Чтобы наслаждаться свободой, нужны деньги. Их надо зарабатывать. А для этого из мира кричащих реклам, вопящих экранов и зовущих страниц журналов спуститься в преисподнюю общества. Он бы посылал советских пропагандистов на стажировку на Запад, причём без денег и без протекции. Пусть сами ищут работу и добывают средства существования. Впрочем, у них остаётся надежда вернуться домой с чемоданами дешёвых здесь, но безумно дорогих в России тряпок. Чтобы ощутить западную свободу сполна, надо потерять всякую надежду потерять эту свободу. Западная свобода для русского человека есть прежде всего одиночество.
Рутина
Он только что выполнил задание Москвы, ничего общего не имеющее с его ролью «мыслителя». Оно касалось советского дирижёра, решившего остаться на Западе во имя свободы творчества. Он должен был обнаружить местонахождение дирижёра и устроить ему «неофициальную встречу с представителями советского посольства на нейтральной почве». Местонахождение дирижёра он обнаружил легко. У него возникло подозрение, что местные власти умышленно не очень тщательно скрывали его. Никакой охраны не было, если не считать служащих отеля. Он представился журналистом, и словоохотливый администратор рассказал ему больше того, что ему требовалось. Он связался с «представителями посольства» и сообщил им, что они могут нанести визит дирижёру без всяких формальностей и препятствий. И без предупреждения, конечно. На другой день он прочитал сообщение в газетах о том, что советский дирижёр, решивший остаться на Западе, повесился на своём брючном ремне в номере такой-то гостиницы. Повесился от тоски по Родине и страха одиночества. Вполне разумное объяснение, подумал он. Но чтобы повеситься на брючном ремне, надо основательно повозиться. Впрочем, полиция вряд ли посмеет проделать следственный эксперимент.
Германия
Он ненавидел эту страну. Здесь он попусту растратил свою жизнь. Ни семьи. Ни детей. Ни друзей. Ни профессии. Ни любимого дела. Дороги. Города. Отели. Рестораны. Аэродромы. Короткие знакомства. И бесконечные газеты, журналы, книги, разговоры с незнакомыми людьми... Сначала это нравилось. Потом это было терпимо. Но вот на горизонте показалась старость, и на него повеяло ужасом одиночества. Иногда на него нападало нестерпимое желание вернуться в Москву. Но пока он сочинял письмо на эту тему, желание пропадало. А что в Москве? Там тоже ничего и никого. Жениться, обзаводиться детьми и друзьями уже поздно. Здесь, по крайней мере, уровень быта выше, чем в Москве. И он уже не сможет нормально жить в советских условиях. Он привык к свободе и комфорту. Так что надо в этой проклятой стране тянуть до последнего...
У него были знакомые из самых различных слоёв населения и самых различных возрастов и характеров, с которыми он иногда встречался в течение десятков лет: С некоторыми — довольно часто. И абсолютно никакой близости. Тут все рассчитано. Все экономится. Все за деньги. И в том числе — дружеские чувства и духовная близость. Чем больше даёшь человеку, тем ближе он тебе становится духовно. Однажды он вроде бы влюбился. И она его полюбила тоже — она сама первая призналась ему в любви. Они несколько месяцев жили вместе. Но они не могли прийти к соглашению по поводу каких-то мелких пустяков в брачном контракте, и брак не состоялся. И хорошо, что не состоялся, — так он решил, расставшись со своей любовью навечно и без всякого сожаления. Какой ужас, если бы у него появилась тут семья! Немецкая семья!.. Ну нет, лучше подохнуть в одиночку в доме для престарелых, чем в обществе практичных немецких членов семьи, которые наверняка сэкономят на его похоронах.
Мыслитель... Какой он мыслитель?! Одинокий человек, обречённый думать, чтобы хоть как-то заглушить тоску. Сегодня он решил не брать в машину очередную, свободную от предрассудков женщину, желающую передвигаться, жрать и спать даром. Выспаться решил. Смешно сказать — выспаться. Будет долгая бессонная ночь. И думы, думы, думы. Тяжёлые. Серые. И все одни и те же. Как же ему надоел этот Запад с его ложными и никчёмными проблемами! Как ему надоело думать... Не думать! Не думать! Не думать!.. Скорее бы советские войска пришли сюда. Здесь их давно ждут. С ужасом, но с облегчением. Хотя бы на несколько дней будет развлечение. Хотя бы раз он как следует напьётся со своими ребятами. Вот тогда немецкие женщины отдадутся нашим солдатам с удовольствием, бескорыстно и с чувством ответственности за судьбы цивилизации.
Рутина
Одно время он читал романы и документальные книги о шпионаже. Его удивляло почти полное несовпадение его реальной жизни как шпиона с этими описаниями. И он ни разу не сталкивался с реальным случаем, который был бы похож на литературные описания. Дело в том, что литература собирает воедино то, что разбросано по крупицам по многим лицам и событиям, а также сжимает во времени то, что в реальности растягивается на многие годы. Современная агентурная деятельность осуществляется множеством людей, на долю каждого из которых приходится что-либо само по себе незначительное, недостойное внимания литературы. Вот, например, целая группа осуществляет операцию «Социолог». Цель операции — не просто нейтрализовать бывшего советского учёного, высланного на Запад, но дискредитировать его и деморализовать так, чтобы был нанесён удар по всему тому, что тот говорил и писал. Собственно говоря, никакой операции в строгом смысле слова нет. Есть общая и весьма неопределённая установка. Тянется время. Происходят какие-то события. И при случае те или иные люди совершают вроде бы незначительные действия, которые вместе и в результате дают желанный эффект.
Самое гнусное в этой операции то, что обрабатываемый объект присуждён Москвою к сверхвысшей мере наказания — к полному, пронзительному, ледяному и испепеляющему одиночеству. Человек, передавший ему приказание Москвы насчёт Социолога, так и сказал прямо: «Твоя задача — довести этого человека до такого состояния, чтобы он на четвереньках пополз к границе Советского Союза с обещанием выполнить всё, что ему скажут, лишь бы ему разрешили умереть в России. Изолировать его для этого мало: это состояние пассивное. К нему можно привыкнуть. Нужно с него шкуру содрать, образно говоря, так, чтобы любое прикосновение причиняло невыносимую боль и чтобы никто... подчёркиваю, никто!., ему не посочувствовал и не протянул руку помощи. Нужно это делать открыто, но чтобы никто не замечал или не обращал внимания. Чтобы он вопил о помощи, но чтобы никто этого не слышал или чтобы слышащие затыкали уши. Понятно? Ну, да ты стреляный воробей. Ты — ас в этом деле. Не мне тебя учить».
Или вот другая операция. Здесь все чисто, никакой гнусности. И задание вполне определённое: вынудить такую-то фирму к сотрудничеству с Советским Союзом. Два года слежки за владельцем фирмы. Тоже не специально, а между делом и от случая к случаю. Сотни фотографий. Наконец — улов: несколько фотографий — владелец фирмы в банке в Швейцарии. Этого было достаточно для шантажа: фирмач имел тайный счёт в этом банке, а значит, укрывал от налогов какие-то суммы.
В последние годы его группе довелось принимать участие в операциях, масштабы которых в целом были известны лишь немногим лицам в Москве, — в расшатывании и деморализации руководящих политических, деловых и военных кругов Германии. Но и тут — скучная, мелочная и довольно грязная рутина: сбор компрометирующих сведений об интимной жизни отдельных важных персон, провоцирование их на неблаговидные поступки, распространение слухов и фальшивок. Конечно, если бы вся работа, проделанная советской агентурой в этом направлении, была предана гласности, это была бы сенсация. Но сенсация чисто газетная. Серьёзное объективное исследование эффективности этой деятельности не произвело бы никакого впечатления. В него бы не поверили. На Западе верят лишь в то, во что хотят верить, в то, что соответствует их навыкам и традициям верования. Вот если, например, какая-то важная личность подозревается в гомосексуализме, это вполне понятно. Тут есть о чём поговорить. Тут есть на чём показать силу западной демократии. А вот если вы документально точно опишете, как из тончайших и малюсеньких агентурных паутинок плетётся всеобъемлющая, густая и прочная сеть для целой страны с населением шестьдесят миллионов человек, в это не поверит никто. Это, скажут, типично советская болезнь. Правда, сама Германия когда-то шла тем же путём. Но то была Германия! Высшая раса! А тут какие-то русские, у которых даже туалетной бумаги, Жевательной резинки и джинсов нет!
Тревоги
С каждым годом события в России его интересовали все меньше и меньше. Он стал реагировать лишь на то, что так или иначе касалось его лично. Сообщение о том, что бывший глава КГБ стал Генсеком, изумило его. Чтобы человек из КГБ пришёл к власти, это было не в советских традициях наследования власти. Две прошлые попытки (Берия и Шелепин) провалились. Но ещё более его изумила реакция Запада на это: впечатление создавалось такое, будто Запад испытывал величайшее удовлетворение и облегчение. Мол, наконец-то во главе Советского Союза стал достойный уважения, хорошо информированный, трезвый и деловой человек! Поразмыслив несколько над этой, казалось бы, странной реакцией Запада, он пришёл к выводу, что как раз такая реакция является наиболее естественной. В мире многое изменилось. КГБ на Западе теперь уважают больше, чем свои секретные службы и правительства, и боятся ещё больше, чем атомной бомбы. Кто знает, может быть, теперь станет традицией для кандидатов в генсеки проходить тренировку в КГБ... Что же, от этого они глупее не станут. А нам, подумал он с усмешкой, агентам, здесь, на Западе, будет предоставлен дипломатический... нет, это слабо... лучше — агентурный иммунитет. Тебя ловят на месте преступления, а ты им в морду суёшь красную книжечку с золотыми буквами «КГБ». Они, конечно, извиняются за беспокойство. И в порядке компенсации за моральный ущерб сообщают тебе дополнительные секреты. Красота. Эти мысли мелькнули в его сознании, уступив место личной тревоге. А что, если в Москве начнут «повышать уровень» не только трудовой дисциплины и эффективности экономики, но и агентурной работы на Западе? Тогда и в этой области у нас будет положение, как в сельском хозяйстве. Тогда не только хлеб и тонкую технологию придётся добывать в Америке, но и шпионов. И его, Немца, тогда спишут в расход.
Будущее России
Хотя он в Москве считался «свободным охотником», круг его обязанностей был определён настолько жёстко, что он с трудом выкраивал пару недель в году, чтобы отдохнуть. А на этот раз даже отдохнуть не удалось: Москва приказала присутствовать на международной конференции о будущем социальном строе в Советском Союзе после крушения там коммунистического «режима». Собрались две тысячи советологов и критиков советского «режима» со всего мира. Все ораторы единодушно утверждали, что советский «режим» вот-вот рухнет и что советский народ выберет, вне всякого сомнения, западную демократию. Такого идиотизма и в таком количестве ему ещё не приходилось слышать никогда. Он написал в Москву отчёт о конференции с перечислением её участников и подробными справками о них (вплоть до описания внешности, если не удалось сделать фотографию). Его сначала удивило то, что Социолог не был приглашён на эту конференцию. Но, послушав нескольких ораторов, он решил, что Социолог тут выглядел бы белой вороной.
Через несколько дней он прочитал интервью Социолога в одной незначительной газетёнке по поводу этой конференции. «Социальный строй не выбирают, — говорилось в интервью. — Выбирают президентов, сенаторов, депутатов... Выборы президента США или канцлера ФРГ ни в какой мере не являются выборами социального строя этих стран. Как вы себе представляете выбор социального строя? Что вы думаете, человеку при рождении показывают западную демократию и советский „режим“ и предлагают выбирать? Чтобы человек был способен выбирать, он должен вырасти, получить образование, приобрести жизненный опыт. А достигнув такого состояния, он уже приучается жить в той социальной среде, которая ему навязана, которую он был не в силах выбирать. Если человек протестует Против этой среды и борется против неё, он борется против недостатков этой среды, а не за достоинства другой, о которой он не имеет реальных представлений. Я уж не говорю о том, что советские люди, как и люди в любом другом обществе, не однородны. Протестующих единицы. Подавляющее большинство советских людей будет сражаться за свой плохой „режим“ с не меньшим ожесточением, чем западные люди — за свой хороший».
Странно, подумал Немец, что Москву так раздражает этот человек. Вот, например, за такое интервью в Москве должны были бы благодарность ему выразить. А там по этому поводу будут от злобы зубами скрипеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Рутина
Он только что выполнил задание Москвы, ничего общего не имеющее с его ролью «мыслителя». Оно касалось советского дирижёра, решившего остаться на Западе во имя свободы творчества. Он должен был обнаружить местонахождение дирижёра и устроить ему «неофициальную встречу с представителями советского посольства на нейтральной почве». Местонахождение дирижёра он обнаружил легко. У него возникло подозрение, что местные власти умышленно не очень тщательно скрывали его. Никакой охраны не было, если не считать служащих отеля. Он представился журналистом, и словоохотливый администратор рассказал ему больше того, что ему требовалось. Он связался с «представителями посольства» и сообщил им, что они могут нанести визит дирижёру без всяких формальностей и препятствий. И без предупреждения, конечно. На другой день он прочитал сообщение в газетах о том, что советский дирижёр, решивший остаться на Западе, повесился на своём брючном ремне в номере такой-то гостиницы. Повесился от тоски по Родине и страха одиночества. Вполне разумное объяснение, подумал он. Но чтобы повеситься на брючном ремне, надо основательно повозиться. Впрочем, полиция вряд ли посмеет проделать следственный эксперимент.
Германия
Он ненавидел эту страну. Здесь он попусту растратил свою жизнь. Ни семьи. Ни детей. Ни друзей. Ни профессии. Ни любимого дела. Дороги. Города. Отели. Рестораны. Аэродромы. Короткие знакомства. И бесконечные газеты, журналы, книги, разговоры с незнакомыми людьми... Сначала это нравилось. Потом это было терпимо. Но вот на горизонте показалась старость, и на него повеяло ужасом одиночества. Иногда на него нападало нестерпимое желание вернуться в Москву. Но пока он сочинял письмо на эту тему, желание пропадало. А что в Москве? Там тоже ничего и никого. Жениться, обзаводиться детьми и друзьями уже поздно. Здесь, по крайней мере, уровень быта выше, чем в Москве. И он уже не сможет нормально жить в советских условиях. Он привык к свободе и комфорту. Так что надо в этой проклятой стране тянуть до последнего...
У него были знакомые из самых различных слоёв населения и самых различных возрастов и характеров, с которыми он иногда встречался в течение десятков лет: С некоторыми — довольно часто. И абсолютно никакой близости. Тут все рассчитано. Все экономится. Все за деньги. И в том числе — дружеские чувства и духовная близость. Чем больше даёшь человеку, тем ближе он тебе становится духовно. Однажды он вроде бы влюбился. И она его полюбила тоже — она сама первая призналась ему в любви. Они несколько месяцев жили вместе. Но они не могли прийти к соглашению по поводу каких-то мелких пустяков в брачном контракте, и брак не состоялся. И хорошо, что не состоялся, — так он решил, расставшись со своей любовью навечно и без всякого сожаления. Какой ужас, если бы у него появилась тут семья! Немецкая семья!.. Ну нет, лучше подохнуть в одиночку в доме для престарелых, чем в обществе практичных немецких членов семьи, которые наверняка сэкономят на его похоронах.
Мыслитель... Какой он мыслитель?! Одинокий человек, обречённый думать, чтобы хоть как-то заглушить тоску. Сегодня он решил не брать в машину очередную, свободную от предрассудков женщину, желающую передвигаться, жрать и спать даром. Выспаться решил. Смешно сказать — выспаться. Будет долгая бессонная ночь. И думы, думы, думы. Тяжёлые. Серые. И все одни и те же. Как же ему надоел этот Запад с его ложными и никчёмными проблемами! Как ему надоело думать... Не думать! Не думать! Не думать!.. Скорее бы советские войска пришли сюда. Здесь их давно ждут. С ужасом, но с облегчением. Хотя бы на несколько дней будет развлечение. Хотя бы раз он как следует напьётся со своими ребятами. Вот тогда немецкие женщины отдадутся нашим солдатам с удовольствием, бескорыстно и с чувством ответственности за судьбы цивилизации.
Рутина
Одно время он читал романы и документальные книги о шпионаже. Его удивляло почти полное несовпадение его реальной жизни как шпиона с этими описаниями. И он ни разу не сталкивался с реальным случаем, который был бы похож на литературные описания. Дело в том, что литература собирает воедино то, что разбросано по крупицам по многим лицам и событиям, а также сжимает во времени то, что в реальности растягивается на многие годы. Современная агентурная деятельность осуществляется множеством людей, на долю каждого из которых приходится что-либо само по себе незначительное, недостойное внимания литературы. Вот, например, целая группа осуществляет операцию «Социолог». Цель операции — не просто нейтрализовать бывшего советского учёного, высланного на Запад, но дискредитировать его и деморализовать так, чтобы был нанесён удар по всему тому, что тот говорил и писал. Собственно говоря, никакой операции в строгом смысле слова нет. Есть общая и весьма неопределённая установка. Тянется время. Происходят какие-то события. И при случае те или иные люди совершают вроде бы незначительные действия, которые вместе и в результате дают желанный эффект.
Самое гнусное в этой операции то, что обрабатываемый объект присуждён Москвою к сверхвысшей мере наказания — к полному, пронзительному, ледяному и испепеляющему одиночеству. Человек, передавший ему приказание Москвы насчёт Социолога, так и сказал прямо: «Твоя задача — довести этого человека до такого состояния, чтобы он на четвереньках пополз к границе Советского Союза с обещанием выполнить всё, что ему скажут, лишь бы ему разрешили умереть в России. Изолировать его для этого мало: это состояние пассивное. К нему можно привыкнуть. Нужно с него шкуру содрать, образно говоря, так, чтобы любое прикосновение причиняло невыносимую боль и чтобы никто... подчёркиваю, никто!., ему не посочувствовал и не протянул руку помощи. Нужно это делать открыто, но чтобы никто не замечал или не обращал внимания. Чтобы он вопил о помощи, но чтобы никто этого не слышал или чтобы слышащие затыкали уши. Понятно? Ну, да ты стреляный воробей. Ты — ас в этом деле. Не мне тебя учить».
Или вот другая операция. Здесь все чисто, никакой гнусности. И задание вполне определённое: вынудить такую-то фирму к сотрудничеству с Советским Союзом. Два года слежки за владельцем фирмы. Тоже не специально, а между делом и от случая к случаю. Сотни фотографий. Наконец — улов: несколько фотографий — владелец фирмы в банке в Швейцарии. Этого было достаточно для шантажа: фирмач имел тайный счёт в этом банке, а значит, укрывал от налогов какие-то суммы.
В последние годы его группе довелось принимать участие в операциях, масштабы которых в целом были известны лишь немногим лицам в Москве, — в расшатывании и деморализации руководящих политических, деловых и военных кругов Германии. Но и тут — скучная, мелочная и довольно грязная рутина: сбор компрометирующих сведений об интимной жизни отдельных важных персон, провоцирование их на неблаговидные поступки, распространение слухов и фальшивок. Конечно, если бы вся работа, проделанная советской агентурой в этом направлении, была предана гласности, это была бы сенсация. Но сенсация чисто газетная. Серьёзное объективное исследование эффективности этой деятельности не произвело бы никакого впечатления. В него бы не поверили. На Западе верят лишь в то, во что хотят верить, в то, что соответствует их навыкам и традициям верования. Вот если, например, какая-то важная личность подозревается в гомосексуализме, это вполне понятно. Тут есть о чём поговорить. Тут есть на чём показать силу западной демократии. А вот если вы документально точно опишете, как из тончайших и малюсеньких агентурных паутинок плетётся всеобъемлющая, густая и прочная сеть для целой страны с населением шестьдесят миллионов человек, в это не поверит никто. Это, скажут, типично советская болезнь. Правда, сама Германия когда-то шла тем же путём. Но то была Германия! Высшая раса! А тут какие-то русские, у которых даже туалетной бумаги, Жевательной резинки и джинсов нет!
Тревоги
С каждым годом события в России его интересовали все меньше и меньше. Он стал реагировать лишь на то, что так или иначе касалось его лично. Сообщение о том, что бывший глава КГБ стал Генсеком, изумило его. Чтобы человек из КГБ пришёл к власти, это было не в советских традициях наследования власти. Две прошлые попытки (Берия и Шелепин) провалились. Но ещё более его изумила реакция Запада на это: впечатление создавалось такое, будто Запад испытывал величайшее удовлетворение и облегчение. Мол, наконец-то во главе Советского Союза стал достойный уважения, хорошо информированный, трезвый и деловой человек! Поразмыслив несколько над этой, казалось бы, странной реакцией Запада, он пришёл к выводу, что как раз такая реакция является наиболее естественной. В мире многое изменилось. КГБ на Западе теперь уважают больше, чем свои секретные службы и правительства, и боятся ещё больше, чем атомной бомбы. Кто знает, может быть, теперь станет традицией для кандидатов в генсеки проходить тренировку в КГБ... Что же, от этого они глупее не станут. А нам, подумал он с усмешкой, агентам, здесь, на Западе, будет предоставлен дипломатический... нет, это слабо... лучше — агентурный иммунитет. Тебя ловят на месте преступления, а ты им в морду суёшь красную книжечку с золотыми буквами «КГБ». Они, конечно, извиняются за беспокойство. И в порядке компенсации за моральный ущерб сообщают тебе дополнительные секреты. Красота. Эти мысли мелькнули в его сознании, уступив место личной тревоге. А что, если в Москве начнут «повышать уровень» не только трудовой дисциплины и эффективности экономики, но и агентурной работы на Западе? Тогда и в этой области у нас будет положение, как в сельском хозяйстве. Тогда не только хлеб и тонкую технологию придётся добывать в Америке, но и шпионов. И его, Немца, тогда спишут в расход.
Будущее России
Хотя он в Москве считался «свободным охотником», круг его обязанностей был определён настолько жёстко, что он с трудом выкраивал пару недель в году, чтобы отдохнуть. А на этот раз даже отдохнуть не удалось: Москва приказала присутствовать на международной конференции о будущем социальном строе в Советском Союзе после крушения там коммунистического «режима». Собрались две тысячи советологов и критиков советского «режима» со всего мира. Все ораторы единодушно утверждали, что советский «режим» вот-вот рухнет и что советский народ выберет, вне всякого сомнения, западную демократию. Такого идиотизма и в таком количестве ему ещё не приходилось слышать никогда. Он написал в Москву отчёт о конференции с перечислением её участников и подробными справками о них (вплоть до описания внешности, если не удалось сделать фотографию). Его сначала удивило то, что Социолог не был приглашён на эту конференцию. Но, послушав нескольких ораторов, он решил, что Социолог тут выглядел бы белой вороной.
Через несколько дней он прочитал интервью Социолога в одной незначительной газетёнке по поводу этой конференции. «Социальный строй не выбирают, — говорилось в интервью. — Выбирают президентов, сенаторов, депутатов... Выборы президента США или канцлера ФРГ ни в какой мере не являются выборами социального строя этих стран. Как вы себе представляете выбор социального строя? Что вы думаете, человеку при рождении показывают западную демократию и советский „режим“ и предлагают выбирать? Чтобы человек был способен выбирать, он должен вырасти, получить образование, приобрести жизненный опыт. А достигнув такого состояния, он уже приучается жить в той социальной среде, которая ему навязана, которую он был не в силах выбирать. Если человек протестует Против этой среды и борется против неё, он борется против недостатков этой среды, а не за достоинства другой, о которой он не имеет реальных представлений. Я уж не говорю о том, что советские люди, как и люди в любом другом обществе, не однородны. Протестующих единицы. Подавляющее большинство советских людей будет сражаться за свой плохой „режим“ с не меньшим ожесточением, чем западные люди — за свой хороший».
Странно, подумал Немец, что Москву так раздражает этот человек. Вот, например, за такое интервью в Москве должны были бы благодарность ему выразить. А там по этому поводу будут от злобы зубами скрипеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30