— И наше пребывание здесь становится бессмысленным, — добавляет Павел Дмитриевич.
— Еще несколько дней, — просит профессор Хамберт и смотрит на меня так, словно от меня зависит, возобновятся или не возобновятся передачи с Янтарной планетой. — Может быть, если найдут убийцу Лины…
— Вы думаете, на Янтарной планете будут ждать расследования? И идея Контакта, таким образом, в руках полиции? — с печальной иронией опрашивает Павел Дмитриевич.
— Не знаю. Я прошу только, чтобы вы остались еще на несколько дней. Поезжайте в Шервуд… — Профессор Хамберт еще раз вздохнул и добавил после паузы: — А я надеялся, что они вот-вот сообщат нам свои координаты. После того как вы сообщили мне об этой гениальной догадке с интервалами между периодами быстрого сна, я был уверен, что они точно так же сообщат нам свои координаты.
«Гениальная догадка, — подумал я. — А этот знакомый Ильи Плошкина, который походя определил, что значат интервалы, даже и не знает, наверное, что высказал гениальную догадку».
Мы решили остаться еще на несколько дней. Да, не так я представлял себе поездку в Шервуд. Вместо интервью и банкетов — тишина Лейквью, дождь без остановки и тяжелые старческие вздохи профессора Хамберта.
— Ну, что нового? — спросил лейтенант Милич у Поттера. — Приготовили нам преступники приятный сюрприз?
Сержант Поттер покачал головой:
— Нет. На портфеле ничего, а на сейфе только отпечатки пальцев профессора Хамберта… Был я во всех трех магазинах, в которых можно купить в Буэнас-Вистас металлическую линейку…
— А почему не там, где можно купить, например, паяльник? Или тонкую проволоку?
— Потому что паяльник или провод — довольно обычный товар.
— А металлическая линейка?
— Верно, это тоже не бог весть какая редкость. Но скажите мне, часто ли люди покупают по две металлические линейки? Кому нужно сразу две металлические линейки?
— Молодец, прекрасная мысль. И что же?
— Ничего. Никто две металлические линейки сразу не покупал.
— А по одной? Может быть, он был настолько осторожен, что купил одну линейку в одном магазине, а другую — в другом.
— Я подумал об этом. Они вообще в последнее время не продавали никому таких линеек… Может быть, стоит обыскать все коттеджи в Лейквью?
— Вы думаете, в одном из них мы найдем паяльник и схему устройства самодельной бомбы? Я в этом вовсе не уверен. Если и найдем, то разве что на дне озера. И то, скорее всего, не здесь… Будь они все прокляты!..
— Кто, мистер Милич?
— Опять мистер Милич?
— Простите, Генри. Никак не могу привыкнуть. Вы кого-то прокляли?
— Всех, кто не оставляет после себя приличных следов. Хочешь совершать преступления — пожалуйста, у нас для этого есть все возможности, но подумай и о других. Дай и полиции шанс… Ладно, будем продолжать, больше ничего делать не остается. Отправляйтесь к Дику Колела — это сторож в Лейквью, — я уже говорил с ним. Растолкайте его и постарайтесь, чтобы он вспомнил, не ездил ли кто-нибудь куда-нибудь в течение нескольких дней перед взрывом и не приезжал ли кто-нибудь к кому-нибудь. Вряд ли один из этих ученых мужей стал бы долго держать у себя взрывчатку. Скорее всего, ее привезли незадолго до взрыва.
— Хорошо… Генри. — При слове «Генри» сержант сделал усилие.
— А я продолжу знакомство с компанией профессора Хамберта. Если и остальные похожи на Лернера…
— А что он?
— Я думал, он меня задушит словами. Поток, фонтан. Я чувствовал себя мухой, которую паук закатывает в паутину из слов. И притом скользок, как смазанная маслом ледышка. Сам признал, что знал комбинацию замка сейфа.
— Что?
— Даже не признал, а просто сам сказал мне, что случайно услышал, как Лина Каррадос называла цифры Хамберту. И никто его при этом не видел.
— Зачем же он сказал вам об этом?
— В этом-то все и дело. Не по моим он зубам. Только нацелишься пощупать его, а он уже ушел. И такие финты выделывает, что и не знаешь, куда бросаться. Для чего ему было говорить? Оказывается, ему неприятно утаивать, видите ли, что-то от полиции. Это, оказывается, унижает его. Мог он подложить бомбу? А черт его знает. И мог и не мог.
— В каком смысле?
— В самом прямом. С одной стороны, достаточно ума, сообразительности и побудительных причин, с другой — слишком уж у него вся сила выходит словами. Посмотрим, какого о нем мнения другие. И посмотрим на других. Больше пока ничего не остается.
Чарльз Медина был сух, корректен и полон презрения. После каждого вопроса он бросал быстрый взгляд на лейтенанта Милича, словно желая убедиться, что тот еще на месте, и отвечал коротко и ясно.
— Как по-вашему, мистер Медина, у кого из группы Хамберта могли быть веские основания для убийства Лины Каррадос?
— Насколько я знаю, ни у кого.
— А если бы вы узнали, что убийство совершил икс или игрек из вашей группы, были бы вы удивлены?
— Не очень.
— Значит, вы допускаете, что кто-то мог бы подложить бомбу?
— Вполне.
— На основании чего вы так считаете?
— На основании впечатления, которое производят на меня эти люди.
— И какое же это впечатление?
— Мы вращаемся по замкнутому кругу, лейтенант. Я отвечу вам: на меня они производят впечатление людей, которые вполне могли бы сунуть бомбу под машину.
— Но вы же только что сказали, что мотивов ни у кого здесь не было.
— Верно. Насколько я знаю, мотивов ни у кого не было, но вместе с тем, если бы мотивы были, почти любой мог бы пойти на преступление.
— Почти любой?
— Ну, может быть, за исключением Лернера и Колби.
— Почему Лернера?
— Болтлив. Стар и болтлив. Убийство требует холодного ума, расчета, выдержки и скрытности. И даже умения в данном случае контролировать свои мысли, чтобы мисс Каррадос случайно не разгадала его намерения. Лернер — прямая противоположность всем этим качествам. Разве что он может заговорить человека насмерть. Если бы Лину Каррадос нашли мертвой без видимых следов насилия, я бы легко мог поверить, что ее заговорил этот болтун. Задушил словами. Я сам раз едва ноги унес. Прогресс, регресс, модели развития и так далее. Блестящие игрушки для праздных и неряшливых умов…
— Гм… А что вы все-таки скажете о взглядах мистера Лернера? Его боязнь, что контакт с внеземной цивилизацией может оказать пагубное влияние на развитие человечества…
— Чепуха. Сентиментальная чепуха. Набор слов. Контакт с десятью цивилизациями произвел бы на человечество куда меньше впечатления, чем последний развод очередной звезды телевидения. Через два дня все забыли бы об этих цивилизациях.
— Я вижу, вы невысокого мнения о людях.
— Я ученый, мистер Милич. Ученый не может быть сентиментален. У него должен быть ясный мозг, не боящийся фактов, как бы эти факты ни были неприятны ему. Как только у ученого появляется эмоциональное отношение к чему-то, он перестает быть ученым. По крайней мере в этом вопросе. Если ученый изучает людей, он не имеет права любить их.
Медина достал из кармана пачку сигарет, вытащил сигарету, посмотрел на нее с глубоким отвращением и закурил.
— Ну хорошо, — вздохнул Милич. — А что вы можете сказать об Иане Колби?
— Синт.
— И одно это уже исключает его из числа потенциальных убийц?
— Вы знаете, что самое характерное для синтов?
— Что?
— У них не хватает интеллектуального мужества воспринимать жизнь такой, какой она есть. Они смотрят на жизнь сквозь свой христин, надев на себя спасательный пояс христианства.
— А Эммери Бьюгл? Мог бы он убить?
— Наверное. Впрочем, не знаю. Для убийцы у него слишком сильные убеждения…
— Боюсь, мистер Медина, этот парадокс слишком глубок для меня.
— Нисколько. Он так ненавидит прогресс, либералов и социализм, что для обычного убийства у него вряд ли осталось бы достаточно ненависти.
— А если бы это убийство носило политический характер?
— То есть?
— Если бы взрывом машины мисс Каррадос можно было помешать контакту не столько с внеземной цивилизацией, сколько с русскими? Ведь, если я не ошибаюсь, мистер Бьюгл твердо убежден, что такие контакты пагубны.
— Он идиот. Биологический консерватор. Человек жестко запрограммированный. Робот, не способный к обучению…
— Вы не ответили мне на вопрос.
— А, вы спрашиваете, мог бы Бьюгл убить?..
— Совершенно верно.
Медина брезгливо раздавил окурок сигареты в пепельнице.
— Не знаю, — пожал он плечами. — С одной стороны, он в достаточной степени глуп, чтобы быть фанатиком. С другой — слишком ничтожен, чтобы быть настоящим фанатиком.
— А мистер Хамберт?
Медина бросил быстрый взгляд на лейтенанта и усмехнулся:
— Мистер Хамберт не способен ни на что. Он памятник. Он занят лишь тем, чтобы голуби не засидели его, чтобы пьедестал не растрескался, чтобы вокруг было чисто подметено и чтобы говорили экскурсиям чистеньких школьников и школьниц, особенно школьниц: а это, детки, памятник великому ученому Хамберту.
— Как по-вашему, мистер Медина, как относился мистер Хамберт к Лине Каррадос?
Медина легонько кончиками пальцев побарабанил по столу. На скулах его затрепетали желваки и тут же успокоились.
— Меня не интересовала личная жизнь Хамберта.
«Ага, голубчик, — подумал Милич, — не на таком уж высоком Олимпе ты пребываешь».
— А у вас какие были отношения?
— С кем?
«Прекрасно знает, кого я имею в виду. Выигрывает несколько секунд, чтобы взять себя в руки», — пронеслось в голове у Милича.
— С Линой.
— Ах, с Линой… Обычные. Самые нормальные отношения.
Лейтенант Милич сделал мысленно заметку вернуться к отношениям Медины и Лины и спросил:
— А вы бы сумели убить?
— Вы меня оскорбляете. — Впервые за время разговора по лицу Чарльза Медины скользнула улыбка.
— Помилуйте, это чисто гипотетический вопрос.
— Нет, вы меня не поняли. Меня обидело уже то, что вы сомневаетесь, мог ли я убить. Конечно, мог. Если бы мне это было очень нужно.
— А вам не нужно было убить Лину Каррадос?
— Для чего?
— Ну, скажем, чтобы монумент, который строит себе профессор Хамберт, остался незаконченным. И чтобы к нему не водили экскурсии школьниц. — На слове «школьниц» Милич сделал ударение, и Медина гмыкнул.
— Вы думаете, это мне все-таки следовало ее убить? — спросил он. — Уже поздно. У кого-то были более серьезные основания. Или кто-то оказался расторопнее меня… Но вообще-то я вас теперь понимаю. Вы считаете, что я завидую старику и мог бы пойти на все, чтобы насолить ему. Так? — Медина серьезно и внимательно посмотрел на лейтенанта.
— Приблизительно, — кивнул Милич.
«Ах ты, кремень, — подумал он. — Ты идешь напрямик, и я юлить с тобой не стану».
Медина наморщил лоб и посмотрел поверх своих очков в роговой оправе в окно на серое небо и редкий тяжелый и ленивый дождь.
— Я вас понимаю, — сказал он наконец, — но я не подложил бомбу Лине Каррадос. Надеюсь, вы найдете тому доказательства. У меня их, к сожалению, нет. Надеюсь, презумпция невиновности у нас еще действует? Или мне нужно доказывать вам свою невиновность?
5
— Кто куда ездил? — Дик Колела пожал плечами. — Так разве я знаю? Мое дело — открой ворота, потом закрой, и все дела. Ну, а если кто сюда, в Лейквью, приедет — спросить к кому. Ну конечно, следить, чтобы смазка была в петлях, подкрасить, если надо где…
— Краска меня не интересует, мистер Колела, — терпеливо сказал Поттер. — Меня интересует, не ездил ли кто-нибудь из сотрудников в последние дни до взрыва куда-нибудь.
— Так я вам и говорю: откуда мне знать? Они каждый день ездят. Кто в Буэнас-Вистас, кто в Шервуд, кто в Стипклиф. Я никого не спрашивал. Мне б сказали, я б спрашивал. А так — какое мое дело?
— А сюда никто не приезжал?
— Сюда? — Колела задумчиво поскреб затылок. — Да вроде никто… Хотя обождите… К мистеру Колби — это к синту — вроде приезжала машина… Точно, приезжала, теперь вспомнил. Я чего вспомнил — за рулем такой же сидел, как мистер Колби…
— В каком смысле такой же? Похожий?
— Да нет, это… знак у него на одежде такой, как у мистера Колби. Желтая эта нашивка. Уж чего она у них там означает, это меня не спрашивайте. Я когда рос, никаких этих синтов не было. В нашей местности около Стипклифа и католика-то, бывало, не увидишь, а теперь там ихний штаб, что ли…
— Чей штаб?
— Этих синтов. Мне дочка говорила, она и сейчас в Стипклифе живет. И этот, что приезжал, тоже из Стипклифа.
— А откуда вы знаете?
— Ну как же. Я как увидел, что синт он и нашивка у него такая же, как у мистера Колби, я его спрашиваю: «К мистеру Колби, наверное?» А он кивает, да, мол, к нему. А я подумал, чего мне дочка говорила, и спрашиваю: «Из Стипклифа, поди?» — «Да», — говорит. Я тем временем ворота открыл, пропустил его и снова закрыл. Конечно, в такую погоду все время вылезать закрывать да открывать не очень-то приятно, да я уже привык, мне нипочем. Он, этот синт, спросил еще, где машину поставить. Я ему объяснил, что можно к самому коттеджу проехать, а можно и тут, около ворот оставить. Ну, он тут, у ворот, машину поставил, аккуратненько так, вылез. Я ему показал, куда пройти, и он зашагал, портфельчиком помахивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42