У нее есть свой собственный маленький капитал, который она хотела также отдать, но я счел за лучшее устроить дело таким образом. Возьмите, пожалуйста, этот чек, миссис Денвер, и я думаю, что лучше ничего не говорить об этом Гарольду, а вы употребите его сообразно с обстоятельствами.
— Да благословит вас Бог, Уокер! — адмирал сел на свой корабельный сундук и отер себе лоб своим красным носовым платком.
— Не все ли равно, когда вы получите его, теперь или после? Теперь он вам нужнее. Но я даю его только с одним условием: если дела окажутся из рук вон плохими, так что уже ничем нельзя будет их поправить, то удержите этот чек у себя, потому что не к чему лить воду в решето, и если молодой человек обанкротится, то он должен иметь что-нибудь для того, чтобы опять подняться на ноги.
— Он не обанкротится, Уокер, так что вам не придется стыдиться того семейства, за члена которого выходит замуж ваша дочь. У меня есть свой план. Но мы будем держать у себя ваши деньги, мой друг, и нас будет ободрять мысль о том, что они у нас.
— Ну, теперь все сделано как следует, — сказал доктор Уокер, поднимаясь с места. — А если понадобится и еще немножко — тысяча или две, то мы ему поможем. А теперь, адмирал, я отправляюсь на свою утреннюю прогулку. Не желаете ли вы сопровождать меня?
— Нет, я еду в город.
— Раз так, то прощайте. Надеюсь услышать более отрадное известие о том, что все устроится. Прощайте, миссис Денвер. Я чувствую, что ваш сын как будто бы и мой родной сын, и не успокоюсь до тех пор, пока он совсем не устроит своих дел.
Глава XIII
В чужой сфере
Когда ушел доктор Уокер, то адмирал положил опять назад в корабельный сундук все свои вещи, за исключением маленькой, обложенной медью конторки; он отпер ее и взял из нее около дюжины листов синей бумаги, испещренной клеймами и печатями, и в заголовке которых были напечатаны крупным шрифтом две буквы: V.R. Он тщательно связал их вместе и положил эту маленькую связку во внутренний карман своего сюртука, а затем взял свою шляпу и палку.
— О, Джон, не поступай так опрометчиво, — воскликнула миссис Денвер, положа свои руки на его рукав. — Я так мало видела тебя, Джон. Только три года после того, как ты вышел в отставку. Не оставляй меня опять. Я знаю, что это слабость с моей стороны, но я не могу выносить этого.
— Ну, моя милая жена, будь тверда, — сказал он, гладя рукою ее волосы с проседью. — Мы, мать, честно жили с тобой вместе и, по милости Божьей, умрем в чести. Каким бы образом ни были сделаны долги, их нужно заплатить, а долги нашего сына — это и наши долги. У него нет денег, а может ли он найти их? Найти их он не может. Что из этого следует? Это мое дело, и тут есть только одно средство.
— Но не может быть, чтобы дела были уж так дурны, Джон. Не лучше ли нам подождать до завтрашнего дня, когда он повидается со своими кредиторами?
— Они могут дать ему отсрочку только на короткое время, моя милая. Но я не зайду так далеко, чтобы потом уже нельзя было отказаться. Нет, мать, не удерживай меня! Это непременно должно быть сделано, и тут никак нельзя уклоняться, — он отцепил ее пальцы от своего рукава, толкнул ее потихоньку в кресло и поспешно вышел из дома.
Меньше, чем через полчаса поезд, на котором находился адмирал, подъехал к вокзалу «Виктория», и старик очутился среди густой шумной толпы на платформе, где все толкались, стараясь пробраться вперед. Теперь ему стало казаться, что трудно выполнить тот план, который дома он считал удобоисполнимым, и он сам не знал, с чего начать. И старый моряк в своей паре из серого твида и черной касторовой шляпе медленно подвигался вперед с опущенной вниз головой и наморщенным от недоумения лбом, среди толпы деловых людей, каждый из которых шел быстрыми шагами в определенном направлении. Но вдруг ему пришла в голову одна мысль. Он пошел назад к железнодорожному киоску и купил номер газеты. Он несколько раз перевертывал ее страницы до тех пор, пока не отыскал известного столбца; тогда он ее расправил и, перейдя на другую сторону залы, уселся на скамейку и принялся читать на досуге.
И когда он читал этот столбец, ему стало казаться странным, что еще есть на свете люди, которые находятся в стесненных обстоятельствах и нуждаются в деньгах. Здесь был целый ряд публикаций, гласивших о том, что есть такие джентльмены, которые не знают, куда поместить излишек своих доходов и которые громко взывали к бедным и нуждающимся, чтобы те пришли и освободили их от этого бремени. Вот тут публикация о каком-то простодушном человеке, который, не будучи ростовщиком по профессии, всегда был готов ответить письменно и т. д. Вот еще какой-то услужливый субъект, который давал деньги взаймы, от десяти до десяти тысяч фунтов стерлингов, без всяких издержек или залога в самое короткое время. «Деньги могут быть выданы через несколько часов», — так говорилось в этой заманчивой публикации, и воображение рисовало такую картину: посланные бегут, сломя голову, с мешками золота на помощь к выбившемуся из сил бедняку. К третьему джентльмену нужно было обращаться со всеми делами лично, он давал деньги под какой угодно залог или вовсе без залога; для него, по словам его публикации, было довольно только одного обещания на словах, а затем он никогда не брал больше пяти процентов. Эта последняя публикация поразила адмирала, так как она подавала самые большие надежды; у него разгладились морщины, и когда он читал ее, то лицо его уже не имело такого мрачного вида, как прежде. Он сложил газету, встал с места и очутился лицом к лицу с Чарльзом Уэстмакотом.
— А, это вы, адмирал!
— А Уэстмакот!
Чарльз всегда был любимцем моряка.
— Что вы тут делаете?
— О, мне нужно было сделать тут одно маленькое дельце для тетушки! Я никогда не видал вас прежде в Лондоне.
— Я его терпеть не могу. Я в нем задыхаюсь. По эту сторону Гринвича весь воздух испорчен. Может быть, вы хорошо знаете все улицы в Сити?
— Да, некоторые знаю. Видите ли, я всегда жил неподалеку от города и часто исполняю поручения тетушки.
— Может быть, вы знаете Бред-Стрит (Хлебную улицу)?
— Это за Чипсайдом.
— Ну, так как же вы, поплывете на эту улицу отсюда? Составьте мне курс, и я буду его держаться.
— Послушайте, адмирал, мне нечего делать, и я с удовольствием провожу вас туда.
— Так вы хотите меня проводить? Ну, что же, я буду вам очень благодарен. У меня есть там дело. Смит и Гэнбюри, комиссионеры в Бред-Стрит.
Оба они пошли по направлению к реке, а потом дальше вниз по Темзе до площади св. Павла; адмиралу гораздо больше нравилось идти пешком, чем ехать в омнибусе или кэбе. Дорогою он рассказал своему спутнику о своем деле и о тех причинах, по которым он его предпринял. Хотя Чарльз Уэстмакот был мало знаком с жизнью, которую вели в Сити, и с тем, как там велись дела, но все-таки он был опытнее адмирала в этом отношении и потому решился не оставлять его до тех пор, пока тот не кончит своего дела.
— Вот эти люди, — сказал адмирал, переворачивая свою газету и указывая на то объявление, которое, по его мнению, подавало самые большие надежды. — Похоже на то, что они — честные и действуют прямо, не правда ли? Личные переговоры как будто указывают на то, что здесь не может быть обмана, а потом всякий согласится платить пять процентов.
— Это, кажется, совсем недорого.
— Конечно неприятно ходить со шляпой в руке и занимать деньги, но бывают такие минуты, — может быть, вы и сами испытаете это, Уэстмакот, прежде чем доживете до моих лет, — в которые человек должен оставить свою гордость. Но вот номер их дома и их дощечка сбоку двери.
По обе стороны узкого входа были два ряда медных дощечек; сначала шли судовые маклера и адвокаты, жившие в нижнем этаже, затем длинный ряд вест-индских агентов, архитекторов, землемеров и маклеров, и, наконец, та фирма, которую они разыскивали. Витая каменная лестница, на которой был положен хороший ковер и имелись перила в первом этаже, становилась все хуже с каждой площадкой; они, пройдя мимо бесчисленного множества дверей, поднялись, наконец, под самую крышу из волнистого стекла и увидали фамилии Смит и Гэнбюри, которые были написаны большими белыми буквами на филенке двери вместе с лаконическим приглашением пониже этой надписи — «отворять дверь внутрь». Следуя этому указанию, адмирал и его спутник очутились в мрачной комнате, плохо освещаемой двумя окнами. Запачканный чернилами стол, на котором были разбросаны перья, бумаги и календари, обитый клеенкой диван, три кресла разных фасонов и сильно потертый ковер составляли всю ее мебель, если не считать очень большую и бросающуюся в глаза фарфоровую плевательницу и висевшую над камином картину в золотой рамке с очень темными красками. Напротив этой картины сидел и мрачно смотрел на нее какой-то маленький мальчик с болезненным цветом лица и большой головой — так как это был единственный предмет, на который он мог смотреть, — он, изучая искусство, в промежутках жевал, не спеша, яблоко.
— Дома ли мистер Смит или мистер Гэнбюри? — спросил адмирал.
— Здесь нет таких, — отвечал маленький мальчик.
— Но ведь эти фамилии написаны на двери.
— Ах, это только, видите ли, название фирмы. Это только одно название. Вам нужен мистер Рейбен-Метакса.
— Когда так, то дома ли он?
— Нет, его нет дома.
— А когда он вернется?
— Право, не могу вам сказать. Он пошел завтракать. Иногда он завтракает час, а иногда и два. Должно быть, нынче он будет завтракать два, потому что прежде, чем он пошел, он говорил, что проголодался.
— Если так, то я думаю, что нам лучше зайти опять, — сказал адмирал.
— Совсем нет! — закричал Чарльз. — Я знаю как обходиться с этими чертенятами. Слушай, маленькая гадина, вот тебе шиллинг. Сейчас беги и приведи сюда своего хозяина. Если ты не приведешь его через пять минут, то я дам тебе тумака в голову, когда ты вернешься. Вон отсюда! Брысь! — он замахнулся на мальчика, который проворно выскочил из комнаты и загремел по лестнице, по которой, сломя голову, побежал вниз.
— Он приведет его, — сказал Чарльз. — А мы с вами давайте расположимся поудобнее. Этот диван стоит не очень твердо. Его не предназначали для таких людей, которые весят пятнадцать стоунов. Но эта комната что-то не похожа на такое место, где можно достать денег.
— Я и сам то же думаю, — сказал адмирал, печально смотря вокруг себя.
— Ах, да! Я слыхал, что обыкновенно роскошно меблированные конторы принадлежат самым бедным фирмам. Будем надеяться, что тут выйдет наоборот. Но все-таки, должно быть, здесь не особенно много тратят на канцелярию. Я думаю, что весь штат состоит из этого мальчишки, у которого голова с тыкву. А! Я готов побожиться, что это его голос, и мне кажется, что он ведет того, кого нам нужно.
Когда он говорил это, то в дверях показался мальчик, а за ним шел по пятам какой-то маленький, смуглый, весь высохший человечек. Он был гладко выбрит, с синеватым подбородком, торчащими, как щетина, черными волосами и проницательными карими глазами, блестевшими между его нижними веками, которые отвисли как мешки, и низко спускающимися верхними. Он подвигался вперед, пристально смотря то на того, то на другого из своих посетителей и медленно потирая свои худые руки с синими жилами. Маленький мальчик затворил за ним дверь и сам, из благоразумия, исчез.
— Я — мистер Рейбен-Метакса, — сказал ростовщик. — Вы хотели меня видеть для того, чтобы я дал вам денег?
— Да.
— Деньги нужны вам, я полагаю? — сказал он, обращаясь к Чарльзу Уэстмакот.
— Нет, вот этому джентльмену.
На лице ростовщика выразилось удивление.
— Сколько же вы желаете?
— Я бы хотел занять пять тысяч фунтов стерлингов, — сказал адмирал.
— А под какое обеспечение?
— Я — отставной адмирал британского флота. Вы найдете мое имя в списке флотских офицеров. Вот моя карточка. А вот свидетельство на получение пенсии. Я получаю 850 фунтов стерлингов в год. Я думал, что если вы оставите у себя эти бумаги, то они послужат вам ручательством за то, что я вам заплачу. Вы можете получить мою пенсию и уплачивать себе, ну, скажем, хоть по 500 фунтов стерлингов в год и брать вместе с тем и проценты, как вы всегда берете — по 5% годовых.
— Какие проценты?
— Пять процентов в год.
Мистер Метакса засмеялся.
— В год! — сказал он. — По пяти процентов в месяц.
— В месяц! Но это составит шестьдесят процентов в год.
— Верно.
— Да ведь это страшные проценты!
— Я не просил джентльменов прийти ко мне. Они пришли по своей доброй воле. Вот мои условия, и джентльмены могут принять или не принимать их.
— Так я не принимаю их! — и адмирал с сердцем встал с кресла.
— Подождите одну минуту, сэр. Присядьте, пожалуйста, и мы с вами переговорим об этом деле. Вы мне предлагаете нечто необычное, и мы можем найти какой-нибудь другой способ, чтобы исполнить ваше желание. Разумеется, то обеспечение, которое вы предлагаете, даже и не может считаться обеспечением, и человек в здравом уме не даст под него и пяти тысяч пенсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Да благословит вас Бог, Уокер! — адмирал сел на свой корабельный сундук и отер себе лоб своим красным носовым платком.
— Не все ли равно, когда вы получите его, теперь или после? Теперь он вам нужнее. Но я даю его только с одним условием: если дела окажутся из рук вон плохими, так что уже ничем нельзя будет их поправить, то удержите этот чек у себя, потому что не к чему лить воду в решето, и если молодой человек обанкротится, то он должен иметь что-нибудь для того, чтобы опять подняться на ноги.
— Он не обанкротится, Уокер, так что вам не придется стыдиться того семейства, за члена которого выходит замуж ваша дочь. У меня есть свой план. Но мы будем держать у себя ваши деньги, мой друг, и нас будет ободрять мысль о том, что они у нас.
— Ну, теперь все сделано как следует, — сказал доктор Уокер, поднимаясь с места. — А если понадобится и еще немножко — тысяча или две, то мы ему поможем. А теперь, адмирал, я отправляюсь на свою утреннюю прогулку. Не желаете ли вы сопровождать меня?
— Нет, я еду в город.
— Раз так, то прощайте. Надеюсь услышать более отрадное известие о том, что все устроится. Прощайте, миссис Денвер. Я чувствую, что ваш сын как будто бы и мой родной сын, и не успокоюсь до тех пор, пока он совсем не устроит своих дел.
Глава XIII
В чужой сфере
Когда ушел доктор Уокер, то адмирал положил опять назад в корабельный сундук все свои вещи, за исключением маленькой, обложенной медью конторки; он отпер ее и взял из нее около дюжины листов синей бумаги, испещренной клеймами и печатями, и в заголовке которых были напечатаны крупным шрифтом две буквы: V.R. Он тщательно связал их вместе и положил эту маленькую связку во внутренний карман своего сюртука, а затем взял свою шляпу и палку.
— О, Джон, не поступай так опрометчиво, — воскликнула миссис Денвер, положа свои руки на его рукав. — Я так мало видела тебя, Джон. Только три года после того, как ты вышел в отставку. Не оставляй меня опять. Я знаю, что это слабость с моей стороны, но я не могу выносить этого.
— Ну, моя милая жена, будь тверда, — сказал он, гладя рукою ее волосы с проседью. — Мы, мать, честно жили с тобой вместе и, по милости Божьей, умрем в чести. Каким бы образом ни были сделаны долги, их нужно заплатить, а долги нашего сына — это и наши долги. У него нет денег, а может ли он найти их? Найти их он не может. Что из этого следует? Это мое дело, и тут есть только одно средство.
— Но не может быть, чтобы дела были уж так дурны, Джон. Не лучше ли нам подождать до завтрашнего дня, когда он повидается со своими кредиторами?
— Они могут дать ему отсрочку только на короткое время, моя милая. Но я не зайду так далеко, чтобы потом уже нельзя было отказаться. Нет, мать, не удерживай меня! Это непременно должно быть сделано, и тут никак нельзя уклоняться, — он отцепил ее пальцы от своего рукава, толкнул ее потихоньку в кресло и поспешно вышел из дома.
Меньше, чем через полчаса поезд, на котором находился адмирал, подъехал к вокзалу «Виктория», и старик очутился среди густой шумной толпы на платформе, где все толкались, стараясь пробраться вперед. Теперь ему стало казаться, что трудно выполнить тот план, который дома он считал удобоисполнимым, и он сам не знал, с чего начать. И старый моряк в своей паре из серого твида и черной касторовой шляпе медленно подвигался вперед с опущенной вниз головой и наморщенным от недоумения лбом, среди толпы деловых людей, каждый из которых шел быстрыми шагами в определенном направлении. Но вдруг ему пришла в голову одна мысль. Он пошел назад к железнодорожному киоску и купил номер газеты. Он несколько раз перевертывал ее страницы до тех пор, пока не отыскал известного столбца; тогда он ее расправил и, перейдя на другую сторону залы, уселся на скамейку и принялся читать на досуге.
И когда он читал этот столбец, ему стало казаться странным, что еще есть на свете люди, которые находятся в стесненных обстоятельствах и нуждаются в деньгах. Здесь был целый ряд публикаций, гласивших о том, что есть такие джентльмены, которые не знают, куда поместить излишек своих доходов и которые громко взывали к бедным и нуждающимся, чтобы те пришли и освободили их от этого бремени. Вот тут публикация о каком-то простодушном человеке, который, не будучи ростовщиком по профессии, всегда был готов ответить письменно и т. д. Вот еще какой-то услужливый субъект, который давал деньги взаймы, от десяти до десяти тысяч фунтов стерлингов, без всяких издержек или залога в самое короткое время. «Деньги могут быть выданы через несколько часов», — так говорилось в этой заманчивой публикации, и воображение рисовало такую картину: посланные бегут, сломя голову, с мешками золота на помощь к выбившемуся из сил бедняку. К третьему джентльмену нужно было обращаться со всеми делами лично, он давал деньги под какой угодно залог или вовсе без залога; для него, по словам его публикации, было довольно только одного обещания на словах, а затем он никогда не брал больше пяти процентов. Эта последняя публикация поразила адмирала, так как она подавала самые большие надежды; у него разгладились морщины, и когда он читал ее, то лицо его уже не имело такого мрачного вида, как прежде. Он сложил газету, встал с места и очутился лицом к лицу с Чарльзом Уэстмакотом.
— А, это вы, адмирал!
— А Уэстмакот!
Чарльз всегда был любимцем моряка.
— Что вы тут делаете?
— О, мне нужно было сделать тут одно маленькое дельце для тетушки! Я никогда не видал вас прежде в Лондоне.
— Я его терпеть не могу. Я в нем задыхаюсь. По эту сторону Гринвича весь воздух испорчен. Может быть, вы хорошо знаете все улицы в Сити?
— Да, некоторые знаю. Видите ли, я всегда жил неподалеку от города и часто исполняю поручения тетушки.
— Может быть, вы знаете Бред-Стрит (Хлебную улицу)?
— Это за Чипсайдом.
— Ну, так как же вы, поплывете на эту улицу отсюда? Составьте мне курс, и я буду его держаться.
— Послушайте, адмирал, мне нечего делать, и я с удовольствием провожу вас туда.
— Так вы хотите меня проводить? Ну, что же, я буду вам очень благодарен. У меня есть там дело. Смит и Гэнбюри, комиссионеры в Бред-Стрит.
Оба они пошли по направлению к реке, а потом дальше вниз по Темзе до площади св. Павла; адмиралу гораздо больше нравилось идти пешком, чем ехать в омнибусе или кэбе. Дорогою он рассказал своему спутнику о своем деле и о тех причинах, по которым он его предпринял. Хотя Чарльз Уэстмакот был мало знаком с жизнью, которую вели в Сити, и с тем, как там велись дела, но все-таки он был опытнее адмирала в этом отношении и потому решился не оставлять его до тех пор, пока тот не кончит своего дела.
— Вот эти люди, — сказал адмирал, переворачивая свою газету и указывая на то объявление, которое, по его мнению, подавало самые большие надежды. — Похоже на то, что они — честные и действуют прямо, не правда ли? Личные переговоры как будто указывают на то, что здесь не может быть обмана, а потом всякий согласится платить пять процентов.
— Это, кажется, совсем недорого.
— Конечно неприятно ходить со шляпой в руке и занимать деньги, но бывают такие минуты, — может быть, вы и сами испытаете это, Уэстмакот, прежде чем доживете до моих лет, — в которые человек должен оставить свою гордость. Но вот номер их дома и их дощечка сбоку двери.
По обе стороны узкого входа были два ряда медных дощечек; сначала шли судовые маклера и адвокаты, жившие в нижнем этаже, затем длинный ряд вест-индских агентов, архитекторов, землемеров и маклеров, и, наконец, та фирма, которую они разыскивали. Витая каменная лестница, на которой был положен хороший ковер и имелись перила в первом этаже, становилась все хуже с каждой площадкой; они, пройдя мимо бесчисленного множества дверей, поднялись, наконец, под самую крышу из волнистого стекла и увидали фамилии Смит и Гэнбюри, которые были написаны большими белыми буквами на филенке двери вместе с лаконическим приглашением пониже этой надписи — «отворять дверь внутрь». Следуя этому указанию, адмирал и его спутник очутились в мрачной комнате, плохо освещаемой двумя окнами. Запачканный чернилами стол, на котором были разбросаны перья, бумаги и календари, обитый клеенкой диван, три кресла разных фасонов и сильно потертый ковер составляли всю ее мебель, если не считать очень большую и бросающуюся в глаза фарфоровую плевательницу и висевшую над камином картину в золотой рамке с очень темными красками. Напротив этой картины сидел и мрачно смотрел на нее какой-то маленький мальчик с болезненным цветом лица и большой головой — так как это был единственный предмет, на который он мог смотреть, — он, изучая искусство, в промежутках жевал, не спеша, яблоко.
— Дома ли мистер Смит или мистер Гэнбюри? — спросил адмирал.
— Здесь нет таких, — отвечал маленький мальчик.
— Но ведь эти фамилии написаны на двери.
— Ах, это только, видите ли, название фирмы. Это только одно название. Вам нужен мистер Рейбен-Метакса.
— Когда так, то дома ли он?
— Нет, его нет дома.
— А когда он вернется?
— Право, не могу вам сказать. Он пошел завтракать. Иногда он завтракает час, а иногда и два. Должно быть, нынче он будет завтракать два, потому что прежде, чем он пошел, он говорил, что проголодался.
— Если так, то я думаю, что нам лучше зайти опять, — сказал адмирал.
— Совсем нет! — закричал Чарльз. — Я знаю как обходиться с этими чертенятами. Слушай, маленькая гадина, вот тебе шиллинг. Сейчас беги и приведи сюда своего хозяина. Если ты не приведешь его через пять минут, то я дам тебе тумака в голову, когда ты вернешься. Вон отсюда! Брысь! — он замахнулся на мальчика, который проворно выскочил из комнаты и загремел по лестнице, по которой, сломя голову, побежал вниз.
— Он приведет его, — сказал Чарльз. — А мы с вами давайте расположимся поудобнее. Этот диван стоит не очень твердо. Его не предназначали для таких людей, которые весят пятнадцать стоунов. Но эта комната что-то не похожа на такое место, где можно достать денег.
— Я и сам то же думаю, — сказал адмирал, печально смотря вокруг себя.
— Ах, да! Я слыхал, что обыкновенно роскошно меблированные конторы принадлежат самым бедным фирмам. Будем надеяться, что тут выйдет наоборот. Но все-таки, должно быть, здесь не особенно много тратят на канцелярию. Я думаю, что весь штат состоит из этого мальчишки, у которого голова с тыкву. А! Я готов побожиться, что это его голос, и мне кажется, что он ведет того, кого нам нужно.
Когда он говорил это, то в дверях показался мальчик, а за ним шел по пятам какой-то маленький, смуглый, весь высохший человечек. Он был гладко выбрит, с синеватым подбородком, торчащими, как щетина, черными волосами и проницательными карими глазами, блестевшими между его нижними веками, которые отвисли как мешки, и низко спускающимися верхними. Он подвигался вперед, пристально смотря то на того, то на другого из своих посетителей и медленно потирая свои худые руки с синими жилами. Маленький мальчик затворил за ним дверь и сам, из благоразумия, исчез.
— Я — мистер Рейбен-Метакса, — сказал ростовщик. — Вы хотели меня видеть для того, чтобы я дал вам денег?
— Да.
— Деньги нужны вам, я полагаю? — сказал он, обращаясь к Чарльзу Уэстмакот.
— Нет, вот этому джентльмену.
На лице ростовщика выразилось удивление.
— Сколько же вы желаете?
— Я бы хотел занять пять тысяч фунтов стерлингов, — сказал адмирал.
— А под какое обеспечение?
— Я — отставной адмирал британского флота. Вы найдете мое имя в списке флотских офицеров. Вот моя карточка. А вот свидетельство на получение пенсии. Я получаю 850 фунтов стерлингов в год. Я думал, что если вы оставите у себя эти бумаги, то они послужат вам ручательством за то, что я вам заплачу. Вы можете получить мою пенсию и уплачивать себе, ну, скажем, хоть по 500 фунтов стерлингов в год и брать вместе с тем и проценты, как вы всегда берете — по 5% годовых.
— Какие проценты?
— Пять процентов в год.
Мистер Метакса засмеялся.
— В год! — сказал он. — По пяти процентов в месяц.
— В месяц! Но это составит шестьдесят процентов в год.
— Верно.
— Да ведь это страшные проценты!
— Я не просил джентльменов прийти ко мне. Они пришли по своей доброй воле. Вот мои условия, и джентльмены могут принять или не принимать их.
— Так я не принимаю их! — и адмирал с сердцем встал с кресла.
— Подождите одну минуту, сэр. Присядьте, пожалуйста, и мы с вами переговорим об этом деле. Вы мне предлагаете нечто необычное, и мы можем найти какой-нибудь другой способ, чтобы исполнить ваше желание. Разумеется, то обеспечение, которое вы предлагаете, даже и не может считаться обеспечением, и человек в здравом уме не даст под него и пяти тысяч пенсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19