Противостояние духа и плоти, материального и идеального приносит какие-то плоды и здесь. Впрочем, как кажется, именно двойственная природа знака, именно вечный круговорот материи и духа, который образует самую сердцевину любого знакового обмена, делает возможной ту высокую миссию слова, итогом которой становится формирование человеческой души. Вне этого противостояния и этого вечного взаимообращения их друг в друга ее становление было бы просто немыслимо. Ведь даже понятие добра не может родиться там, где нет дыхания противоположной ему стихии ("что делала бы благость без злодейства?"); в незнающей душевной боли Вселенной не может родиться средство ее нравственного исцеления.
Но было бы непростительной ошибкой полагать, что именно (и только) духовная составляющая слова является средоточием каких-то высших нравственных ценностей, в то время как вещественная же оболочка должна служить естественным полюсом притяжения всего того, что омрачает и тяготит нашу совесть. Многоцветность реальной действительности не может быть сведена к вот такой унылой черно-белой копии. И даже святоапостольское: "буква мертва, а дух животворит" в затрагиваемом здесь аспекте требует своего разъяснения, ибо и в самом деле всем нам должно быть служителями духа. Ведь вовсе не одним только незнанием тех максим, что проповедуются Павлом, происходит убиение слова, которое кончается вполне физическим распятием пророков…
Вглядимся пристальней.
Слово живет своей жизнью, менее всего оно может быть уподоблено чему-то застывшему и недвижному. Лингвистический фокус всей полноты бытия рода, оно вбирает в себя без исключения все его определения, но все-таки в каждый данный момент его истории оно отображает что-то свое, присущее именно этому периоду. Вслед за изменением конкретно-исторического способа существования человека что-то исключается из его содержания, что-то, напротив, обогащает его. Впрочем, жизнь слова неотделима от судеб его носителя не только потому, что оно обязано в точности отражать их. Никакой знак не может быть низведен до пассивного страдательного начала, и само слово в значительной мере предопределяет исторические пути народов. Поэтому и все судьбоносные повороты жизненного их уклада формируют содержание ключевых понятий их быта, и, наоборот, изменение существа этих понятий способно формировать новые исторические ориентиры, новые национальные цели.
Но вспомним то, о чем говорилось выше. Это только поверхностному взгляду может показаться, что содержание если и не каждого, то во всяком случае подавляющего большинства слов совершенно независимо от содержания если и не всех, то во всяком случае подавляющего большинства других (а то и вообще трансцендентно по отношению к ним). На деле полная семантическая структура любого знака в состоянии без остатка растворить в себе содержание всей созданной его носителем культуры. Слово в полной мере может быть уподоблено таинственным лейбницевским монадам, то есть некоторым неразложимым далее и вместе с тем обладающим ярко выраженной индивидуальностью сущностям, каждая из которых по-своему воспроизводит в себе всю структуру Макрокосма.
Но раз так, то уже простая логика способна показать, что имманентные определения любого знака – пусть и косвенным образом – в обязательном порядке входят в содержание всех других. Абсолютно трансцендентное содержанию всех других, никакое слово вообще немыслимо. Меж тем, это имеет свои следствия.
В самом деле. В силу этого обстоятельства любое сколько-нибудь заметное изменение содержания какого-то одного знака обязано влечь за собой – пусть и микроскопическое – изменение внутреннего смысла сразу всех остальных, образующих общий тезаурус социума. Никакие трансформации значения одного не могут пройти бесследно для всей совокупности других. И уж тем более, если это касается ключевых знаков эпохи.
Между тем, как уже говорилось, существует довольно жесткая связь между вневещественным содержанием знака и физическими особенностями тех материальных структур, которые образуют собой органическое тело самого субъекта информационного обмена. Это движение, как мы помним, не останавливается ни на минуту и охватывает собой все уровни организации живой материи: биологический, химический, физический… Другими словами, оно проявляется не только в форме видимой внешнему наблюдателю механики исполнительных органов нашего тела, но и в сокрытой от инструментально не вооруженного взгляда активности функциональных систем организма, в определенности движения клеточных структур и так далее, не исключая, возможно, ни характеристики молекулярного, ни даже атомарного уровня строения человеческого тела.
Но если полное содержание какого-то одного слова способно вобрать в себя все определения всей культуры народа, то и структура того материального движения, что делает возможным прямое обращение образа в знак, в свою очередь, не может быть чуждой структуре того потока активности, в котором воплощается определенность значения любого другого слова. В известном смысле и здесь должно существовать то же соотношение между общим и единичным, которое наличествует в семантике знаков. Там общее – это совсем не механическая сумма единичных. Точно так же и единичные – это вовсе не части целого, которые, подобно простым кирпичам, всегда остаются тождественными самим себе независимо от того, что именно складывается из них, – тюрьма или храм. В какой-то степени было бы справедливым сказать, что полное содержание различных знаков идентично, как идентичен один и тот же пейзаж, рассматриваемый сквозь разные светофильтры. Любой из этих фильтров в состоянии выявить все особенности предмета, и все же каждый отображает его по-своему, в своем специфическом свете, который скрывает одни детали, но вместе с тем выявляет другие. Поэтому и различия между общим и единичным там не могут быть описаны с помощью одних только количественных соотношений, требуются какие-то качественные определения.
Так и здесь, где речь идет о структурах развертывающегося сразу на всех уровнях движения, которые сообщают разную тональность в сущности одному и тому же потоку двигательной активности. Согласованная ритмика, пластика, амплитуда движения всех образующих плоть живого тела элементов сливается в некоторый единый генеральный тип, общую формулу, интегральный алгоритм. Вновь прибегая к образным сравнениям, можно было бы сказать о некоторой единой музыкальной теме, одновременно исполняемой всем оркестром, – вот только каждый раз – с каждым новым речением – общая окраска этой темы оказывается разной.
Словом, сопровождающая каждый знак каждая данная структура движения, которое и обеспечивает трансмутацию идеального образа в извне фиксируемую материализованную его плоть, образует собой одну из бесчисленного множества вариаций в сущности одной и той же музыкальной темы.
Но задумаемся вот над чем.
Любая из этих "вариаций" представляет собой вполне физический процесс. Между тем, любой материальный процесс обязан согласовываться с течением всех других, которые протекают вокруг него и образуют для него внешнюю реальность. Правда, допустимо считать, что какие-то процессы могут протекать и наперекор многому: собственно, жизнь даже и немыслима без определенного "противотечения" абиотической природе. Но все же следует помнить, что одним из основных законов организации бытия живой материи – даже при сохранении некоторого противостояния – является сохранение равновесия, вернее сказать, некоторой гармонии со всей окружающей средой. Только полная гармония дает шанс на сохранение и развитие вида. Поэтому и здесь ритмика, пластика, амплитуда, траектория движения всех структурных элементов, что непрестанно на протяжении всей человеческой жизни исполняют эту "генеральную тему", должны быть гармонизированы не только с общими характеристиками бытия всех других субъектов общения, но и с ландшафтом региона, и с ритмикой сезонных колебаний климата, и с особенностями геофизики, и так далее, и так далее, и так далее…
Таким образом, вся эта "генеральная тема", точнее говоря, интегральное определение всей созидаемой этносом культуры, обязана вписываться в окружающую среду, полностью гармонизироваться одновременно со всеми уровнями ее организации – от ландшафта до, может быть, субнуклеарного этажа всеобщего строения материи. Поэтому любые этнические, региональные культуры оказываются куда более фундаментальным и грандиозным образованием, чем это может показаться на первый взгляд, и избитый образ айсберга, лишь верхушка которого возвышается над поверхностью воды, оказывается довольно точным так же и в этом контексте.
Вероятно, было бы целесообразным утверждать, что там, где мы сталкиваемся с общностью наделенных развитой психикой субъектов, наряду с такими началами, как генотип и фенотип, должно существовать и нечто третье – некоторый этотип популяции (этноса).
(Здесь можно было бы заметить, что категория "этотип", скорее, характеризует один только внешний, то есть доступный стороннему взгляду слой этого сложноструктурированного движения, развертывающегося одновременно на всех уровнях строении живого тела. Но если уж на то пошло, выработка определений – вообще представляет собой занятие, которое доступно далеко не каждому. Впрочем, дело ведь не в формальной номенклатуре понятий, ибо животворит их и в самом деле только дух…)
При этом, как представляется, совершенно бессмысленно спорить о том, "кто более матери-истории ценен", по-другому говоря, что более существенно в организации одухотворенного бытия – генотип или вот это новообразование живой материи. Ведь вовсе не исключено, что оба эти начала как-то по-своему взаимодействуют и взаимоопределяют друг друга. Иными словами, законы формирования генотипа должны способствовать закреплению позитивных этотипических новообретений социума, в свою очередь, динамика развития этотипа должна быть в состоянии способствовать накоплению им благоприятных генотипических перемен. Проводя аналогию между известными биологическими понятиями (генотипа и фенотипа), можно говорить о постоянном взаимопереходе генотипических характеристик в этотипические и обратно.
Но если так, то созидаемая любой этнической общностью культура оказывается началом, способным не только цементировать духовное единство поколений, но и выполнять охранительную функцию. Больше того, в своей крайней форме она способна играть даже терапевтическую роль, исцеляя многие травмы, наносимые нам условиями и нашего бытия, и нашего общежития.
Чем богаче культура, тем более глубоко и прочно вписан ее субъект в те сокровенные ритмы, из которых и складывается интегральная форма существования всей окружающей его среды. Поэтому и существование отдельно взятых индивидов оказывается тем более гармонизированным с ней, а через нее и со всем космосом, чем более полно усваивается ими культура их этноса. При этом следовало бы заметить, что сколько-нибудь существенные отличия в уровне культуры могут существовать прежде всего на уровне индивидов, принадлежащих к какому-то одному роду. Именно – и, вероятно, только – здесь можно говорить о количественной разнице, ведь, как известно, любые количественные сопоставления корректны только в пределах одного общего для всех качества. Интегральные же культуры разных этнических групп противостоят друг другу прежде всего в качественном отношении. Они могут быть иными, но видеть в существующих между ними отличиях разную степень их отстояния от какой-то единой и обязательной для всех абстрактной вершины, как правило, некорректно. Хотя, разумеется, это и не исключает возможности прямого количественного сопоставления между собой каких-то отдельных параметров разных этнических культур.
8.2. Эволюция культуры
Но если уж мы упомянули о соотношении всеобщего и единичного, то следует сказать и то, что в этотипах, имманентных, наверное, любым этническим группам, общего, объединяющего их, должно быть никак не меньше того, что способно воздвигнуть между ними какие-то барьеры. Ведь в конце концов не только Космос, но и данная всем нам в удел планета – одна. А значит, глубокое родство всех со всеми должно наличествовать, несмотря на все отличия ландшафтов, почв, климата, цвета кожи, волос, анатомических особенностей и так далее, и так далее, и так далее. В свою очередь, именно последнее обстоятельство и предстает как глубинная основа того обстоятельства, что даже формулируемые на разных континентах, законы регулирования совместного бытия имеют много общего между собой.
Вот только хотелось бы предостеречь: никоим образом нельзя отождествлять ни сами законы с велениями совести, ни это единство с всеобщностью категорического императива человеческой нравственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Но было бы непростительной ошибкой полагать, что именно (и только) духовная составляющая слова является средоточием каких-то высших нравственных ценностей, в то время как вещественная же оболочка должна служить естественным полюсом притяжения всего того, что омрачает и тяготит нашу совесть. Многоцветность реальной действительности не может быть сведена к вот такой унылой черно-белой копии. И даже святоапостольское: "буква мертва, а дух животворит" в затрагиваемом здесь аспекте требует своего разъяснения, ибо и в самом деле всем нам должно быть служителями духа. Ведь вовсе не одним только незнанием тех максим, что проповедуются Павлом, происходит убиение слова, которое кончается вполне физическим распятием пророков…
Вглядимся пристальней.
Слово живет своей жизнью, менее всего оно может быть уподоблено чему-то застывшему и недвижному. Лингвистический фокус всей полноты бытия рода, оно вбирает в себя без исключения все его определения, но все-таки в каждый данный момент его истории оно отображает что-то свое, присущее именно этому периоду. Вслед за изменением конкретно-исторического способа существования человека что-то исключается из его содержания, что-то, напротив, обогащает его. Впрочем, жизнь слова неотделима от судеб его носителя не только потому, что оно обязано в точности отражать их. Никакой знак не может быть низведен до пассивного страдательного начала, и само слово в значительной мере предопределяет исторические пути народов. Поэтому и все судьбоносные повороты жизненного их уклада формируют содержание ключевых понятий их быта, и, наоборот, изменение существа этих понятий способно формировать новые исторические ориентиры, новые национальные цели.
Но вспомним то, о чем говорилось выше. Это только поверхностному взгляду может показаться, что содержание если и не каждого, то во всяком случае подавляющего большинства слов совершенно независимо от содержания если и не всех, то во всяком случае подавляющего большинства других (а то и вообще трансцендентно по отношению к ним). На деле полная семантическая структура любого знака в состоянии без остатка растворить в себе содержание всей созданной его носителем культуры. Слово в полной мере может быть уподоблено таинственным лейбницевским монадам, то есть некоторым неразложимым далее и вместе с тем обладающим ярко выраженной индивидуальностью сущностям, каждая из которых по-своему воспроизводит в себе всю структуру Макрокосма.
Но раз так, то уже простая логика способна показать, что имманентные определения любого знака – пусть и косвенным образом – в обязательном порядке входят в содержание всех других. Абсолютно трансцендентное содержанию всех других, никакое слово вообще немыслимо. Меж тем, это имеет свои следствия.
В самом деле. В силу этого обстоятельства любое сколько-нибудь заметное изменение содержания какого-то одного знака обязано влечь за собой – пусть и микроскопическое – изменение внутреннего смысла сразу всех остальных, образующих общий тезаурус социума. Никакие трансформации значения одного не могут пройти бесследно для всей совокупности других. И уж тем более, если это касается ключевых знаков эпохи.
Между тем, как уже говорилось, существует довольно жесткая связь между вневещественным содержанием знака и физическими особенностями тех материальных структур, которые образуют собой органическое тело самого субъекта информационного обмена. Это движение, как мы помним, не останавливается ни на минуту и охватывает собой все уровни организации живой материи: биологический, химический, физический… Другими словами, оно проявляется не только в форме видимой внешнему наблюдателю механики исполнительных органов нашего тела, но и в сокрытой от инструментально не вооруженного взгляда активности функциональных систем организма, в определенности движения клеточных структур и так далее, не исключая, возможно, ни характеристики молекулярного, ни даже атомарного уровня строения человеческого тела.
Но если полное содержание какого-то одного слова способно вобрать в себя все определения всей культуры народа, то и структура того материального движения, что делает возможным прямое обращение образа в знак, в свою очередь, не может быть чуждой структуре того потока активности, в котором воплощается определенность значения любого другого слова. В известном смысле и здесь должно существовать то же соотношение между общим и единичным, которое наличествует в семантике знаков. Там общее – это совсем не механическая сумма единичных. Точно так же и единичные – это вовсе не части целого, которые, подобно простым кирпичам, всегда остаются тождественными самим себе независимо от того, что именно складывается из них, – тюрьма или храм. В какой-то степени было бы справедливым сказать, что полное содержание различных знаков идентично, как идентичен один и тот же пейзаж, рассматриваемый сквозь разные светофильтры. Любой из этих фильтров в состоянии выявить все особенности предмета, и все же каждый отображает его по-своему, в своем специфическом свете, который скрывает одни детали, но вместе с тем выявляет другие. Поэтому и различия между общим и единичным там не могут быть описаны с помощью одних только количественных соотношений, требуются какие-то качественные определения.
Так и здесь, где речь идет о структурах развертывающегося сразу на всех уровнях движения, которые сообщают разную тональность в сущности одному и тому же потоку двигательной активности. Согласованная ритмика, пластика, амплитуда движения всех образующих плоть живого тела элементов сливается в некоторый единый генеральный тип, общую формулу, интегральный алгоритм. Вновь прибегая к образным сравнениям, можно было бы сказать о некоторой единой музыкальной теме, одновременно исполняемой всем оркестром, – вот только каждый раз – с каждым новым речением – общая окраска этой темы оказывается разной.
Словом, сопровождающая каждый знак каждая данная структура движения, которое и обеспечивает трансмутацию идеального образа в извне фиксируемую материализованную его плоть, образует собой одну из бесчисленного множества вариаций в сущности одной и той же музыкальной темы.
Но задумаемся вот над чем.
Любая из этих "вариаций" представляет собой вполне физический процесс. Между тем, любой материальный процесс обязан согласовываться с течением всех других, которые протекают вокруг него и образуют для него внешнюю реальность. Правда, допустимо считать, что какие-то процессы могут протекать и наперекор многому: собственно, жизнь даже и немыслима без определенного "противотечения" абиотической природе. Но все же следует помнить, что одним из основных законов организации бытия живой материи – даже при сохранении некоторого противостояния – является сохранение равновесия, вернее сказать, некоторой гармонии со всей окружающей средой. Только полная гармония дает шанс на сохранение и развитие вида. Поэтому и здесь ритмика, пластика, амплитуда, траектория движения всех структурных элементов, что непрестанно на протяжении всей человеческой жизни исполняют эту "генеральную тему", должны быть гармонизированы не только с общими характеристиками бытия всех других субъектов общения, но и с ландшафтом региона, и с ритмикой сезонных колебаний климата, и с особенностями геофизики, и так далее, и так далее, и так далее…
Таким образом, вся эта "генеральная тема", точнее говоря, интегральное определение всей созидаемой этносом культуры, обязана вписываться в окружающую среду, полностью гармонизироваться одновременно со всеми уровнями ее организации – от ландшафта до, может быть, субнуклеарного этажа всеобщего строения материи. Поэтому любые этнические, региональные культуры оказываются куда более фундаментальным и грандиозным образованием, чем это может показаться на первый взгляд, и избитый образ айсберга, лишь верхушка которого возвышается над поверхностью воды, оказывается довольно точным так же и в этом контексте.
Вероятно, было бы целесообразным утверждать, что там, где мы сталкиваемся с общностью наделенных развитой психикой субъектов, наряду с такими началами, как генотип и фенотип, должно существовать и нечто третье – некоторый этотип популяции (этноса).
(Здесь можно было бы заметить, что категория "этотип", скорее, характеризует один только внешний, то есть доступный стороннему взгляду слой этого сложноструктурированного движения, развертывающегося одновременно на всех уровнях строении живого тела. Но если уж на то пошло, выработка определений – вообще представляет собой занятие, которое доступно далеко не каждому. Впрочем, дело ведь не в формальной номенклатуре понятий, ибо животворит их и в самом деле только дух…)
При этом, как представляется, совершенно бессмысленно спорить о том, "кто более матери-истории ценен", по-другому говоря, что более существенно в организации одухотворенного бытия – генотип или вот это новообразование живой материи. Ведь вовсе не исключено, что оба эти начала как-то по-своему взаимодействуют и взаимоопределяют друг друга. Иными словами, законы формирования генотипа должны способствовать закреплению позитивных этотипических новообретений социума, в свою очередь, динамика развития этотипа должна быть в состоянии способствовать накоплению им благоприятных генотипических перемен. Проводя аналогию между известными биологическими понятиями (генотипа и фенотипа), можно говорить о постоянном взаимопереходе генотипических характеристик в этотипические и обратно.
Но если так, то созидаемая любой этнической общностью культура оказывается началом, способным не только цементировать духовное единство поколений, но и выполнять охранительную функцию. Больше того, в своей крайней форме она способна играть даже терапевтическую роль, исцеляя многие травмы, наносимые нам условиями и нашего бытия, и нашего общежития.
Чем богаче культура, тем более глубоко и прочно вписан ее субъект в те сокровенные ритмы, из которых и складывается интегральная форма существования всей окружающей его среды. Поэтому и существование отдельно взятых индивидов оказывается тем более гармонизированным с ней, а через нее и со всем космосом, чем более полно усваивается ими культура их этноса. При этом следовало бы заметить, что сколько-нибудь существенные отличия в уровне культуры могут существовать прежде всего на уровне индивидов, принадлежащих к какому-то одному роду. Именно – и, вероятно, только – здесь можно говорить о количественной разнице, ведь, как известно, любые количественные сопоставления корректны только в пределах одного общего для всех качества. Интегральные же культуры разных этнических групп противостоят друг другу прежде всего в качественном отношении. Они могут быть иными, но видеть в существующих между ними отличиях разную степень их отстояния от какой-то единой и обязательной для всех абстрактной вершины, как правило, некорректно. Хотя, разумеется, это и не исключает возможности прямого количественного сопоставления между собой каких-то отдельных параметров разных этнических культур.
8.2. Эволюция культуры
Но если уж мы упомянули о соотношении всеобщего и единичного, то следует сказать и то, что в этотипах, имманентных, наверное, любым этническим группам, общего, объединяющего их, должно быть никак не меньше того, что способно воздвигнуть между ними какие-то барьеры. Ведь в конце концов не только Космос, но и данная всем нам в удел планета – одна. А значит, глубокое родство всех со всеми должно наличествовать, несмотря на все отличия ландшафтов, почв, климата, цвета кожи, волос, анатомических особенностей и так далее, и так далее, и так далее. В свою очередь, именно последнее обстоятельство и предстает как глубинная основа того обстоятельства, что даже формулируемые на разных континентах, законы регулирования совместного бытия имеют много общего между собой.
Вот только хотелось бы предостеречь: никоим образом нельзя отождествлять ни сами законы с велениями совести, ни это единство с всеобщностью категорического императива человеческой нравственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26