Фонари, развешанные на деревьях, мерцали тусклым желтым светом.
– Как бы нам не потеряться, – проговорил Дэл и взял Тома за руку. Так они и пробирались между деревьев, взявшись за руки, будто малыши без мамы.
Коулмен Коллинз уже поджидал их на поляне под шестым фонарем, восседая на совином троне.
Том нервно сглотнул, зная, что еще до окончания повествования мага увидит Розу вон на той, похожей на туннель, просеке.
– Чародей и его два ученика, – пробормотал Коллинз, поворачиваясь к ним. Говорил он, слегка запинаясь, а коленями зажимал уже, видно, полупустую бутылку, – Бредущие, точно сироты, сквозь тьму и пелену тумана… Вы, мальчики, изумительно пунктуальны. Ну, присаживайтесь на свои обычные места и слушайте предпоследнюю главу моей автобиографии. Погода как раз подходящая…
Глава 2
– Стоял такой же вот туман в тот день, когда я дезертировал из вооруженных сил Соединенных Штатов. Шла первая неделя декабря, то есть война уже дней двадцать как закончилась. Я находился в Англии в ожидании прибытия документов об увольнении из армии. Спекл Джон, добившись увольнения неделей раньше, был уже в Париже. Я не видел других оснований задерживать меня, кроме как обычных бюрократических проволочек да нежелания государственной машины отпустить наконец на все четыре стороны тех, кто отслужил ей верой и правдой. Да я, строго говоря, на службе уже и не был, я просто ждал свои документы, расположившись в большом помещичьем особняке, превращенном в госпиталь и одновременно в санаторий для выздоравливающих, – было это в Суррее. Пациенты, даже тяжелораненые, пребывали в приподнятом настроении перед скорой отправкой на родину, однако чем дольше тянулось время, тем тоскливее становилось. Никто не знал, когда наконец придут документы, и вскоре поползли слухи, что кое-кто будет уволен – или, как говорили англичане, демобилизуется – не раньше чем через год. Должен заметить, что слухи эти впоследствии частично подтвердились, и даже восемь месяцев спустя многие американские военные оставались все еще во Франции.
Вы, ребята, разумеется, не знаете, что такое Суррей. Местность там удивительно красивая, и до войны графство это не без основания считалось раем земным. Вот только погода, по крайней мере во время моего там пребывания, подвела: было жутко холодно и промозгло. Более мерзкой погоды я в жизни не встречал: она так и навевала мысли о разрушенных надеждах и несбывшихся мечтах. Англия потеряла в той войне, наверное, целое поколение мужчин, что особенно сильно ощущалось в таких вот деревеньках Суррея. В общем, получив письмо от Спекла Джона из Парижа, я понял, что здесь мне больше не выдержать.
Итак, в первую неделю декабря я просто-напросто сбежал с одним лишь вещмешком, в котором были несколько книг, бритва и зубная щетка. Две мили до деревни я протопал пешком, затем пару часов дожидался поезда до Чаринг-Кросс.
В момент посадки я превратился в дезертира и, следовательно, государственного преступника, разъезжающего по городам и весям с поддельными документами, предусмотрительно приобретенными еще во Франции, на черном рынке.
Выписаны они были на имя Коулмена Коллинза, и таким образом лейтенант Чарльз Найтингейл окончательно перестал существовать.
Меня, конечно же, разыскивали, кстати по той же причине, из-за которой я и оказался в своего рода ссылке в Суррее. Я уже вам рассказывал про то, как однажды исцелил сразу пятерых, совершенно обалдев от открывшегося во мне дара. Не знаю, что на меня нашло. Во всем, наверное, виновато нетерпение. Только что капитулировала Австро-Венгрия после поражения от итальянцев при Витторио-Венето; Германия находилась на последнем издыхании и, как понимали абсолютно все, была обречена. Короче, я рвался на волю, и, ребятки, я дал-таки себе волю. Пятеро сразу, вы можете себе представить? Медсестра-ирландка вообразила, что в моем образе перед нею предстал сам сатана. Сие идиотское с моей стороны шоу произвело, сами понимаете, настоящий фурор.
Уизерс все отлично видел и, как только покончил со своей работой, вылетел из операционной, как пробка из бутылки шампанского. Ясное дело, отправился к полковнику, но меня это совершенно не волновало. Не стану долго распространяться, замечу только, что, прежде чем меня отправили в Англию, обо мне поползли новые слухи, но уже не среди горстки солдат-негров, а повсеместно, в том числе во французской и английской прессе. Появились заметки под заголовками вроде: «Чудо на поле боя» – сначала в одной газетенке, потом в другой, и пошло-поехало. К тому времени, как я самостоятельно уехал из Йоркшира, английские репортеры организовали свой, частный, розыск, «чудо-доктора». Я мог бы запросто стать всемирной знаменитостью, если б только пожелал, однако меня меньше всего устраивала роль обезьяны в зоопарке. Я спал и видел Париж, себя со Спеклом Джоном на сцене, переполненный, восхищенный зал. Но еще больше я стремился к обладанию тем тайным знанием, перед которым исцеление ладонями и пальцами не более чем детская забава.
Итак, пятого декабря 1918 года я снова ступил на французскую землю – исхудавший, небритый, до нитки вымокший под холодным проливным дождем. Мои фальшивые документы не только не вызвали ни малейшего подозрения, никто на них даже и не глянул дважды. Спустя несколько недель, уже в Париже, мне попалась на глаза газета, согласно которой «чудо-доктор», опознанный как некий лейтенант Чарльз Найтингейл, необъяснимым образом исчез из расположения своей части в одной английской деревне всего за пару дней до получения бумаг об увольнении из армии, а посему объявлен в розыск за самовольную отлучку. Однако лейтенант Найтингейл меня уже волновал не больше, чем, скажем, генерал Першинг.
Спекл Джон жил в меблированных комнатах на рю Вожирар, и я снял номер там же, этажом ниже. Дом этот напоминал опалубку для бетона: чуть ли не прямо с улицы, пройдя через тяжелые дубовые двери, вы попадали во внутренний дворик, окруженный высокими стенами из серого кирпича с несколькими, меньших размеров, дверями, которые, в свою очередь, вели на лестничные клетки. Справа располагалась конторка консьержа, а прямо – дверь на лестницу, к комнатам Спекла Джона. Здание, довольно старое и запущенное, казалось мне прелестным, и до сих пор оно стоит у меня перед глазами. А впрочем, вы сейчас увидите его и сами.
Том и Дэл взглянули на просеку-туннель: в тумане виднелось что-то похожее на высокие серые стены. Темные окна, словно глазницы, смотрели вниз, на высокую фигуру в шляпе и длинном дождевике. В стене открылась дверь, в проеме возник темный силуэт. Лица его не было видно.
– Мой наставник, путеводная моя звезда, и он же – мой соперник, ожидал меня.
Человек в шляпе и длинном дождевике двинулся сквозь клубящийся туман навстречу темному силуэту. Тут распахнулась другая дверь, и мимо обоих мужчин проскользнула стройная, хрупкая девушка. Роза…
– В тот первый день я, конечно же, заметил юркнувшую мимо нас девушку, однако не приглядывался к ней. Позднее я узнал, что звали ее Роза Форте, была она певичкой и снимала номер на первом этаже, прямо подо мной.
Роза, как и двое мужчин, исчезла за деревьями; просека погрузилась во тьму.
– Поначалу она казалась мне самим очарованием, умной и храброй, с личиком, достойным кисти гениального живописца. Не прошло и недели, как я влюбился в нее по уши.
Как-то раз я заглянул в загородную антикварную лавку и обнаружил там фигурку пастушки с лицом, которое было точной ее копией. Денег у меня не было, и потому фигурку ту пришлось украсть – я без лишних разговоров сунул ее в карман и унес домой. Позже, во время наших гастролей со Спеклом Джоном, я не расставался с этой статуэткой, то и дело доставал ее, разглядывал, вернее, всматривался в нее, будто пытаясь разгадать тайну, неведомую даже Спеклу Джону.
В узком пространстве между деревьями вновь возникла Роза Армстронг в длинном белом одеянии неопределенной эпохи, с пастушьим посохом в руках. Девушка замерла, словно статуя, вперив невидящий взгляд в Тома.
– Ох уж мне эта загадочность… За всякой тайной скрывается некая фальшь, двуличие, а когда разгадка рано или поздно всплывает на поверхность, она оказывается такой тривиальной и даже пошлой… Со временем я обнаружил, что Роза Форте не имеет ничего общего со сказочной Золушкой, что все ее очарование поверхностно, и более того, что она готова принадлежать всякому, кто лишь поманит ее пальцем. – Коллинз приложился к бутылке, махнул рукой, и Роза Армстронг растворилась в тумане за деревьями. – Ладно. Как только я очутился в Париже, мы со Спеклом Джоном немедленно окунулись в работу, выступая в театральных и концертных залах по всей Франции. Из-за шумихи вокруг «чудодоктора» я опасался приезжать надолго в Англию, однако и там мы неоднократно побывали, главным образом по пути в Ирландию. Используя в полной мере наши способности и знания, мы придумали зрелище совершенно нового типа и очень скоро достигли пика популярности. Главной нашей целью было ошеломить, потрясти публику, причем так, чтобы по окончании представления ни один человек так толком и не понял бы, что с ним происходило во время нашего действа. Любой самый талантливый иллюзионист нам и в подметки не годился, что стало общепризнанным фактом. Одним из наших знаменитейших номеров был Коллектор, поначалу выдуманный мною всего лишь как шутка. Только полтора года спустя я пришел к выводу об использовании в роли Коллектора живого человека вместо куклы.
Дэл, вздрогнув всем телом, испустил вздох, и маг поднял брови.
– Что, у тебя на этот счет имеются возражения морального порядка? Были они и у Спекла Джона: он настаивал на продолжении работы с куклой, что имело гораздо меньший успех, нежели появление на сцене, так сказать, одушевленного Коллектора. Первым таким Коллектором стал джентльмен из Швеции по имени Хальмар Харальдсон, который в один прекрасный день явился к нам в Париж с намерением ни больше, ни меньше как стать магом. И знаете зачем? Чтобы отомстить опять же не более, не менее как всему миру за непризнание его талантов; в нас же Хальмар разглядел могущество, не идущее ни в какое сравнение с тем, что обыкновенные иллюзионисты делали на сцене. Да и в самой магии он видел лишь ее антиобщественную, подрывающую устои сущность (кстати говоря, в этом он был недалек от истины).
Устои же эти, как и общество в целом, он возненавидел настолько, что был готов все отдать ради частички нашего могущества. Ходил он исключительно в черных дешевых костюмах, его костлявая голова напоминала то ли земляной орех, то ли череп, он баловался наркотиками и в целом был ярчайшим представителем сильно распространившегося послевоенного нигилизма. Сознательно или нет, но он походил как две капли воды на персонажей безумных полотен Эдварда Мунка.
Короче говоря, в тот же вечер, когда он пришел ко мне, я засунул его в Коллектора, и моя игрушка словно обрела новую жизнь.
– И что случилось с этим Хальмаром? – Голос Тома дрожал от ужаса, смешанного, однако, с любопытством. – Что происходит с теми, кого вы таким образом используете, – ведь были и другие Коллекторы?
– Подожди, сынок, не опережай события. Хальмара я освободил со временем, когда он выполнил свою роль. Спекл Джон принялся настаивать на том, чтобы отказаться от Коллектора вообще, но к тому времени я уже полностью контролировал ситуацию. В конце концов, мне предназначалось стать его преемником, и очень скоро наша мощь сравнялась.
Он уже не мог мною командовать, мало-помалу лидерство переходило ко мне, что, как я стал замечать во время наших гастролей, его все больше и больше удручало. Заметьте, однако, что все это развивалось на протяжении ряда лет.
Наверное, это обычная ирония судьбы, когда партнеры работают бок о бок, вместе добиваются успеха, и одновременно в их личных отношениях пролегает трещина, которая со временем становится все глубже и глубже. Он дал мне понять, что павший на меня выбор, по его мнению, был ошибкой. К моему глубокому сожалению, Спекл Джон оказался человеком с узким кругозором, почти абсолютно лишенным честолюбия и с чересчур упрощенным пониманием роли и предназначения магии. «Зрелый маг не должен пользоваться своим талантом в обыденной жизни», – говорил он. А я на это отвечал: «Истинный маг обыденной жизнью не живет».
Спустя какое-то время Роза присоединилась к нашим выступлениям: карьера певицы ей не удалась, и она нуждалась в какой-нибудь работе. Спеклу Джону она нравилась, кроме того, поскольку ей уже доводилось петь со сцены, у нее не было обычного для новичков страха перед аудиторией. Мы обучили ее всем стандартным трюкам, и вскоре она стала выполнять их с блеском, а образ девушки-подростка обеспечивал ей неизменный успех. Партнер мой всячески опекал ее, будто отец родной, что мне казалось просто смешным. Роза была моей, должна была делать то, что требовал я, и все же ее продолжительные беседы с моим партнером не вызывали у меня возражений, поскольку, с моей точки зрения, помогали ей привыкнуть к ее новому положению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Как бы нам не потеряться, – проговорил Дэл и взял Тома за руку. Так они и пробирались между деревьев, взявшись за руки, будто малыши без мамы.
Коулмен Коллинз уже поджидал их на поляне под шестым фонарем, восседая на совином троне.
Том нервно сглотнул, зная, что еще до окончания повествования мага увидит Розу вон на той, похожей на туннель, просеке.
– Чародей и его два ученика, – пробормотал Коллинз, поворачиваясь к ним. Говорил он, слегка запинаясь, а коленями зажимал уже, видно, полупустую бутылку, – Бредущие, точно сироты, сквозь тьму и пелену тумана… Вы, мальчики, изумительно пунктуальны. Ну, присаживайтесь на свои обычные места и слушайте предпоследнюю главу моей автобиографии. Погода как раз подходящая…
Глава 2
– Стоял такой же вот туман в тот день, когда я дезертировал из вооруженных сил Соединенных Штатов. Шла первая неделя декабря, то есть война уже дней двадцать как закончилась. Я находился в Англии в ожидании прибытия документов об увольнении из армии. Спекл Джон, добившись увольнения неделей раньше, был уже в Париже. Я не видел других оснований задерживать меня, кроме как обычных бюрократических проволочек да нежелания государственной машины отпустить наконец на все четыре стороны тех, кто отслужил ей верой и правдой. Да я, строго говоря, на службе уже и не был, я просто ждал свои документы, расположившись в большом помещичьем особняке, превращенном в госпиталь и одновременно в санаторий для выздоравливающих, – было это в Суррее. Пациенты, даже тяжелораненые, пребывали в приподнятом настроении перед скорой отправкой на родину, однако чем дольше тянулось время, тем тоскливее становилось. Никто не знал, когда наконец придут документы, и вскоре поползли слухи, что кое-кто будет уволен – или, как говорили англичане, демобилизуется – не раньше чем через год. Должен заметить, что слухи эти впоследствии частично подтвердились, и даже восемь месяцев спустя многие американские военные оставались все еще во Франции.
Вы, ребята, разумеется, не знаете, что такое Суррей. Местность там удивительно красивая, и до войны графство это не без основания считалось раем земным. Вот только погода, по крайней мере во время моего там пребывания, подвела: было жутко холодно и промозгло. Более мерзкой погоды я в жизни не встречал: она так и навевала мысли о разрушенных надеждах и несбывшихся мечтах. Англия потеряла в той войне, наверное, целое поколение мужчин, что особенно сильно ощущалось в таких вот деревеньках Суррея. В общем, получив письмо от Спекла Джона из Парижа, я понял, что здесь мне больше не выдержать.
Итак, в первую неделю декабря я просто-напросто сбежал с одним лишь вещмешком, в котором были несколько книг, бритва и зубная щетка. Две мили до деревни я протопал пешком, затем пару часов дожидался поезда до Чаринг-Кросс.
В момент посадки я превратился в дезертира и, следовательно, государственного преступника, разъезжающего по городам и весям с поддельными документами, предусмотрительно приобретенными еще во Франции, на черном рынке.
Выписаны они были на имя Коулмена Коллинза, и таким образом лейтенант Чарльз Найтингейл окончательно перестал существовать.
Меня, конечно же, разыскивали, кстати по той же причине, из-за которой я и оказался в своего рода ссылке в Суррее. Я уже вам рассказывал про то, как однажды исцелил сразу пятерых, совершенно обалдев от открывшегося во мне дара. Не знаю, что на меня нашло. Во всем, наверное, виновато нетерпение. Только что капитулировала Австро-Венгрия после поражения от итальянцев при Витторио-Венето; Германия находилась на последнем издыхании и, как понимали абсолютно все, была обречена. Короче, я рвался на волю, и, ребятки, я дал-таки себе волю. Пятеро сразу, вы можете себе представить? Медсестра-ирландка вообразила, что в моем образе перед нею предстал сам сатана. Сие идиотское с моей стороны шоу произвело, сами понимаете, настоящий фурор.
Уизерс все отлично видел и, как только покончил со своей работой, вылетел из операционной, как пробка из бутылки шампанского. Ясное дело, отправился к полковнику, но меня это совершенно не волновало. Не стану долго распространяться, замечу только, что, прежде чем меня отправили в Англию, обо мне поползли новые слухи, но уже не среди горстки солдат-негров, а повсеместно, в том числе во французской и английской прессе. Появились заметки под заголовками вроде: «Чудо на поле боя» – сначала в одной газетенке, потом в другой, и пошло-поехало. К тому времени, как я самостоятельно уехал из Йоркшира, английские репортеры организовали свой, частный, розыск, «чудо-доктора». Я мог бы запросто стать всемирной знаменитостью, если б только пожелал, однако меня меньше всего устраивала роль обезьяны в зоопарке. Я спал и видел Париж, себя со Спеклом Джоном на сцене, переполненный, восхищенный зал. Но еще больше я стремился к обладанию тем тайным знанием, перед которым исцеление ладонями и пальцами не более чем детская забава.
Итак, пятого декабря 1918 года я снова ступил на французскую землю – исхудавший, небритый, до нитки вымокший под холодным проливным дождем. Мои фальшивые документы не только не вызвали ни малейшего подозрения, никто на них даже и не глянул дважды. Спустя несколько недель, уже в Париже, мне попалась на глаза газета, согласно которой «чудо-доктор», опознанный как некий лейтенант Чарльз Найтингейл, необъяснимым образом исчез из расположения своей части в одной английской деревне всего за пару дней до получения бумаг об увольнении из армии, а посему объявлен в розыск за самовольную отлучку. Однако лейтенант Найтингейл меня уже волновал не больше, чем, скажем, генерал Першинг.
Спекл Джон жил в меблированных комнатах на рю Вожирар, и я снял номер там же, этажом ниже. Дом этот напоминал опалубку для бетона: чуть ли не прямо с улицы, пройдя через тяжелые дубовые двери, вы попадали во внутренний дворик, окруженный высокими стенами из серого кирпича с несколькими, меньших размеров, дверями, которые, в свою очередь, вели на лестничные клетки. Справа располагалась конторка консьержа, а прямо – дверь на лестницу, к комнатам Спекла Джона. Здание, довольно старое и запущенное, казалось мне прелестным, и до сих пор оно стоит у меня перед глазами. А впрочем, вы сейчас увидите его и сами.
Том и Дэл взглянули на просеку-туннель: в тумане виднелось что-то похожее на высокие серые стены. Темные окна, словно глазницы, смотрели вниз, на высокую фигуру в шляпе и длинном дождевике. В стене открылась дверь, в проеме возник темный силуэт. Лица его не было видно.
– Мой наставник, путеводная моя звезда, и он же – мой соперник, ожидал меня.
Человек в шляпе и длинном дождевике двинулся сквозь клубящийся туман навстречу темному силуэту. Тут распахнулась другая дверь, и мимо обоих мужчин проскользнула стройная, хрупкая девушка. Роза…
– В тот первый день я, конечно же, заметил юркнувшую мимо нас девушку, однако не приглядывался к ней. Позднее я узнал, что звали ее Роза Форте, была она певичкой и снимала номер на первом этаже, прямо подо мной.
Роза, как и двое мужчин, исчезла за деревьями; просека погрузилась во тьму.
– Поначалу она казалась мне самим очарованием, умной и храброй, с личиком, достойным кисти гениального живописца. Не прошло и недели, как я влюбился в нее по уши.
Как-то раз я заглянул в загородную антикварную лавку и обнаружил там фигурку пастушки с лицом, которое было точной ее копией. Денег у меня не было, и потому фигурку ту пришлось украсть – я без лишних разговоров сунул ее в карман и унес домой. Позже, во время наших гастролей со Спеклом Джоном, я не расставался с этой статуэткой, то и дело доставал ее, разглядывал, вернее, всматривался в нее, будто пытаясь разгадать тайну, неведомую даже Спеклу Джону.
В узком пространстве между деревьями вновь возникла Роза Армстронг в длинном белом одеянии неопределенной эпохи, с пастушьим посохом в руках. Девушка замерла, словно статуя, вперив невидящий взгляд в Тома.
– Ох уж мне эта загадочность… За всякой тайной скрывается некая фальшь, двуличие, а когда разгадка рано или поздно всплывает на поверхность, она оказывается такой тривиальной и даже пошлой… Со временем я обнаружил, что Роза Форте не имеет ничего общего со сказочной Золушкой, что все ее очарование поверхностно, и более того, что она готова принадлежать всякому, кто лишь поманит ее пальцем. – Коллинз приложился к бутылке, махнул рукой, и Роза Армстронг растворилась в тумане за деревьями. – Ладно. Как только я очутился в Париже, мы со Спеклом Джоном немедленно окунулись в работу, выступая в театральных и концертных залах по всей Франции. Из-за шумихи вокруг «чудодоктора» я опасался приезжать надолго в Англию, однако и там мы неоднократно побывали, главным образом по пути в Ирландию. Используя в полной мере наши способности и знания, мы придумали зрелище совершенно нового типа и очень скоро достигли пика популярности. Главной нашей целью было ошеломить, потрясти публику, причем так, чтобы по окончании представления ни один человек так толком и не понял бы, что с ним происходило во время нашего действа. Любой самый талантливый иллюзионист нам и в подметки не годился, что стало общепризнанным фактом. Одним из наших знаменитейших номеров был Коллектор, поначалу выдуманный мною всего лишь как шутка. Только полтора года спустя я пришел к выводу об использовании в роли Коллектора живого человека вместо куклы.
Дэл, вздрогнув всем телом, испустил вздох, и маг поднял брови.
– Что, у тебя на этот счет имеются возражения морального порядка? Были они и у Спекла Джона: он настаивал на продолжении работы с куклой, что имело гораздо меньший успех, нежели появление на сцене, так сказать, одушевленного Коллектора. Первым таким Коллектором стал джентльмен из Швеции по имени Хальмар Харальдсон, который в один прекрасный день явился к нам в Париж с намерением ни больше, ни меньше как стать магом. И знаете зачем? Чтобы отомстить опять же не более, не менее как всему миру за непризнание его талантов; в нас же Хальмар разглядел могущество, не идущее ни в какое сравнение с тем, что обыкновенные иллюзионисты делали на сцене. Да и в самой магии он видел лишь ее антиобщественную, подрывающую устои сущность (кстати говоря, в этом он был недалек от истины).
Устои же эти, как и общество в целом, он возненавидел настолько, что был готов все отдать ради частички нашего могущества. Ходил он исключительно в черных дешевых костюмах, его костлявая голова напоминала то ли земляной орех, то ли череп, он баловался наркотиками и в целом был ярчайшим представителем сильно распространившегося послевоенного нигилизма. Сознательно или нет, но он походил как две капли воды на персонажей безумных полотен Эдварда Мунка.
Короче говоря, в тот же вечер, когда он пришел ко мне, я засунул его в Коллектора, и моя игрушка словно обрела новую жизнь.
– И что случилось с этим Хальмаром? – Голос Тома дрожал от ужаса, смешанного, однако, с любопытством. – Что происходит с теми, кого вы таким образом используете, – ведь были и другие Коллекторы?
– Подожди, сынок, не опережай события. Хальмара я освободил со временем, когда он выполнил свою роль. Спекл Джон принялся настаивать на том, чтобы отказаться от Коллектора вообще, но к тому времени я уже полностью контролировал ситуацию. В конце концов, мне предназначалось стать его преемником, и очень скоро наша мощь сравнялась.
Он уже не мог мною командовать, мало-помалу лидерство переходило ко мне, что, как я стал замечать во время наших гастролей, его все больше и больше удручало. Заметьте, однако, что все это развивалось на протяжении ряда лет.
Наверное, это обычная ирония судьбы, когда партнеры работают бок о бок, вместе добиваются успеха, и одновременно в их личных отношениях пролегает трещина, которая со временем становится все глубже и глубже. Он дал мне понять, что павший на меня выбор, по его мнению, был ошибкой. К моему глубокому сожалению, Спекл Джон оказался человеком с узким кругозором, почти абсолютно лишенным честолюбия и с чересчур упрощенным пониманием роли и предназначения магии. «Зрелый маг не должен пользоваться своим талантом в обыденной жизни», – говорил он. А я на это отвечал: «Истинный маг обыденной жизнью не живет».
Спустя какое-то время Роза присоединилась к нашим выступлениям: карьера певицы ей не удалась, и она нуждалась в какой-нибудь работе. Спеклу Джону она нравилась, кроме того, поскольку ей уже доводилось петь со сцены, у нее не было обычного для новичков страха перед аудиторией. Мы обучили ее всем стандартным трюкам, и вскоре она стала выполнять их с блеском, а образ девушки-подростка обеспечивал ей неизменный успех. Партнер мой всячески опекал ее, будто отец родной, что мне казалось просто смешным. Роза была моей, должна была делать то, что требовал я, и все же ее продолжительные беседы с моим партнером не вызывали у меня возражений, поскольку, с моей точки зрения, помогали ей привыкнуть к ее новому положению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75