Для чего ведет их сюда и что намерен делать с ними этот человек?
Давиду следовало бы бояться, как и Стелле, чьи дрожащие пальчики крепко обхватили его левую руку. Или сопротивляться… Но так далеко было сейчас его настоящее «я», которое в отчаянии от него отвернулось и все никак не могло пробиться обратно, превратив его в нечто вроде манекена в человеческой оболочке, автоматически шагающего рядом с подругой.
Магистр тамплиеров на короткое время остановился в полном молчании посреди темного, зловещего помещения перед неким возвышением, на котором стоял большой каменный гроб. Стелла и Давид тоже замедлили шаги, но фон Метц остановился совсем ненадолго. Он с видимым усилием оторвал взгляд от гроба и энергичным жестом подал знак следовать за ним:
– Вперед! Дальше!
Разум, который медленно, но теперь с возрастающей быстротой начал возвращаться к Давиду, нашептывал, что у них нет выбора, что им остается только слушаться магистра и надеяться, что дорога, которой он их ведет, не станет последней.
Когда Арес вслед за Шарифом вошел в крепостную капеллу, он ожидал, что сможет забрать отсюда своего племянника вместе с мечом магистра тамплиеров. Это был эксперимент, который вызывал у него чувство стыда, однако немного позже он ощутил гордость, что смог хорошо подготовить Давида: племянник едва не одолел его самого, «мастера меча». Но в дальнем конце капеллы за алтарем араб стоял в одиночестве и, как обалделый павиан, лихорадочно расшатывал камень за камнем крепко выложенной, простоявшей много веков стены.
Давида и этого проклятого пса фон Метца нигде не было видно, но Арес обнаружил с легкой досадой, что меч племянника крепко застрял между двумя камнями, плотно забитыми в мощеный пол. Или «солнышко» Лукреции поджало хвост и отправилось куда-нибудь подальше? Скорее всего, нет. Возможно, Давиду слишком быстро довелось узнать, что между упражнениями в фехтовальном зале и настоящей битвой простираются целые миры, но причин для бегства тем не менее у него не было: битва прошла исключительно успешно, они захватили крепость прежде, чем тамплиеры поняли, с каким превосходством сил и с какой гениальной стратегией столкнулись. Уже через несколько минут в крепости осталось лишь несколько человек, бесцельно кравшихся по коридорам и столь же отчаянно, сколь и напрасно пытавшихся сопротивляться превосходящей силе приоров, которые, в свою очередь, небольшими группами рыскали по крепости.
Вероятно, Давид сменил свое оружие на меч магистра тамплиеров, который теперь станет их собственностью, как и руины этой славной крепости посреди идиллического озерного ландшафта. Но где он сам?
– Фон Метц с Давидом исчезли за стеной, – сообщил ему Шариф. – Вместе с девушкой.
Он через плечо оглянулся на Ареса и выглядел бы, вероятно, взволнованным и разозленным, если бы, за исключением особо экстремальных ситуаций, что-либо могло воздействовать на его мимику.
– Кстати, она жива, – добавил араб, как будто считал фантазию Ареса настолько ненормальной, что тот без этого пояснения мог вообразить, что фон Метц и юноша исчезли из капеллы с уже разлагающимся трупом девушки.
– Тогда твое искусство в стрельбе уже не то, каким было когда-то, – внешне спокойно сказал Арес, в то время как внутри него закипала ярость, которая не касалась араба. Проклятье! Давид действительно дрянной маленький Сен-Клер! Если имеешь дело с ним, можно рассчитывать на что угодно.
Его сестра оказалась наивной дурой, вообразившей, что за столь короткое время можно сделать из него преданного, простодушно-глуповатого, образцового рыцаря. В конце концов, в Давиде текла и ее кровь. Более того, убежденность, что она должна стать бессмертной, нужно было растить медленно и холить в глубине сердца, а не выпускать наружу из-за ненависти и отчаяния. Было большой ошибкой взять юношу к себе в дом, как бы хорошо он ни сражался и какой горячей любовью ни проникся к боевому искусству. Но ведь его, Ареса, никто не слушал уже потому, что сестра еще в детстве отучила его вообще открывать рот.
Арес решил это изменить, как только они вернутся в «Левину»; в конце концов, они давно не дети. При всей своей коварной хитрости Лукреция проявляла во многих вещах опасную наивность, и это станет очевидно для каждого уже сегодня. Возможно, всё обернулось не так уж плохо. Это сделало достоверным его давнишнее, скрываемое ото всех убеждение – возможно, Лукреция теперь сама поймет и осознает: лучшее, что она может сделать в отношении маленького Давида, – это предоставить ему, Аресу, полную ответственность и свободу действий. Он будет неусыпно следить за мальчишкой и воспитает из него настоящего рыцаря ордена приоров, как только заполучит его обратно. Давид ведь не смог уйти далеко. По крайней мере, Арес должен отдать должное Лукреции: несколько маленьких превентивных мер она все же приняла.
«Гораздо досаднее, что ускользнул также и фон Метц, а с ним его проклятый меч, но он, Арес, будет действовать наверняка. Естественно, он сможет забрать меч вместе со своим племянником. Папочка и сын теперь, когда они, очевидно, нашли друг друга и заключили союз, наверняка не так-то быстро снова потеряются из виду», – снисходительно думал он, но насмешка не могла полностью скрыть его разочарования.
Вместе с Шарифом он мгновенно повернулся к двери, когда раздались шаги. Цедрик, многочисленные глубокие раны которого сильно кровоточили, сильно хромая, вошел в капеллу в сопровождении Тироса, Пагана и Симона, которые без спешки, с обнаженными мечами толкали его перед собой.
«Мастер меча» застонал от внутреннего возбуждения, когда увидел белокурого рыцаря. То, что они не прикончили его сами, рассуждал он, означает, что они не сделали ничего или, как в этом случае, действовали малодушно. Цедрик имел жалкий вид, но он пережил атаку Шарифа, что понижало престиж темнокожего в глазах Ареса и сводило его к незначительной, едва достойной определения величине. Очевидно, не убивать людей стало новой королевской дисциплиной араба, после того как он, видимо, разучился стрелять.
Взгляд Цедрика метался между приорами, как взгляд затравленного зверя, окруженного стаей голодных гиен. Он отчаянно высматривал дорогу для бегства. Но тамплиер попал в ловушку, и Арес наслаждался. По крайней мере, он имел жертву, на которой сможет отыграться за разочарование, принесенное Давидом.
– Ты выглядишь… сильно потрепанным, Чернэ, – заметил он улыбаясь и со всем притворным сочувствием, которое был способен изобразить, повернулся к Цедрику. Затем ловко перекинул меч из левой руки в правую.
– А ты выглядишь так, словно от тебя ускользнули фон Метц и Давид, – в пику ему откликнулся тамплиер, презрительно сморщив нос, в то время как он едва мог держаться на ногах. – Ты, верно, получишь нагоняй от своей сестрицы, не так ли?
Чернэ давно был мертв, и он знал это лучше прочих. Только поэтому он мог позволить себе так говорить с Аресом, однако «мастер меча» воспринял его оскорбительное замечание как удар в лицо и был не в силах даже подавить раздраженную дрожь в углах рта. Тамплиер заметил это с довольной улыбкой, прежде чем его окончательно оставили силы, которые уже давно покидали его тело вместе с кровью из безобразных колотых и резаных ран, коими он был покрыт весь с ног до головы. Он опустился на колени и тяжело оперся на свой меч, но все же выдержал взгляд Ареса.
«Мастер меча» медленно подошел к нему и без труда выбил меч у него из рук. Симон и Паган схватили Цедрика за плечи, чтобы он не опрокинулся вперед и не смог лишить Ареса небольшого удовлетворения от реванша, раньше времени упав и умерев без его содействия.
– Однако тамплиер был живучий, – сказал с невольным восхищением Арес. – Это просто невозможно, чтобы сердце билось в почти обескровленном теле, а кожа окрасилась уже в сероватые тона.
Цедрик держал голову прямо. В то время как Арес взял его клинок и с сухо произнесенным Sangreal в бешенстве вонзил его в бледную, перемазанную кровью шею, белокурый продолжал смотреть в глаза своего палача без малейшего страха.
«С Цедриком умер последний тамплиер, – рассуждал про себя Арес. – Кто остался?
Проклятый магистр с Давидом и его подругой обратились в бегство, которое может привести только к их гибели».
Наряду со всеми другими, временно утраченными чувствами Давид потерял также и чувство времени. Когда он вместе со Стеллой через тайный ход выбрался на свежий воздух у подножья скалы, на которой возвышалась крепость тамплиеров, он обнаружил, что вечерние сумерки давно рассеялись. Фон Метц оставил факел внутри скалы, чтобы тот не привлек внимания вертолетов, все еще круживших над крепостью. Он указал левой рукой направление к берегу озера, на котором в бледном свете месяца можно было разглядеть помост причала.
Деревянный помост был не только непомерно узким, как установил Давид с нехорошим чувством в области желудка, следуя за магистром к маленькой моторной лодке, привязанной в конце причала, но и чрезвычайно прогнившим и ветхим. Однако они достигли места целыми и невредимыми и – если не считать пота, из-за которого их комбинезоны неприятно липли к колее, – абсолютно сухими.
– На другой стороне озера ждет автомобиль, – тихо сказал Роберт.
Хотя моторы вертолетов все еще гудели над крепостью и, вероятно, поглотили бы без остатка их голоса, даже если бы они перекрикивались во все горло, фон Метц говорил так тихо, что его голос едва перекрывал шепот.
– Ключ в замке зажигания. В навигационном приборе обозначена цель прибытия. Вам нужно точно следовать описанию маршрута. Я встречу вас там.
Произнося последние слова, магистр стал говорить еще тише, так что Давиду было непросто его расслышать. Затем произошло следующее: фон Метц сделал то, что во все время их бегства по возможности избегал, – он посмотрел Давиду прямо в глаза. И Давид ему поверил. Он узнал во взгляде фон Метца нечто, что в последние недели в его окружении стало желанной редкостью, – честность. Откровенную, уже начавшую казаться странной честность. Это было то самое выражение, которое Давид не смог истолковать, когда их взгляды встретились на поле битвы. Это должно было быть самым естественным в мире – а он считал это чем-то угрожающим и достойным презрения! Боже милостивый, что это с ним случилось?
– Ты мой отец? – почти беззвучно спросил он.
– Да, – кивнул Роберт фон Метц.
– Лукреция – моя мать? – Это было невообразимо, но магистр тамплиеров подтвердил и это.
– И… ты хотел меня убить, – закончил Давид, ничего не понимая.
– Да, – подтвердил тамплиер и перенес молчаливо и терпеливо полный укоризны взгляд, вызванный его беспощадно честным ответом. – Почему ты пошел в крепость, Давид? – спросил он наконец мягким голосом, углубившим обоснованный стыд, который испытывал юноша.
– Потому что я хотел убить тебя, – еле слышно ответил Давид и отвернулся от бездн собственного характера, в которые он бросился с открытыми глазами. – Я же не знал, кто ты, но я готов был тебя убить…
Он не был уверен, сможет ли когда-нибудь себя за это простить.
– Пора! – потребовал фон Метц, торопя их сесть в лодку. Потом он повернулся и исчез на темной тропинке, ведущей в крепость.
Давид беспомощно смотрел ему вслед, пока Стелла развязала канат, прыгнула в лодку и лихо завела мотор, как будто всю жизнь ездила исключительно по водным дорогам.
– Иди же, Давид! – позвала она его нетерпеливо, в то время как юноша все еще не делал никаких попыток сдвинуться с места и присоединиться к ней.
Он медлил. Итак, фон Метц – его отец, а Лукреция – его мать. А кто, черт побери, он сам, Давид?
«Возможно, лучше подумать об этом потом, когда они окажутся в безопасности», – решил он с самодисциплиной, которая была ему свойственна и проявить которую он еще мог себя заставить. Прыгнув в лодку, он уселся на скамейку позади Стеллы.
Он еще не успел расположиться прочно по всей ширине скамьи лодки, когда Стелла нажала на газ и маленькое суденышко помчалось в головоломном темпе напрямик через озеро. «Если дать ей мотор, – подумал Давид, охваченный смесью удивления, уважения и буквально панического страха, – и она решит, "что должна выиграть эти проклятые гонки, – вероятнее всего, она их выиграет, даже в том случае, если на лодке будет мотор от обычного инвалидного кресла».
Чудесным образом их не заметили ни с вертолетов, ни с крепостной стены. Во всяком случае, они достигли противоположного берега беспрепятственно: их не преследовали, в них не стреляли. Несмотря на это, Давида сильно затошнило, когда всего, в нескольких метрах от цели Стелла так резко затормозила, что их обдало дождем крошечных холодных капель и мотор мучительно захрипел, так как в него попала вода.
Давид прыгнул на берег одним махом. Он не мог сказать, было ли это частью бегства или выражением страха, который ему внушала Стеллина манера ездить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Давиду следовало бы бояться, как и Стелле, чьи дрожащие пальчики крепко обхватили его левую руку. Или сопротивляться… Но так далеко было сейчас его настоящее «я», которое в отчаянии от него отвернулось и все никак не могло пробиться обратно, превратив его в нечто вроде манекена в человеческой оболочке, автоматически шагающего рядом с подругой.
Магистр тамплиеров на короткое время остановился в полном молчании посреди темного, зловещего помещения перед неким возвышением, на котором стоял большой каменный гроб. Стелла и Давид тоже замедлили шаги, но фон Метц остановился совсем ненадолго. Он с видимым усилием оторвал взгляд от гроба и энергичным жестом подал знак следовать за ним:
– Вперед! Дальше!
Разум, который медленно, но теперь с возрастающей быстротой начал возвращаться к Давиду, нашептывал, что у них нет выбора, что им остается только слушаться магистра и надеяться, что дорога, которой он их ведет, не станет последней.
Когда Арес вслед за Шарифом вошел в крепостную капеллу, он ожидал, что сможет забрать отсюда своего племянника вместе с мечом магистра тамплиеров. Это был эксперимент, который вызывал у него чувство стыда, однако немного позже он ощутил гордость, что смог хорошо подготовить Давида: племянник едва не одолел его самого, «мастера меча». Но в дальнем конце капеллы за алтарем араб стоял в одиночестве и, как обалделый павиан, лихорадочно расшатывал камень за камнем крепко выложенной, простоявшей много веков стены.
Давида и этого проклятого пса фон Метца нигде не было видно, но Арес обнаружил с легкой досадой, что меч племянника крепко застрял между двумя камнями, плотно забитыми в мощеный пол. Или «солнышко» Лукреции поджало хвост и отправилось куда-нибудь подальше? Скорее всего, нет. Возможно, Давиду слишком быстро довелось узнать, что между упражнениями в фехтовальном зале и настоящей битвой простираются целые миры, но причин для бегства тем не менее у него не было: битва прошла исключительно успешно, они захватили крепость прежде, чем тамплиеры поняли, с каким превосходством сил и с какой гениальной стратегией столкнулись. Уже через несколько минут в крепости осталось лишь несколько человек, бесцельно кравшихся по коридорам и столь же отчаянно, сколь и напрасно пытавшихся сопротивляться превосходящей силе приоров, которые, в свою очередь, небольшими группами рыскали по крепости.
Вероятно, Давид сменил свое оружие на меч магистра тамплиеров, который теперь станет их собственностью, как и руины этой славной крепости посреди идиллического озерного ландшафта. Но где он сам?
– Фон Метц с Давидом исчезли за стеной, – сообщил ему Шариф. – Вместе с девушкой.
Он через плечо оглянулся на Ареса и выглядел бы, вероятно, взволнованным и разозленным, если бы, за исключением особо экстремальных ситуаций, что-либо могло воздействовать на его мимику.
– Кстати, она жива, – добавил араб, как будто считал фантазию Ареса настолько ненормальной, что тот без этого пояснения мог вообразить, что фон Метц и юноша исчезли из капеллы с уже разлагающимся трупом девушки.
– Тогда твое искусство в стрельбе уже не то, каким было когда-то, – внешне спокойно сказал Арес, в то время как внутри него закипала ярость, которая не касалась араба. Проклятье! Давид действительно дрянной маленький Сен-Клер! Если имеешь дело с ним, можно рассчитывать на что угодно.
Его сестра оказалась наивной дурой, вообразившей, что за столь короткое время можно сделать из него преданного, простодушно-глуповатого, образцового рыцаря. В конце концов, в Давиде текла и ее кровь. Более того, убежденность, что она должна стать бессмертной, нужно было растить медленно и холить в глубине сердца, а не выпускать наружу из-за ненависти и отчаяния. Было большой ошибкой взять юношу к себе в дом, как бы хорошо он ни сражался и какой горячей любовью ни проникся к боевому искусству. Но ведь его, Ареса, никто не слушал уже потому, что сестра еще в детстве отучила его вообще открывать рот.
Арес решил это изменить, как только они вернутся в «Левину»; в конце концов, они давно не дети. При всей своей коварной хитрости Лукреция проявляла во многих вещах опасную наивность, и это станет очевидно для каждого уже сегодня. Возможно, всё обернулось не так уж плохо. Это сделало достоверным его давнишнее, скрываемое ото всех убеждение – возможно, Лукреция теперь сама поймет и осознает: лучшее, что она может сделать в отношении маленького Давида, – это предоставить ему, Аресу, полную ответственность и свободу действий. Он будет неусыпно следить за мальчишкой и воспитает из него настоящего рыцаря ордена приоров, как только заполучит его обратно. Давид ведь не смог уйти далеко. По крайней мере, Арес должен отдать должное Лукреции: несколько маленьких превентивных мер она все же приняла.
«Гораздо досаднее, что ускользнул также и фон Метц, а с ним его проклятый меч, но он, Арес, будет действовать наверняка. Естественно, он сможет забрать меч вместе со своим племянником. Папочка и сын теперь, когда они, очевидно, нашли друг друга и заключили союз, наверняка не так-то быстро снова потеряются из виду», – снисходительно думал он, но насмешка не могла полностью скрыть его разочарования.
Вместе с Шарифом он мгновенно повернулся к двери, когда раздались шаги. Цедрик, многочисленные глубокие раны которого сильно кровоточили, сильно хромая, вошел в капеллу в сопровождении Тироса, Пагана и Симона, которые без спешки, с обнаженными мечами толкали его перед собой.
«Мастер меча» застонал от внутреннего возбуждения, когда увидел белокурого рыцаря. То, что они не прикончили его сами, рассуждал он, означает, что они не сделали ничего или, как в этом случае, действовали малодушно. Цедрик имел жалкий вид, но он пережил атаку Шарифа, что понижало престиж темнокожего в глазах Ареса и сводило его к незначительной, едва достойной определения величине. Очевидно, не убивать людей стало новой королевской дисциплиной араба, после того как он, видимо, разучился стрелять.
Взгляд Цедрика метался между приорами, как взгляд затравленного зверя, окруженного стаей голодных гиен. Он отчаянно высматривал дорогу для бегства. Но тамплиер попал в ловушку, и Арес наслаждался. По крайней мере, он имел жертву, на которой сможет отыграться за разочарование, принесенное Давидом.
– Ты выглядишь… сильно потрепанным, Чернэ, – заметил он улыбаясь и со всем притворным сочувствием, которое был способен изобразить, повернулся к Цедрику. Затем ловко перекинул меч из левой руки в правую.
– А ты выглядишь так, словно от тебя ускользнули фон Метц и Давид, – в пику ему откликнулся тамплиер, презрительно сморщив нос, в то время как он едва мог держаться на ногах. – Ты, верно, получишь нагоняй от своей сестрицы, не так ли?
Чернэ давно был мертв, и он знал это лучше прочих. Только поэтому он мог позволить себе так говорить с Аресом, однако «мастер меча» воспринял его оскорбительное замечание как удар в лицо и был не в силах даже подавить раздраженную дрожь в углах рта. Тамплиер заметил это с довольной улыбкой, прежде чем его окончательно оставили силы, которые уже давно покидали его тело вместе с кровью из безобразных колотых и резаных ран, коими он был покрыт весь с ног до головы. Он опустился на колени и тяжело оперся на свой меч, но все же выдержал взгляд Ареса.
«Мастер меча» медленно подошел к нему и без труда выбил меч у него из рук. Симон и Паган схватили Цедрика за плечи, чтобы он не опрокинулся вперед и не смог лишить Ареса небольшого удовлетворения от реванша, раньше времени упав и умерев без его содействия.
– Однако тамплиер был живучий, – сказал с невольным восхищением Арес. – Это просто невозможно, чтобы сердце билось в почти обескровленном теле, а кожа окрасилась уже в сероватые тона.
Цедрик держал голову прямо. В то время как Арес взял его клинок и с сухо произнесенным Sangreal в бешенстве вонзил его в бледную, перемазанную кровью шею, белокурый продолжал смотреть в глаза своего палача без малейшего страха.
«С Цедриком умер последний тамплиер, – рассуждал про себя Арес. – Кто остался?
Проклятый магистр с Давидом и его подругой обратились в бегство, которое может привести только к их гибели».
Наряду со всеми другими, временно утраченными чувствами Давид потерял также и чувство времени. Когда он вместе со Стеллой через тайный ход выбрался на свежий воздух у подножья скалы, на которой возвышалась крепость тамплиеров, он обнаружил, что вечерние сумерки давно рассеялись. Фон Метц оставил факел внутри скалы, чтобы тот не привлек внимания вертолетов, все еще круживших над крепостью. Он указал левой рукой направление к берегу озера, на котором в бледном свете месяца можно было разглядеть помост причала.
Деревянный помост был не только непомерно узким, как установил Давид с нехорошим чувством в области желудка, следуя за магистром к маленькой моторной лодке, привязанной в конце причала, но и чрезвычайно прогнившим и ветхим. Однако они достигли места целыми и невредимыми и – если не считать пота, из-за которого их комбинезоны неприятно липли к колее, – абсолютно сухими.
– На другой стороне озера ждет автомобиль, – тихо сказал Роберт.
Хотя моторы вертолетов все еще гудели над крепостью и, вероятно, поглотили бы без остатка их голоса, даже если бы они перекрикивались во все горло, фон Метц говорил так тихо, что его голос едва перекрывал шепот.
– Ключ в замке зажигания. В навигационном приборе обозначена цель прибытия. Вам нужно точно следовать описанию маршрута. Я встречу вас там.
Произнося последние слова, магистр стал говорить еще тише, так что Давиду было непросто его расслышать. Затем произошло следующее: фон Метц сделал то, что во все время их бегства по возможности избегал, – он посмотрел Давиду прямо в глаза. И Давид ему поверил. Он узнал во взгляде фон Метца нечто, что в последние недели в его окружении стало желанной редкостью, – честность. Откровенную, уже начавшую казаться странной честность. Это было то самое выражение, которое Давид не смог истолковать, когда их взгляды встретились на поле битвы. Это должно было быть самым естественным в мире – а он считал это чем-то угрожающим и достойным презрения! Боже милостивый, что это с ним случилось?
– Ты мой отец? – почти беззвучно спросил он.
– Да, – кивнул Роберт фон Метц.
– Лукреция – моя мать? – Это было невообразимо, но магистр тамплиеров подтвердил и это.
– И… ты хотел меня убить, – закончил Давид, ничего не понимая.
– Да, – подтвердил тамплиер и перенес молчаливо и терпеливо полный укоризны взгляд, вызванный его беспощадно честным ответом. – Почему ты пошел в крепость, Давид? – спросил он наконец мягким голосом, углубившим обоснованный стыд, который испытывал юноша.
– Потому что я хотел убить тебя, – еле слышно ответил Давид и отвернулся от бездн собственного характера, в которые он бросился с открытыми глазами. – Я же не знал, кто ты, но я готов был тебя убить…
Он не был уверен, сможет ли когда-нибудь себя за это простить.
– Пора! – потребовал фон Метц, торопя их сесть в лодку. Потом он повернулся и исчез на темной тропинке, ведущей в крепость.
Давид беспомощно смотрел ему вслед, пока Стелла развязала канат, прыгнула в лодку и лихо завела мотор, как будто всю жизнь ездила исключительно по водным дорогам.
– Иди же, Давид! – позвала она его нетерпеливо, в то время как юноша все еще не делал никаких попыток сдвинуться с места и присоединиться к ней.
Он медлил. Итак, фон Метц – его отец, а Лукреция – его мать. А кто, черт побери, он сам, Давид?
«Возможно, лучше подумать об этом потом, когда они окажутся в безопасности», – решил он с самодисциплиной, которая была ему свойственна и проявить которую он еще мог себя заставить. Прыгнув в лодку, он уселся на скамейку позади Стеллы.
Он еще не успел расположиться прочно по всей ширине скамьи лодки, когда Стелла нажала на газ и маленькое суденышко помчалось в головоломном темпе напрямик через озеро. «Если дать ей мотор, – подумал Давид, охваченный смесью удивления, уважения и буквально панического страха, – и она решит, "что должна выиграть эти проклятые гонки, – вероятнее всего, она их выиграет, даже в том случае, если на лодке будет мотор от обычного инвалидного кресла».
Чудесным образом их не заметили ни с вертолетов, ни с крепостной стены. Во всяком случае, они достигли противоположного берега беспрепятственно: их не преследовали, в них не стреляли. Несмотря на это, Давида сильно затошнило, когда всего, в нескольких метрах от цели Стелла так резко затормозила, что их обдало дождем крошечных холодных капель и мотор мучительно захрипел, так как в него попала вода.
Давид прыгнул на берег одним махом. Он не мог сказать, было ли это частью бегства или выражением страха, который ему внушала Стеллина манера ездить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42