Затем, когда ребенку исполнялось три года, ему приносили поиграть едва вылупившихся птенцов. Как всякий малыш легко и беззаботно ломает свои игрушки, так ванирские мальчики, не думая ни о чем, ломали крылья и лапки несчастным созданиям, выдергивали у них перья, сворачивали шеи. Позже птенцов заменяли взрослыми птицами и маленькими зверьками, каждый раз нахваливая отпрыска, если он сумел растерзать живое существо достаточно быстро.
С шести-семи лет отцы начинали брать сыновей в море на промысел. Старшие гарпунили рыбу и даже охотились на крупных морских зверей, а младшие упивались необычным для них кровавым зрелищем. Видя, что отцы получают удовольствие от своих деяний, дети быстро привыкали к тому, что все содеянное отцами – хорошо.
Но только зрелищами воспитание будущих воинов не ограничивалось. С тех же шести лет мальчику впервые давали в руки лук. Он должен был обучиться долго держать его на вытянутой руке, сначала одной, а затем другой, чтобы они развивались одинаково. Потом его учили натягивать тетиву и пускать стрелы в цель. Одновременно мальчик впервые в жизни брал в руки кинжал. Сначала целью была нарисованная мишень, а лет с десяти уже достаточно безжалостное создание получало свою первую жертву. Юный охотник выходил в достаточно просторный двор, куда, словно зверя, выпускали немощного, а значит, ненужного хозяину раба. Как поразит жертву мальчик – стрелой или ножом, не имело значения, был бы точен удар.
Если ребенок успешно справлялся с задачей, то, уничтожив несколько жертв, он переходил к следующим урокам: его обучали обращаться с мечом. Годам к пятнадцати он уже становился вполне опытным воином, и его брали в поход. Как только он обагрял свой меч кровью первого убитого им врага, юноша мог считаться мужчиной и любая порабощенная женщина становилась его добычей.
Старый Зимурд, сидя за почти пустым столом, вспоминал, как он растил своих мальчиков, как мечтал, что они наконец-то расправятся с извечным врагом – асирскими соседями, как радовался, видя силу, храбрость и красоту сыновей. Он даже по-своему неплохо относился к их женам, ибо те рожали лишь мальчиков, и вот уже десять лет ни одна девочка не осквернила своим криком стены старого дома. А что теперь? За поминальным столом сидят три малыша. Старшему едва сравнялось десять зим, а младший только-только произнес первые слова. Где они, красавцы-сыны? Все стали добычей воронов.
Зимурд положил тяжелую пегую голову на сморщенные ладони со скрюченными пальцами и вздохнул. Когда-то давно его волосы горели начищенной медью, а в глазах пылал огонь. Он был беспощаден к врагам, суров с рабами, ненасытен в отношениях с женщинами. Много пролил он крови, выпил целое море пива, наловил столько зверья, что можно было бы накормить всю страну, накопил большие богатства. Не сомневался он, что все это останется сыновьям и внукам. Но нет больше сыновей. А внуки малы и слабы. Кто научит их жизни? Сам он уже не мог держать в руках оружие. Приди сейчас враг – некому заступиться за слабых и беспомощных. Вырвет он последние корни клана и уничтожит их.
Неожиданно в зал, в котором за поминальным столом сидели старик и мальчики, ворвалась немолодая уже женщина и крикнула:
– Зимурд! Началось!
Глава клана встрепенулся. Жена старшего сына, Хеймдала, правда, теперь уже вдова, вот-вот должна была родить. Может, все не так плохо? Появится еще мальчик. Четвертый. Старшенькому уже десять. Года через три он сможет держать в руках меч, а еще через пару лет станет вполне крепким воином. Добра в доме накоплено немало, не на одну дружину хватит. Вот он ее и возглавит. А там, глядишь, и другие подрастут. И возродится клан, вновь засияет его слава, вновь затрепещут враги. Тогда можно и на Серые Равнины отправляться. А пока есть еще дела на этом свете. Нельзя оставлять клан без головы. И старик поднял кубок:
– За мужчин. За храбрых воинов.
Резким движением отправил он в глотку хмельной выдержанный мед, медленно прожевал кусок копченого мяса и вдруг резко поднялся. Впервые в жизни, а он встретил уже почти семьдесят зим, им овладело такое нетерпение, что он решил отправиться в женский дом, чтобы самому приветствовать первый крик внука – воплощения возродившейся надежды.
Женщины встретили его недоуменными взглядами, но никто не сказал ничего, да и ни одна женщина этого клана никогда не осмелилась бы задавать вопросы, а тем более перечить главе рода. Лишь бабка-повитуха нахмурилась и шепнула своей помощнице:
– Нехорошо это. Мужчине здесь не место. Быть беде. Та лишь молча кивнула в ответ и повернулась к роженице. Повитуха пожала плечами и громко крикнула:
– Эй! Кто-нибудь! Подкиньте дров! Должно быть жарко, как в бане, а мы скоро мерзнуть начнем! И воду, воду-то несите!
Замерзнуть в комнате, где должен был родиться ребенок, мог разве что тот, кого душила лихорадка. Огонь в печи пылал так жарко, что воздух казался густым и тяжелым и обжигал легкие. На устланном лучшими мехами и тонким полотном ложе лежала молодая женщина, черты лица которой, по-видимому, очень привлекательные, исказила жуткая гримаса боли. Пышные темно-каштановые волосы были спутаны, по лицу, на котором несмотря на немыслимую жару проступила мертвенная бледность, струился пот, почерневшие от запекшейся крови губы были искусаны и распухли так, что выглядели безобразным темным пятном. Она тихо стонала.
– Ты кричи, кричи, милая, – посоветовала повитуха. – И тебе легче будет, и ребеночку.
Женщина, казалось, не слышала ее, и только тонкие пальцы судорожно сжимали мягкое беличье одеяло. По огромному животу время от времени пробегала судорога, и тогда роженица снова и снова закусывала истерзанные в лохмотья губы. Ноги, согнутые в коленях, дрожали. Вдруг женщина закричала, и старый Зимурд невольно вздрогнул: этот крик нисколько не напоминал человеческий. Так мог кричать дикий зверь, почувствовавший приближение смерти.
Повитуха кивнула помощницам, и те протянули женщине два полотенца, но она даже не взглянула на них.
– Держись за полотенца! – приказала повитуха, – И тужься. Сейчас полегчает. Да ноги-то раздвинь. Задавишь ребенка.
Женщина посмотрела на нее мутным взглядом. Неожиданно ее глаза заблестели, и она тихо, но внятно произнесла:
– Я умру.
– Ничего с тобой не случится. Слушай меня, и все скоро закончится.
Но роженица уже не слышала ее. Пустые глаза уставились в потолок, руки лихорадочно перебирали тонкий мех. Мучительно медленно тянулось время, и Зимурд вдруг совершенно неожиданно для себя понял, что, окажись он на месте будущей матери, скорее всего, не выдержал бы этой пытки.
Женщина снова закричала, и от этого полукрика-полурычания у старика застыла кровь в жилах. Живот роженицы дернулся и заходил ходуном. Повивальная бабка зажгла пучок какой-то пахучей травы и начала окуривать комнату едким дымом. Когда у всех от непереносимой вони паленой травы выступили слезы, повитуха не то заговорила, не то запричитала, старательно выговаривая слова древнего заклинания. Ее помощницы положили руки на шевелящийся живот роженицы и, уловив знакомую только им фразу, резко нажали на него. Женщина завопила что есть мочи, и на мгновенно подставленные руки повивальной бабки вдруг вывалился красно-лиловый мокрый комок, который тут же пронзительно заверещал. Роженица выпрямилась на ложе, как мертвец, закрыла глаза и замерла.
Зимурд вытянул шею, стараясь рассмотреть только что родившегося внука, но видел лишь спины женщин, обступивших повитуху. Какое-то внутреннее, непонятное ему чувство не позволяло старику задавать вопросы. Он бросил взгляд на вдову своего сына. Тонкое полотно, на котором она лежала, медленно багровело под струей темной крови, фонтаном бившей оттуда, откуда только что появился младенец. Лицо женщины приобрело синеватый оттенок, грудь едва вздымалась. Похоже, она и правда умирала, но это вовсе не занимало Зимурда. То едва уловимое тепло, которое он ощутил по отношению к ней, когда смотрел на ее страдания, улетучилось, как только раздался крик ребенка. Теперь старика занимал лишь внук.
Повитуха, что-то все время приговаривая, обмыла новорожденного и, положив его на вытянутые руки, повернулась к Зимурду.
– Боги послали тебе девочку, – торжественно провозгласила она.
Старику показалось, что земля уходит из-под его ног, в глазах потемнело, кровь застучала в висках. Ярость, закипевшая в душе, ослепила и оглушила его. Зимурд вскинул над головой руки, сжатые в кулаки, и закричал:
– Будь она проклята! Будьте прокляты вы все!
Он резко развернулся, едва не потеряв при этом равновесия, и, громко хлопнув дверью, кинулся на улицу. Порыв ветра чуть не сбил его с ног, но Зимурд устоял и быстрым шагом направился к своему дому. Ворвавшись в зал, он плюхнулся в кресло, стоявшее во главе стола, и внезапно почувствовал, что силы покинули его.
Зимурд долго сидел, внимательно глядя на внуков, и думал о том, за что же так покарали его боги. Теперь у врага есть повод для радости. В клане Вулфера остались не только женщины да старики. Там подрастают юноши, которые вот-вот станут сильными воинами. Коварный асир не взял их в последний бой, и теперь его род не угаснет.
Неожиданно Зимурд встрепенулся, словно какая-то удачная мысль посетила его, взял кубок, осушил его одним глотком и уставился на старшего внука. Мальчик тоже смотрел на деда, будучи не в силах отвести взгляд. Вдруг холод пробежал по спине ребенка: в мутных, давно потерявших свой цвет глазах старика загорелся желтый огонь, а на тонких сухих губах заиграла недобрая улыбка.
ГЛАВА 3
Конан пробудился чуть свет, однако Ньорд, к немалому удивлению варвара, оказался уже на ногах. – Конан, мы сегодня поставим капканы на лис и двинемся дальше в лес. Охотники говорят, что видели неподалеку лосей.
– Лосей? Никогда не пробовал охотиться на них.
– Ты хорошо стреляешь из лука? – поинтересовался асир.
– Неплохо.
– Подбери себе подходящий, – предложил гостеприимный хозяин. – И на всякий случай стрел возьми побольше. Меня потом найдешь во дворе. Надо подготовить капканы.
Пока Конан с восторгом осматривал оружейную Ньорда, забыв обо всем на свете, асир сложил во дворе костер из смолистых хвойных веток, подкинул в него несколько совсем свежих лап и, когда от костра повалил густой пахучий дым, подержал в нем капканы и цепи к ним. У лис острое чутье, и запах железа они могли бы уловить издалека. Опытный охотник никогда не поставил бы капканы, не подготовив их перед этим.
Затем Ньорд окликнул проходившую мимо по двору женщину и попросил принести ему несколько кусков свежего сырого мяса, обязательно с кровью. Одним из них он собирался натереть руки и подошвы сапог, чтобы на капканах не осталось запаха человека и лисы не уловили следов охотников. Второй кусок предназначался для приманки.
Снегу выпало много, и мыши, которых маленькие хищники успешно ловили прежде, попрятались в норках. Так что голодные лисы наверняка захотят отведать кусочек мяса. Когда варвар наконец-то присоединился к асиру, тот уже был вполне готов отправиться в лес. Ньорд протянул Конану лыжи:
– Наденешь, когда войдем в чащу. Умеешь с ними обращаться?
– Приходилось когда-то, – усмехнулся киммериец. – Но очень давно.
– Если хоть раз вставал на лыжи, – успокоил его Ньорд, – то справишься. Ну, пошли. Пора.
Приятели, один из которых по возрасту годился другому в отцы, направились к лесу. Было самое начало зимы. Дни стояли морозные и солнечные. Ослепительно белый и еще пушистый снег покрывал землю ровным ковром, сверкавшим тысячами крошечных холодных искорок. Прозрачный бодрящий воздух как будто сам вливался в легкие, придавая силы. Высокие стройные сосны и тяжелые мрачные ели выделялись на белом фоне замысловатым ярко – и темно-зеленым узором.
Но охотников вовсе не занимала окружавшая их красота. Мужчины внимательно смотрели себе под ноги, отыскивая следы рыжих хищников. Наконец они увидели несколько протоптанных маленькими лапками тропинок, аккуратно выкопали ямки, установили капканы с приманкой и присыпали их снегом, так чтобы кусочки мяса выглядывали из него.
– Лиса – хитрый и умный зверь, – сказал Ньорд. – Почти такой же умный, как волк. Она никогда не идет напролом. Во всем, что она видит впервые, для нее таится опасность. Так что сюда нам лучше вернуться через день, не раньше. Рыжие бестии будут долго принюхиваться. Но в конце концов жадность победит. – Он вдруг расхохотался: – Совсем как ваниры! Недаром ведь и те, и другие – рыжие!
Конан тоже рассмеялся. У него было прекрасное настроение, и любая шутка, даже весьма сомнительного качества, сейчас развеселила бы его. Давно не приходилось киммерийцу вот так бродить по заснеженному лесу просто для своего удовольствия. Его жизнь была полна опасностей и приключений. Варвар любил их. Тихая спокойная жизнь казалась ему до того пресной и скучной, что он согласился бы один сразиться с целым сонмищем демонов, но только не прозябать в покое и уюте.
1 2 3 4 5 6 7