– Деток жалко… Никогда больше их не увижу…
– Крепись. Надежда умирает последней. Я не думаю, что они такие изверги.
– Я пытаюсь крепиться. Но в душе…
М-да, в моей душе тоже было невесело. Если этого мужика готовят к закланию, то и мне прикрутится трандец. Свидетелей таких дел в живых не оставляют.
Меня, конечно, поспрашивают, возможно, слегка поджарят, чтобы я стал немного румяней и сговорчивей, не исключено, что попотчуют «сывороткой правды» (вдруг я знаю что-то сногсшибательное?), а затем вывезут в лес и шлепнут, как врага народа. И никто не узнает, где могилка моя… или как там в песне поется?
Печально. Остается слабая надежда на Михеича… если, конечно, и его не захомутали. А также на оперативного дежурного, который не проспал сигнал «SOS», посланный моей говорилкой.
Долго куковать мне в кромешной темноте не дали. Отворилась тяжелая дверь подвала, и басистый голос скомандовал:
– Новенький, выходи!
– Ну, бывай, – сказал я сокамернику. – Держись. Ежели не вернусь, можешь считать меня коммунистом.
– Почему?
– Это любимая фраза писателей-соцреалистов. Когда я читал ее, у меня слезы с глаз капали. Если меня не вернут сюда, значит, выведут в расход.
– Эй, вы там! Кончайте болтать! Или я сейчас спущусь к вам.
– Уже бегу, гражданин начальник!
Я быстро одолел, как оказалось, двенадцать крутых ступенек (ни фига себе полет у меня вышел!) и оказался еще в одном подвале – так сказать, этажом выше.
Это было вполне приличное, чистенькое и хорошо освещенное помещение, сплошь заставленное ящиками и коробками. Судя по этикеткам, в них хранились консервы и другие не скоропортящиеся продукты. Вдоль одной из стен стояли стеллажи с очень даже приличной коллекцией вин.
Похоже, хозяин этого подвала затарился на случай ядерной войны, подумал я, топая вслед за обладателем мощной спины и не менее широкой задницы. Позади меня конвоировал хмырь под два метра ростом со шрамом на всю левую щеку. Он не оставлял ситуацию на авось, и держал в руках пистолет.
Как я и предполагал, меня привезли в Залив. Это я сразу определил по высоченным соснам, которые росли как за высоким каменным забором, так и внутри периметра. Такие лесные патриархи растут только в Заливе.
Солнце на миг ослепило меня, и я зажмурился, а когда открыл глаза, то оказался на выложенной плиткой дорожке, ведущей к летнему павильону.
Оставшаяся позади вилла, на которую я успел бросить лишь мимолетный взгляд, впечатляла. Это было очень большое трехэтажное здание в стиле модерн, но с варварскими усовершенствованиями, в которых угадывались древнерусские мотивы.
«Патриот…», – подумал я о хозяине дачи (вернее, поместья) не без горькой иронии. Значит, будут бить.
У богачей с европейским складом мышления в ходу более изощренные способы развязывать языки. А чисто русская традиция в таком деле предпочитает кулаки.
Пытка, например, каленым железом, это просто получение информации, притом дурно пахнущее горелым мясом, а избить человека до крови, до состояния, когда в нем уже не осталось ничего человеческого, это значит унизить его, низвести до уровня раба, собаки.
Не зря в довоенное время немецкие мастера заплечных дел – гестаповцы, приезжали перенимать опыт у советских коллег из НКВД, работающих по русской старинке, но с потрясающим эффектом…
Глава 19
Я попал как раз вовремя. Шашлыки уже начали плакать прозрачными жирными слезами на угасающие угли, источая потрясающий аромат; еще минут пять-семь и можно было приступать к трапезе. При этой мысли у меня даже живот свело.
Я только сейчас понял, как сильно проголодался…
Компания, которая меня встретила, состояла всего из двух мужиков вполне презентабельного вида, которые смотрели на меня с нехорошим интересом. В ожидании шашлыков они очень даже неплохо расслабились водочкой, судя по почти опустевшему графину, и теперь желали, как я понял, зрелищ.
Нужно сказать, что некоторые мои надежды не оправдались. Я страстно желал, чтобы из охраны во время «переговоров» при мне остались только два моих конвоира.
Несмотря на внушительные габариты, эти быки туго соображали, были плохо подготовлены (это я определил сразу; в этом деле я собаку съел) и главное, показались мне слишком самоуверенными.
А это очень большой минус. Иногда даже малявка может преподнести неприятный сюрприз, а уж человек наподобие меня, с навыками убийцы, – и подавно.
Но мне снова не повезло. Возле летнего павильона околачивались еще три парня, и все со стволами (двое присматривали за мангалом, а третий находился возле стола).
Блин! До чего же умирать не хочется…
– Так, так… – Эти слова изрек, глядя на меня, старший из двух господ, крепко сбитый мужик с небольшим животиком и квадратным лицом. – Вот мы какие…
– Здравствуйте, уважаемые. – Я чинно склонил голову.
– Ишь ты! – деланно восхитился квадратнолицый. – Вежливый… Может, пригласим его за стол, а, Георгий Иванович? На шашлыки. Вполне приличный парнишка.
– Как пожелаете, Павел Иустинович, как пожелаете… – Георгий Иванович задумчиво обсасывал сахар с лимонной дольки.
Павел Иустинович Курамшин! Значит, меня прихватили парни «Альянса». Ой-ей… Почему-то мороз по коже побежал…
– Но прежде он нам сказочку расскажет, – все так же благодушно продолжал Курамшин. – Поначалу все они врут безбожно. А все потому, что плохо воспитаны.
– Плохо, Павел Иустинович, плохо, – закивал Георгий Иванович.
Этот был, как на меня, чересчур сухощав. Похоже, он сидел на какой-нибудь диете. Возможно, на так называемой «кремлевской», держать которую могут только богачи, потому что в перечень разрешенных к употреблению продуктов в основном входит мясо, ценные сорта рыбы и еще ряд дорогих деликатесов, неподъемных для кошелька простого гражданина.
А еще я заметил, что дражайший Георгий Иванович делал подтяжку лица. На фоне худой морщинистой шеи оно казалось удивительно молодым и кукольным. Так раньше варганили портреты членов политбюро центрального комитета компартии.
Старые пердуны, из которых на ходу сыпался песок, благодаря ретуши, получались лет на тридцать моложе…
Не исключено, что Георгий Иванович в недалеком прошлом тоже принадлежал к касте избранных – был вторым или третьим секретарем какого-нибудь обкома или горкома партии. Теперь уже такие, как он, – последние из могикан, но за власть они цепляются как черт за грешную душу.
А еще больше им нравятся денежки.
Советская власть, конечно, позволяла воровать своим выдвиженцам, но в разумных пределах. То ли дело нынешняя – бери, сколько утянешь. А если сам не сможешь все проглотить, то облагодетельствуй свою семью и прочих прихлебателей.
Главное, соблюсти некие чиновничьи приличия и чин.
Воровать и брать взятки не по чину уголовно наказуемо. Эта статья записана в Уголовном кодексе между строчек – если хорошо в него вчитаться. И наверное, еще основателем Страны Советов Ульяновым-Лениным, который, сидя в тюряге, писал невидимыми чернилами, в качестве которых использовал обычное молоко.
– Я бы и соврал, так не знаю, в чем моя вина. – Я старательно шарил под простака, наивного и немного испуганного. – Меня схватили на дороге, надели наручники… Будто я бандит какой-то. Я ехал по своим делам… всего лишь.
– Да? – Курамшин откровенно веселился. – Это же надо так… Ошибочка вышла, граждане. Трагическая случайность. Человек ни в чем не виноват. Что ж вы его так, а, Макс? – С этим вопросом он обратился к парню, которые стоял за его спиной.
В нем я узнал одного из тех, кто захомутал меня на лесной дороге. Похоже, он был начальником охраны или главным телохранителем Курамшина, потому что остальные парни относились к нему с почтением.
Макс молча передал Курамшину большой конверт и снова занял свое место. Ну просто тебе цепной пес. Чувствуется выучка…
Серые холодные глаза Макса сторожили каждое мое движение, несмотря на то, что мои руки по-прежнему были скованы наручниками.
Курамшин высыпал на стол десятка два фотографий. На одной из них я успел заметить и себя. Я как раз садился в «фольксваген», припаркованный возле бутика. Даже бутылка виски попала в кадр.
Я невольно восхитился – вот это оперативность! Когда же они успели фотки напечатать? Выходит, за нами все время следили, притом с фотоаппаратом в руках. Эх, Михеич… Какой же ты после этого спец?
Интересно, где и когда мы прокололись? Ведь все было, вроде, в ажуре.
Да, Михеич, кажись, против нас работала наружка посильнее, нежели та, в которой ты получил свои майорские погоны… Неужто бывшие гэбисты?
Тогда дело совсем худо. «Контора» хорошо учила своих сотрудников. И оснащены они были различной подслушивающей и подсматривающей техникой по первому разряду. Думаю, что Курамшин тоже не пожалел бабок на закупку разной иностранной дряни.
– Узнаешь себя, «случайный человек»? – Курамшин начал передавать мне фотографии по одной.
Мать моя женщина! Для начала меня сфотографировали несколько раз тогда, когда я сидел в уличном кафе напротив бывшего проектного института и пил кофе.
Классная у них аппаратура… Такое впечатление, что я позировал перед большой профессиональной камерой.
Понятное дело, над фотографиями поработали спецы – увеличили, подретушировали… – в общем, довели до кондиции. Но впечатления на меня произвели эти фотки сногсшибательное.
А затем Курамшин выдал мне порцию свежатинки. Вот я дефилирую мимо двух «работяг», вот Михеич топает вслед за мной, вот мы на скамейке сидим, делаем вид, что незнакомы, а вот я сажусь в машину…
Блин! Они водили нас как козлов на поводке. А мы лишь ушами хлопали. Хороши… орлы частного сыска, ничего не скажешь…
– Ты удовлетворен? – спросил Курамшин, благожелательно улыбаясь.
– Более чем, – вернул я олигарху местного разлива не менее приятную улыбку. – Классная работа. Сколько я вам должен за эти снимки?
– Ха-ха… Георгий Иванович, а он, оказывается, шутник. – В глазах Курамшина появились опасные огоньки. – Наверное, думает, что его пригласили к теще на блины.
– Думает, конечно, думает. Именно так… – меланхолично закивал Георгий Иванович.
– Так что ты посоветуешь, Георгий Иванович? Как мне с ним поступить?
– Советчик из меня неважный. Уж извините… Тем более, в таких делах.
– Что да, то да… Скажи-ка мне, – Курамшин перевел взгляд на меня, – только честно, где и кем ты работаешь? Смотри, не соври! – В его голосе проскрежетала сталь – словно провели рашпилем по краю металлической пластины.
У меня совершенно не было никаких сомнений в том, что он уже знал, кто я и чем занимаюсь. Думаю, что его очень шустрые сотрудники охраны уже проверили по номерам, кому принадлежит «фольксваген», на котором я следил за Дженнифер, и «девятка» Михеича.
Но если «фолькс» по документам принадлежал Марку, то «девятка» числилась за О.С.А. как служебный автомобиль. Поэтому темнить не было никакого смысла.
– Я частный детектив. – В моих прозрачных глазах просто таки светились честность и невинность. – Работаю в охранно-сыскном агентстве… – Я назвал адрес нашего главного офиса.
– Вон даже как… – Курамшин откинулся на спинку стула; как не показалось, с облегчением. – Значит, ты ищейка.
– Ну, если вам нравится так меня называть… – Я пожал плечами. – Что поделаешь, как-то же нужно зарабатывать себе на кусок хлеба. Не всем же… – тут я перевел завистливый взгляд на виллу, – везет по жизни. Никак это Залив? – Тут я повысил голос. – Козырное место. Как раз для везунчиков.
– Везет тогда, когда умеешь правильно запрягать, – назидательно ответил Курамшин. – Деньги любят умных и трудолюбивых.
Вот что мне нравится в наших скороспелых богатеях, так это способность умнеть прямо на глазах. И чем они становятся богаче, тем умнее. С каким апломбом наши нувориши вещают с голубых экранов о проблемах, в которых даже ученые с мировым именем путаются!
Конечно, нормативная лексика им дается с трудом, так и хочется вставить несколько матерных слов, но положение обязывает, и они косноязычно, но с апломбом, рассказывают народу, как нужно жить, трудиться и любить свою родину. Еще бы им не любить ее… обобранную такими, как они, до нитки.
– Увы, я не отличаюсь ни тем, ни другим качеством. – Я простодушно улыбнулся.
– Возможно… – Взгляд Курамшина стал острым, как бритва. – А теперь ответь на главный вопрос: за кем вы следили?
– Есть такое понятие, как тайна следствия, – ответил я, не задумываясь. – Я вам этого сказать не могу. Иначе меня просто выгонят с работы. В одном можете быть совершенно уверены – следили не за вами. Даю вам слово.
– Ты и другие сотрудники вашего агентства крутились возле нашего офиса, – жестко сказал Курамшин. – Это значит, что ваши действия касаются и меня. Говори!
– А если не скажу, замочите? – спросил я, наливаясь желчью.
Как меня достали эти «вершители человеческих судеб»! Мне уже приходилось вести подобные «беседы» не с одним таким козырем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40