На совете решено было сжечь форт Вордор дотла и стереть из памяти само его существование.
На другом конце пустыни Васташа бежал по осыпающимся развалинам древнего города. Руины зданий до сих пор имели сходство с человеческими головами:
двери – рты, окна – глаза, дымоходы – тульи причудливых шляп… Когда поднимался ветер, эти прогнившие каменные головы гулко шептались, и Васташе казалось, они сплетничают о том, что ему никогда не добраться до Рая.
Форт Вордор горел, ворона летела на север, Вилия звонко смеялась детскому лепету сына, татуировщик шел по берегу моря, глядя на далекий остов старого корабля, выброшенный прибоем на дюны.
Историю о сотворении мира душа Клэя услышала на всех языках сразу. Больше всего она походила на ужасно запутанный анекдот про птицу, рыбу, дерево, змею, мужчину и женщину, и вся соль (он знал это, хотя все это было вечность назад) заключалась в высиживании яиц.
Лето от собственного зноя сморило в сон, и теперь оно дремотно брело сквозь голубые дни и холодные ночи. Эта летаргия замедляла бег Васташи, он словно бежал по дну океана. Однажды в полдень он на минуту остановился, чтобы напиться из зеленого пруда с оленьим скелетом на берегу. А когда поднялся, чтобы продолжить путь, и вода стекла по листьям лица, он почуял его – близкую гибель лета.
Позже, в тот же день, Васташа миновал устье пещеры. Будь у него время остановиться и заглянуть внутрь, он обнаружил бы там останки мастера Скарфинати, который в своем добровольном изгнании открыл секрет бессмертия – и покончил с собой, перерезав горло бритвой.
***
Шкчл плыл в стремительном подземном потоке, когда решил остановиться и перевести дух. Сунув перепончатые лапы в расщелину, он позволил воде струиться мимо. Однако не успел он как следует отдохнуть, как в спину ему ударилось что-то острое. Извернувшись, Шкчл ухватил предмет, прежде чем тот унесло течением.
«Это еще что такое?» – недоумевал он, разглядывая находку. Это было какое-то приспособление – длинная палка с куском лесы и опасным крючком на конце. Круглая катушка с намотанной леской совсем сгнила.
– Жалкие человеческие штучки, – пробормотал Шкчл себе под нос – Самый поганый мусор.
Он разжал лапы, и удочку тут же подхватило течением.
– Чтоб им всем, всем до единого, висеть-болтаться на такой штуковине, – сердито проворчал он, и слова умчались вверх пузырьками, которым еще много дней не суждено было всплыть на поверхность.
Однажды ночью, когда Призу не спалось, Вилия взяла его из кровати, завернула в одеяльце и села у очага. Подбросив в огонь нарубленных днем поленьев, она устроилась в кресле. Малыш не спал, но и не кричал, а только лепетал что-то на своем детском языке.
От звука его голоса проснулся Вуд. Поднялся, сходил в соседнюю комнату и вернулся с книжным переплетом.
Вилия улыбнулась и вспомнила тот день в их старом доме, когда, вернувшись с прогулки, она застала Клэя за чтением пустой книги. Вуд положил кожаный переплет ей на колени и снова свернулся у ног женщины, не сводя с нее глаз. С той ночи Вилия начала рассказывать историю своей жизни:
– Я родилась в городке Белиус, что в западной провинции…
Приз сразу затих, и пес уснул раньше, чем Вилия закончила рассказ о родителях. Но она продолжала говорить и дошла до своего первого школьного дня.
Было все так же тепло, но ночами стало подмораживать, и листья на кончиках из зеленых превратились в красные. Гигантская змея думала о смене времен года, а тем временем у нее внутри росла кладка яиц. Двадцать близнецов в твердых белых скорлупках – двадцать извилин, которые покинут пещеру и разбредутся, чтобы сплести паутину разума, расширив сознание Запределья. С каждой весной они будут множиться и тянуть эту сеть все дальше, пока дебри вновь не осознают себя до последнего дюйма. Так же как Клэй, каждый маленький Сиримон лежал, свернувшись, в пузырьке и слушал легенды Запределья.
Татуировщик нашел то, что осталось от дома Олсенов. Обгоревшие бревна источали запах слова, которое означало «Клэй». Издалека, не смея ему мешать, за ним наблюдали бешанти. Под почерневшими дощечками ящика, полного земли и бурых хвоинок, он обнаружил пару крошечных фигурок, изображавших молоденьких девушек. Старик взял их в ладонь и сунул в кожаный мешочек, болтавшийся у него на поясе.
Укрывавшие руки и ноги Васташи листья вскоре должны были сменить окраску. Все цветы давно с него облетели, и теперь на их месте появились лиловые ягоды. По ночам летучие мыши, с безупречной акустической точностью отыскивая его в темноте, жадно набрасывались на эти сладкие плоды. Днем за ними спускались с неба стаи перелетных воробьев. Васташа бежал и днем, и ночью, донимаемый ненасытными крылатыми разбойниками, и боль каждой потери была как укол костяной иглы татуировщика, как удар уносимой стремительным течением удочки.
Ворона, чье зрение ослабло, клюв размягчился, а перья повыпадали от той заразы, которую она подцепила на трупах Курасвани и его людей, однажды утром изменила маршрут и полетела сквозь Запределье одной из тех заповедных троп, где нет ни времени, ни расстояний.
Ветром бегущих мимо лет и миль ее несло над головами других мерцающих существ, спешащих куда-то вдаль. Из вороньего хвоста выпало на лету и устремилось вниз черное перо. Планируя, оно яркой идеей вонзилось в голову Скарфинати, который проходил тут когда-то давно. Сияющая фигура мастера рассыпалась, будто стекло под ударом молота, в тот самый миг, когда годами позже он поднес к своему горлу бритву. В настоящем времени его уже не существовало.
***
Цветы на лугу отцвели, и трава из зеленой стала пшеничного цвета. После полудня, когда солнце пробилось сквозь прорехи в громадах облаков и колоннами света спустилось вниз, все пространство до озера и дальше к лесу превратилось в струящееся море золота. Из леса на пастбище вышли стада косматых шестилапых бегемотов с вытянутыми головами, широкими ноздрями и тупыми мордами.
Поначалу Вилию пугали их размеры, но вскоре выяснилось, что звери боятся ее еще больше. Вуду ужасно нравилось носиться среди этих неуклюжих созданий, сбивая их в аккуратные группы. Пес бешено лаял, словно отдавал команды, и бегемоты с несвойственной им торопливостью повиновались. Эти робкие гиганты пробыли на озере неделю, потом сбились в кучу на южном берегу, а однажды утром, проснувшись, Вилия обнаружила, что они исчезли.
Подводный цветок с хранящимся в нем телом Клэя начал меняться. Крупные нежные лепестки затвердели, податливые волокна стали жесткими и грубыми. Длинный стебель с каждым днем сгибался все ниже и ниже.
Тревожные мысли гнались по пятам за Васташей сквозь чащу высоких деревьев, чьи круглые листья кружились вокруг желтой метелью. Он чувствовал, что силы оставляют его. Каждый шаг теперь давался древесному человеку с заметным усилием, но стоило ему остановиться, как, подгоняя его, за пятки начинал кусать страх неудачи. Листья на теле Васташи порыжели на кончиках, а один или два стали ржаво-коричневыми. Завитки зеленых волос высохли, оставив после себя лишь короткую щетину.
«… и мы рука об руку пошли за здание мэрии, и звуки скрипки летели нам вслед в темноте. Мы укрылись под плакучей ивой, что росла у бронзовой статуи грозного рогатого бога, Белиуса, и там Кристоф, твой отец, в первый раз поцеловал меня», – закончила Вилия. Закрыв пустой книжный переплет, она сидела, уставившись в огонь. Ночи становились все холоднее, а одиночество – все мучительней. Вилия подумала о Клэе и решила, что если он не вернется, весной она попытается выбраться к морю сама.
Чтобы окончательно не захлебнуться отчаянием, Вилия принялась мысленно составлять список дел на завтра: постирать белье, наколоть дров, принести воды, подмести пол, сварить обед… Она прислушалась к шумной возне старой вороны, поселившейся в щели под крышей. Птица дышала хрипло и тяжело, по ночам этот звук походил на чей-то далекий свист. Когда Вилия заснула, шумное воронье дыхание превратилось в ее сне в напев скрипки.
В своих снах Клэй гулял с Арлой Битон по ночным улочкам Анамасобии. На перекрестке им приветственно махнул рукой Батальдо, и они зашли в распахнутые двери трактира, где Фрод Гибл разливал за стойкой пойло.
– Я слышала, вас убили в Запределье, – сказала ему Арла.
– Всего лишь слухи, сударыня, – ответил Клэй. Лицо девушки скрывала зеленая вуаль.
– Что же с вами произошло? – спросила она.
– Я был заперт в трюме корабля, в кубе нетающего льда, – объяснил Клэй. – Нет, постойте, это был не я. – Когда он обернулся, перед ним была Анотина. – Это была ты!
– Нет, Клэй, это была я, – сказала Вилия Олсен, беря его за руку, и повела прочь из города – в луга, где возле озера стоял маленький бревенчатый дом.
Шкчл добрался наконец до внутреннего океана, где его встретили соплеменники.
– Есть надежда? – спросил их предводитель. Усталый путник пожал плечами и взглянул вверх, туда где в полумиле над ними катились волны.
– Давайте-ка лучше поедим, – предложил он.
Пошел снег – легкая белая пудра, присыпавшая луг и выбелившая голые ветви деревьев на краю леса. Зрелище было чудесное, но оно парализовало сердце Вилии ужасом, словно это был знак, что Смерть уже в пути.
С крупными проплешинами в побуревшей листве, сквозь которые просвечивали голые прутья, Васташа, согнувшись в три погибели, шагал по ледяной пустыне – последней преграде на своем пути.
***
Сиримон прополз сквозь отверстие, где прежде всегда была голубая мембрана, и обернулся вокруг озера кольцом. По прошествии трех дней змея погрузилась в спячку – до самой весны.
Запасшись впрок ягодами и личинками, ворона съежилась в дыре под крышей, в своем гнезде из сухой травы. Из-за болезни мысли у вороны путались, и ей казалось, будто маленький резной человечек, которого она нашла на лугу – ее птенец.
Васташа, хромая, плелся по Райской долине, что в самом сердце Запределья. Его правая нога усохла, левая рука и вовсе отвалилась и осталась валяться на окружавшей это сказочное место ледяной равнине. Среди совершенных по форме деревьев порхали бестелесные огоньки. Больше всего на свете Васташе хотелось лечь и заснуть вечным сном, но, прошагав по зачарованной долине всю ночь напролет, с первым светом утра он завидел вдали Истинный цветок. Ослепительные лепестки широким кругом расходились из центра – средоточия абсолютного мрака. Под тяжестью цветка стебель сгибался к земле под правильным углом, а зияющая сердцевина казалась широким тоннелем.
Древесный человек из последних сил устремился к цели. Теряя на бегу сухие ветки, Васташа мчался к цветку. Но вот огоньки его глаз потухли – лишь две тонкие струйки дыма из пустых глазниц повисли в воздухе. В миг, когда жизнь ушла из него, он прыгнул и, взвившись в воздух, распался на шуршание сухих ветвей и мертвых листьев. Голова вместе с шеей влетела прямо в разверстую сердцевину цветка, и крошечный пузырек с душой Клэя погрузился в растительное лоно.
Когда раздался стук в дверь, Вилия вскрикнула от неожиданности. Положив ребенка, она схватила заряженный пистолет, который всегда держала наготове.
– Клэй? – окликнула она. – Это ты?
– Гость, – отозвался незнакомый голос. Оставив Приза, Вуд подошел к двери и принюхался. Потом замахал хвостом и дружелюбно гавкнул.
– Кто ты? – спросила женщина.
– Друг, – ответил голос. Вилия решилась.
– Входи, – сказала она, взводя курок.
Дверь отворилась, и в дом вошел татуировщик.
Запределье заснуло в скорлупе из снега и льда. Спали и гигантская змея, и ворона, и демоны в лесу, и Клэй. Даже бешанти теперь спали спокойно. В последние часы осени, во время грибной церемонии, Миснутишул явился в последний раз, и пока его дух витал под потолком хижины, разговаривал исключительно на родном языке. Наконец-то племя вздохнуло спокойно: им удалось спасти его душу.
Увидав старика, Вилия с первой минуты поняла, что бояться нечего. Он оказался отличной нянькой для Приза и, несмотря на сгорбленную спину и неторопливость движений, мог охотиться, даже невзирая на колючий ветер и глубокий снег. К удивлению Вилии, он прекрасно знал ее родной язык, но еще удивительнее было другое: старик, похоже, умел разговаривать и с ребенком – понятным ему лепетом, и с собакой – негромко и тоненько подвывая. Временами, когда он стоял посреди кружащейся снежной крупы, Вилии казалось, он беседует с самой землей.
Каждый вечер после ужина он уговаривал ее взять пустую книгу и прочесть несколько страниц из повести ее жизни. Иногда старик сам развлекал хозяев, бросая в огонь щепоть какого-то порошка из мешочка на поясе. Восставая из пламени, в комнате оживали дымные картины. Однажды вечером старик вызвал из огня розовую пантеру: прежде чем растаять в воздухе, хищница сцепилась с Вудом в неравной схватке. Он заставил ребенка в первый раз по-настоящему рассмеяться. Вилии ужасно хотелось спросить у него про Клэя, но было страшно услышать ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
На другом конце пустыни Васташа бежал по осыпающимся развалинам древнего города. Руины зданий до сих пор имели сходство с человеческими головами:
двери – рты, окна – глаза, дымоходы – тульи причудливых шляп… Когда поднимался ветер, эти прогнившие каменные головы гулко шептались, и Васташе казалось, они сплетничают о том, что ему никогда не добраться до Рая.
Форт Вордор горел, ворона летела на север, Вилия звонко смеялась детскому лепету сына, татуировщик шел по берегу моря, глядя на далекий остов старого корабля, выброшенный прибоем на дюны.
Историю о сотворении мира душа Клэя услышала на всех языках сразу. Больше всего она походила на ужасно запутанный анекдот про птицу, рыбу, дерево, змею, мужчину и женщину, и вся соль (он знал это, хотя все это было вечность назад) заключалась в высиживании яиц.
Лето от собственного зноя сморило в сон, и теперь оно дремотно брело сквозь голубые дни и холодные ночи. Эта летаргия замедляла бег Васташи, он словно бежал по дну океана. Однажды в полдень он на минуту остановился, чтобы напиться из зеленого пруда с оленьим скелетом на берегу. А когда поднялся, чтобы продолжить путь, и вода стекла по листьям лица, он почуял его – близкую гибель лета.
Позже, в тот же день, Васташа миновал устье пещеры. Будь у него время остановиться и заглянуть внутрь, он обнаружил бы там останки мастера Скарфинати, который в своем добровольном изгнании открыл секрет бессмертия – и покончил с собой, перерезав горло бритвой.
***
Шкчл плыл в стремительном подземном потоке, когда решил остановиться и перевести дух. Сунув перепончатые лапы в расщелину, он позволил воде струиться мимо. Однако не успел он как следует отдохнуть, как в спину ему ударилось что-то острое. Извернувшись, Шкчл ухватил предмет, прежде чем тот унесло течением.
«Это еще что такое?» – недоумевал он, разглядывая находку. Это было какое-то приспособление – длинная палка с куском лесы и опасным крючком на конце. Круглая катушка с намотанной леской совсем сгнила.
– Жалкие человеческие штучки, – пробормотал Шкчл себе под нос – Самый поганый мусор.
Он разжал лапы, и удочку тут же подхватило течением.
– Чтоб им всем, всем до единого, висеть-болтаться на такой штуковине, – сердито проворчал он, и слова умчались вверх пузырьками, которым еще много дней не суждено было всплыть на поверхность.
Однажды ночью, когда Призу не спалось, Вилия взяла его из кровати, завернула в одеяльце и села у очага. Подбросив в огонь нарубленных днем поленьев, она устроилась в кресле. Малыш не спал, но и не кричал, а только лепетал что-то на своем детском языке.
От звука его голоса проснулся Вуд. Поднялся, сходил в соседнюю комнату и вернулся с книжным переплетом.
Вилия улыбнулась и вспомнила тот день в их старом доме, когда, вернувшись с прогулки, она застала Клэя за чтением пустой книги. Вуд положил кожаный переплет ей на колени и снова свернулся у ног женщины, не сводя с нее глаз. С той ночи Вилия начала рассказывать историю своей жизни:
– Я родилась в городке Белиус, что в западной провинции…
Приз сразу затих, и пес уснул раньше, чем Вилия закончила рассказ о родителях. Но она продолжала говорить и дошла до своего первого школьного дня.
Было все так же тепло, но ночами стало подмораживать, и листья на кончиках из зеленых превратились в красные. Гигантская змея думала о смене времен года, а тем временем у нее внутри росла кладка яиц. Двадцать близнецов в твердых белых скорлупках – двадцать извилин, которые покинут пещеру и разбредутся, чтобы сплести паутину разума, расширив сознание Запределья. С каждой весной они будут множиться и тянуть эту сеть все дальше, пока дебри вновь не осознают себя до последнего дюйма. Так же как Клэй, каждый маленький Сиримон лежал, свернувшись, в пузырьке и слушал легенды Запределья.
Татуировщик нашел то, что осталось от дома Олсенов. Обгоревшие бревна источали запах слова, которое означало «Клэй». Издалека, не смея ему мешать, за ним наблюдали бешанти. Под почерневшими дощечками ящика, полного земли и бурых хвоинок, он обнаружил пару крошечных фигурок, изображавших молоденьких девушек. Старик взял их в ладонь и сунул в кожаный мешочек, болтавшийся у него на поясе.
Укрывавшие руки и ноги Васташи листья вскоре должны были сменить окраску. Все цветы давно с него облетели, и теперь на их месте появились лиловые ягоды. По ночам летучие мыши, с безупречной акустической точностью отыскивая его в темноте, жадно набрасывались на эти сладкие плоды. Днем за ними спускались с неба стаи перелетных воробьев. Васташа бежал и днем, и ночью, донимаемый ненасытными крылатыми разбойниками, и боль каждой потери была как укол костяной иглы татуировщика, как удар уносимой стремительным течением удочки.
Ворона, чье зрение ослабло, клюв размягчился, а перья повыпадали от той заразы, которую она подцепила на трупах Курасвани и его людей, однажды утром изменила маршрут и полетела сквозь Запределье одной из тех заповедных троп, где нет ни времени, ни расстояний.
Ветром бегущих мимо лет и миль ее несло над головами других мерцающих существ, спешащих куда-то вдаль. Из вороньего хвоста выпало на лету и устремилось вниз черное перо. Планируя, оно яркой идеей вонзилось в голову Скарфинати, который проходил тут когда-то давно. Сияющая фигура мастера рассыпалась, будто стекло под ударом молота, в тот самый миг, когда годами позже он поднес к своему горлу бритву. В настоящем времени его уже не существовало.
***
Цветы на лугу отцвели, и трава из зеленой стала пшеничного цвета. После полудня, когда солнце пробилось сквозь прорехи в громадах облаков и колоннами света спустилось вниз, все пространство до озера и дальше к лесу превратилось в струящееся море золота. Из леса на пастбище вышли стада косматых шестилапых бегемотов с вытянутыми головами, широкими ноздрями и тупыми мордами.
Поначалу Вилию пугали их размеры, но вскоре выяснилось, что звери боятся ее еще больше. Вуду ужасно нравилось носиться среди этих неуклюжих созданий, сбивая их в аккуратные группы. Пес бешено лаял, словно отдавал команды, и бегемоты с несвойственной им торопливостью повиновались. Эти робкие гиганты пробыли на озере неделю, потом сбились в кучу на южном берегу, а однажды утром, проснувшись, Вилия обнаружила, что они исчезли.
Подводный цветок с хранящимся в нем телом Клэя начал меняться. Крупные нежные лепестки затвердели, податливые волокна стали жесткими и грубыми. Длинный стебель с каждым днем сгибался все ниже и ниже.
Тревожные мысли гнались по пятам за Васташей сквозь чащу высоких деревьев, чьи круглые листья кружились вокруг желтой метелью. Он чувствовал, что силы оставляют его. Каждый шаг теперь давался древесному человеку с заметным усилием, но стоило ему остановиться, как, подгоняя его, за пятки начинал кусать страх неудачи. Листья на теле Васташи порыжели на кончиках, а один или два стали ржаво-коричневыми. Завитки зеленых волос высохли, оставив после себя лишь короткую щетину.
«… и мы рука об руку пошли за здание мэрии, и звуки скрипки летели нам вслед в темноте. Мы укрылись под плакучей ивой, что росла у бронзовой статуи грозного рогатого бога, Белиуса, и там Кристоф, твой отец, в первый раз поцеловал меня», – закончила Вилия. Закрыв пустой книжный переплет, она сидела, уставившись в огонь. Ночи становились все холоднее, а одиночество – все мучительней. Вилия подумала о Клэе и решила, что если он не вернется, весной она попытается выбраться к морю сама.
Чтобы окончательно не захлебнуться отчаянием, Вилия принялась мысленно составлять список дел на завтра: постирать белье, наколоть дров, принести воды, подмести пол, сварить обед… Она прислушалась к шумной возне старой вороны, поселившейся в щели под крышей. Птица дышала хрипло и тяжело, по ночам этот звук походил на чей-то далекий свист. Когда Вилия заснула, шумное воронье дыхание превратилось в ее сне в напев скрипки.
В своих снах Клэй гулял с Арлой Битон по ночным улочкам Анамасобии. На перекрестке им приветственно махнул рукой Батальдо, и они зашли в распахнутые двери трактира, где Фрод Гибл разливал за стойкой пойло.
– Я слышала, вас убили в Запределье, – сказала ему Арла.
– Всего лишь слухи, сударыня, – ответил Клэй. Лицо девушки скрывала зеленая вуаль.
– Что же с вами произошло? – спросила она.
– Я был заперт в трюме корабля, в кубе нетающего льда, – объяснил Клэй. – Нет, постойте, это был не я. – Когда он обернулся, перед ним была Анотина. – Это была ты!
– Нет, Клэй, это была я, – сказала Вилия Олсен, беря его за руку, и повела прочь из города – в луга, где возле озера стоял маленький бревенчатый дом.
Шкчл добрался наконец до внутреннего океана, где его встретили соплеменники.
– Есть надежда? – спросил их предводитель. Усталый путник пожал плечами и взглянул вверх, туда где в полумиле над ними катились волны.
– Давайте-ка лучше поедим, – предложил он.
Пошел снег – легкая белая пудра, присыпавшая луг и выбелившая голые ветви деревьев на краю леса. Зрелище было чудесное, но оно парализовало сердце Вилии ужасом, словно это был знак, что Смерть уже в пути.
С крупными проплешинами в побуревшей листве, сквозь которые просвечивали голые прутья, Васташа, согнувшись в три погибели, шагал по ледяной пустыне – последней преграде на своем пути.
***
Сиримон прополз сквозь отверстие, где прежде всегда была голубая мембрана, и обернулся вокруг озера кольцом. По прошествии трех дней змея погрузилась в спячку – до самой весны.
Запасшись впрок ягодами и личинками, ворона съежилась в дыре под крышей, в своем гнезде из сухой травы. Из-за болезни мысли у вороны путались, и ей казалось, будто маленький резной человечек, которого она нашла на лугу – ее птенец.
Васташа, хромая, плелся по Райской долине, что в самом сердце Запределья. Его правая нога усохла, левая рука и вовсе отвалилась и осталась валяться на окружавшей это сказочное место ледяной равнине. Среди совершенных по форме деревьев порхали бестелесные огоньки. Больше всего на свете Васташе хотелось лечь и заснуть вечным сном, но, прошагав по зачарованной долине всю ночь напролет, с первым светом утра он завидел вдали Истинный цветок. Ослепительные лепестки широким кругом расходились из центра – средоточия абсолютного мрака. Под тяжестью цветка стебель сгибался к земле под правильным углом, а зияющая сердцевина казалась широким тоннелем.
Древесный человек из последних сил устремился к цели. Теряя на бегу сухие ветки, Васташа мчался к цветку. Но вот огоньки его глаз потухли – лишь две тонкие струйки дыма из пустых глазниц повисли в воздухе. В миг, когда жизнь ушла из него, он прыгнул и, взвившись в воздух, распался на шуршание сухих ветвей и мертвых листьев. Голова вместе с шеей влетела прямо в разверстую сердцевину цветка, и крошечный пузырек с душой Клэя погрузился в растительное лоно.
Когда раздался стук в дверь, Вилия вскрикнула от неожиданности. Положив ребенка, она схватила заряженный пистолет, который всегда держала наготове.
– Клэй? – окликнула она. – Это ты?
– Гость, – отозвался незнакомый голос. Оставив Приза, Вуд подошел к двери и принюхался. Потом замахал хвостом и дружелюбно гавкнул.
– Кто ты? – спросила женщина.
– Друг, – ответил голос. Вилия решилась.
– Входи, – сказала она, взводя курок.
Дверь отворилась, и в дом вошел татуировщик.
Запределье заснуло в скорлупе из снега и льда. Спали и гигантская змея, и ворона, и демоны в лесу, и Клэй. Даже бешанти теперь спали спокойно. В последние часы осени, во время грибной церемонии, Миснутишул явился в последний раз, и пока его дух витал под потолком хижины, разговаривал исключительно на родном языке. Наконец-то племя вздохнуло спокойно: им удалось спасти его душу.
Увидав старика, Вилия с первой минуты поняла, что бояться нечего. Он оказался отличной нянькой для Приза и, несмотря на сгорбленную спину и неторопливость движений, мог охотиться, даже невзирая на колючий ветер и глубокий снег. К удивлению Вилии, он прекрасно знал ее родной язык, но еще удивительнее было другое: старик, похоже, умел разговаривать и с ребенком – понятным ему лепетом, и с собакой – негромко и тоненько подвывая. Временами, когда он стоял посреди кружащейся снежной крупы, Вилии казалось, он беседует с самой землей.
Каждый вечер после ужина он уговаривал ее взять пустую книгу и прочесть несколько страниц из повести ее жизни. Иногда старик сам развлекал хозяев, бросая в огонь щепоть какого-то порошка из мешочка на поясе. Восставая из пламени, в комнате оживали дымные картины. Однажды вечером старик вызвал из огня розовую пантеру: прежде чем растаять в воздухе, хищница сцепилась с Вудом в неравной схватке. Он заставил ребенка в первый раз по-настоящему рассмеяться. Вилии ужасно хотелось спросить у него про Клэя, но было страшно услышать ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36