Его взгляд был не единственным в этом помещении, направленным на фон Метца с упреком. Роберт кивнул. Он не знал, на что он надеется, когда взвыли сирены. Возможно, это ошибочная тревога, непорядок в войсках: солдаты из-за непростительной ошибки в коммуникации провели сирены к маленькой крепости, а не к вражеской территории. Но его рассудок не ждал ничего хорошего. Правда, он, как и все остальные, не рассчитывал, что это произойдет так скоро. И надеялся, что потеряет сына не таким образом, не в ожесточенной схватке между рыцарями ордена тамплиеров и рыцарями ордена приоров.
Он постарался, чтобы его шок никто не заметил, и направился к главному выходу, но девушка двумя-тремя решительными шагами подошла к нему и перегородила дорогу, с выражением лица, требующим ответов, относительно которых фон Метц искренне надеялся, что это не будет стоить ей в общем-то умной головки.
– Давид?! – вырвалось у нее. – С кем сейчас Давид?!
– Отведи ее в безопасное место, Жакоб! – Роберт с требовательным жестом обратился к де Луайолле.
Стелла права, считая, что он должен ответить на все ее вопросы, и он загладит свою вину перед ней, когда этот переполох закончится. Но сейчас неподходящее время для объяснений, к тому же требующих значительного времени.
Де Луайолла кивнул и послушно направился к Стелле, но еще прежде, чем он к ней подошел, она снова и гораздо настойчивее напустилась на магистра тамплиеров со своими вопросами.
– Что здесь происходит? – взволнованно и раздраженно спросила она.
– Мы подверглись нападению, – ответил Роберт, в то время как Жакоб подошел к девушке сзади и крепко взял ее за плечи.
– Со стороны Давида?! – Она недоверчиво вытаращила свои глазищи и попыталась вырваться из цепких рук Жакоба.
Де Луайолла старался ее удержать, не переходя меру того, что называется применением мягкой силы, но для такой спортивной молодой девушки, как Стелла, которая к тому же была крайне возбуждена, дополняя каждый вопрос еще и восклицательным знаком, его силы было недостаточно.
– Я хочу, черт вас побери, знать, что здесь происходит! – крикнула она пронзительным голосом и резким толчком освободилась из рук де Луайоллы.
– Я должен исполнить то, что обязан был сделать восемнадцать лет назад, – ответил Роберт, и его рука крепче сжала рукоятку меча.
Взгляд Стеллы тревожно метался между обнаженным клинком и решительными чертами магистра тамплиеров – туда и обратно, туда и обратно, – пока выражение неуверенного понимания, а затем ужасающей уверенности не вспыхнуло в ее возмущенных синих глазах.
– Этого… этого вы не можете сделать… – растерянно пробормотала она, пытаясь не задохнуться и в то же время подобрать правильные слова.
Фон Метц уклонился от ее взгляда. Проклятье! Конечно, не может! В конце концов, он отец Давида! Но тем не менее он должен, он обязан был это сделать, потому что в первую очередь он – магистр тамплиеров и ответственен за реликвии и за Святой Грааль, путь к которому могли указать лишь они одни. Если Грааль попадет в руки приоров, бесчисленное количество людей лишится жизни. Давид не может стать его преемником – Роберт вынужден пожертвовать им. Для блага человечества!
– Черт побери, Жакоб, – раздраженно прикрикнул он на Луайоллу. Роберту было скверно, но он не мог противоборствовать само собой разумеющейся человечности такого масштаба. Он был вовлечен в битву не как отец, а как богоизбранный защитник Святого Грааля. – Уведи ее отсюда!
Рыцарь вновь схватил Стеллу, в этот раз значительно крепче, и потащил в соседнее помещение. Стелла сопротивлялась, как львица, но у нее не было ни единого шанса против широкоплечего тамплиера. Ее крики перекрывали вой сирен и эхом отдавались от стен зала.
– Этого вы не должны делать! – взывала она к его и без того кровоточащему сердцу. – Нет! Нет!!!
Роберт, ни разу не оглянувшись на нее, устремился к выходу навстречу битве.
Внезапно показалось, что все двери, ведущие из главных и боковых зданий на крепостную стену и внизу вдоль нее, распахнулись одновременно. Тамплиеры и стражники с шумом вырывались наружу, как разъяренные пчелы из улья. Большинство стражников, едва они сделали первые шаги, были мгновенно застрелены наемниками из второго вертолета, который все еще кружил над крепостью.
Роберт фон Метц возглавлял самую многочисленную группу, которая состояла исключительно из тамплиеров, о чем легко можно было догадаться по роскошному вооружению и по тому, как они держались. Несмотря на осыпающий их град пуль, который достаточно часто усеивал их кожу кровавыми и, несомненно, болезненными отверстиями, они, хоть и медленно, но упорно, с гордо поднятой головой, наступали и теснили приоров, поднимая против них свое оружие.
Давиду удалось бросить один короткий взгляд на бородатого магистра тамплиеров. Но если бы он вообще нуждался в последнем толчке, чтобы ринуться на тамплиеров с безумной отвагой, с прерывающимся от ярости боевым кличем и с поднятым мечом, ему достаточно было бы этого краткого момента, во время которого он увидел лицо дьявола. Он парировал атаку одного из тамплиеров, который решительно на него накинулся. Еще прежде, чем он почти случайно разоружил своего первого противника и сильным ударом, раздробившим ему колено, повалил на землю, его взгляд искал только этого человека, безбожного бастарда, на совести которого была Стелла.
Рядом с ним Арес умелым ударом клинка рассек одному из тамплиеров мускулы бедра вместе с находящейся под ними костью. Человек опустился на колени с искаженным от боли лицом, но без единого крика и выронил оружие. Он даже не попытался протянуть руку и схватить бесполезно лежащий на земле меч, но смело и гордо смотрел в глаза смерти, в то время как «мастер меча», шутливо изображая старуху-смерть, размахнулся клинком, как косой, и с насмешливым блеском в глазах отсек ему голову. Кровь брызнула фонтаном из обезглавленного тела и залила не только продолжающее улыбаться лицо Ареса, но и Давида, который в этот момент пинком отбросил от себя следующего атакующего. Однако ни этот эпизод, ни почти невыносимый шум, в котором сливались крики ярости и боли, предсмертные вопли, рев вертолета, вой сирен, выстрелы и звон мечей, – ничто не могло отвлечь Давида от беспрерывных поисков убийцы своего отца, Квентина, подруги, а также мучителя своей матери.
Шариф метнул одно из кривых копий и сразил им еще одного тамплиера, которому смертоносный металл попал прямо в сердце. В тот самый момент, когда этот человек понял, что сражался в своей последней битве, и бессильно завалился на бок, Давид снова увидел Великого магистра.
Их взгляды встретились посреди кровавого поля битвы. Слепая, изрезанная до глубоких корней ненависть – это было все, что взгляд Давида мог послать убийце своей любимой и палачу своей души, в то время как взгляд фон Метца был лишен всякого выражения. Если бы Давид мог прочесть злобу в глазах тамплиера, гнев или садистскую радость… Но в них не было ничего, что хотя бы издали могло сойти за человеческое волнение, – лишь бездонная, ничего не выражающая пустота. Этот человек был чудовищем, возможно еще более сумасшедшим, чем предполагал Давид, еще более жестоким и непредсказуемым, чем он мог себе представить, пустив в ход всю свою фантазию. Смерть такого человека была бы счастьем для человечества!
Следующий атакующий встал на пути, когда Давид сделал решительный шаг по направлению к фон Метцу и с гневным криком поднял свой клинок на магистра. Давид нанес противнику удар широкой стороной меча, который заставил того отшатнуться в сторону, но не свалил с ног. Из его глаз вылетели сверкающие молнии ярости. Враг был из проклятых тамплиеров и, следовательно, заслуживал смерти, но Давид оставил его в живых. Сердце Давида жаждало крови только одного человека, того, кто в эти секунды шаг за шагом отступал перед Камалем, набросившимся на него как безумный; затем фон Метц внезапно исчез в боковом отсеке крепости и одновременно пропал из поля зрения Давида.
Давид бросился вслед за ним, в то время как Тирос, Паган и Симон вступили в схватку с его врагом, человеком скорее среднего сложения, который быстро оправился от сделанного не в полную силу бокового удара и приготовился к новой атаке. Втроем они швырнули его на землю и, развеселившись, стали по очереди рубить жертву своими мечами.
Краешком глаза Давид заметил, что один из последних тамплиеров, которые были еще в состоянии обороняться против внезапной атаки приоров, начал его преследовать. Но внезапно из его груди вылезло окровавленное острие Аресова меча, и Гунн насмешливо потребовал от племянника, чтобы тот ненадолго остался с ним, где все вокруг так красиво и интересно.
Его дядя, казалось, в полной мере наслаждался бурными схватками, в то время как Давид по возможности старался не приближаться к павшим и не вглядываться в подробности окружающего кошмара. Это была его первая битва, и часть его личности, уже сочтенная им почти навсегда потерянной, вернулась при виде ужасов кровавого сражения, но это была лишь та часть, которая не имела никакого представления о действительной жизни и ничего не желала о ней знать. Другая, более мощная его часть приняла силу как средство для достижения цели: сила должна была служить орудием возмездия и справедливости. Давид последовал за Робертом фон Метцем и Камалем в замковую капеллу, которая, казалось, ожидала его за узким коридором, куда можно было войти через боковой вход. Здесь и сейчас Давид хотел увидеть, как прольется кровь, много крови. Кровь магистра тамплиеров.
Глазам Давида потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к неяркому, желтоватому мерцанию свечей, – секунд, в течение которых враг легко мог подобраться к нему сзади и обезглавить его, так как перед ним, кроме алтаря и нескольких литых подсвечников, было абсолютно пустое пространство, а справа и слева тянулись отделенные мощными колоннадами продольные нефы. В их густой черноте молено было скрыть всех и каждого. Но счастье – в данном случае то обстоятельство, что тамплиеры оказались достаточно глупы, выбежав во двор на свою погибель, – было на стороне Давида: ничего не случилось, пока он растерянно стоял посреди капеллы и в отчаянии пытался обнаружить в темноте боковых интерьеров источник отражающихся от стен криков и шагов.
Наконец раздался безобразный хриплый звук. Звон и дребезжание оружия стихли. Тихие шаги придали внезапно наступившей, пугающей тишине угрожающий ритм. Давид с бешено бьющимся сердцем привстал на каблуках и повернулся кругом, твердо рассчитывая, что фон Метц, ввиду своей проклятой трусости, нападет на него сзади. И тут он его увидел.
С притворно печальным взглядом тамплиер появился из тени позади каменного алтаря и оглядел его, растянув губы в улыбке, причем эта улыбка оскорбительным образом производила впечатление дружеской и знакомой. В правой руке тамплиер держал меч, на котором запеклась кровь Камаля; меч, который прямо или косвенно лишил жизни его отца, Квентина и Стеллу; стальной клинок, которым фон Метц хотел также прервать жизнь Давида.
Но Давид этого не допустит. Он принесет матери меч магистра тамплиеров. И если рука мертвого фон Метца будет по-прежнему крепко сжимать оружие, он отсечет эту руку от тела, в то время как душа бастарда будет уже коптиться в аду!
– Здравствуй, Давид!
Этот негодяй дошел до такой дерзости, что осмеливается называть его по имени и приветствовать, как будто это само собой разумеется, в то время когда оба они знают, что сейчас станут друг против друга с обнаженными мечами и только один из них покинет капеллу живым. Проклятье, он еще смеет лицемерить, изображая притворную радость встречи! Да это не человек, это изверг рода человеческого!
Давид все еще не понимал, как чувствует себя человек, убивая другого человека, но он был уверен, что скоро узнает, каково это – убить чудовище!
Он издал боевой клич и набросился на убийцу своей подруги. Их мечи с треском ударялись один о другой. Эхо понесло звук начавшейся борьбы, которая должна была все решить, по лабиринтам, залам и покоям крепости, и заставило каждого, кто еще был жив, не остаться в стороне, но принять мысленное участие в жестокой решительности, в безграничной ненависти, с которой молодой боец набросился на магистра тамплиеров. Подобно берсеркеру, Давид снова и снова обрушивал свое оружие на фон Метца, и снова и снова прекрасный клинок противника останавливал его за несколько сантиметров или миллиметров до того, как он разрубит его на две половины.
Возможно, фон Метцу действительно не удалось произвести благоприятное впечатление во время первой волны атак, когда он вполне мог перейти в наступление. Возможно также, что он применил ту же тактику, посредством которой Арес однажды одолел Давида, внушив ему обманное чувство, что юноша сильнее противника, чтобы затем совершенно неожиданно выйти из оборонительной позиции, когда неопытный молодой человек был уже уверен в своей победе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42