Дрожь пробегает по телу Джонни… одна нога трепещет словно птица в силках… Марк обмотался вокруг перекладины и копирует подергивания Джонни, закрывает глаза и высовывает язык… Хуй у Джонни подскакивает и Мэри направляет его себе в пизду, корчась возле него в текучем танце живота, постанывая и визжа от удовольствия… пот стекает по ее телу, волосы свисают на лицо мокрыми прядями. «Срезай его, Марк,» вопит она. Марк дотягивается выкидным ножом и обрезает веревку, ловя Джонни в падении, опуская его на спину а Мэри по-прежнему извивается насаженная… Она откусывает Джонни губы и нос и высасывает ему глаза с легким хлопком… Она отрывает огромными кусками ему щеку… Вот она уже обедает его хуем… Марк подходит к ней а она отрывает взгляд от полусъеденных гениталий Джонни, все ее лицо в крови, глаза фосфоресцируют… Марк ставит ногу ей на плечо и пинком опрокидывает на спину… Прыгает на нее, ебет ее обезумев… они катаются из одного угла комнаты в другой, крутятся кувырком и подскакивают высоко в воздух словно большие рыбы на крючке.
«Дай я тебя повешу, Марк… Дай я тебя повешу… Пожалуйста, Марк, дай я тебя повешу!»
«Конечно крошка.» Он рывком грубо ставит ее на ноги и заворачивает руки за спину.
«Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет!», визжит она, обсираясь и мочать от ужаса пока тот тащит ее к помосту. Он бросает ее связанной там на куче старых гондонов, а сам поправляет веревку натянутую через всю комнату… и возвращается к ней неся петлю на серебряном блюде. Вздергивает ее на ноги и затягивает узел. Он поглубже всовывает в нее свой хуй и вальсирует по помосту а затем - в пустое пространство раскачиваясь большой дугой… «Уииииии!» вопит он, превращаясь в Джонни. Ее шея лопается. Великая текучая волна струится сквозь ее тело. Джонни плюхается на пол и вскакивает на ноги спокойный и готовый ко всему как молодое животное.
Он прыгает по всей комнате. С воплем томленья разбивающим вдребезги стеклянную стену он подскакивает в воздух. Дроча кувырком, на три тысячи футов вниз, его сперма парит рядом с ним, он вопит всю дорогу в раскалыыающую синеву неба, восходящее солнце обжигает его тело как бензин, вниз мимо огромных дубов и хурм, болотных кипарисов и красных деревьев, чтобы разбиться в текучем облегчении на заброшенной площади вымощенной известняком. Сорняки и лианы прорастают сквозь камни, а ржавые железные болты в три фута толщиной пробивают белый камень насквозь, пачкают его ржавчиной бурой как дерьмо.
Джонни обливает Мэри бензином из непристойного чимуйского кувшинчика из белого нефрита… Он умасливает собственное тело… Они обнимаются, падают на пол и катаются под огромным увеличительным стеклом вправленным в крышу…вспыхивают с криком раскалывающим стеклянную стену, выкатываются в пространство, ебясь и вопя в воздухе, вспыхивают пламенем и кровью и гарью на бурых скалах под солнцем пустыни. Джонни мечется по комнате в агонии. С воплем раскалывающим вдребезги стеклянную стену он встает раскинув руки навстречу восходящему солнцу, кровь брызжет из его хуя… беломраморный бог, он стремительно падает сквозь эпилептические взрывы в старого Меджуба что корчится в говне и мусоре у саманной стены под солнцем которое исшрамляет и грабастает кожу гусиными цыпками… Он мальчик спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков скользящих по его хую.
Джон с Мэри в гостиничном номере (музыка Восточного Сент-Луиса Тра-ла-ла-ла). Тепелый веченний ветерок надувает линялые розовые занавески на открытом окне… Лягушки каркают на пустырях где растет кукуруза а мальчишки ловят маленьких зеленых ужиков под разбитыми известняковыми стелами испачканными говном и оплетенными ржавой колючей проволокой…
Неон - хлорофилльно-зеленый, лиловый, оранжевый - вспыхивает и гаснет)
Джонни штангенциркулем извлекает из пизды Мэри кандиру… Бросает ее в бутылку мескаля, где она превращается в магейного червя… Опрыскивает ее джунглевым размягчителем костей, ее вагинальные зубы вытекают вместе с кровью и кистами… Пизда ее сияет свежестью и сладостью словно весенняя травка… Джонни вылизывает Мэри пизду, сначала медленно, со всевозрастающим возбуждением раздвигает губы и лижет изнутри чувствуя как покалывают волосы ее лобка его распухший язык… Руки закинуты назад, груди торчат прямо вверх, Мэри лежит пронизанная неоновыми гвоздями… Джонни переползает по ее телу наверх, хуй его с сияющим круглым опалом смазки на отверстии щели, проскальзывает сквозь волосы ее лобка и входит в пизду по самую рукоятку, всосанный изголодавшейся плотью… Лицо его вспухает кровью, зеленые огни взрываются в глазах и он рушится с живописной железной дорогой вместе сквозь вопящих девчонок…
Влажные волосики у него под яйцами высыхают до травы под теплым весенним ветерком. Высокая долина джунглей, лианы вползают в окно. Хуй у Джонни распухает, большие буйные бутоны вскрываются. Длинный корень весь в клубнях выползает из пизды Мэри, нащупывает почву. Тела распадаются в зеленых взрывах. Хижина рушится развалинами битого камня. Мальчик - статуя из известняка, побег вырывается из его хуя, губы раздвинуты в полуулыбке торчка в откидоне.
* * *
* * *
Шпик закурковал героин в лотерейном билете.
Еще одна ширка - а завтра лечиться.
Путь долог. Задроты и подставы часты.
Долго мотался срок по регулярному сухостою до оазиса свиданий под финиковыми пальмами где арабские мальчики срут в колодец и валяют рокешник по пескам мускульного пляжа жуя горячие собаки и выплевывая самородки золотых зубов.
Беззубые причем строго от длительного голода, на ребрах можно отстирывать замасленную робу, такие они гофрированные, дрожа спускаются со шлюпки на Остров Пасхи и бредут на берег на ногах негнущихся и хрупких как ходули… отключаются в клубных окнах… падшие в жир нехватки-нужды продать тощее тело.
Финиковые пальмы засохли от нехватки встреч, колодец наполнился сухим дерьмом и мозаикой тысяч газет: «Россия отрицает… Министр внутренних дел рассматривает с патической тревогой… Люк раскрылся в 12:02. В 12:30 врач вышел поесть устриц, вернулся в 2:00 благодушно похлопать висельника по спине. „Что? Вы разве еще не мертвы? Наверное придется потягать вас за ногу. Ха Ха! Не могу позволить вам давиться с такой скоростью - Президент мне сделает выговор. А какой позор если труповозка вывезет вас отсюда живым. У меня тогда яйца отпадут от стыда а ведь я дослужился подмастерьем до опытного быка. Раз два три взяли“.»
Планер падает молча словно эрекция, молча словно замасленный стакан разбитый молодым воришкой со старушечьими руками и вычеркнутыми глазами мусора… В бесшумном взрыве он проникает в разломанный дом, переступая замасленные кристаллы, в кухне громко тикают часы, горячий воздух ерошит ему волосы, его голова распадается тяжелым дрянным гамбасом… Старик выкидывает красный патрон и вытанцовывает вокруг своей машинки. «А, херня, чуваки, раз плюнуть… Рыбка в бочке… Бабки в банке… потаскун юный, черномазый плашкет пробитый и чуть что так сразу ноги раздвигает… Ты меня слышишь где б ты там ни был, мальчик?
Я сам был когда-то молод и внял сиренному зову легких деньжат и баб и тугозадых мальчонок и ради всего не повышай мне давление я намереваюсь рассказать тебе сказку от которой хуй у тебя восстанет и ойкнет на розовую перламутровую природу пизды или милая бурая покрытая слизью трепещущая мелодия молоденькой задницы сыграет на твоем члене как на блок-флейте… а когда стукнешься о жемчужину простаты острые брильянты соберутся в яйцах золотого паренька неумолимых точно камни в почках… Жаль что пришлось тебя убить… Старая серая кобыла уж не та что раньше… Не может лажать публику… приходится сбивать зал в полете, на бегу или же сидючи… Как старому льву что занемог дырками в зубах ему необходима эта паста амидент чтоб чувак мог все время кусать мясо… Дерьмо это со старыми львами точно тут на мальчиков перейдешь… А кто виноват, коль скоро мальчонки эти такие сладенькие такие холодненькие такие чистые в Лечебнице Св. Джеймса?? Так, сынок, вот только ригор мортиса твоего мне сейчас не хватало. Хоть немного уважай стареющего мудилу… Сам когда-нибудь можешь стать нудьгой ебучей… Ох-хо; наверное, нет все-таки… У тебя, как босоногого бесстыжего содержанта Хаусмана, есть весь набор Свернушегося Шропширского Инженю твои быстрые ноги на бункере перемен… Но этих шропширских мальчуганов не убьешь… его вешали так часто что он сопротивляется как гонококк полукастрированный пенициллиновыми восстановлениями до омерзительной силы и множится геометрически… Так оставьте нас бросать шары за пристойное оправдание и положите конец этим чудовищным обнажениям за которые шериф взимает фунт плоти.»
Шериф: «Я спущу ему штаны за фунт, толпа. Подходи. Серьезный и научный экспонат касательно местонахождения Центра Жизни. В этом типе девять дюймов, дамы и господа, измерил их сам изнутри. Только один фунт, одна педацкая трехдолларовая купюра за то чтобы увидеть как юный мальчонка кончает по меньшей мере трижды - Я никогда не опускаюсь до обработки евнуха - совершенно супротив его воли. Когда его шея резко лопнет, этот тип как говно точно встанет по стойке смирно и всех вас обтрухает.»
Мальчик стоит на крышке люка переминаясь с ноги на ногу: «Божже! Чего только мальчонке не натерпеться в таких делах. Наверняка ведь, говном клянусь, какой-нибудь старикашка липнуть станет.»
Люк падает, веревка поет как ветер в проводах, шея лопается громко и ясно будто китайский гонг.
Мальчик срезает себя финкой, гонится за вопящим пидором по центральному проходу. Пидор ныряет сквозь стекло зыбалки в грошовой галерее и читает сосюру ухмыляющемуся негру. Затемнение.
(Мэри, Джонни и Марк раскланиваются с петлями на шеях. Они не так молоды как кажутся в Порнухе… Похоже, они устали и раздражены)
СБОР МЕЖДУНАРОДНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ ПО ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ПСИХИАТРИИ
Доктор «Пальчики» Шафер, Лоботомный Парнишка, поднимается и обращает на Конферентов холодную голубую вспышку своего взгляда:
«Господа, человеческая нервная система может быть редуцирована до компактного и сокращенного спинного мозга. Головной же мозг, передняя, средняя и задняя его доли, должны следовать за аденоидом, за зубом мудрости, за аппендиксом… Я представляю вам свой Труд жизни: Полного Всеамериканского Обестревоженного Человека…»
Взрев труб: Человека вносят в обнаженном виде два Носильщика-Негра которые роняют его на подиум со зверской, злорадной грубостью… Человек извивается… Его плоть превращается в клейкое, прозрачное желе рассеивающееся зеленой дымкой, являя всем чудовищную черную многоножку. Волны неизведанной вони наполняют комнату, обжигая легкие, выворачивая желудок…
Шафер заламывает руки всхлипывая: «Кларенсе!! Как ты можешь поступать так со мной?? Неблагодарные!! Все до единого неблагодарные!!»
Конференты отпрядывают бормоча в смятении: «Боюсь, Шафер зашел слишком далеко…»
«Я ведь предупреждал…»
«Блестящий парень этот Шафер… но…»
«Человек на что угодно пойдет ради известности…»
«Господа, это неизъяснимо гадкое и во всех смыслах незаконное дитя извращенного мозга Доктора Шафера не должно увидеть свет… Наш долг перед человеческой расой ясен…»
«Чувак, да свет-то он уже точно увидел,» вымолвил один из Негров-Носильщиков.
«Мы должны вытоптать эту Не-Американскую тварь,» произносит жирный жаборожий врач с Юга пивший кукурузный самогон из глиняного кувшинчика. Он пьяно надвигается, затем останавливается в отвращении от значительных размеров и угрожающего внешнего вида многоножки…
«Принесите бензин!» ревет он. «Мы должны сжечь этого сукина сына как завравшегося негритоса!»
«Что до меня, то я не высовываюсь,» произносит четкий хиповый врач оттянутый ЛСД25… «Чего ради ловкий Окружной Прокурор будет…»
Затемнение. «Порядок в Суде!»
О.П.: «Господа присяжные, эти „ученые господа“ утверждают, что невинное человеческое существо, столь бессмысленно ими убиенное, внезапно превратилось в огромную черную многоножку, и „их долгом перед человеческой расой“ было уничтожить этого монстра прежде чем он смог любыми средствами находившимися в его распоряжении продлить свой род…
И что же, нам проглотить эту ткань лошажьего навоза? Принимать такую бойкую ложь как какая-нибудь замасленная и безымянная жопа? Где же эта чудная многоножка?
„Мы уничтожили ее,“ нагло утверждают они… А мне бы хотелось напомнить вам, господа и гермафродиты присяжные, что этот Великий Зверь» - он показывает пальцем на Доктора Шафера - «в нескольких предыдущих случаях уже представал перед судом по обвинению в невыразимых преступлениях мозгового изнасилования… На простом английском языке» - он стучит кулаком по ограждению ложи присяжных, его голос возвышается до крика - «на простом английском, господа, в насильственной лоботомии…»
Присяжные открывают в изумлении рты… Один умирает от инфаркта… Трое падают на пол корчась в оргазмах непреодолимой похоти…
О.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
«Дай я тебя повешу, Марк… Дай я тебя повешу… Пожалуйста, Марк, дай я тебя повешу!»
«Конечно крошка.» Он рывком грубо ставит ее на ноги и заворачивает руки за спину.
«Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет!», визжит она, обсираясь и мочать от ужаса пока тот тащит ее к помосту. Он бросает ее связанной там на куче старых гондонов, а сам поправляет веревку натянутую через всю комнату… и возвращается к ней неся петлю на серебряном блюде. Вздергивает ее на ноги и затягивает узел. Он поглубже всовывает в нее свой хуй и вальсирует по помосту а затем - в пустое пространство раскачиваясь большой дугой… «Уииииии!» вопит он, превращаясь в Джонни. Ее шея лопается. Великая текучая волна струится сквозь ее тело. Джонни плюхается на пол и вскакивает на ноги спокойный и готовый ко всему как молодое животное.
Он прыгает по всей комнате. С воплем томленья разбивающим вдребезги стеклянную стену он подскакивает в воздух. Дроча кувырком, на три тысячи футов вниз, его сперма парит рядом с ним, он вопит всю дорогу в раскалыыающую синеву неба, восходящее солнце обжигает его тело как бензин, вниз мимо огромных дубов и хурм, болотных кипарисов и красных деревьев, чтобы разбиться в текучем облегчении на заброшенной площади вымощенной известняком. Сорняки и лианы прорастают сквозь камни, а ржавые железные болты в три фута толщиной пробивают белый камень насквозь, пачкают его ржавчиной бурой как дерьмо.
Джонни обливает Мэри бензином из непристойного чимуйского кувшинчика из белого нефрита… Он умасливает собственное тело… Они обнимаются, падают на пол и катаются под огромным увеличительным стеклом вправленным в крышу…вспыхивают с криком раскалывающим стеклянную стену, выкатываются в пространство, ебясь и вопя в воздухе, вспыхивают пламенем и кровью и гарью на бурых скалах под солнцем пустыни. Джонни мечется по комнате в агонии. С воплем раскалывающим вдребезги стеклянную стену он встает раскинув руки навстречу восходящему солнцу, кровь брызжет из его хуя… беломраморный бог, он стремительно падает сквозь эпилептические взрывы в старого Меджуба что корчится в говне и мусоре у саманной стены под солнцем которое исшрамляет и грабастает кожу гусиными цыпками… Он мальчик спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков скользящих по его хую.
Джон с Мэри в гостиничном номере (музыка Восточного Сент-Луиса Тра-ла-ла-ла). Тепелый веченний ветерок надувает линялые розовые занавески на открытом окне… Лягушки каркают на пустырях где растет кукуруза а мальчишки ловят маленьких зеленых ужиков под разбитыми известняковыми стелами испачканными говном и оплетенными ржавой колючей проволокой…
Неон - хлорофилльно-зеленый, лиловый, оранжевый - вспыхивает и гаснет)
Джонни штангенциркулем извлекает из пизды Мэри кандиру… Бросает ее в бутылку мескаля, где она превращается в магейного червя… Опрыскивает ее джунглевым размягчителем костей, ее вагинальные зубы вытекают вместе с кровью и кистами… Пизда ее сияет свежестью и сладостью словно весенняя травка… Джонни вылизывает Мэри пизду, сначала медленно, со всевозрастающим возбуждением раздвигает губы и лижет изнутри чувствуя как покалывают волосы ее лобка его распухший язык… Руки закинуты назад, груди торчат прямо вверх, Мэри лежит пронизанная неоновыми гвоздями… Джонни переползает по ее телу наверх, хуй его с сияющим круглым опалом смазки на отверстии щели, проскальзывает сквозь волосы ее лобка и входит в пизду по самую рукоятку, всосанный изголодавшейся плотью… Лицо его вспухает кровью, зеленые огни взрываются в глазах и он рушится с живописной железной дорогой вместе сквозь вопящих девчонок…
Влажные волосики у него под яйцами высыхают до травы под теплым весенним ветерком. Высокая долина джунглей, лианы вползают в окно. Хуй у Джонни распухает, большие буйные бутоны вскрываются. Длинный корень весь в клубнях выползает из пизды Мэри, нащупывает почву. Тела распадаются в зеленых взрывах. Хижина рушится развалинами битого камня. Мальчик - статуя из известняка, побег вырывается из его хуя, губы раздвинуты в полуулыбке торчка в откидоне.
* * *
* * *
Шпик закурковал героин в лотерейном билете.
Еще одна ширка - а завтра лечиться.
Путь долог. Задроты и подставы часты.
Долго мотался срок по регулярному сухостою до оазиса свиданий под финиковыми пальмами где арабские мальчики срут в колодец и валяют рокешник по пескам мускульного пляжа жуя горячие собаки и выплевывая самородки золотых зубов.
Беззубые причем строго от длительного голода, на ребрах можно отстирывать замасленную робу, такие они гофрированные, дрожа спускаются со шлюпки на Остров Пасхи и бредут на берег на ногах негнущихся и хрупких как ходули… отключаются в клубных окнах… падшие в жир нехватки-нужды продать тощее тело.
Финиковые пальмы засохли от нехватки встреч, колодец наполнился сухим дерьмом и мозаикой тысяч газет: «Россия отрицает… Министр внутренних дел рассматривает с патической тревогой… Люк раскрылся в 12:02. В 12:30 врач вышел поесть устриц, вернулся в 2:00 благодушно похлопать висельника по спине. „Что? Вы разве еще не мертвы? Наверное придется потягать вас за ногу. Ха Ха! Не могу позволить вам давиться с такой скоростью - Президент мне сделает выговор. А какой позор если труповозка вывезет вас отсюда живым. У меня тогда яйца отпадут от стыда а ведь я дослужился подмастерьем до опытного быка. Раз два три взяли“.»
Планер падает молча словно эрекция, молча словно замасленный стакан разбитый молодым воришкой со старушечьими руками и вычеркнутыми глазами мусора… В бесшумном взрыве он проникает в разломанный дом, переступая замасленные кристаллы, в кухне громко тикают часы, горячий воздух ерошит ему волосы, его голова распадается тяжелым дрянным гамбасом… Старик выкидывает красный патрон и вытанцовывает вокруг своей машинки. «А, херня, чуваки, раз плюнуть… Рыбка в бочке… Бабки в банке… потаскун юный, черномазый плашкет пробитый и чуть что так сразу ноги раздвигает… Ты меня слышишь где б ты там ни был, мальчик?
Я сам был когда-то молод и внял сиренному зову легких деньжат и баб и тугозадых мальчонок и ради всего не повышай мне давление я намереваюсь рассказать тебе сказку от которой хуй у тебя восстанет и ойкнет на розовую перламутровую природу пизды или милая бурая покрытая слизью трепещущая мелодия молоденькой задницы сыграет на твоем члене как на блок-флейте… а когда стукнешься о жемчужину простаты острые брильянты соберутся в яйцах золотого паренька неумолимых точно камни в почках… Жаль что пришлось тебя убить… Старая серая кобыла уж не та что раньше… Не может лажать публику… приходится сбивать зал в полете, на бегу или же сидючи… Как старому льву что занемог дырками в зубах ему необходима эта паста амидент чтоб чувак мог все время кусать мясо… Дерьмо это со старыми львами точно тут на мальчиков перейдешь… А кто виноват, коль скоро мальчонки эти такие сладенькие такие холодненькие такие чистые в Лечебнице Св. Джеймса?? Так, сынок, вот только ригор мортиса твоего мне сейчас не хватало. Хоть немного уважай стареющего мудилу… Сам когда-нибудь можешь стать нудьгой ебучей… Ох-хо; наверное, нет все-таки… У тебя, как босоногого бесстыжего содержанта Хаусмана, есть весь набор Свернушегося Шропширского Инженю твои быстрые ноги на бункере перемен… Но этих шропширских мальчуганов не убьешь… его вешали так часто что он сопротивляется как гонококк полукастрированный пенициллиновыми восстановлениями до омерзительной силы и множится геометрически… Так оставьте нас бросать шары за пристойное оправдание и положите конец этим чудовищным обнажениям за которые шериф взимает фунт плоти.»
Шериф: «Я спущу ему штаны за фунт, толпа. Подходи. Серьезный и научный экспонат касательно местонахождения Центра Жизни. В этом типе девять дюймов, дамы и господа, измерил их сам изнутри. Только один фунт, одна педацкая трехдолларовая купюра за то чтобы увидеть как юный мальчонка кончает по меньшей мере трижды - Я никогда не опускаюсь до обработки евнуха - совершенно супротив его воли. Когда его шея резко лопнет, этот тип как говно точно встанет по стойке смирно и всех вас обтрухает.»
Мальчик стоит на крышке люка переминаясь с ноги на ногу: «Божже! Чего только мальчонке не натерпеться в таких делах. Наверняка ведь, говном клянусь, какой-нибудь старикашка липнуть станет.»
Люк падает, веревка поет как ветер в проводах, шея лопается громко и ясно будто китайский гонг.
Мальчик срезает себя финкой, гонится за вопящим пидором по центральному проходу. Пидор ныряет сквозь стекло зыбалки в грошовой галерее и читает сосюру ухмыляющемуся негру. Затемнение.
(Мэри, Джонни и Марк раскланиваются с петлями на шеях. Они не так молоды как кажутся в Порнухе… Похоже, они устали и раздражены)
СБОР МЕЖДУНАРОДНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ ПО ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ПСИХИАТРИИ
Доктор «Пальчики» Шафер, Лоботомный Парнишка, поднимается и обращает на Конферентов холодную голубую вспышку своего взгляда:
«Господа, человеческая нервная система может быть редуцирована до компактного и сокращенного спинного мозга. Головной же мозг, передняя, средняя и задняя его доли, должны следовать за аденоидом, за зубом мудрости, за аппендиксом… Я представляю вам свой Труд жизни: Полного Всеамериканского Обестревоженного Человека…»
Взрев труб: Человека вносят в обнаженном виде два Носильщика-Негра которые роняют его на подиум со зверской, злорадной грубостью… Человек извивается… Его плоть превращается в клейкое, прозрачное желе рассеивающееся зеленой дымкой, являя всем чудовищную черную многоножку. Волны неизведанной вони наполняют комнату, обжигая легкие, выворачивая желудок…
Шафер заламывает руки всхлипывая: «Кларенсе!! Как ты можешь поступать так со мной?? Неблагодарные!! Все до единого неблагодарные!!»
Конференты отпрядывают бормоча в смятении: «Боюсь, Шафер зашел слишком далеко…»
«Я ведь предупреждал…»
«Блестящий парень этот Шафер… но…»
«Человек на что угодно пойдет ради известности…»
«Господа, это неизъяснимо гадкое и во всех смыслах незаконное дитя извращенного мозга Доктора Шафера не должно увидеть свет… Наш долг перед человеческой расой ясен…»
«Чувак, да свет-то он уже точно увидел,» вымолвил один из Негров-Носильщиков.
«Мы должны вытоптать эту Не-Американскую тварь,» произносит жирный жаборожий врач с Юга пивший кукурузный самогон из глиняного кувшинчика. Он пьяно надвигается, затем останавливается в отвращении от значительных размеров и угрожающего внешнего вида многоножки…
«Принесите бензин!» ревет он. «Мы должны сжечь этого сукина сына как завравшегося негритоса!»
«Что до меня, то я не высовываюсь,» произносит четкий хиповый врач оттянутый ЛСД25… «Чего ради ловкий Окружной Прокурор будет…»
Затемнение. «Порядок в Суде!»
О.П.: «Господа присяжные, эти „ученые господа“ утверждают, что невинное человеческое существо, столь бессмысленно ими убиенное, внезапно превратилось в огромную черную многоножку, и „их долгом перед человеческой расой“ было уничтожить этого монстра прежде чем он смог любыми средствами находившимися в его распоряжении продлить свой род…
И что же, нам проглотить эту ткань лошажьего навоза? Принимать такую бойкую ложь как какая-нибудь замасленная и безымянная жопа? Где же эта чудная многоножка?
„Мы уничтожили ее,“ нагло утверждают они… А мне бы хотелось напомнить вам, господа и гермафродиты присяжные, что этот Великий Зверь» - он показывает пальцем на Доктора Шафера - «в нескольких предыдущих случаях уже представал перед судом по обвинению в невыразимых преступлениях мозгового изнасилования… На простом английском языке» - он стучит кулаком по ограждению ложи присяжных, его голос возвышается до крика - «на простом английском, господа, в насильственной лоботомии…»
Присяжные открывают в изумлении рты… Один умирает от инфаркта… Трое падают на пол корчась в оргазмах непреодолимой похоти…
О.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17