С другой, ему действительно очень хотелось узнать, каким же будет выбор Черил и чем этот кошмар закончится. К своему стыду Стив ощутил некий экстаз при виде страдающей женщины.
Следующие семь фотографий – с двадцатой по двадцать шестую – повторяли уже известный цикл: девушка спала, мылась, писала и застывала посреди комнаты, уставившись на мясо. Затем опять спала, ну и так далее. И вот, наконец, номер двадцать семь.
– Смотри, смотри! – торжествующе воскликнул Куэйд. Черил взяла мясо! При этом на ее лице застыла маска ужаса, но все-таки она взяла его. Теперь уже было ясно видно, что мясо гниет, а по всему куску ползают жирные личинки мух вперемешку с отложенными яйцами.
– Смотри, – опять воскликнул Куэйд, – она его кусает!
На следующем снимке лицо девушки полностью закрыто куском мяса. Стива чуть не стошнило, словно это он сам откусил вонючее, покрытое жирными белыми личинками мясо. Боже, как она смогла?!
Номер двадцать девять: Черил сложилась пополам над кувшином в углу комнаты – ее вырвало.
Номер тридцать: она сидит за столом, на котором ничего нет. Графин с водой вдребезги разбит о стену, тарелка из-под мяса тоже. Говядина, напоминающая кучу дерьма, валяется на полу.
Тридцать первый снимок: она спит, уронив голову на руки. Тридцать второй: Черил с омерзением смотрит на мясо. Борьба голода с отвращением прямо-таки написана на лице. Тридцать третий: она снова спит.
– Теперь сколько времени прошло? – спросил Стив.
– Пять дней. Нет, пардон, уже шесть.
Шесть дней, Боже праведный! Номер тридцать четыре: фигура девушки размыта, вероятно, она бросается на стену. Уж не решила ли она покончить с собой, размозжив голову? Спрашивать об этом Куэйда Стив не стал: что-то внутри него воспротивилось.
Тридцать пять: она опять спит, на сей раз свернувшись под столом. Спальный мешок разодран в клочья, раскиданные вперемешку с кусками ватной подкладки по всей комнате.
Тридцать шесть: она разговаривает с дверью, а возможно, пытается докричаться до кого-нибудь сквозь дверь, заранее знав, что ответа не получит. Номер тридцать семь: она поедает тухлое мясо! Словно первобытный человек в пещере, она устроилась под: столом и впилась зубами в мясо. Лицо ее лишено всякого выражения; она полностью поглощена одной единственной мыслью: перед ней мясо; пища, способная утолить зверский голод. Надо набить желудок, и тогда спазмы прекратятся, силы вернутся к ней, головокружение пройдет... Стив замер, не в силах оторвать взгляда от фотографии.
– Да, – сказал Куэйд, – меня тоже поразило, как неожиданно она, наконец, сдалась. Ведь одно время казалось, что ее упрямство не имеет границ. Тот монолог перед закрытой дверью состоял, как и раньше, из угроз, мольбы и извинений. Так было день за днем, и вдруг она сломалась. Надо же, как просто! Уселась под столом и съела весь кусок, обглодав его до кости, как самое изысканное лакомство.
Тридцать восьмая фотография: девушка спит, дверь открыта, снаружи льется: свет. Наконец, тридцать девятая: комната опустела.
– Куда она отправилась?
– Спустилась, будто в полусне, вниз по лестнице и побрела на кухню. Там выпила несколько стаканов воды и три или четыре часа просидела на стуле, при этом не произнеся ни слова.
– А ты пытался с ней заговорить?
– Да, время от времени. Эксперимент завершился, и я особо не настаивал. Не хотелось ее беспокоить. Но в конце концов она вышла из ступора.
– И что тебе сказала?
– Ничего.
– Ничего?!
– Абсолютно ничего. Было такое впечатление, что она меня даже не замечала. Потом я сварил картошки, и она поела.
– Она не пыталась вызвать полицию?
– Нет.
– И не набрасывалась на тебя?
– Тоже нет. Она отлично понимала, что я сделал и зачем. Раньше мы с ней несколько раз касались такого рода экспериментов в наших беседах, разумеется, вскользь, отвлеченно. Пойми же наконец, эксперимент мой не причинил ей никакого вреда, ну, может быть, она немного похудела, только и всем.
– А где она сейчас?
– Она уехала на следующий день, понятия не имею куда.
– Так что ты доказал своим экспериментом?
– Быть может, ничего, но я тем самым положил довольно любопытное начало своим исследованиям.
– Начало? Так это только начало?!
Куэйд почувствовал в голосе Стивена неприкрытое отвращение, граничившее с ненавистью.
– Послушай, Стив...
– Ты понимаешь, что мог убить ее?
– Ничего подобного.
– Она могла потерять рассудок, стать навсегда умалишенной.
– Не исключено, хотя и вряд ли. Она была волевой женщиной.
– А ты сломал ее!
– Вот это точно, но она сама на это напросилась. Более того, она же ведь хотела узнать, что такое страх, ну я ей и помог. Я лишь исполнил ее собственное желание.
– Ты совершил насилие. Добровольно она бы ни в жизнь на такое не пошла.
– И это верно. Что ж, она получила хороший урок.
– Так ты теперь возомнил себя учителем?
Стиву хотелось смягчить сарказм, но не получилось: в его замечании присутствовала и ирония, и гнев, и отчасти страх.
– Да, я учитель, вернее, наставник, – невозмутимо ответил Куэйд. Взгляд его стал каким-то отсутствующим. – Я обучаю людей страху.
Стив опустил глаза.
– И ты доволен результатами своих усилий на этом поприще?
– Я ведь не только обучаю, Стивен, я и сам учусь. И кое-чему, между прочим, научился. Это так захватывающе – исследовать таинственный мир страха, особенно когда «подопытные кролики» обладает достаточно развитым интеллектом. И даже если этот интеллект чересчур рационалистичен...
Стив, не дав ему договорить, резко поднялся.
– Больше не желаю слышать этот бред.
– Вот как? Что ж, дело твое.
– К тому же завтра рано утром у меня занятия.
– Ничего подобного.
– Что-что?
– Занятия еще не начались, так что погоди-ка уходить. Останься еще на немного.
– Зачем?
Стив ощутил гулкое биение сердца: он и подумать не мог, что Куэйд внушает ему такой сильный, даже какой-то суеверный страх.
– Я хотел предложить тебе кое-какие книги. Только и всего!
Стив устыдился внезапного приступа страха. Что он вообразил – что Куэйд намеревается чем-нибудь оглушить его, чтобы на нем провести свои эксперименты? Вот уж действительно бред!
– У меня есть Кьеркегор, он должен тебе понравиться. Книга там, наверху. Подожди пару минут, я мигом.
Куэйд с загадочной улыбкой покинул комнату. Стив, присев на корточки, принялся опять просматривать фотографии. Особенно его заворожил снимок, на котором Черил впервые взяла кусок протухшего мяса. Лицо ее на этом снимке как будто принадлежало другой женщине, не той, которую он знал. Эта неуверенность, растерянность и... Что же еще? Ну, конечно же, страх! Любимое слово Куэйда, мерзкое, грязное слово, которое отныне всегда будет ассоциироваться с пыткой бедной девушки.
* * *
Интересно, а что сейчас, при взгляде на эту фотографию, написано на его собственном лице, подумал Стив. Та же растерянность, что и у Черил? И, может быть, такой же страх?
За спиной послышался какой-то звук, слишком тихий, чтобы его произвел Куэйд. Если только он не приблизился крадучись...
В ту же секунду Стив почувствовал, как тряпка, пропитанная хлороформом, закрыла его рот и ноздри. Глаза тут же заслезились, Стив невольно вдохнул усыпляющие пары и мгновенно погрузился во тьму.
Последнее, что он услышал, было произнесенное голосом Куэйда свое собственное имя, прозвучавшее как удаляющееся эхо:
– Стивен... ивен... вен...
Стив рухнул мешком посреди раскиданных фотографий, погрузившись в липкую, пропитанную животным страхом тьму.
* * *
Он не сразу понял, очнулся уже, или еще нет: темнота вокруг была кромешной. Так он пролежал, наверно, целый час, пока не осознал, что глаза его открыты.
Сначала он попробовал подвигать ногами, затем руками и, наконец, головой. Как ни странно, связанными оказались только запястья, да и то небольшого усилия оказалось достаточно, чтобы освободиться. Но вот когда он попытался отползти, что-то похожее на кандалы впилось ему в левую щиколотку.
Лежать на полу было страшно неудобно, однако когда он ощупал пространство вокруг себя, то обнаружил, что это вовсе не пол, а нечто вроде массивной решетки. Была она металлической и такой громадной, что он так и не смог дотянуться до краев. Просунув руку между прутьев, он не нащупал ничего: под ним была пустота.
* * *
Первые фотоснимки, сделанные Куэйдом в инфракрасных лучах, запечатлели эти попытки Стива исследовать место его заключения. Как и думал Куэйд, пленник повел себя весьма благоразумно: не впал в истерику, не разрыдался, не сыпал ругательствами и проклятиями. Именно рационализм нового «подопытного кролика» и вызывал у экспериментатора особый интерес. Стивен полностью осознавал, что происходит, и будет, безусловно, бороться со своим страхом при помощи логики и трезвого анализа ситуации. Таким образом, сломить его сопротивление – задачка потруднее, нежели в случае с Черил. Что ж, тем ценнее будет результат, когда Стивен, сдавшись наконец, откроет перед Куэйдом настежь свою душу, в которой, несомненно, он найдет так много любопытного, достойного тщательного анализа. В том, что эксперимент завершится успешно, Куэйд не сомневался.
Тем временем глаза Стива постепенно привыкали к темноте. Он находился внутри колодца или вертикального тоннеля, совершенно круглого, футов двадцати в диаметре. Что это было: воздуховод какой-нибудь подземной фабрики? Стив постарался вспомнить, существовало ли что-либо подобное в районе Пилгрим-стрит, однако в голову ничего не приходило. Черт его знает, где он находился... Не на чем было сфокусировать взгляд: ни углов, ни даже дырки или трещины в этих стенах не было.
Хуже того: лежал он на решетке поверх колодца, казавшегося во тьме бездонным. От этого, похоже, бесконечного пространства его отделяли лишь относительно тонкие прутья, да еще цепь на левой ноге.
Он воочию представил себя между темным, бескрайним небом и бесконечным мраком внизу. Воздух в шахте был теплым и спертым, таким сухим, что невольно навернувшиеся на глазах слезы тут же испарились. Справившись кое-как со слезами, он попытался позвать на помощь, но его крик растворился в темноте.
Охрипнув от бесполезного крика, он откинулся навзничь поверх решетки. Что, если дна у этого колодца нет вообще? Какая чушь; дно должно быть у любого колодца, любой шахты. Нет ничего бесконечного, сказал он вслух.
И тем не менее... Если он вдруг свалится вниз, в эту черную, разверстую пасть, то будет падать, падать, падать, но даже не увидит приближающегося дна. Пока не разобьется.
Усилием воли он попытался отогнать эту кошмарную картину. Ничего не получилось.
Увидит ли он яркую вспышку, когда его череп расколется о дно колодца? В момент, когда его тело превратится в кучу мяса и раздробленных костей, придет ли к нему понимание смысла собственной жизни и смерти? Нет, Куэйд не посмеет, подумал он. «Не посмеет! – забился его хриплый крик о стены колодца. – Он не посмеет меня убить!»
И снова мертвая, удушающая тишина, как будто его вопль и не рвался из кромешной тьмы.
И тут его пронзила другая, еще более жуткая мысль. Что, если Куэйд, задавшись целью довести свой идиотский эксперимент до абсолютного конца, поместил его в эту круглую преисподнюю и тут оставил навсегда, чтобы никто его здесь не нашел и он отсюда никогда не выбрался?
Довести эксперимент до конца... Концом могла быть только смерть. Была ли смерть в действительности целью Куэйда? Желал ли он понаблюдать, как умирает человек, как его жертву постепенно охватывает страх смерти, истинная первопричина всякого страха? Кажется, Сартр говорил, что никому не дано познать собственную, смерть. А смерть других? Познать ее, наблюдая, как разум обреченного человека выделывает невероятные трюки, с тем чтобы только не видеть горькой правды? Не здесь ли ключ к познанию этой великой тайны – природы смерти, ее сути? Тот, кто проникнет в эту тайну, сможет в какой-то степени подготовить себя к собственной смерти... Как он говорил: пойти навстречу зверю, отыскать его и приласкать? Что ж, наблюдение за предсмертным ужасом другого человека есть наиболее простой и умный путь, ведущий к этой цели...
С другой стороны, продолжал он размышлять, Куэйд может и убить меня от страха, собственного страха.
От этой мысли Стиву, как ни странно, полегчало. В самом деле, страх ведь глубоко сидит в этом горе-экспериментаторе, возомнившем себя мессией. Он ведь помешан на страхе, разве нет?
Так вот откуда эта его неуемная страсть к наблюдениям за тем, как страх терзает других: так он пытается найти путь к избавлению от собственных терзаний.
За размышлениями прошло несколько часов. В кромешной тьме разум Стивена сделался стремительно-подвижным, словно ртуть, но при этом не поддающимся контролю. Стив обнаружил вдруг, что потерял способность выстраивать длинную, стройную цепочку аргументов, что мысли его походили на стайку юрких, скользких рыбок, беспорядочно снующих туда-сюда. Как только он пытался ухватить одну из них, она от него тут же ускользала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Следующие семь фотографий – с двадцатой по двадцать шестую – повторяли уже известный цикл: девушка спала, мылась, писала и застывала посреди комнаты, уставившись на мясо. Затем опять спала, ну и так далее. И вот, наконец, номер двадцать семь.
– Смотри, смотри! – торжествующе воскликнул Куэйд. Черил взяла мясо! При этом на ее лице застыла маска ужаса, но все-таки она взяла его. Теперь уже было ясно видно, что мясо гниет, а по всему куску ползают жирные личинки мух вперемешку с отложенными яйцами.
– Смотри, – опять воскликнул Куэйд, – она его кусает!
На следующем снимке лицо девушки полностью закрыто куском мяса. Стива чуть не стошнило, словно это он сам откусил вонючее, покрытое жирными белыми личинками мясо. Боже, как она смогла?!
Номер двадцать девять: Черил сложилась пополам над кувшином в углу комнаты – ее вырвало.
Номер тридцать: она сидит за столом, на котором ничего нет. Графин с водой вдребезги разбит о стену, тарелка из-под мяса тоже. Говядина, напоминающая кучу дерьма, валяется на полу.
Тридцать первый снимок: она спит, уронив голову на руки. Тридцать второй: Черил с омерзением смотрит на мясо. Борьба голода с отвращением прямо-таки написана на лице. Тридцать третий: она снова спит.
– Теперь сколько времени прошло? – спросил Стив.
– Пять дней. Нет, пардон, уже шесть.
Шесть дней, Боже праведный! Номер тридцать четыре: фигура девушки размыта, вероятно, она бросается на стену. Уж не решила ли она покончить с собой, размозжив голову? Спрашивать об этом Куэйда Стив не стал: что-то внутри него воспротивилось.
Тридцать пять: она опять спит, на сей раз свернувшись под столом. Спальный мешок разодран в клочья, раскиданные вперемешку с кусками ватной подкладки по всей комнате.
Тридцать шесть: она разговаривает с дверью, а возможно, пытается докричаться до кого-нибудь сквозь дверь, заранее знав, что ответа не получит. Номер тридцать семь: она поедает тухлое мясо! Словно первобытный человек в пещере, она устроилась под: столом и впилась зубами в мясо. Лицо ее лишено всякого выражения; она полностью поглощена одной единственной мыслью: перед ней мясо; пища, способная утолить зверский голод. Надо набить желудок, и тогда спазмы прекратятся, силы вернутся к ней, головокружение пройдет... Стив замер, не в силах оторвать взгляда от фотографии.
– Да, – сказал Куэйд, – меня тоже поразило, как неожиданно она, наконец, сдалась. Ведь одно время казалось, что ее упрямство не имеет границ. Тот монолог перед закрытой дверью состоял, как и раньше, из угроз, мольбы и извинений. Так было день за днем, и вдруг она сломалась. Надо же, как просто! Уселась под столом и съела весь кусок, обглодав его до кости, как самое изысканное лакомство.
Тридцать восьмая фотография: девушка спит, дверь открыта, снаружи льется: свет. Наконец, тридцать девятая: комната опустела.
– Куда она отправилась?
– Спустилась, будто в полусне, вниз по лестнице и побрела на кухню. Там выпила несколько стаканов воды и три или четыре часа просидела на стуле, при этом не произнеся ни слова.
– А ты пытался с ней заговорить?
– Да, время от времени. Эксперимент завершился, и я особо не настаивал. Не хотелось ее беспокоить. Но в конце концов она вышла из ступора.
– И что тебе сказала?
– Ничего.
– Ничего?!
– Абсолютно ничего. Было такое впечатление, что она меня даже не замечала. Потом я сварил картошки, и она поела.
– Она не пыталась вызвать полицию?
– Нет.
– И не набрасывалась на тебя?
– Тоже нет. Она отлично понимала, что я сделал и зачем. Раньше мы с ней несколько раз касались такого рода экспериментов в наших беседах, разумеется, вскользь, отвлеченно. Пойми же наконец, эксперимент мой не причинил ей никакого вреда, ну, может быть, она немного похудела, только и всем.
– А где она сейчас?
– Она уехала на следующий день, понятия не имею куда.
– Так что ты доказал своим экспериментом?
– Быть может, ничего, но я тем самым положил довольно любопытное начало своим исследованиям.
– Начало? Так это только начало?!
Куэйд почувствовал в голосе Стивена неприкрытое отвращение, граничившее с ненавистью.
– Послушай, Стив...
– Ты понимаешь, что мог убить ее?
– Ничего подобного.
– Она могла потерять рассудок, стать навсегда умалишенной.
– Не исключено, хотя и вряд ли. Она была волевой женщиной.
– А ты сломал ее!
– Вот это точно, но она сама на это напросилась. Более того, она же ведь хотела узнать, что такое страх, ну я ей и помог. Я лишь исполнил ее собственное желание.
– Ты совершил насилие. Добровольно она бы ни в жизнь на такое не пошла.
– И это верно. Что ж, она получила хороший урок.
– Так ты теперь возомнил себя учителем?
Стиву хотелось смягчить сарказм, но не получилось: в его замечании присутствовала и ирония, и гнев, и отчасти страх.
– Да, я учитель, вернее, наставник, – невозмутимо ответил Куэйд. Взгляд его стал каким-то отсутствующим. – Я обучаю людей страху.
Стив опустил глаза.
– И ты доволен результатами своих усилий на этом поприще?
– Я ведь не только обучаю, Стивен, я и сам учусь. И кое-чему, между прочим, научился. Это так захватывающе – исследовать таинственный мир страха, особенно когда «подопытные кролики» обладает достаточно развитым интеллектом. И даже если этот интеллект чересчур рационалистичен...
Стив, не дав ему договорить, резко поднялся.
– Больше не желаю слышать этот бред.
– Вот как? Что ж, дело твое.
– К тому же завтра рано утром у меня занятия.
– Ничего подобного.
– Что-что?
– Занятия еще не начались, так что погоди-ка уходить. Останься еще на немного.
– Зачем?
Стив ощутил гулкое биение сердца: он и подумать не мог, что Куэйд внушает ему такой сильный, даже какой-то суеверный страх.
– Я хотел предложить тебе кое-какие книги. Только и всего!
Стив устыдился внезапного приступа страха. Что он вообразил – что Куэйд намеревается чем-нибудь оглушить его, чтобы на нем провести свои эксперименты? Вот уж действительно бред!
– У меня есть Кьеркегор, он должен тебе понравиться. Книга там, наверху. Подожди пару минут, я мигом.
Куэйд с загадочной улыбкой покинул комнату. Стив, присев на корточки, принялся опять просматривать фотографии. Особенно его заворожил снимок, на котором Черил впервые взяла кусок протухшего мяса. Лицо ее на этом снимке как будто принадлежало другой женщине, не той, которую он знал. Эта неуверенность, растерянность и... Что же еще? Ну, конечно же, страх! Любимое слово Куэйда, мерзкое, грязное слово, которое отныне всегда будет ассоциироваться с пыткой бедной девушки.
* * *
Интересно, а что сейчас, при взгляде на эту фотографию, написано на его собственном лице, подумал Стив. Та же растерянность, что и у Черил? И, может быть, такой же страх?
За спиной послышался какой-то звук, слишком тихий, чтобы его произвел Куэйд. Если только он не приблизился крадучись...
В ту же секунду Стив почувствовал, как тряпка, пропитанная хлороформом, закрыла его рот и ноздри. Глаза тут же заслезились, Стив невольно вдохнул усыпляющие пары и мгновенно погрузился во тьму.
Последнее, что он услышал, было произнесенное голосом Куэйда свое собственное имя, прозвучавшее как удаляющееся эхо:
– Стивен... ивен... вен...
Стив рухнул мешком посреди раскиданных фотографий, погрузившись в липкую, пропитанную животным страхом тьму.
* * *
Он не сразу понял, очнулся уже, или еще нет: темнота вокруг была кромешной. Так он пролежал, наверно, целый час, пока не осознал, что глаза его открыты.
Сначала он попробовал подвигать ногами, затем руками и, наконец, головой. Как ни странно, связанными оказались только запястья, да и то небольшого усилия оказалось достаточно, чтобы освободиться. Но вот когда он попытался отползти, что-то похожее на кандалы впилось ему в левую щиколотку.
Лежать на полу было страшно неудобно, однако когда он ощупал пространство вокруг себя, то обнаружил, что это вовсе не пол, а нечто вроде массивной решетки. Была она металлической и такой громадной, что он так и не смог дотянуться до краев. Просунув руку между прутьев, он не нащупал ничего: под ним была пустота.
* * *
Первые фотоснимки, сделанные Куэйдом в инфракрасных лучах, запечатлели эти попытки Стива исследовать место его заключения. Как и думал Куэйд, пленник повел себя весьма благоразумно: не впал в истерику, не разрыдался, не сыпал ругательствами и проклятиями. Именно рационализм нового «подопытного кролика» и вызывал у экспериментатора особый интерес. Стивен полностью осознавал, что происходит, и будет, безусловно, бороться со своим страхом при помощи логики и трезвого анализа ситуации. Таким образом, сломить его сопротивление – задачка потруднее, нежели в случае с Черил. Что ж, тем ценнее будет результат, когда Стивен, сдавшись наконец, откроет перед Куэйдом настежь свою душу, в которой, несомненно, он найдет так много любопытного, достойного тщательного анализа. В том, что эксперимент завершится успешно, Куэйд не сомневался.
Тем временем глаза Стива постепенно привыкали к темноте. Он находился внутри колодца или вертикального тоннеля, совершенно круглого, футов двадцати в диаметре. Что это было: воздуховод какой-нибудь подземной фабрики? Стив постарался вспомнить, существовало ли что-либо подобное в районе Пилгрим-стрит, однако в голову ничего не приходило. Черт его знает, где он находился... Не на чем было сфокусировать взгляд: ни углов, ни даже дырки или трещины в этих стенах не было.
Хуже того: лежал он на решетке поверх колодца, казавшегося во тьме бездонным. От этого, похоже, бесконечного пространства его отделяли лишь относительно тонкие прутья, да еще цепь на левой ноге.
Он воочию представил себя между темным, бескрайним небом и бесконечным мраком внизу. Воздух в шахте был теплым и спертым, таким сухим, что невольно навернувшиеся на глазах слезы тут же испарились. Справившись кое-как со слезами, он попытался позвать на помощь, но его крик растворился в темноте.
Охрипнув от бесполезного крика, он откинулся навзничь поверх решетки. Что, если дна у этого колодца нет вообще? Какая чушь; дно должно быть у любого колодца, любой шахты. Нет ничего бесконечного, сказал он вслух.
И тем не менее... Если он вдруг свалится вниз, в эту черную, разверстую пасть, то будет падать, падать, падать, но даже не увидит приближающегося дна. Пока не разобьется.
Усилием воли он попытался отогнать эту кошмарную картину. Ничего не получилось.
Увидит ли он яркую вспышку, когда его череп расколется о дно колодца? В момент, когда его тело превратится в кучу мяса и раздробленных костей, придет ли к нему понимание смысла собственной жизни и смерти? Нет, Куэйд не посмеет, подумал он. «Не посмеет! – забился его хриплый крик о стены колодца. – Он не посмеет меня убить!»
И снова мертвая, удушающая тишина, как будто его вопль и не рвался из кромешной тьмы.
И тут его пронзила другая, еще более жуткая мысль. Что, если Куэйд, задавшись целью довести свой идиотский эксперимент до абсолютного конца, поместил его в эту круглую преисподнюю и тут оставил навсегда, чтобы никто его здесь не нашел и он отсюда никогда не выбрался?
Довести эксперимент до конца... Концом могла быть только смерть. Была ли смерть в действительности целью Куэйда? Желал ли он понаблюдать, как умирает человек, как его жертву постепенно охватывает страх смерти, истинная первопричина всякого страха? Кажется, Сартр говорил, что никому не дано познать собственную, смерть. А смерть других? Познать ее, наблюдая, как разум обреченного человека выделывает невероятные трюки, с тем чтобы только не видеть горькой правды? Не здесь ли ключ к познанию этой великой тайны – природы смерти, ее сути? Тот, кто проникнет в эту тайну, сможет в какой-то степени подготовить себя к собственной смерти... Как он говорил: пойти навстречу зверю, отыскать его и приласкать? Что ж, наблюдение за предсмертным ужасом другого человека есть наиболее простой и умный путь, ведущий к этой цели...
С другой стороны, продолжал он размышлять, Куэйд может и убить меня от страха, собственного страха.
От этой мысли Стиву, как ни странно, полегчало. В самом деле, страх ведь глубоко сидит в этом горе-экспериментаторе, возомнившем себя мессией. Он ведь помешан на страхе, разве нет?
Так вот откуда эта его неуемная страсть к наблюдениям за тем, как страх терзает других: так он пытается найти путь к избавлению от собственных терзаний.
За размышлениями прошло несколько часов. В кромешной тьме разум Стивена сделался стремительно-подвижным, словно ртуть, но при этом не поддающимся контролю. Стив обнаружил вдруг, что потерял способность выстраивать длинную, стройную цепочку аргументов, что мысли его походили на стайку юрких, скользких рыбок, беспорядочно снующих туда-сюда. Как только он пытался ухватить одну из них, она от него тут же ускользала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26