А тут вроде бы тот самый след искалеченной задней левой ступни мелькал на улицах и в мягкой грязи тропинок вокруг Верхней Камжи. Тот самый? Кажется, тот самый… А может, все-таки не тот же самый? Трудно сказать наверняка, ведь уже десять лет прошло… Но похож! Во всяком случае, очень и очень похож!
Геннадий Васильевич в те поры был весьма известен как охотник и вместе с тем как человек ученый и склонный к изучению загадок природы. Его должность я не буду называть, но она была довольно высокой и отражала его положение в обществе и репутацию. Он охотно поехал «разбираться» с медведем, — и чтобы помочь людям, которых почем зря жрал медведь, и надеясь решить эту редкую и увлекательную проблему: действительно, откуда взялся такой наглый и умный людоедище?!
Описывать все приключения Столяра в Верхней Камже невозможно — потребуется авантюрный роман в несколько томов с бесконечными продолжениями, а не короткая новелла. Был эпизод, когда медведь лежал в высоких папоротниках на одной стороне сопки, а Геннадий Васильевич поднимался с ружьем по другой. Был эпизод, когда собаки надрывались, показывая, в какой стороне зверь, а в угольном мраке ночи не видно было ни зги, и Геннадий Васильевич попросту не знал, куда стрелять… Тогда у него первого не выдержали нервы, и он выпалил в воздух, а медведь ринулся бежать, но что характерно — и убегая, не обнаружил себя ни рычанием, ни каким бы то ни было звуком.
Медведь, как ни странно, пришел сам. После гибели еще трех человек начальство снова собрало охотников, нашли хозяина, который предоставил для такого дела дом, и охотники вселились в него, чтобы завтра выйти на охоту.
И в ту же самую ночь, в первую ночь, как появились охотники в деревне, медведь-людоед явился в деревню и вошел в дом, где поселились охотники. Он не терял времени зря, этот медведь!
Почему собаки залаяли только в самый последний момент, никто не мог сказать ни тогда, ни потом. Факт остается фактом — зверовые псы, специально натасканные на медведя, у каждой по нескольку охот на счету, почуяли зверя только тогда, когда он перемахнул забор и рванулся внутрь дома. Почему никто не заметил медведя, когда он шел по деревенской улице, и опять же — почему ни одна деревенская собака его не почуяла, это тоже не очень понятно.
Охотников было семеро, и только один из них, старенький Потап Потапович, спал на кровати, остальные вповалку на полу. Медведь не рычал, вообще не издал ни единого звука. Собаки лаяли как сумасшедшие, но с момента, когда они заорали и до того, как зверь навалился на охотников, прошло вряд ли больше двух секунд. Выключатель был в коридоре, возле печки. Ружья тоже стояли и висели в коридоре, охотники оказались беспомощны. В кромешной тьме чтото огромное сопело, двигалось, что-то происходило на полу, на расстоянии протянутой руки, но что происходит — оставалось совершенно непонятным. Внутри дома тьма была — глаз выколи, а псы ошалели так, что один из них по ошибке вцепился в человека (шуму не стало меньше). Говоря коротко, уцелел один старый Потапыч. Кто явился по их душу, он тоже сообразил не сразу, но когда началось — натянул одеяло так, чтобы спрятаться весь, и делал вид, что его нет в этой комнате.
Позже он рассказывал, что медведь вообще не издал ни единого звука. Орали люди, потом затихли. С самого начала и до конца орали псы, но вот медведь не рычал, не ворчал, даже не фыркал. Медведь молча, сосредоточенно убивал, и делал это очень быстро и точно, разбивая людям головы ударами лапы. Только один из охотников успел вскочить и кинулся к оружию, но не ушел далеко. Остальные так и лежали, где лежали. А медведь схватил Мартова поперек туловища в пасть, и выпрыгнул с ним в окно. Там, во дворе, он прижал человека к земле и ударами задних лап вспорол Мартову живот и выпотрошил его — живым. Оставив дико кричащего, бьющегося человека, медведь выпрыгнул из ограды через забор. Собаки, наверное, и рады были бы преследовать, но сигануть через двухметровый забор не могли, даже с разбегу.
И скорее всего зверь так и убежал бы, оставив позади пятерых покойников, умирающего Мартова, беснующихся собак, свихнувшегося Потапыча (старик потом месяца два пролежал в психиатрической лечебнице — таких масштабов оказался нервный срыв). В сущности, медведю попросту не повезло — вот единственная причина, по которой он сам набежал на Геннадия Васильевича. Геннадий Васильевич выскочил из дома в тот самый момент, когда услышал истошный собачий лай и жуткие крики людей. «Момент», конечно, растянулся на те секунды, когда Геннадий Васильевич втискивал ноги в сапоги, хватал ружье и выбегал на улицу. Звуки раздавались такие, что он и штанов не стал надевать, вылетел на улицу в чем был (в трусах). Пока он выбегал из дома, с момента, когда он услышал первый крик, что-то неуловимо изменилось. Собаки лаяли по-прежнему, но человеческие голоса затихли, кроме одного только голоса, и этот голос был совершенно ужасный, мученический вой.
И еще… По сельской улице, прямо в сторону Геннадия Васильевича, бежало что-то большое. Не мчалось, не убегало во всю прыть, а эдак спокойно рысило. В свете звезд угадывался приземистый, раскачивающийся силуэт, блеснули зеленые глазки, и Геннадий Васильевич почти инстинктивно, быстрее, чем успел обдумать происходящее, поднял ружье и послал разрывную пулю туда, где виделась ему передняя часть туловища. Стрелял он метров с восьми, не больше, и много лет спустя, наливая мне чай под лампой с розовым абажуром, хорошо помнил, как споткнулся и «клюнул» носом зверь. Геннадий Васильевич явственно слышал удар пули, вошедшей в тело зверя, видел, как его швырнуло на бегу, и однако медведь почти сразу выровнялся и стал поворачиваться в сторону стрелявшего. На какое-то время медведь замер неподвижно, и Геннадий Васильевич выстрелил второй раз. Удар разрывной пули весом в тридцать граммов, которая к тому же разворачивается в теле зверя, как диковинный свинцовый цветок, отбросил медведя в сторону, но зверь тут же выпрямился и зарысил в сторону охотника. Только тут в домах начали зажигаться огни, и кто-то закричал из дальнего порядка домов:
— Эй, вам подмога не нужна?!
— Нужна!!! — заорал Геннадий Васильевич, судорожно перезаряжая ружье. Было страшно неудобно, потому что он держал пригоршню патронов, открывал ружье, вынимал стреляную гильзу, вставлял новый патрон и при этом очень торопился.
Где-то вдалеке зазвучали голоса, затопали ноги бегущих, собаки уже не только лаяли вдалеке, они мчались во всю прыть по улице, а медведь все так же молча, деловито перебирая ногами, рысил в сторону Геннадия Васильевича. Бежал он, накренившись на пробитый дважды левый бок, довольно медленно, но все-таки бежал и оказался уже метрах в трех. Столяр понял, что не успеет вставить второй патрон и закрыть ружье. Закрыв как есть, с одним новым патроном, он тут же выстрелил почти в упор, в левое плечо медведя. Зверя отбросило в сидячее положение, и тем не менее он тут же встал, двинулся вперед всем торсом… Геннадий Васильевич стоял с разряженным ружьем, и голова зверя моталась так близко, что он мог бы дотянуться до нее стволом. И все еще медведь не произнес ни единого звука! Зверь сделал шаг в сторону охотника, тот оцепенело стоял, ожидая. И в этот момент медведь-людоед вдруг словно нырнул головой вперед и вниз, и голова легла почти у носков сапог Геннадия Васильевича.
Тоненько, почти членораздельно медведь выговорил что-то типа «Ох-ох-ох», три раза подряд, очень тоненько и жалобно, и тихо, тоже тонко застонал. А потом из раскрытой пасти хлынула кровь, заливая сапоги его убийцы, туша расслабилась, замерла. Тут подлетели собаки, стали трепать мертвого зверя, набежали люди с фонарями, стали хлопать Столяра по спине, поздравлять, тискать руку. Никто не хотел ложиться спать, никто не хотел успокаиваться, и вспыхнувшее вдруг веселье остановилось только после того, как вошли в ограду дома, где поселились охотники.
Но и зрелище плавающих в крови трупов с размозженными головами, шарахающегося от людей, плачущего Потапыча, потерявшего сознание Мартова только заставило еще раз подбежать к уже безопасному медведю, пнуть его, вымещая бессильную злобу, а потом снова кричать поздравления Столяру, хлопать его по плечу, радоваться за совершенное. Вот она, грязно-рыжая светлая туша, столько раз лежащая на горушке за поселком, внимательно высматривавшая, кто и куда идет и собирается идти. Вот он, вываленный из пасти язык, много раз облизывавший губы при взгляде на намеченную жертву. Вот она сама пасть и клыки, когти в пять сантиметров, изуродованная задняя лапа, заляпанная кровью человека.
А Столяр был словно в тумане и никак не мог прийти в себя до конца. Вроде бы и выпил водки (угощало его полдеревни), и поговорил, разошелся, но что-то сместилось в сознании охотника. Потому что он прошел долиной смертной тени? Наверное, и от этого тоже, хотя ведь далеко не в первый раз… А главное — заставлял думать о себе, приковывал внимание странный, удивительный зверь, так не похожий на всех прочих медведей!
Упорное молчание зверя, ни разу не взревевшего в доме охотников, даже не ухнувшего при попадании в него двух тяжелых пуль, его непостижимое знание, где находятся главные его враги, какое-то совершенно не медвежье поведение — все это заставляло напрягаться, недоумевать, с опаской обходить уже неподвижную тушу. Это был все же особый зверь.
— Ну и как вы это объясняете, Геннадий Васильевич?
Я не сомневался, что объяснение у хозяина дома существует, — слишком серьезный ученый был всю жизнь Столяр, чтобы чего-нибудь да не придумать. А тот сидел под чучелом головы здоровенного кабана, со странной улыбкой крутил опорожненную рюмку.
— Есть одна только идея… Вы о келючах слышали?
О келючах я, конечно же, слышал. Келюч — это морж-разбойник, хищный морж. Келючом становится моржонок, у которого погибла мать. Если малыш не перестал еще питаться молоком, он обречен в 100% случаев. Но если моржонок уже не настолько маленький, у него есть шанс… Большинство и более старших моржат все равно погибнут, потому что у них еще нет бивней, добывать пищу нечем. Ведь моржи своими бивнями взрыхляют морское дно, добывают зарывшихся в ил моллюсков и едят их. Это основная пища моржей, и пока детеныш маленький, мать взрывает дно моря за него, а моржонок подбирает раковины.
Если мать погибла, а у детеныша еще не выросли клыки, моржонок обречен… если он не сумеет стать хищником. Моржи иногда ловят рыбу — а такой моржонок будет ловить рыбу не время от времени, а постоянно. И он будет ловить уток, нерп, тюленей и поедать их. Келюч — активный хищник, и даже когда клыки выросли, он предпочитает рыбу и мясо моллюскам. Келюч беспощаден и грозен; он много опаснее медведя. Взрослый морж не боится белого медведя, умеет отбиваться от него своими клыками… но келюч сам ищет белых медведей, убивает их и ест.
Келюч — слово чукотское. Чукчи очень боятся келючей, потому что моржи-хищники нападают и на байдары. Им не нравятся люди и не нравится, что люди нападают на лежки моржей и убивают их. Келючи привыкли, что они самые сильные существа в окружающем мире, и бросаются, не ведая страха. Если их не застрелят, пока могучий зверь мчится к байдаре (моржу может не хватить ума нырнуть, чтобы стать невидным с байдары), он клыками вспорет кожу, которой обтянута байдара, или зацепит борт и перевернет лодку. Люди в меховой одежде окажутся в ледяной воде, и келючу даже нет нужды их убивать. Но, как правило, келюч убивает попавших в воду людей, и ходят мрачные легенды, что келючу может понравиться и человеческое мясо…
Впрочем, это не только легенды. В 1910 году был случай, когда чукчи предложили капитану американской шхуны любое количество песцов, пусть только американцы убьют страшного келюча, из-за которого они не могут выйти в море: только на волнах появляется байдара, как, рассекая волны, чудовище бросается на них. Келюч ныряет так далеко, что его не удается застрелить, а потом бросается на байдару, как подводная лодка.
Американцы застрелили келюча с борта шхуны, из винчестеров с оптическим прицелом. Какой бы он не был умный, келюч, но понять, что такое шхуна, он не мог, и темного полусознания зверя не хватило, чтобы понять — человек может нести смерть и на расстоянии нескольких сотен метров… Но когда подплыли к льдине, на которой нашло свой конец чудовище, голова моржа лежала как раз на обглоданном трупе чукотского охотника… Так что моржи-людоеды — не просто пугалки для взрослых, не просто мрачная легенда.
Аналогия моржа с медведем мне понятна… Так сказать, медведь-келюч, рано потерявший мать, вынужденный стать более хищным, более свирепым, более хитрым, чем другие медведи. Но есть и еще кое-что, и я с сомнением поднимаю глаза на умного старика…
— Геннадий Васильевич, а ведь это не объясняет, что медведь настолько… ну, волевой, так, наверное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59