Под свистопляску словоблудия об общественных ценностях у людей наступает "умственная афазия", да что там у людей, у целого народа...
- Конкретней, Цицерон, конкретней. Народ абстракций не понимает. Маковецкий нехорошо ухмылялся, и Мурзин, искоса посматривавший на него, чувствовал себя неуютно.
- Можно конкретней. Ты когда последний раз родителям звонил? Они у тебя в Одессе, кажется?
- Теперь не больно раззвонишься.
- Вот. В результате резкого повышения цен на почтово-транспортные услуги при нищенских доходах основной части населения между людьми рушатся родственные связи. Разваливается и единая система образования. Астрономические цены на газеты и журналы и их микроскопические тиражи делают главными источниками информации радио и телевидение. А они, одни-то, легко поддаются контролю со стороны ворократии. И этот контроль нынче успешно осуществляется. Если это не сознательное зомбирование населения, то что же?
- Зомбированием занимается любая власть, - сказал Маковецкий. И засмеялся: - А власть - от Бога.
- Но не власть уголовников. Если мафия проберется к власти, что же, и на нее молиться?
- Молились же. Проанализируй личности, правившие нами семьдесят лет.
- Э-э, нет, мы молились идее, исповедуемой ими. Идее добра и социальной справедливости.
- Ты уверен, что они ее исповедовали?
- По крайней мере, делали вид. И все этому верили, и на этой вере держалось государство. А теперь в условиях информационной каши уничтожается опорная сеть временных, пространственных, причинно-следственных логических связей, уничтожаются количественные и качественные эталоны, подменяются и размываются понятийные и классификационные системы...
- Цицерон, ты бы попроще как-нибудь.
- Непонятно?
- Без рюмки не разобраться. - Маковецкий торопливо разлил водку по рюмкам, и руки у него почему-то дрожали. - Выпьем за мудрость нашего поколения, рождавшего таких вот быстрых разумом Невтонов.
- Я говорю серьезно.
- А когда ты говорил несерьезно?
Выпили, закусили, помолчали. Быстро темнело. Погасло небо, затянутое к вечеру облачной вуалью, погасла вода в озере, и огонь костра становился все более домашним, притягательным. Мир сжался до этого пространства, до этих мыслей, страстно высказываемых Мироновым. Ничего нового не было в его словах - каждый не раз думал о том же, - но собранные вместе, оголенные, эти мысли отзывались болью, руша что-то стабильное в сознании, надежное, от чего не хотелось отказываться.
Мурзин с интересом наблюдал за Мироновым. Таким он его не знал взвинченным, нетерпеливым. Видно, доканали его чрезмерные знания о тайнах мира сего.
- По-моему, ты хотел еще что-то сказать.
- Други мои дорогие, - обрадовался Миронов. - Да нынче сколько ни говори, все мало. Вот талдычат: победил, дескать, капитализм. Чепуха. Побеждает тот, у кого в руках средства зомбирования масс, особенно телевидение. И если мы хотим чего-то добиться, то сделать это можно, лишь используя те же средства. В нужный момент нужно дать такую информацию, от которой завопят все. Потом опомнятся, постараются заболтать или замолчать, но будет поздно.
- Любую заболтают, - уверенно сказал Маковецкимй. - Или докажут обратное.
- Доказывать - значит, саморазоблачаться.
- Нужны документы. У тебя они есть?
- Я знаю, где они есть. В бывшей ГДР была неплохая разведка.
- Вся госбезопасность ушами прохлопала, и только ты...
Маковецкий вдруг насторожился, прислушался. Стояла тишина, какая редко бывает возле озер. Где-то плеснулась рыба, что-то прошуршало в вершинах сосен, упала шишка или ветка, тихо шелестел, потрескивал костер.
- Что-то послышалось, - сказал он и встал. - Пойду донки проверю.
Оставшиеся долго сидели в молчании. Мурзин думал о том, как беспощадное время, не спросив, ломает людей. Весельчак, великий страстотерпец от университетских премудростей, умевший ночами просиживать над учебниками, Алеша Миронов стал раздражителен и нетерпелив, добродушный до слюнтяйства Олег Маковецкий превратился в хитрого и, похоже, злобного человека. Укатали Сивку крутые горки? Какие? Спросить бы про искусы и бури, пережитые каждым. Да как спросишь? Не принято выкладываться, даже если все позади и ты уже на пенсии. Теперь вроде и запретов никаких нет, а привычки остались, и не переломить их.
- Так как насчет всей госбезопасности? - спросил Мурзин.
Миронов охотно отозвался.
- Где она нынче, госбезопасность? Не разогнанная контора, а система, которая должна бы существовать всегда. Состояние госбезопасности критическое. Нет надежных границ, общественно-политический строй в стране не определен, Конституция, принятая меньшинством населения, нелегитимна. Проводится антинациональная политика, направленная на развал армии, разведки, контрразведки, институтов внешней политики, оборонного комплекса. Если это не предательство, то что же тогда? И если это не предмет для внимания чекистов, то кто такие чекисты?
- Где они теперь?..
- Это ты зря. Не все разбежались. Мы недавно собирались, поговорили, выяснили...
- По случаю Дня чекиста? Мы тоже собирались, тоже поговорили, а весь результат - ящик пустых бутылок.
- И никаких выводов не сделали?
- Ну, как никаких? Высекли себя задним числом, говорили, что надо бы кое-кого прищучить, осудить хоть бы общественным судом. За измену Родине. Да как прищучишь? Нужны факты, документы нужны, а они ныне вне нашей досягаемости.
- Я же говорю: есть документы.
- Так в чем же дело?
- Непросто их взять. Да и рискованно. Кое-кто ни перед чем не остановится, чтобы они не попали в руки таких, как мы.
- Вся наша жизнь - сплошной риск.
Миронов, все время говоривший наклонившись к костру, поднял голову. Лицо его от близкого огня казалось багровым.
- Выходит, договорились?
- Выходит.
- Я знал, что на тебя можно положиться. Приедем в Москву, я тебя кое с кем сведу.
- А Олега?
- Там видно будет.
- Ты ему не доверяешь?
- Секреты живут, пока о них знает один, максимум - двое.
- Чего ж ты нам обоим-то головы морочишь?
- Извини, брат, истосковался я по друзьям. Вся жизнь - только деловые отношения... А куда Олег-то подевался? Оле-ег! - позвал Миронов, не вставая.
Ответа не было, и он вскочил.
- Оле-ег!
- Чего? - послышался откуда-то глухой, вроде как придушенный голос.
- Ты не утонул? Иди сюда.
- Я подышу.
- У него, видать, астма, - сказал Миронов. - При астме врачи велят сидеть у воды.
Мурзин широко зевнул.
- Сморило что-то, воздух, что ли?
- Ложись да спи. Хоть вот тут, прямо на траве.
- Боюсь задницу простудить. С моим простатитом тогда пиши пропало. Пойду в машину.
- А я посижу. Когда еще придется так вот, у костра?
Спать в машине было неудобно, хотелось вытянуться, но места для ног не хватало, приходилось лежать согнувшись. Пока устраивался, разогнал сон. Хотел вернуться к костру, да уже лень было вставать, так и лежал, прислушиваясь к тишине, думал о том, очевидном, разбередившем душу.
И в самом деле, проморгали они, "зоркие стражи государства", допустили к власти мафию, ту самую, что прежде тайно расхищала общественную собственность. Теперь расхищает ее открыто, так сказать, на законном основании. Это она бросила лозунг, обманувший многих: "Бери, что можешь!", знала: у нее не убудет. Все крупное расхватано, а растерявшимся людям, приученным к нормам равенства и справедливости, тем самым, кого демократические наглецы обозвали "совками", достанутся крохи. Если достанутся...
Последнее время властвующие бандиты засучили ногами, заговорили о государственном патриотизме. Значит, задницу жжет. Но иногда у их адептов прорывается, прямо заявляют: "Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны". Мы- де не можем честно выиграть выборы и потому надо обмануть, запутать. Так и вещают, заразы: надо-де научиться стрелять первым и убивать. И "справедливый" демократический суд не сует их мордой в собственное дерьмо.
Поистине, в стране разгул сатанизма. Дьявол - это вырождение, а вырожденцы - пятая колонна, а пятая колонна, как известно, - перевертыши. Вот и цепочка: пятая колонна - предательство - сатанизм. С чего это вдруг на всех уровнях завопили о свободе сексуальных меньшинств, о гомиках, которых, дескать, напрасно обижают? Кто печется о них? Да те же сатанисты, дорвавшиеся до власти, те же вырожденцы, которым не терпится использовать общество, так сказать, с другой стороны. Имеют ли право они, чекисты, хоть и бывшие, оставаться равнодушными зрителями в этом сатанинском театре?..
С тем он и уснул.
5
Проснулся Мурзин от какого-то странного звука, породившего тревогу. Полежал, прислушиваясь к неестественной глухой тишине, позвал:
- Леша, что там?
Ответа не услышал. Видно, Миронов уснул, сидя у костра.
Несмотря на приоткрытые окна в машине было душно, по стеклам ползали слабые отсветы огня. Мурзин нащупал ручку и совсем опустил стекло. И тут услышал шум: кто-то ломился через кусты. Еще ничего не поняв, он толкнул дверцу, вывалился из машины, ткнулся лицом в мокрую от росы траву. Приподнялся, посмотрел на Миронова, дремавшего у костра, уронив голову на грудь. Затем увидел бежавшую от кустов темную фигуру и узнал Маковецкого.
- Что тут у вас? - крикнул Маковецкий.
- Похоже на выстрел, когда с глушителем, - сказал Мурзин, вставая. Алексей, ты слышал?
Он подошел к Миронову, тронул за плечо. И тот вдруг начал валиться на бок.
Крови было немного, только на виске возле уха, но и в слабом отсвете костра было видно: пуля попала так, что надежд на легкий исход не оставалось.
- Кто стрелял? - отшатнулся Мурзин. - Откуда? Оттуда?..
Он бросился к кустам, но Маковецкий рассудительно крикнул ему:
- Это потом. В больницу надо. Cкорей!
Они втащили Миронова в салон, Мурзин плюхнулся на сидение шофера и спохватился: ключ где-то у Миронова. Перегнувшись, принялся шарить по карманам. Вытащил бумажник и в нем, в отдельном кармашке, нашел ключ.
Руки тряслись, и он никак не мог завести машину. Стартер орал, а двигатель молчал. Наконец вспомнил, как Миронов жаловался на особый норов машины: чтобы холодная задышала, надо поддать воздуху, - и до отказа выдернул ручку подсоса. Мотор взревел, машина дернулась, едва не налетев на сосну, затем сдала назад, круто развернулась и запрыгала по луговине.
Через какое-то время, показавшееся чрезмерно долгим, они выскочили на грунтовку. Пустынную спящую деревню с тускло поблескивавшими бельмами окон миновали, не сбавляя скорости.
- Может, тут медпункт есть? - запоздало крикнул Мурзин.
- Какая медицина в нынешних деревнях! - тоже в крик ответил Маковецкий и подался вперед, задышал в затылок. - Гони до райцентра, там больница.
- Вещи-то не собрали.
- Потом соберем.
Больницу нашли быстро. Какой-то ночной гуляка, которого они внезапно осветили фарами на перекрестке, показал куда ехать. И медперсонал оказался на месте: две белых фигуры сидели на скамье под единственным светящимся окном приемного покоя - молоденькая медсестра и почти такой же молодой дежурный хирург.
- Огнестрельное ранение, - сразу определил хирург. - В милицию надо заявить. Заявляли?
- Мы прямо сюда...
- Позвоните в милицию. Сами, - многозначительно добавил хирург, осматривая рану.
- Ты давай звони, а я съезжу, соберу там все, - предложил Маковецкий.
- Да кусты осмотри, найди... что за сволочь!..
- Обязательно.
Позвонив в милицию, суматошно и бестолково рассказав о случившемся, Мурзин выбежал во двор, к машине, но та уже исчезла в темноте. Он сунулся было в комнату, где на столе, страшно неподвижный, лежал Лешка Миронов, но молоденькая сестричка с неожиданной напористостью выставила его в коридор.
В коридоре тускло горела лампочка, пахло обычной для больниц смесью лекарств, было пустынно и тихо. Послонявшись по коридору, помаявшись в ожидании какое-то время, ему показалось - не меньше часа, Мурзин снова шагнул к двери. Но дверь сама открылась, и вышел врач. По лицу его ничего нельзя было прочесть, и Мурзин спросил шепотом:
- Ну, как?
- Плохо, - сказал врач и взял Мурзина за руку. - Вы кто ему?
- Друг... Как он?
- Он умер.
- Как умер?!
Врач пожал плечами.
- Да вы что?! Крови почти не было, ранка - чуть-чуть...
Врач ничего не ответил, успокаивающе погладил Мурзина по плечу и ушел.
Дальше все было как во сне. Пришли какие-то люди, переложили Миронова на высокую тележку с желтым дощатым верхом, накрыли простыней, пятнистой, неопрятной.
Затем с обычным воем подкатила полосатая "Волга". Два милиционера с короткими автоматами наполнили больницу громкими голосами, топотом. Третий, в гражданском пиджаке, кругленький, маленький, похожий на ночного гуляку, пошептавшись с врачом, подошел к Мурзину, представился:
- Лейтенант Воронков. Это вы привезли труп?
- Какой труп?!
- Ну, убитого.
- Мы товарища привезли, раненого, сердито ответил Мурзин.
- Мы - это кто?
- Я и Маковецкий. Он поехал собрать вещи.
- Тоже пьяный?
- Разве я пьян?
- Ну, выпивши, не отрицаете?
- Не отрицаю.
- Очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37