потом другую, напряженно ожидая, что в любую секунду его тесные брюки с треском лопнут.
— Где деньги? — спросил один из мужчин.
— Вы это мне? — спросил удивленный Малони.
— Да, да! Где деньги?
— Какие деньги? — сказал Малони и сразу понял, что сказал что-то не то.
У человека, который обращался к нему, вдруг появилось на лице зловещее выражение, как будто он говорил: «Ах, вот как?
Значит, ты намерен притворяться, что якобы не понимаешь, о чем идет речь? Что ж, тогда мне придется показать тебе, на что я способен, потому что ты прекрасно понимаешь, о каких деньгах я спрашиваю». Вот что прочел Малони у него на лице, и оба парня сразу совершенно перестали походить на сенатора Дирксена, а выглядели опасными людьми, которым нипочем изуродовать его, если он не скажет им, где находятся эти проклятые деньги.
— Генри, он, видишь ли, не знает, где деньги, — сказал первый.
— Да, Джордж, он понятия не имеет, где они, — сказал второй.
На их лицах, до мельчайших черточек похожих друг на друга, появилось болезненное сожаление, словно они ужасно огорчались тем, что им предстояло сделать. Ясно было, что у них нет иного выхода, как поколотить его на свой, итальянский, манер. Малони подумал, что его и так то и дело бьют — последний раз, когда Хиджоу столкнул его с лестницы, и у него не было ни малейшего желания, чтобы его и дальше колошматили. В то же время, поскольку он не знал, где находятся деньги и даже о каких деньгах идет речь, у него не было возможности ответить на их вопрос. Положение складывалось абсолютно безнадежное. И он решился спросить об инициаторе всей этой затеи.
— Где Гауд? — спросил он.
— Гауд умер, — сказал Генри.
— Не правда, я совсем недавно видел его.
— Он был тогда жив? — спросил Джордж.
— Конечно.
— Ну, а теперь он — покойник, — сказал Джордж.
— Почему — покойник?
— Потому что погиб в страшной автокатастрофе, — сказал Джордж и взглянул на своего близнеца.
— Да, в страшной катастрофе, — эхом повторил Генри.
В комнате наступила гнетущая тишина. Малони с трудом откашлялся.
— Что ж, — сказал он, — очень об этом сожалею.
— Понятно, — сказал Джордж. — Так где же деньги?
— Я не знаю, — повторил Малони.
— Мы считали, что они должны быть в гробу, — сказал Генри.
— Тогда они, наверное, там и лежат.
— Нет, мы уже смотрели.
— Вы как следует все осмотрели?
— Да уж постарались. Мы даже вынули тебя и положили на пол, — сказал Генри. — В гробу денег точно нет.
— Тогда где же они? — спросил Джордж.
— Я сказал вам, что не знаю.
— Давай лучше отвезем его к Крюгеру, — предложил Джордж.
— Это тот низенький человечек, у которого на галстучной булавке золоченая буковка «К», верно? — спросил Малони.
— Нет, он умер.
— Умер?!
— Они все погибли, — сказал Генри.
— Автокатастрофа, — подтвердил Джордж.
— Ужасная авария, — эхом подхватил Генри.
— Бери его, — сказал Джордж, и этот сукин сын Генри снова стукнул его по голове.
* * *
Что хорошо в том, когда тебя бьют по голове, думал Малони, придя в себя, так это то, что почти не чувствуешь боли. Это случается так быстро и внезапно, что еле успеваешь понять, что произошло. И тогда перед глазами появляются разноцветные огни, которые вспыхивают, мелькают и плавают вокруг, словно праздничный фейерверк в Гринвич-Виллидж, только все куда с большим размахом. Но что ужасно, когда тебя бьют по голове, продолжал рассуждать Малони, сидя в летящем на бешеной скорости автомобиле, это то, что хотя в момент удара боль почти не ощущается, зато потом голова мучительно, чертовски болит.
Малони застонал, потирая затылок, и мысленно внес имя Генри в список грязных крыс, которым грозила расправа.
— Зачем вы это сделали? — спросил он.
— Чтобы отвезти тебя к Крюгеру, — сказал Генри, который вел машину.
— Если вам нужно было отвезти меня, так бы и сказали.
Я человек благоразумный, и достаточно было просто попросить меня поехать с вами.
Он не знал, где именно в Италии они находятся. В настоящий момент они проезжали по пригородной местности, очень похожей на Нью-Джерси, скорее всего, это предместья Рима. У него сильно болела голова, и он был страшно зол на Генри и не меньше на Джорджа, который молча сидел на заднем сиденье большой итальянской Бог-его-знает-что-за машина это была, держа на коленях абсолютно не итальянское оружие — «смит-и-вессон» 38-го калибра, предназначенный для вооружения полиции, которое его кузены-мафиози из отделения в Бронксе наверняка достали из кобуры какого-нибудь убитого копа и переслали в Рим в коробке из-под конфет.
— Это у вас что за револьвер? — спросил Малони.
— Хороший револьвер, — ответил Джордж тоном, не оставляющим надежду на продолжение беседы.
— А машина какой марки? — осведомился Малони у Генри.
— «Кадиллак», — коротко ответил Генри.
— Превосходный автомобиль, — сказал Малони.
Он помрачнел, начиная чувствовать себя совершенно лишним в этом обществе угрюмых молчунов. Пожалуй, лучше отсюда исчезнуть, подумал он и стал в уме разрабатывать план, согласно которому в ближайшие несколько секунд он двинет Джорджа в челюсть, выхватит у него револьвер и треснет его рукояткой по голове Генри, а заодно выяснит, как он примет удар по затылку.
А пока что Малони считал необходимым немного отдохнуть и набраться сил. «Может, мне лучше ударить Джорджа по ноге, — думал он. — И когда он наклонится, чтобы схватиться за больное место, я швырну его на пол, отниму оружие и потом дам старине Генри пару тумаков по затылку, бам!» Ну как, Генри, тебе понравился этот ударчик по medulla ablongata? Эти итальянские мафиози захотели одурачить Эндрю Малони; что ж, они просто не знают, с кем имеют дело. Может, ему стоит поставить их в известность, что он был единственным среди выпускников Сити-колледжа в Нью-Йорке, который отжимался по семьдесят четыре раза подряд, в то время как большинство ребят занимались политикой? Или, может, рассказать им, как однажды он заехал в челюсть одному здоровенному парню на Мэдисон-авеню-сквер за то, что тот, во-первых, недвусмысленно заявил, будто все девушки с рыжими волосами чертовски страстные (каковой и была Ирэн, но это не его поганого ума дело), а во-вторых, что у людей, которые зарабатывают на жизнь продажей энциклопедий, не все в порядке с головкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31