Мистикис вон попытался…
Грис подошел к зеркалу и увидел, как его красивое лицо на глазах обезображивается гримасой страха…
Он попробовал улыбнуться, но получилось что-то вроде предсмертного оскала.
Оставалось одно. Грис достал из тайника шприц, небольшую ампулу с оранжевой жидкостью и приспустил пижамные брюки.
Жидкость теплой волной разлилась по телу, проникла в мозг, и Грис снова почувствовал настойчивый запах лавров и услышал хриплые голоса далеких предков:
— Аве, Цезарь!
Х
Грис стоял на перекрестке и, зажав в руках трость, поджидал «первого попавшегося верноподданного» наилегчайшей весовой категории. Им оказался длинноволосый юнец в кожаной куртке. Он брел, придерживаясь за стены, и был похож на только что снятого с креста спасителя.
Грис догнал его и огрел тростью. Тот растянулся на тротуаре. Грис продолжал лениво орудовать тростью, пока подоспевший полицейский не выкрутил ему руки.
Грис счастливо улыбался — задание было выполнено. Но тут же согнулся пополам: поднявшийся юнец боднул его головой в живот.
Возле них с визгом затормозила машина полиции. Юнец покорно двинулся к ней, но ему приказали убираться на все четыре стороны. Гриса же грубо втолкнули в машину, она рванулась с места, оглашая окрестности пронзительным воем спаренных сирен.
Юнец в кожаной куртке заметно преобразился. Дремавшее в нем героическое начало, точнее, тоска по таковому, выплеснулась наружу. Он двинулся дальше развязной походкой, бесцеремонно толкая редких прохожих.
XI
Перед Фоббсом стоял Лабас, рыжий крепыш в помятом, но ладно скроенном мундире сержанта морской пехоты. Держался он раскованно, был словоохотлив. По всей вероятности, отсутствие наручников на его жилистых руках вселило в него уверенность, что в полицию он доставлен в качестве очередного свидетеля. И сержант Лабас с удовольствием выступал в роли такового:
— Значит, дело было так, господин начальник полиции. Дамочка стояла спереди и всю дорогу вертела головой — туда-сюда, туда-сюда. Пару раз зыркнула так, что я подумал ненароком: «Гляди в оба, Лабас, эта фифочка что-то замышляет». И только, значит, я так подумал, глядь, а она из сумочки эту дуру вытаскивает! Тут как раз того кадра ведут, прямо на нас. Я, господин начальник полиции, в разных передрягах побывал, сразу сообразил что к чему ну и, значит, отобрал у нее эту дуру. Она, с перепугу, что ли, так и села. Я ее в охапку и в сторонку — прочухается, потом я ее, думаю, в полицию, к вам, значит, спроважу по-хорошему. А она в слезы: не выдавай, говорит, бедную женщину, этот бандит, говорит, моего любимого человека убил, и я хотела отомстить, смерть за смерть, говорит! И снова брык в обморок! Взял я ее на руки и думаю — какая жен… то есть, куда ее тащить? А тут как раз большая заваруха началась, того кадра, Мистикиса, кто-то все-таки шлепнул, и все врассыпную. Ну я и дал деру с дамочкой. Виноват, господин начальник полиции, но не мог я привести ее к вам, когда увидал, что того шлепнули. Думаю, того типа, убийцу, значит, не найдут и пришьют дамочке это мокрое дело. Ведь порой и такое бывает, правда, господин начальник полиции?
На экране возник крупный план Фоббса:
— Нет, сержант Лабас, у нас такого не бывает и быть не может. Не доставив гражданку Сириас в полицию, вы не только запятнали честь мундира, но и нарушили закон. Теперь ответьте на другой вопрос: где вы пропадали с ней целые сутки?
— Нигде, господин начальник полиции. Я поймал мотор и отвез ее домой, а сам направился к себе в гостиницу. У меня кончается отпуск и хотелось отоспаться. А что касается дамочки, то она напрасно свою игрушку вытаскивала, все одно у нее бы конфузия вышла: пистолет был заряжен холостыми.
— Сержант Лабас, у вас все?
— Все, господин начальник полиции, — улыбнулся тот и звонко щелкнул каблуками. — Разрешите идти?
— Минутку. Введите Сирену Сириас.
Услышав имя Сирены, Лабас несколько стушевался, его глазки забегали.
При виде Сирены забегали глазки и у других присутствующих в кабинете мужчин.
— Сирена Сириас! — загрохотал Фоббс, внимание которого было приковано к протоколу допроса. — Расскажите все по порядку. Учтите, искреннее признание может облегчить вашу, честно скажу, незавидную участь.
Нервно покусывая губы, Сирена молчала, собираясь с духом. Наконец заговорила низким, хрипловатым голосом:
— Я и вправду хотела убить Мистикиса, знаете, за что, но вот он, — кивнула она в сторону сержанта, — обезоружил меня. Мне стало плохо, я испугалась, попросила его, чтобы он не отводил меня в полицию, а он… а он сказал мне, что не отведет, если я, если я… словом, он втолкнул меня в машину и привез к себе в гостиницу…
Лабас сосредоточенно изучал свои запястья.
— Браво, сержант! — воскликнул Фоббс, — я чуть было не растрогался до слез вашим рождественским рассказом о бедной несчастной женщине и благородном рыцаре! Каков кавалер, а?
Фоббс глянул в объектив, словно обращаясь за моральной поддержкой ко всем телезрителям.
— Господин начальник полиции, — Лабас шагнул к Сирене, и та инстинктивно отшатнулась от него. — Виноват, признаю… Даже не знаю, что нашло на меня, когда у себя на руках я увидал столько всего… Но я без насилия, все было честь по чести! Я только намекнул ей, что, мол, ее пистолет у меня в кармане, и она сама предложила это… ну вроде выкупа, что ли… Словом, виноват. Я хотел сделать все честь по чести, но раз она так, тогда я тоже скажу, что не все сказал…
Неожиданно для всех и, в первую очередь, для Сирены, сержант молниеносно скрутил ей руки за спину, а свободной рукой рванул за кофту.
Раздался треск отлетающих пуговиц, опытный оператор взял крупный план, и перед телезрителями предстал впечатляющий бюст Сирены.
Однако большинство взглядов было, вероятно, приковано не к ее прелестям как таковым, а к яркому оранжевому клейму над левым соском — геральдическому щиту с вензелем «АВЦ»…
— Застегнитесь! — послышался целомудренный рев Фоббса.
Камера поспешно переключилась на другую оголенную окружность с наклеенным пластырем: это была лысина шефа.
— Я все расскажу! Я вам все расскажу! — всхлипывая, повторяла Сирена.
— Но только в следующий раз, — оборвал ее Фоббс, — сейчас вы навряд ли способны сказать что-либо вразумительное. Однако учтите, мы знаем больше, чем вы думаете. Пока вы с этим бравым шантажистом, — он кивнул на сержанта, — расплачивались, так сказать, по безналичному расчету, мы произвели у вас в доме обыск и обнаружили одну любопытную вещицу.
Шеф извлек из шкатулки, которая опять не хотела открываться, небольшую кассету:
— Разговаривая с Цезарем, вы забыли выключить магнитофон, подключенный к телефонному аппарату, и весь ваш разговор записан. Теперь уж, зная голос Цезаря, мы его достанем! И обещаю вам, что произойдет это очень скоро. В нашей тотальной фонотеке есть голоса всех жителей Гурарры. Увести их, — приказал он полицейским и сделал оператору знак, что на сегодня хватит.
XII
«Все идет по плану», — с удовлетворением отметил Крус, прислушиваясь, как приятно поскрипывает кресло, сломанное и починенное накануне Фоббсом. Коронный номер — с магнитофонной записью — шеф исполнил с блеском, обычно ему не свойственным. Наверное, уж очень хотелось ему иметь запись, да еще в придачу тотальную фонотеку со всеми голосами гурарриев…
(Крус не знал, да и не мог знать истинной причины этого удачного исполнения: Фоббс не раз проклинал себя за то, что стер магнитофонную запись с голосом Цезаря, и вот теперь ему представилась возможность припугнуть новоявленного императора, который, конечно же, не мог предположить наличие у начальника апримской полиции столь повышенного самолюбия…).
Крус вспомнил голос, известивший его о «небольшом сюрпризе»: кто это был — Цезарь или один из его паладинов? В любом случае, это не был Убийца…
Крус был доволен результатами своих изысканий. Почти круглые сутки он провел в кресле-качалке, изучая присланные ему материалы. Больше всего привлекли кадры, отснятые телевидением в моменты всех четырех убийств. Многократно он просматривал их с помощью проектора, разглядывал в лупу, снова проецировал на стену, на которой для наглядности нарисовал мишень по размеру телевизионного экрана, гранпийал, сопоставлял, накладывал кадры один на другой в поисках подтверждения той зловещей закономерности, которую он вывел априори в ночь после убийства Мистикиса.
Поскольку «Камера обскура» везде фигурировала как главный свидетель обвинения, и поиски полиции пелись, в основном, но следам, запечатленным ее вездесущими операторами, Крус не поленился перелистать случайно оказавшийся под рукой справочник "Наладка и эксплуатация телевизионного оборудования фирмы «Камера обскура», откуда почерпнул много поучительного и мог бы хоть сегодня работать, в худшем случае, ассистентом оператора.
Итак, его догадка подтвердилась. Теперь он точно знал, кто убийца Росса, Зотоса, Бесса и Мистикиса. Был oн уверен и в том, что какое-то время, благодаря мерам предосторожности, предпринятым полицией, преступник будет оставаться в тени, выжидая момента, чтобы нанести следующий удар. В кого он будет направлен, Крус не знал, предполагая, что и сам преступник не знает этого, поскольку он был пусть центральной, но все же пешкой на шахматной доске Цезаря.
Именно поэтому Крус не спешил сообщить шефу о своем открытии: тот, не раздумывая, тут же схватит убийцу, упустив того или тех, кто стоит за его спиной и руководит его действиями. А служителя Абсолютного правосудия Круса могло удовлетворить лишь расследование, доведенное до конца…
Пока все эти разрозненные мысли проносились в голове Круса, его глаза неотрывно следили за телевизионным экраном.
Изабелл тявкнула и посмотрела на стенные часы. Крус тоже взглянул на них:
— Успокойся, Изабелл, до начала девятой серии еще целых пять минут.
И он снова повернулся к экрану.
В конце узкого полутемного коридора, связывавшего здание полицейского управления с внутренней тюрьмой, появились маленькие человеческие силуэты и стали приближаться в сторону объектива. За кадром, захлеьываясь от возбуждения, тараторила «господама»:
— Дамы и господа, мы все были ошеломлены не меньше вашего, увидев зловещее клеймо на божественной груди Сирены. Тем, кто не успел посмотреть, мы несколько позднее покажем видеозапись! Да, дамы и господа, мы перевернули еще одну черную страницу этой невероятной трагедии! Сколько их еще впереди?… Будем надеяться, что наша доблестная полиция положит конец гнусным злодеяниям Цезаря! А сейчас мы увидим, как разойдутся пути-дороги двух случайных попутчиков — Сирены Сириас и сержанта Лабаса. Камера Сирены находится в левом крыле, Лабаса в правом.
Крус разглядывал приближавшуюся группу. Впереди шел старший надзиратель со связкой ключей, за ним двое конвоиров, чуть позади Сирена с Лабасом и еще двое охранников.
— Давайте вглядимся в их лица, дамы и господа, — продолжал трещать Касас, намекая оператору, чтобы он показал арестованных крупным планом, — и попытаемся представить себе, о чем думают эти люди, волею рока ввергнутые в…
Куда вверг рок этих людей, Касас не договорил, ибо в этот момент Лабас неожиданно рванулся в сторону и упал ниц. Сирена Сириас сделала еще один шаг, затем медленно осела на пол, прижимая руки к груди.
Очнувшись после секундного оцепенения, полицейские бросились вперед на телекамеру и, казалось, вот-вот разнесут ее вдребезги. Но их искаженные лица пронеслись мимо, за кадр, и невозмутимый оператор повернул объектив вслед за ними.
До конца коридора оставалось с десяток шагов, затем он раздваивался и как раз на развилке с выходом в коридор находилась тюремная камера, в которую ворвались охранники. Не надо было большого воображения, чтобы догадаться, что эта камера — единственное место, откуда могли стрелять по арестантам.
Крус чуть не взвыл с досады. Он вскочил с кресла и пнул его ногой.
— Болван! Какой болван! — простонал он и было непонятно, кому адресована эта исчерпывающая характеристика.
А голос комментатора Касаса порхал где-то вверху звукового регистра, срываясь до трагического фальцета:
— Это непостижимо! Нет, дамы и господа, это просто невероятно! Если бы это не была прямая передача, мы бы восприняли все происходящее как чудовищный сон, как плод больного воображения, как…
Выключая телевизионный аппарат, Крус бросил прощальный взгляд на экран: полицейские волокли насмерть перепуганного человека, в котором он узнал писаного красавца, подвизавшегося на рекламе косметики и гробов.
Детектив снял трубку, набрал номер полиции:
— Говорит Крус. Мне шефа, срочно… А где он?… Ладно. Нет, ничего.
Крус опустил трубку, подумал.
— Изабелл, — позвал он, — мы выступаем в крестовый поход.
Собачонка радостно залаяла и бросилась к двери, тут же позабыв о девятой серии «Необыкновенных приключений»: за несколько месяцев безделья она чертовски соскучилась по настоящим, живым приключениям!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Грис подошел к зеркалу и увидел, как его красивое лицо на глазах обезображивается гримасой страха…
Он попробовал улыбнуться, но получилось что-то вроде предсмертного оскала.
Оставалось одно. Грис достал из тайника шприц, небольшую ампулу с оранжевой жидкостью и приспустил пижамные брюки.
Жидкость теплой волной разлилась по телу, проникла в мозг, и Грис снова почувствовал настойчивый запах лавров и услышал хриплые голоса далеких предков:
— Аве, Цезарь!
Х
Грис стоял на перекрестке и, зажав в руках трость, поджидал «первого попавшегося верноподданного» наилегчайшей весовой категории. Им оказался длинноволосый юнец в кожаной куртке. Он брел, придерживаясь за стены, и был похож на только что снятого с креста спасителя.
Грис догнал его и огрел тростью. Тот растянулся на тротуаре. Грис продолжал лениво орудовать тростью, пока подоспевший полицейский не выкрутил ему руки.
Грис счастливо улыбался — задание было выполнено. Но тут же согнулся пополам: поднявшийся юнец боднул его головой в живот.
Возле них с визгом затормозила машина полиции. Юнец покорно двинулся к ней, но ему приказали убираться на все четыре стороны. Гриса же грубо втолкнули в машину, она рванулась с места, оглашая окрестности пронзительным воем спаренных сирен.
Юнец в кожаной куртке заметно преобразился. Дремавшее в нем героическое начало, точнее, тоска по таковому, выплеснулась наружу. Он двинулся дальше развязной походкой, бесцеремонно толкая редких прохожих.
XI
Перед Фоббсом стоял Лабас, рыжий крепыш в помятом, но ладно скроенном мундире сержанта морской пехоты. Держался он раскованно, был словоохотлив. По всей вероятности, отсутствие наручников на его жилистых руках вселило в него уверенность, что в полицию он доставлен в качестве очередного свидетеля. И сержант Лабас с удовольствием выступал в роли такового:
— Значит, дело было так, господин начальник полиции. Дамочка стояла спереди и всю дорогу вертела головой — туда-сюда, туда-сюда. Пару раз зыркнула так, что я подумал ненароком: «Гляди в оба, Лабас, эта фифочка что-то замышляет». И только, значит, я так подумал, глядь, а она из сумочки эту дуру вытаскивает! Тут как раз того кадра ведут, прямо на нас. Я, господин начальник полиции, в разных передрягах побывал, сразу сообразил что к чему ну и, значит, отобрал у нее эту дуру. Она, с перепугу, что ли, так и села. Я ее в охапку и в сторонку — прочухается, потом я ее, думаю, в полицию, к вам, значит, спроважу по-хорошему. А она в слезы: не выдавай, говорит, бедную женщину, этот бандит, говорит, моего любимого человека убил, и я хотела отомстить, смерть за смерть, говорит! И снова брык в обморок! Взял я ее на руки и думаю — какая жен… то есть, куда ее тащить? А тут как раз большая заваруха началась, того кадра, Мистикиса, кто-то все-таки шлепнул, и все врассыпную. Ну я и дал деру с дамочкой. Виноват, господин начальник полиции, но не мог я привести ее к вам, когда увидал, что того шлепнули. Думаю, того типа, убийцу, значит, не найдут и пришьют дамочке это мокрое дело. Ведь порой и такое бывает, правда, господин начальник полиции?
На экране возник крупный план Фоббса:
— Нет, сержант Лабас, у нас такого не бывает и быть не может. Не доставив гражданку Сириас в полицию, вы не только запятнали честь мундира, но и нарушили закон. Теперь ответьте на другой вопрос: где вы пропадали с ней целые сутки?
— Нигде, господин начальник полиции. Я поймал мотор и отвез ее домой, а сам направился к себе в гостиницу. У меня кончается отпуск и хотелось отоспаться. А что касается дамочки, то она напрасно свою игрушку вытаскивала, все одно у нее бы конфузия вышла: пистолет был заряжен холостыми.
— Сержант Лабас, у вас все?
— Все, господин начальник полиции, — улыбнулся тот и звонко щелкнул каблуками. — Разрешите идти?
— Минутку. Введите Сирену Сириас.
Услышав имя Сирены, Лабас несколько стушевался, его глазки забегали.
При виде Сирены забегали глазки и у других присутствующих в кабинете мужчин.
— Сирена Сириас! — загрохотал Фоббс, внимание которого было приковано к протоколу допроса. — Расскажите все по порядку. Учтите, искреннее признание может облегчить вашу, честно скажу, незавидную участь.
Нервно покусывая губы, Сирена молчала, собираясь с духом. Наконец заговорила низким, хрипловатым голосом:
— Я и вправду хотела убить Мистикиса, знаете, за что, но вот он, — кивнула она в сторону сержанта, — обезоружил меня. Мне стало плохо, я испугалась, попросила его, чтобы он не отводил меня в полицию, а он… а он сказал мне, что не отведет, если я, если я… словом, он втолкнул меня в машину и привез к себе в гостиницу…
Лабас сосредоточенно изучал свои запястья.
— Браво, сержант! — воскликнул Фоббс, — я чуть было не растрогался до слез вашим рождественским рассказом о бедной несчастной женщине и благородном рыцаре! Каков кавалер, а?
Фоббс глянул в объектив, словно обращаясь за моральной поддержкой ко всем телезрителям.
— Господин начальник полиции, — Лабас шагнул к Сирене, и та инстинктивно отшатнулась от него. — Виноват, признаю… Даже не знаю, что нашло на меня, когда у себя на руках я увидал столько всего… Но я без насилия, все было честь по чести! Я только намекнул ей, что, мол, ее пистолет у меня в кармане, и она сама предложила это… ну вроде выкупа, что ли… Словом, виноват. Я хотел сделать все честь по чести, но раз она так, тогда я тоже скажу, что не все сказал…
Неожиданно для всех и, в первую очередь, для Сирены, сержант молниеносно скрутил ей руки за спину, а свободной рукой рванул за кофту.
Раздался треск отлетающих пуговиц, опытный оператор взял крупный план, и перед телезрителями предстал впечатляющий бюст Сирены.
Однако большинство взглядов было, вероятно, приковано не к ее прелестям как таковым, а к яркому оранжевому клейму над левым соском — геральдическому щиту с вензелем «АВЦ»…
— Застегнитесь! — послышался целомудренный рев Фоббса.
Камера поспешно переключилась на другую оголенную окружность с наклеенным пластырем: это была лысина шефа.
— Я все расскажу! Я вам все расскажу! — всхлипывая, повторяла Сирена.
— Но только в следующий раз, — оборвал ее Фоббс, — сейчас вы навряд ли способны сказать что-либо вразумительное. Однако учтите, мы знаем больше, чем вы думаете. Пока вы с этим бравым шантажистом, — он кивнул на сержанта, — расплачивались, так сказать, по безналичному расчету, мы произвели у вас в доме обыск и обнаружили одну любопытную вещицу.
Шеф извлек из шкатулки, которая опять не хотела открываться, небольшую кассету:
— Разговаривая с Цезарем, вы забыли выключить магнитофон, подключенный к телефонному аппарату, и весь ваш разговор записан. Теперь уж, зная голос Цезаря, мы его достанем! И обещаю вам, что произойдет это очень скоро. В нашей тотальной фонотеке есть голоса всех жителей Гурарры. Увести их, — приказал он полицейским и сделал оператору знак, что на сегодня хватит.
XII
«Все идет по плану», — с удовлетворением отметил Крус, прислушиваясь, как приятно поскрипывает кресло, сломанное и починенное накануне Фоббсом. Коронный номер — с магнитофонной записью — шеф исполнил с блеском, обычно ему не свойственным. Наверное, уж очень хотелось ему иметь запись, да еще в придачу тотальную фонотеку со всеми голосами гурарриев…
(Крус не знал, да и не мог знать истинной причины этого удачного исполнения: Фоббс не раз проклинал себя за то, что стер магнитофонную запись с голосом Цезаря, и вот теперь ему представилась возможность припугнуть новоявленного императора, который, конечно же, не мог предположить наличие у начальника апримской полиции столь повышенного самолюбия…).
Крус вспомнил голос, известивший его о «небольшом сюрпризе»: кто это был — Цезарь или один из его паладинов? В любом случае, это не был Убийца…
Крус был доволен результатами своих изысканий. Почти круглые сутки он провел в кресле-качалке, изучая присланные ему материалы. Больше всего привлекли кадры, отснятые телевидением в моменты всех четырех убийств. Многократно он просматривал их с помощью проектора, разглядывал в лупу, снова проецировал на стену, на которой для наглядности нарисовал мишень по размеру телевизионного экрана, гранпийал, сопоставлял, накладывал кадры один на другой в поисках подтверждения той зловещей закономерности, которую он вывел априори в ночь после убийства Мистикиса.
Поскольку «Камера обскура» везде фигурировала как главный свидетель обвинения, и поиски полиции пелись, в основном, но следам, запечатленным ее вездесущими операторами, Крус не поленился перелистать случайно оказавшийся под рукой справочник "Наладка и эксплуатация телевизионного оборудования фирмы «Камера обскура», откуда почерпнул много поучительного и мог бы хоть сегодня работать, в худшем случае, ассистентом оператора.
Итак, его догадка подтвердилась. Теперь он точно знал, кто убийца Росса, Зотоса, Бесса и Мистикиса. Был oн уверен и в том, что какое-то время, благодаря мерам предосторожности, предпринятым полицией, преступник будет оставаться в тени, выжидая момента, чтобы нанести следующий удар. В кого он будет направлен, Крус не знал, предполагая, что и сам преступник не знает этого, поскольку он был пусть центральной, но все же пешкой на шахматной доске Цезаря.
Именно поэтому Крус не спешил сообщить шефу о своем открытии: тот, не раздумывая, тут же схватит убийцу, упустив того или тех, кто стоит за его спиной и руководит его действиями. А служителя Абсолютного правосудия Круса могло удовлетворить лишь расследование, доведенное до конца…
Пока все эти разрозненные мысли проносились в голове Круса, его глаза неотрывно следили за телевизионным экраном.
Изабелл тявкнула и посмотрела на стенные часы. Крус тоже взглянул на них:
— Успокойся, Изабелл, до начала девятой серии еще целых пять минут.
И он снова повернулся к экрану.
В конце узкого полутемного коридора, связывавшего здание полицейского управления с внутренней тюрьмой, появились маленькие человеческие силуэты и стали приближаться в сторону объектива. За кадром, захлеьываясь от возбуждения, тараторила «господама»:
— Дамы и господа, мы все были ошеломлены не меньше вашего, увидев зловещее клеймо на божественной груди Сирены. Тем, кто не успел посмотреть, мы несколько позднее покажем видеозапись! Да, дамы и господа, мы перевернули еще одну черную страницу этой невероятной трагедии! Сколько их еще впереди?… Будем надеяться, что наша доблестная полиция положит конец гнусным злодеяниям Цезаря! А сейчас мы увидим, как разойдутся пути-дороги двух случайных попутчиков — Сирены Сириас и сержанта Лабаса. Камера Сирены находится в левом крыле, Лабаса в правом.
Крус разглядывал приближавшуюся группу. Впереди шел старший надзиратель со связкой ключей, за ним двое конвоиров, чуть позади Сирена с Лабасом и еще двое охранников.
— Давайте вглядимся в их лица, дамы и господа, — продолжал трещать Касас, намекая оператору, чтобы он показал арестованных крупным планом, — и попытаемся представить себе, о чем думают эти люди, волею рока ввергнутые в…
Куда вверг рок этих людей, Касас не договорил, ибо в этот момент Лабас неожиданно рванулся в сторону и упал ниц. Сирена Сириас сделала еще один шаг, затем медленно осела на пол, прижимая руки к груди.
Очнувшись после секундного оцепенения, полицейские бросились вперед на телекамеру и, казалось, вот-вот разнесут ее вдребезги. Но их искаженные лица пронеслись мимо, за кадр, и невозмутимый оператор повернул объектив вслед за ними.
До конца коридора оставалось с десяток шагов, затем он раздваивался и как раз на развилке с выходом в коридор находилась тюремная камера, в которую ворвались охранники. Не надо было большого воображения, чтобы догадаться, что эта камера — единственное место, откуда могли стрелять по арестантам.
Крус чуть не взвыл с досады. Он вскочил с кресла и пнул его ногой.
— Болван! Какой болван! — простонал он и было непонятно, кому адресована эта исчерпывающая характеристика.
А голос комментатора Касаса порхал где-то вверху звукового регистра, срываясь до трагического фальцета:
— Это непостижимо! Нет, дамы и господа, это просто невероятно! Если бы это не была прямая передача, мы бы восприняли все происходящее как чудовищный сон, как плод больного воображения, как…
Выключая телевизионный аппарат, Крус бросил прощальный взгляд на экран: полицейские волокли насмерть перепуганного человека, в котором он узнал писаного красавца, подвизавшегося на рекламе косметики и гробов.
Детектив снял трубку, набрал номер полиции:
— Говорит Крус. Мне шефа, срочно… А где он?… Ладно. Нет, ничего.
Крус опустил трубку, подумал.
— Изабелл, — позвал он, — мы выступаем в крестовый поход.
Собачонка радостно залаяла и бросилась к двери, тут же позабыв о девятой серии «Необыкновенных приключений»: за несколько месяцев безделья она чертовски соскучилась по настоящим, живым приключениям!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22