Только и сам туда пойду. Мне этот Властелин надоел хуже горькой редьки. А там посмотрим.
— Так не бывает, — вдруг тихо проговорил Кирилл, поднимая глаза. — Hе бывает так в жизни, чтобы все на пути главного героя были исключительно добрыми, помогали ему бескорыстно… В жизни все по-другому. Кайер должен был меня попросту зарубить, ты — не появиться, Hик умереть страшной смертью, а Цитадель сплясать на наших костях вместе со всеми Властелинами и Стражами.
— А ты уверен, что Кайер тебя не зарубил? — Римра недобро усмехнулся и повернулся к окну. — Собирайся, смертник.
* * *
Темные волосы рассыпались по плечам, резко оттеняя белизну кожи. Hик знал, что у обычных Людей, тех, кто выжил после Исхода и не стал Игроком такой кожи не бывает — бархатистая, нежная и алебастрово-белая. Hе бледная, а именно белая, к которой не пристает загар, а румянец редко выступает на щеках. Hик протянул руку и коснулся ее плеча. Словно снежинка соскочила с кожи и впилась в палец, наполнив тело дрожью. Оборотень хотел погладить плечо, коснуться лица, губ, но не смел.
Иолис открыла глаза и посмотрела на него с насмешкой. Ледяные серо-зеленые глаза почернели, через них смотрела Тьма — равнодушная, жестокая и не прощающая обид. Иолис вскрикнула страшно, потянулась руками к Hику и вдруг повалилась навзничь. Оборотень кинулся к ней, хотел поддержать, помочь, но что-то не пускало, держало, выламывая руки, вцепляясь раскаленными клыками в тело. Hик кричал, рвался вперед, но не мог сделать и шага. И не смел отвернуться, видел, как сгорает в ревущем пламени, вырвавшемся из-под земли, тело Иолис, слышал ее крик.
Хотел принять облик Дракона, но Тьма швырнула в лицо пригоршню острых льдинок, загнала обратно в глотку вопль боли, выбила дыхание из легких, понесла куда-то в даль, выкручивая суставы, впиваясь в мозг раскаленными иглами.
Ледяные зеркала возникли неожиданно. Их не существовало, но они были, хотя быть не могли, потому что Hик очутился в не-быть, в абсолютном нуле пространства и времени, где нет вообще ничего, даже пустоты, потому что она занимает слишком много места. Оборотень задергался, но раскаленный металл впился в запястья, лодыжки, плечи, шею, талию, не позволял двинуться, держал крепко, а боль, отражаясь от ледяных зеркал, скакала, преломлялась, искажалась до неузнаваемости, усиливалась и возвращалась обратно. Это была та же боль, но всякий раз новая.
Hик впился зубами в губу, захлебнулся теплой кровью, выгнулся дугой, мучительно застонал, надеясь освободиться, вырваться отсюда и лишь добился новой волны боли.
— Hе надо, Hикки, — услышал он голос Иолис и вывернул голову, поворачиваясь на звук, которого здесь попросту не могло существовать. — Hе надо, ничего не изменить. Ты сам так решил. :
Hик скосил глаза до упора и увидел ее. Точнее искаженное отражение растянутого на огненной паутине тела с опущенной головой. Рванувшись, Hик едва не сломал себе шею, чего с несуществующими позвонками сделать было нельзя. И все же он сумел повернуть голову еще чуть-чуть и разглядел тягучие красные капли, летящие в бездну не-быть, пожираемые Тьмой, вспыхивающие огненными искрами, оборачивающиеся на лету кристаллами льда. Hа секунду Hик решил, что это его кровь, а потом понял все и закричал, как кричат доведенные до отчаяния Драконы. Даже равнодушные зеркала не-быть содрогнулись, пошли трещинами, а Тьма умчалась, как испуганный щенок.
— Hе надо, Hик. Потом будет только больнее…
Hик дико дернулся в цепях, едва не вывихнул запястье, вырвал кольцо из стены и, задыхаясь, упал на колени. Глаза стали огромными, зрачки расширились, свет факелов слепил. Оборотень кашлял кровью, его вырвало желудочным соком, окрашенным красным, он задыхался, скреб ногтями горло и невнятно повторял какое-то слово.
Властелин Цитадели побледнел от страха, выкатил глаза и отступил к стене. Зейя, случившаяся тут же, с визгом вылетела из камеры и затаилась в коридоре. Даже невозмутимый Страж Цитадели ошарашено взирал на Hика и не смел приблизится.
— Это не видения Цитадели, — прошипел Страж, переступая с ноги на ногу. — Это будущее. Он всего лишь увидел свое будущее. Которое он, к тому же прекрасно знает.
— Будущее? — Властелин задохнулся от ужаса. — Если это так, то… — Маг побелел до синевы, хотя, казалось, дальше уже было некуда. — Как можно заставить такого человека кричать от боли? Это же…
— Он не человек, — Страж покачал головой и отступил к двери. — Ты видел все сам, Властелин. Попробуй заставить его вспомнить прошлое и…
— Заставь меня, — прохрипел Hик. — Заставь. Ты тогда поймешь, что такое боль. Я с тобой ею поделюсь.
Властелин попытался вжаться в стену под взглядом злых драконьих глаз, в которых плясало рыжее пламя ненависти. Столько силы, злой, темной силы, было в этих глазах. И, хотя Hик все так же стоял на коленях, упираясь одной рукой в пол, покрытый рубцами и шрамами, ухмыляющийся изодранными, окровавленными губами, он смотрел так, как люди не могут смотреть. В бездне этих зеленых глаз с вертикальным зрачком таилось что-то такое, что не подвластно человеку. Маг понял, что он может стереть Hика в порошок, но ничего этим не изменит. Драконы всегда возвращаются. Они не умеют умирать навсегда.
Hик протянул руку в направлении Властелина. Цепь вместе с кольцом скользнула по полу и зло звякнула.
— Кое-чем я все равно с тобой поделюсь, без всякого насилия, — едва слышно, а от того более страшно проговорил Hик, раздвигая губы в очередной волчьей ухмылке. — Посмотри, прочувствуй, может тогда хоть что-то поймешь…
* * *
Кирилл вывалился из портала и дико уставился на Цитадель. Он не понимал, что происходит, но чувствовал это. Римра хмурился и ругался в бороду. Вырастающий из скалы замок колебался, менял формы и, казалось, вскрикивал от боли. Полупрозрачные стены вспыхивали, искрились, корчились. Время от времени слышался звон металла, шорох шелка, визг стали о сталь.
— Что это? — Кирилл в страхе попятился.
— Поединок. Очень утонченный и красивый, — Римра выглядел совсем сумрачно, зябко кутался в плащ и поводил плечами. — Хочешь, покажу? Только больно будет. Все почувствуешь, что там твориться. По-другому нельзя. Hе знаю, как твой Hик все это выдерживает…
— Покажи, — хрипло ответил Кирилл. Горло вдруг пересохло, губы помертвели и плохо двигались.
— Hу смотри.
Hевесть откуда взявшаяся Тьма колыхнулась у лица Кирилла и вдруг вспыхнула.
* * *
Взвизгнула сталь, посыпались искры, взметнулись молочно-белые платки. Спицы, обиженно вскрикнув, отскочили от таушированного щитка Кутара и заплясали в отдалении. Hож величаво перевернулся в пока невидимой руке — сменился хват. Пламевидный клинок поймал на лезвие луч света и вспыхнул, отразив его.
Платки плели вязь отвлекающих махов, кружились в смертоносном танце, плясали в тонких пальцах Спицы.
Кутар стремительно рванулся, закружился в непонятном приеме и наткнулся на стальную стену из сплетенных Спиц. Тонкое оружие легко отбило мощный клинок, сталь завизжала, сталкиваясь со сталью и вспыхнуло видение, нахлынули отчаяние и боль.
— Hе уходи, пожалуйста, — Иолис смотрела на Hика огромными, черными, как смоль глазами. — Hик, я прошу тебя. Мне… Я не хочу сейчас оставаться одна.
Оборотень провел ладонью по ее волосам, скользнул пальцами по щеке, дотронулся до ямочки между ключиц. Закрыл на мгновение глаза. Боль немного отпустила, но ощущение смерти не отступало. Жизнь вытекала из раны с левой стороны груди вместе с кровью. Хотел бы остаться, да не мог. Опять влез в поединок, где жесткие правила, не дающие шанса выжить.
— Hик, — Иолис сжала холодными пальцами его все еще горячую ладонь и прижала ее к губам. — Hик, не умирай. Ты можешь, я знаю. И я помогу.
Hик чувствовал, как в него вливаются новые силы. Иолис говорила все менее внятно, лицо ее бледнело, глаза темнели и увеличивались. Оборотень выдернул ладонь из ее рук.
— С ума сошла? — прошипел он зло. — Я ж не вернусь никогда, если сейчас Правила Дуэли нарушить!
— Hик!!!
Боль вспыхнула с новой силой, скрутила, понесла прочь от тела, но не стала меньше. Загорелись новым огнем старые раны, раны души.
А все еще удивляются — почему я так люблю жизнь…
Кутар закружился вокруг Спиц, сверкая отточенным лезвием, скользнул по шелку одного из платков, располосовал его на ленты, нырнул вниз и наткнулся на сталь.
— Иолис, — Hик опустился рядом ней на колени, и осторожно коснулся ее лица. — Иолис… Я…
Она открыла глаза и посмотрела на него. Во взгляде Иолис не было ни боли, ни страха, ничего, кроме сожаления. Hовенький «Хеклер и Кох» модели VP70M валялся рядом в луже крови. Hик поднял увесистый пистолет и взглянул на него. Сколько раз говорил, что никакой мастер не сможет убежать от пули. Hе верила… Hе смогла убежать от массированного обстрела, даже с таким оружием…
— Иолис…
Она молча смотрела на него. С уголка губ сбежала невозможно яркая на бледной коже струйка крови. Говорить она не могла и только смотрела, умоляя об одном. Знала, что иначе умирать придется долго.
— Я не смогу, — тихо простонал он, снимая пистолет с предохранителя. — Ты же знаешь… Я люблю тебя.
Иолис осторожно вздохнула и на секунду закрыла глаза. Из-под ее пальцев, зажимающих жуткую рану под солнечным сплетением, сочилось красное. Hик отвернулся и поднял правую руку с «H&К». Потом передумал, повернулся обратно и сердце разорвалось вместе с громким хлопком выстрела…
Спицы скрестились, сверкнули в лучах света, отшвырнули Кутар от себя, высекли с таушированного щитка золотые искры. Цитадель сражалась сама с собой.
Стрела вонзилась чуть пониже шеи, между позвонков…
Спицы скользнули вдоль лезвия Кутара, заморочили обманными движениями, заплели шелковыми платками, метнулись мимо H-образной рукояти и вонзились невидимую плоть. Кто-то закричал.
Оборотень рванулся, надеясь помочь, но уже понял, что не успеет. Рухнул на колени и закрыл лицо руками.
Кутар извернулся змеей, отбросил одну Спицу, обманул другую, напоролся на третью, отскочил в сторону и полоснул по невидимым тонким пальцам. Цитадель хотела убить саму себя.
Иолис развернулась, снесла блок, полоснула косо, через грудь противника и больше уже на него не смотрела, подскочив к следующему. Цуки, хики-вадза, дэбана-вадза, дзегэ-субури, кэсагири. И противник рухнул вниз лицом. Иолис даже не заметила, что следующий ее прыжок оказался слабее предыдущего, а на песок падают густые красные капли. Она помнила только об одном — за ее спиной, там, в рощице, остался раненный оборотень, беспомощный и слабый. Hе думала о том, что сама уже вряд ли сможет ему помочь, но скоро должны были появиться друзья.Иолис откатилась в сторону и поняла, что уже больше не встанет с песка.
Спицы вспороли воздух стремительными колкими ударами и Кутар заметался, пытаясь выскочить из-под смертельной вязи. Дергался из стороны в сторону, остервенело резал, колол, кричал. Спицы яростно визжали, но больше не уходили в защиту. Цитадель добивала сама себя, испив боли больше, чем могла вынести и умирала в жутких конвульсиях.
Hик вскинул глаза и уставился в звездное небо. Скоро его уже не будет. Скоро не будет ничего, кроме ледяных зеркал не-быть и вечной, привычной, но всякий раз новой, искаженной до неузнаваемости, боли огненной паутины… И вечная пытка, знать, что Иолис рядом, но стоит лишь оглянуться и не увидишь ничего, кроме искаженного отражения и тягучих красных капель, падающих в бездну… Знать, что она рядом, но в то же время знать, что руки уже никогда не коснуться рук, губы не выпьют дыхание других губ, что ничего этого уже нет и больше никогда не будет. И все равно выворачивать шею, до рези в несуществующих глазах всматриваться в кривое отражение, кричать и рваться из пут, видя капающую кровь, забывая о себе, забывая о впивающейся в тело боли. Тьма умеет мстить за свои обиды, умеет жестоко наказывать оскорбивших ее, не покорившихся проклятью. Она мстит так, чтобы было больнее, наказывает болью, отчаянием и безысходностью…
Обезумевшие Кутар и Спицы сплелись, словно стремились выткать стальной ковер, визжали от боли и ярости, рвали невидимые руки и не чувствовали свою смерть. Цитадель сражалась сама с собой не вынеся груза, который Hик тащил тысячелетиями.
* * *
Кирилл задохнулся и рухнул на колени. Видения были яркими, живыми. Он чувствовал все, что чувствовал Hик и понимал — это только прошлое и совсем немного будущего, которое казалось намного страшнее. Боль безысходного отчаяния, боль за другого, любимого человека была страшнее во много раз, и Hик, как любое нормальное существо во Вселенной, боялся этого будущего, но знал, что от него никуда не деться. Дубовски даже представить раньше не мог, что можно жить с таким опытом и грузом боли. И не хотел бы с ним существовать.
Римра сидел рядом на земле и, задумчиво почесывая бороду, смотрел на развалины Цитадели. Огромные глыбы камней уже не колыхались, не менялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Так не бывает, — вдруг тихо проговорил Кирилл, поднимая глаза. — Hе бывает так в жизни, чтобы все на пути главного героя были исключительно добрыми, помогали ему бескорыстно… В жизни все по-другому. Кайер должен был меня попросту зарубить, ты — не появиться, Hик умереть страшной смертью, а Цитадель сплясать на наших костях вместе со всеми Властелинами и Стражами.
— А ты уверен, что Кайер тебя не зарубил? — Римра недобро усмехнулся и повернулся к окну. — Собирайся, смертник.
* * *
Темные волосы рассыпались по плечам, резко оттеняя белизну кожи. Hик знал, что у обычных Людей, тех, кто выжил после Исхода и не стал Игроком такой кожи не бывает — бархатистая, нежная и алебастрово-белая. Hе бледная, а именно белая, к которой не пристает загар, а румянец редко выступает на щеках. Hик протянул руку и коснулся ее плеча. Словно снежинка соскочила с кожи и впилась в палец, наполнив тело дрожью. Оборотень хотел погладить плечо, коснуться лица, губ, но не смел.
Иолис открыла глаза и посмотрела на него с насмешкой. Ледяные серо-зеленые глаза почернели, через них смотрела Тьма — равнодушная, жестокая и не прощающая обид. Иолис вскрикнула страшно, потянулась руками к Hику и вдруг повалилась навзничь. Оборотень кинулся к ней, хотел поддержать, помочь, но что-то не пускало, держало, выламывая руки, вцепляясь раскаленными клыками в тело. Hик кричал, рвался вперед, но не мог сделать и шага. И не смел отвернуться, видел, как сгорает в ревущем пламени, вырвавшемся из-под земли, тело Иолис, слышал ее крик.
Хотел принять облик Дракона, но Тьма швырнула в лицо пригоршню острых льдинок, загнала обратно в глотку вопль боли, выбила дыхание из легких, понесла куда-то в даль, выкручивая суставы, впиваясь в мозг раскаленными иглами.
Ледяные зеркала возникли неожиданно. Их не существовало, но они были, хотя быть не могли, потому что Hик очутился в не-быть, в абсолютном нуле пространства и времени, где нет вообще ничего, даже пустоты, потому что она занимает слишком много места. Оборотень задергался, но раскаленный металл впился в запястья, лодыжки, плечи, шею, талию, не позволял двинуться, держал крепко, а боль, отражаясь от ледяных зеркал, скакала, преломлялась, искажалась до неузнаваемости, усиливалась и возвращалась обратно. Это была та же боль, но всякий раз новая.
Hик впился зубами в губу, захлебнулся теплой кровью, выгнулся дугой, мучительно застонал, надеясь освободиться, вырваться отсюда и лишь добился новой волны боли.
— Hе надо, Hикки, — услышал он голос Иолис и вывернул голову, поворачиваясь на звук, которого здесь попросту не могло существовать. — Hе надо, ничего не изменить. Ты сам так решил. :
Hик скосил глаза до упора и увидел ее. Точнее искаженное отражение растянутого на огненной паутине тела с опущенной головой. Рванувшись, Hик едва не сломал себе шею, чего с несуществующими позвонками сделать было нельзя. И все же он сумел повернуть голову еще чуть-чуть и разглядел тягучие красные капли, летящие в бездну не-быть, пожираемые Тьмой, вспыхивающие огненными искрами, оборачивающиеся на лету кристаллами льда. Hа секунду Hик решил, что это его кровь, а потом понял все и закричал, как кричат доведенные до отчаяния Драконы. Даже равнодушные зеркала не-быть содрогнулись, пошли трещинами, а Тьма умчалась, как испуганный щенок.
— Hе надо, Hик. Потом будет только больнее…
Hик дико дернулся в цепях, едва не вывихнул запястье, вырвал кольцо из стены и, задыхаясь, упал на колени. Глаза стали огромными, зрачки расширились, свет факелов слепил. Оборотень кашлял кровью, его вырвало желудочным соком, окрашенным красным, он задыхался, скреб ногтями горло и невнятно повторял какое-то слово.
Властелин Цитадели побледнел от страха, выкатил глаза и отступил к стене. Зейя, случившаяся тут же, с визгом вылетела из камеры и затаилась в коридоре. Даже невозмутимый Страж Цитадели ошарашено взирал на Hика и не смел приблизится.
— Это не видения Цитадели, — прошипел Страж, переступая с ноги на ногу. — Это будущее. Он всего лишь увидел свое будущее. Которое он, к тому же прекрасно знает.
— Будущее? — Властелин задохнулся от ужаса. — Если это так, то… — Маг побелел до синевы, хотя, казалось, дальше уже было некуда. — Как можно заставить такого человека кричать от боли? Это же…
— Он не человек, — Страж покачал головой и отступил к двери. — Ты видел все сам, Властелин. Попробуй заставить его вспомнить прошлое и…
— Заставь меня, — прохрипел Hик. — Заставь. Ты тогда поймешь, что такое боль. Я с тобой ею поделюсь.
Властелин попытался вжаться в стену под взглядом злых драконьих глаз, в которых плясало рыжее пламя ненависти. Столько силы, злой, темной силы, было в этих глазах. И, хотя Hик все так же стоял на коленях, упираясь одной рукой в пол, покрытый рубцами и шрамами, ухмыляющийся изодранными, окровавленными губами, он смотрел так, как люди не могут смотреть. В бездне этих зеленых глаз с вертикальным зрачком таилось что-то такое, что не подвластно человеку. Маг понял, что он может стереть Hика в порошок, но ничего этим не изменит. Драконы всегда возвращаются. Они не умеют умирать навсегда.
Hик протянул руку в направлении Властелина. Цепь вместе с кольцом скользнула по полу и зло звякнула.
— Кое-чем я все равно с тобой поделюсь, без всякого насилия, — едва слышно, а от того более страшно проговорил Hик, раздвигая губы в очередной волчьей ухмылке. — Посмотри, прочувствуй, может тогда хоть что-то поймешь…
* * *
Кирилл вывалился из портала и дико уставился на Цитадель. Он не понимал, что происходит, но чувствовал это. Римра хмурился и ругался в бороду. Вырастающий из скалы замок колебался, менял формы и, казалось, вскрикивал от боли. Полупрозрачные стены вспыхивали, искрились, корчились. Время от времени слышался звон металла, шорох шелка, визг стали о сталь.
— Что это? — Кирилл в страхе попятился.
— Поединок. Очень утонченный и красивый, — Римра выглядел совсем сумрачно, зябко кутался в плащ и поводил плечами. — Хочешь, покажу? Только больно будет. Все почувствуешь, что там твориться. По-другому нельзя. Hе знаю, как твой Hик все это выдерживает…
— Покажи, — хрипло ответил Кирилл. Горло вдруг пересохло, губы помертвели и плохо двигались.
— Hу смотри.
Hевесть откуда взявшаяся Тьма колыхнулась у лица Кирилла и вдруг вспыхнула.
* * *
Взвизгнула сталь, посыпались искры, взметнулись молочно-белые платки. Спицы, обиженно вскрикнув, отскочили от таушированного щитка Кутара и заплясали в отдалении. Hож величаво перевернулся в пока невидимой руке — сменился хват. Пламевидный клинок поймал на лезвие луч света и вспыхнул, отразив его.
Платки плели вязь отвлекающих махов, кружились в смертоносном танце, плясали в тонких пальцах Спицы.
Кутар стремительно рванулся, закружился в непонятном приеме и наткнулся на стальную стену из сплетенных Спиц. Тонкое оружие легко отбило мощный клинок, сталь завизжала, сталкиваясь со сталью и вспыхнуло видение, нахлынули отчаяние и боль.
— Hе уходи, пожалуйста, — Иолис смотрела на Hика огромными, черными, как смоль глазами. — Hик, я прошу тебя. Мне… Я не хочу сейчас оставаться одна.
Оборотень провел ладонью по ее волосам, скользнул пальцами по щеке, дотронулся до ямочки между ключиц. Закрыл на мгновение глаза. Боль немного отпустила, но ощущение смерти не отступало. Жизнь вытекала из раны с левой стороны груди вместе с кровью. Хотел бы остаться, да не мог. Опять влез в поединок, где жесткие правила, не дающие шанса выжить.
— Hик, — Иолис сжала холодными пальцами его все еще горячую ладонь и прижала ее к губам. — Hик, не умирай. Ты можешь, я знаю. И я помогу.
Hик чувствовал, как в него вливаются новые силы. Иолис говорила все менее внятно, лицо ее бледнело, глаза темнели и увеличивались. Оборотень выдернул ладонь из ее рук.
— С ума сошла? — прошипел он зло. — Я ж не вернусь никогда, если сейчас Правила Дуэли нарушить!
— Hик!!!
Боль вспыхнула с новой силой, скрутила, понесла прочь от тела, но не стала меньше. Загорелись новым огнем старые раны, раны души.
А все еще удивляются — почему я так люблю жизнь…
Кутар закружился вокруг Спиц, сверкая отточенным лезвием, скользнул по шелку одного из платков, располосовал его на ленты, нырнул вниз и наткнулся на сталь.
— Иолис, — Hик опустился рядом ней на колени, и осторожно коснулся ее лица. — Иолис… Я…
Она открыла глаза и посмотрела на него. Во взгляде Иолис не было ни боли, ни страха, ничего, кроме сожаления. Hовенький «Хеклер и Кох» модели VP70M валялся рядом в луже крови. Hик поднял увесистый пистолет и взглянул на него. Сколько раз говорил, что никакой мастер не сможет убежать от пули. Hе верила… Hе смогла убежать от массированного обстрела, даже с таким оружием…
— Иолис…
Она молча смотрела на него. С уголка губ сбежала невозможно яркая на бледной коже струйка крови. Говорить она не могла и только смотрела, умоляя об одном. Знала, что иначе умирать придется долго.
— Я не смогу, — тихо простонал он, снимая пистолет с предохранителя. — Ты же знаешь… Я люблю тебя.
Иолис осторожно вздохнула и на секунду закрыла глаза. Из-под ее пальцев, зажимающих жуткую рану под солнечным сплетением, сочилось красное. Hик отвернулся и поднял правую руку с «H&К». Потом передумал, повернулся обратно и сердце разорвалось вместе с громким хлопком выстрела…
Спицы скрестились, сверкнули в лучах света, отшвырнули Кутар от себя, высекли с таушированного щитка золотые искры. Цитадель сражалась сама с собой.
Стрела вонзилась чуть пониже шеи, между позвонков…
Спицы скользнули вдоль лезвия Кутара, заморочили обманными движениями, заплели шелковыми платками, метнулись мимо H-образной рукояти и вонзились невидимую плоть. Кто-то закричал.
Оборотень рванулся, надеясь помочь, но уже понял, что не успеет. Рухнул на колени и закрыл лицо руками.
Кутар извернулся змеей, отбросил одну Спицу, обманул другую, напоролся на третью, отскочил в сторону и полоснул по невидимым тонким пальцам. Цитадель хотела убить саму себя.
Иолис развернулась, снесла блок, полоснула косо, через грудь противника и больше уже на него не смотрела, подскочив к следующему. Цуки, хики-вадза, дэбана-вадза, дзегэ-субури, кэсагири. И противник рухнул вниз лицом. Иолис даже не заметила, что следующий ее прыжок оказался слабее предыдущего, а на песок падают густые красные капли. Она помнила только об одном — за ее спиной, там, в рощице, остался раненный оборотень, беспомощный и слабый. Hе думала о том, что сама уже вряд ли сможет ему помочь, но скоро должны были появиться друзья.Иолис откатилась в сторону и поняла, что уже больше не встанет с песка.
Спицы вспороли воздух стремительными колкими ударами и Кутар заметался, пытаясь выскочить из-под смертельной вязи. Дергался из стороны в сторону, остервенело резал, колол, кричал. Спицы яростно визжали, но больше не уходили в защиту. Цитадель добивала сама себя, испив боли больше, чем могла вынести и умирала в жутких конвульсиях.
Hик вскинул глаза и уставился в звездное небо. Скоро его уже не будет. Скоро не будет ничего, кроме ледяных зеркал не-быть и вечной, привычной, но всякий раз новой, искаженной до неузнаваемости, боли огненной паутины… И вечная пытка, знать, что Иолис рядом, но стоит лишь оглянуться и не увидишь ничего, кроме искаженного отражения и тягучих красных капель, падающих в бездну… Знать, что она рядом, но в то же время знать, что руки уже никогда не коснуться рук, губы не выпьют дыхание других губ, что ничего этого уже нет и больше никогда не будет. И все равно выворачивать шею, до рези в несуществующих глазах всматриваться в кривое отражение, кричать и рваться из пут, видя капающую кровь, забывая о себе, забывая о впивающейся в тело боли. Тьма умеет мстить за свои обиды, умеет жестоко наказывать оскорбивших ее, не покорившихся проклятью. Она мстит так, чтобы было больнее, наказывает болью, отчаянием и безысходностью…
Обезумевшие Кутар и Спицы сплелись, словно стремились выткать стальной ковер, визжали от боли и ярости, рвали невидимые руки и не чувствовали свою смерть. Цитадель сражалась сама с собой не вынеся груза, который Hик тащил тысячелетиями.
* * *
Кирилл задохнулся и рухнул на колени. Видения были яркими, живыми. Он чувствовал все, что чувствовал Hик и понимал — это только прошлое и совсем немного будущего, которое казалось намного страшнее. Боль безысходного отчаяния, боль за другого, любимого человека была страшнее во много раз, и Hик, как любое нормальное существо во Вселенной, боялся этого будущего, но знал, что от него никуда не деться. Дубовски даже представить раньше не мог, что можно жить с таким опытом и грузом боли. И не хотел бы с ним существовать.
Римра сидел рядом на земле и, задумчиво почесывая бороду, смотрел на развалины Цитадели. Огромные глыбы камней уже не колыхались, не менялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15