Пираты ушли зализывать раны. Через четверть часа мыс Кошмара (вот уж воистину…) и сопутствующие ему рифы остались позади: «Святой Варзарий» вышел в море. Чернеющие от усталости матросы подняли латинский парус на бизани. Капитан лично повернул корабль лево руля, чтобы не терять из вида берег. Появилась возможность подсчитать потери.
Главную утрату дня – леди Хариту – бережно спустили на палубу, положили под грот-мачтой и укрыли одеялом. Остальных – приплюсовали. Из пятнадцати пассажиров погибли пятеро. Не считая леди – опальный старик, полная женщина – мать двоих детей (пуля прилетела случайно, убив наповал) и две старушки, скончавшиеся не от войны, а от разрыва сердца. Из восьми охранников, стороживших трюм, уцелели шестеро. Из двадцати членов команды – шестнадцать. Двое раненых, но, похоже, не серьезно – лежали в кубрике, куда добрались без посторонней помощи. Оставшиеся в живых пассажиры выли непотребным воем. Мужики сидели кучкой, потрясенно молча. Дочурка проштрафившегося чиновника не отходила от отца. Стоит отдать ей должное – она не лила обильных слез. Сидела на корточках в ногах погибшего, тихо покачивалась, оцепенело смотрела в одну точку. Глава «рейхсканцелярии» Ушкарь даже не вышел из каюты. Сам капитан спустился к нему, а когда вернулся, обветренное лицо багровело от презрения.
– Обсерился, урод, – сплюнул под ноги. – Переклинило. Сидит и скулит от страха, даже не понимает, чего я ему толкую.
– Ладно, – зевнул Толмак, кисло оглядывая «уголок мертвых». – Пойду досыпать. Ох, не люблю я море… Эй, коротышка, ты со мной?
Беда обнаружилась довольно скоро, когда охрана заглянула в трюм. И ахнула. Вода затапливала переборки, сочась через пробитое картечью днище. Груз ушел под воду – угадывались очертания плотно сбитых ящиков.
– Капитан, мать твою, тонем! – взревели молчуны. Мигом врубили помпу, но откачать не удалось – слишком поздно взялись. Под напором воды трещало дерево: брешь ширилась и превращалась в неохватную дыру. Насос работал, как проклятый – сменяясь пятерками, матросы наращивали мышцы, но уровень воды неумолимо поднимался. Охрана переквалифицировалась в дайверов – ныряла и вытаскивала основательно подмокший груз (как оказалось, партию новеньких гранатометов, закупленных обороняющейся Гариббой). Капитан повернул «Варзария» к берегу – иного выхода не было, нос судна заметно клюнул. Полчаса – и лишним «Титаником» во всевозможных мирах станет больше. Досконально изучать берег не нашлось времени: преодолевая мертвую зыбь, съедающую быстрый ход, каравелла вошла в первую же бухту, окруженную угрюмыми скалами – на первый взгляд вполне подходящую для стоянки. Отлогий берег отсутствовал, серые глыбы обрывались в воду, образуя неудобный, но пирс. Но беда не ходит одна: в десяти метрах от «пирса» подводная скала пропорола днище. Заскрипев сочленениями, корежась и кромсаясь, посудина встала. По счастью, было время отлива, и имелся небольшой шанс, что при поднятии воды каравеллу сдернет с рифа. Капитан орал, как истеричка, что вполне объяснимо – такой подлянки от жизни он не ожидал. Облаял всех, никого не забыл – начиная с Пруха и кончая создателем этого мира. Пиратам и членам команды досталось отдельно, причем в равной мере. Единственная на весь борт шлюпка в ходе катаклизма почти не пострадала. Отказала только механика спуска ее на воду. Обозвав всех присутствующих и отсутствующих в очередной раз мудаками, Лубрик проорал, что если через две минуты «это гребаное корыто» не встанет куда надо, вся кодла пойдет до берега пешком, по дну, уж он позаботится. Угроза возымела действие. Перевезли гражданских, в том числе трясущегося канцеляриста, которого за воротник извлекли из каюты и бесцеремонно навешали пинков. Трупы оставили в покое – им и на палубе было неплохо. Потом тянули груз, припасы, бочонки с питьевой водой, умудрились захватить даже картечницу, которую тут же зарядили и направили на скалы. День прошел, как бег на километр. Узкую площадку между скалами оградили валунами и навесили тент. Гражданских расположили отдельно – в тесной расщелине. Только к вечеру размеры несчастья уложились в голове. На вопрос Вереста о том, как жить дальше, капитан взбеленился, сжал кулаки и заорал:
– Пошел к черту!
Верест стиснул зубы. Обратился с тем же вопросом к боцману – спокойному парню с пузом. Моряк пожал плечами.
– Жить надо, приятель. Будем лес рубить, старушку ремонтировать. А что еще прикажешь? Ни одна посудина нас не подберет – все линии маршрутов далеко.
– Господи, да где тут лес… Долго стоять-то?
– Пару декад, парень, если с голоду не подохнем. На лучшее и не рассчитывай.
– Приплыли, – уныло констатировал Толмак, наблюдая, как в отдалении злые, как бультерьеры, матросы оборудуют лагерь. Коротышка жалобно вздыхал. Наступало время прилива. Скособоченный «Варзарий» дрожал нутром, стонал обшивками переборок, покачиваясь на легкой волне. Но сниматься с рифа пока не собирался. Троица сидела отдельно от прочих – на отполированном ветром валуне. Комфорта не было, но был обзор. Команда занималась своими делами, гражданские сбились в кучку, переживали. Дети испуганно крутили вихрами. Как нередко случается в беде, мужики стали бабами, бабы мужиками. Ушкарь мелко трясся, свернувшись калачом. Дочка погибшего сидела с краю, обняв колени. Маленькая, в мешковатом одеянии, на голове войлочная шапочка ниже ушей. На губе простуда. Не женщина – недоразумение. И худющая – соплей перебить можно.
– У меня инструкции, – уныло бросил Верест. – Задержки недопустимы. Тем более такие.
– А ты представь карту, – буркнул Прух. – Мыс Кошмара практически на одной долготе с Залесьем.
– И сколько тут? – Верест поднял голову.
Толмак хрипло хохотнул.
– До Вергилии криллов двести. Я, конечно, не назову себя трусом, коллеги, но озноб берет, как подумаю.
– Но ты же знаком с землями Отчуждения.
– Знаком, – согласился Толмак. – Особенно с теми, что примыкают к колонии Монг. А штуковина эта, не побоюсь сказать – ух, разнообразная. Если вы готовы на яркие дела…
– Ну, не то, чтобы в омут головой… – отправился на попятную Прух.
– Помолчи, – нахмурился Верест. – Пусть Толмак растолкует, а потом осмыслим.
Полученная информация не окрыляла. Север материка, как известно, имел еще одно название, более историческое. Орхант. С легендой о героической борьбе колдунов Юга с колдунами Севера Толмак был знаком, но относился к ней скептически. Хотя и признавал, что к нынешнему состоянию северных земель колдуны приложили не только руки, но и голову. Заселение здешней суши людьми началось лет семьсот тому назад с островов Турнос на юго-востоке от континента. Сейчас там небольшие, довольно развитые государства, но они не в теме. Сначала появились колонии на территории нынешних Лагории, Карабаха, Эрминеи. Постепенно люди ассимилировали и как-то ненавязчиво извели под корень аборигенов-тунгов (отсюда и название материка: Тунгнор – земля тунгов). Только на севере сохранились поселения коренных жителей, в том числе совсем уж легендарного Подземного народца, которым много веков уже пугают детей. Тунги – невысокие, коренастые, уродливые до крайности. Вроде Пруха (тут коротышка чуть не вскипел, он считал себя эталоном красоты). Иногда обладают пси-способностями. Иногда агрессивны… Постепенно по всему континенту земли распахали, леса освоили, хищников либо приучили держаться от человека подальше, либо истребили. Остался заповедник – Орхант. С юга заперт Змеиным хребтом, с севера – морем.
За 700 лет освоения Тунгнора Орхант практически не пытались цивилизовать. До сих пор большая часть территории к югу от земель Отчуждения – леса и степи. Имперские войска при особо тупых императорах предприняли несколько походов на север, входили в Змеиный хребет, теряли тысячи солдат и уходили обратно.
Сейчас Орхант – горно-лесисто-болотный край, где разбросаны редкие поселения тунгов, и еще более редкие – людей, основанные пиратами, беглыми зэками, религиозными и политическими изгоями. Есть несколько монастырей сунгаитов. Сохранились подобия дорог, неизвестно кем, когда, как и зачем построенные – только, как правило, дороги заросшие, никуда не годные и никуда не ведущие. Развалины неизвестных цивилизаций поглощены дремучим кустарником, похоронены под обвалами, размыты дождями, реками. В болота лучше не соваться, горы обходить, а леса преодолевать исключительно бегом. Навязчивое ощущение, что за тобой с аппетитом наблюдают. В руинах – привидения, в лесах – мутанты и чудовища.
– А привидения-то зачем? – поежился Верест.
– Обязательно спроси, когда будем проходить, – кхекнул Прух.
Толмак натянуто улыбнулся.
– А куда им податься? В цивилизованных местах эти ребята давно не появляются. Какое удовольствие, если тебя, куда ни придешь, разглядывают, ощупывают, громко обсуждают, срисовывают, да еще испытывают на тебе разные вредные излучения?
– Ладно, – Верест поморщился. – Закругляем эти байки из склепа. Перспективы у нас есть?
– А как же, – кивнул Толмак. – Даже у человека, идущего на виселицу, есть перспективы. Веревка, скажем, сгнила, а другой нет. Земля треснула, или дракон Чао прилетит и освободит.
– У нас еще хуже, – жизнеутверждающе заметил Прух. – Но Лексус, в общем-то, прав – сидеть у моря совсем не хочется. Жратва иссякнет через день – друг дружку кушать будем. А я маленький, меня же и сожрете первым.
– Зверье сюда придет, – подлил маслица Толмак. – Назавтра же пронюхает и облюбует засаду. Когда бросится – ни картечница не поможет, ни сабли. А бежать некуда, только в море. Или на корабль, который не сегодня-завтра развалится.
– Я видел у матросов приличные арбалеты, – понизил голос до свистящего шепота Прух. – Для путешествия штука незаменимая. Вот бы свистнуть…
– Самим бы смотаться, – покосился на матросов Толмак. – Боюсь, возникнут неразрешимые проблемы. Лубрику, как воздух, нужны рабочие руки.
– А с транспортом? – вспомнил Верест. – Двести криллов в пешем виде по всему многообразию – это, конечно, суицид. Застрелиться можно, и не уходя.
– Дойдем до людей или не очень несговорчивых тунгов, раздобудем лошадей. Золотые монеты пока в ходу.
Верест вздохнул.
– Я не умею ездить. А учиться – поздно. И вообще терпеть не могу этих ржущих.
– А мне стремянку надо, – буркнул Прух. – Или разбегаться и прыгать. Или вообще не слезать.
Толмак их успокоил:
– Не проблема. Три монеты золотом – будет повозка. Пять монет – прочная. Восемь – быстроходная. Одно настораживает – слишком уж резко обрываются здешние дороги. Как бы не пришлось дважды, а то и трижды обзаводиться гужевым транспортом.
Ночь прошла без эксцессов. Утром собрались уходить, да и Прух что-то сильно занервничал: разбудил их дерганый, с ног до головы укрытый попоной, согнутый в три погибели, и давай бормотать про долгую дорогу. И косился при этом по сторонам как-то затравленно.
«Спер чего-то», – догадался Верест.
Матросы и охрана собрались в кружок, тоскливо жевали завтрак, дозорные озирались. Одна Арика подозрительно посматривала в их сторону. Покосившись на матросов, закусила губу, сползла с камня и перебежала к ним. Села на корточки, закутавшись в груботканую мешковину.
– Вы уходите? Я с вами, можно?
Она умоляюще вытянула губки – ну чистый киндер в шоколаде: мордашка тонкая, загорелая. Ничего, правда, выдающегося – скорее мальчишка, чем девчонка. И ранняя больно – до совершеннолетия хоть дотянула?
– Какой наблюдательный ребенок, – прошипел Прух. – А куда мы уходим?
– Я это чувствую, я догадываюсь… – зачастила девица. – Я вас очень прошу, пожалуйста, возьмите меня с собой. На мне одежда прочная – я смогу идти с вами, она не порвется, и теплая – смотрите, мехом прошита… – как на сеансе стриптиза, девчонка задрала подол бесформенной мешковины, демонстрируя стеганый подклад.
Толмак решительно покачал головой. Прух зафыркал, как «Запорожец».
«А она и впрямь наблюдательная», – подумал Верест. Но, будучи человеком отчасти благоразумным, покачал головой.
– Опомнись, девочка, тебе жить надоело?
Девица вспыхнула.
– Я не девочка. А останусь – и подавно ей не буду. Пьяные матросы пытались изнасиловать меня ночью. Вы не слышали, вы спали… Я вцепилась в тетушку Агаму, они и отстали. Но опять пристанут, они же матросы…
«Ну да, – подумал Верест. – Им по определению положено. Куда податься нравственно отсталой публике?»
– А нас ты, следовательно, не боишься? – логично вопросил Толмак. – Сама подумай – путь неблизкий, идти скучно, чем займемся?
Арика опустила голову. Пробормотала, спело краснея:
– Я уж потерплю… Вас меньше…
– Но мы сильные, – возмутился Прух. – И что касается борделя на колесиках…
– Ладно, хватит загибать, – разозлился Верест. – Никуда ты не пойдешь, замухрышка. Пусть тебя изнасилуют в семь рядов, но ты останешься жива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Главную утрату дня – леди Хариту – бережно спустили на палубу, положили под грот-мачтой и укрыли одеялом. Остальных – приплюсовали. Из пятнадцати пассажиров погибли пятеро. Не считая леди – опальный старик, полная женщина – мать двоих детей (пуля прилетела случайно, убив наповал) и две старушки, скончавшиеся не от войны, а от разрыва сердца. Из восьми охранников, стороживших трюм, уцелели шестеро. Из двадцати членов команды – шестнадцать. Двое раненых, но, похоже, не серьезно – лежали в кубрике, куда добрались без посторонней помощи. Оставшиеся в живых пассажиры выли непотребным воем. Мужики сидели кучкой, потрясенно молча. Дочурка проштрафившегося чиновника не отходила от отца. Стоит отдать ей должное – она не лила обильных слез. Сидела на корточках в ногах погибшего, тихо покачивалась, оцепенело смотрела в одну точку. Глава «рейхсканцелярии» Ушкарь даже не вышел из каюты. Сам капитан спустился к нему, а когда вернулся, обветренное лицо багровело от презрения.
– Обсерился, урод, – сплюнул под ноги. – Переклинило. Сидит и скулит от страха, даже не понимает, чего я ему толкую.
– Ладно, – зевнул Толмак, кисло оглядывая «уголок мертвых». – Пойду досыпать. Ох, не люблю я море… Эй, коротышка, ты со мной?
Беда обнаружилась довольно скоро, когда охрана заглянула в трюм. И ахнула. Вода затапливала переборки, сочась через пробитое картечью днище. Груз ушел под воду – угадывались очертания плотно сбитых ящиков.
– Капитан, мать твою, тонем! – взревели молчуны. Мигом врубили помпу, но откачать не удалось – слишком поздно взялись. Под напором воды трещало дерево: брешь ширилась и превращалась в неохватную дыру. Насос работал, как проклятый – сменяясь пятерками, матросы наращивали мышцы, но уровень воды неумолимо поднимался. Охрана переквалифицировалась в дайверов – ныряла и вытаскивала основательно подмокший груз (как оказалось, партию новеньких гранатометов, закупленных обороняющейся Гариббой). Капитан повернул «Варзария» к берегу – иного выхода не было, нос судна заметно клюнул. Полчаса – и лишним «Титаником» во всевозможных мирах станет больше. Досконально изучать берег не нашлось времени: преодолевая мертвую зыбь, съедающую быстрый ход, каравелла вошла в первую же бухту, окруженную угрюмыми скалами – на первый взгляд вполне подходящую для стоянки. Отлогий берег отсутствовал, серые глыбы обрывались в воду, образуя неудобный, но пирс. Но беда не ходит одна: в десяти метрах от «пирса» подводная скала пропорола днище. Заскрипев сочленениями, корежась и кромсаясь, посудина встала. По счастью, было время отлива, и имелся небольшой шанс, что при поднятии воды каравеллу сдернет с рифа. Капитан орал, как истеричка, что вполне объяснимо – такой подлянки от жизни он не ожидал. Облаял всех, никого не забыл – начиная с Пруха и кончая создателем этого мира. Пиратам и членам команды досталось отдельно, причем в равной мере. Единственная на весь борт шлюпка в ходе катаклизма почти не пострадала. Отказала только механика спуска ее на воду. Обозвав всех присутствующих и отсутствующих в очередной раз мудаками, Лубрик проорал, что если через две минуты «это гребаное корыто» не встанет куда надо, вся кодла пойдет до берега пешком, по дну, уж он позаботится. Угроза возымела действие. Перевезли гражданских, в том числе трясущегося канцеляриста, которого за воротник извлекли из каюты и бесцеремонно навешали пинков. Трупы оставили в покое – им и на палубе было неплохо. Потом тянули груз, припасы, бочонки с питьевой водой, умудрились захватить даже картечницу, которую тут же зарядили и направили на скалы. День прошел, как бег на километр. Узкую площадку между скалами оградили валунами и навесили тент. Гражданских расположили отдельно – в тесной расщелине. Только к вечеру размеры несчастья уложились в голове. На вопрос Вереста о том, как жить дальше, капитан взбеленился, сжал кулаки и заорал:
– Пошел к черту!
Верест стиснул зубы. Обратился с тем же вопросом к боцману – спокойному парню с пузом. Моряк пожал плечами.
– Жить надо, приятель. Будем лес рубить, старушку ремонтировать. А что еще прикажешь? Ни одна посудина нас не подберет – все линии маршрутов далеко.
– Господи, да где тут лес… Долго стоять-то?
– Пару декад, парень, если с голоду не подохнем. На лучшее и не рассчитывай.
– Приплыли, – уныло констатировал Толмак, наблюдая, как в отдалении злые, как бультерьеры, матросы оборудуют лагерь. Коротышка жалобно вздыхал. Наступало время прилива. Скособоченный «Варзарий» дрожал нутром, стонал обшивками переборок, покачиваясь на легкой волне. Но сниматься с рифа пока не собирался. Троица сидела отдельно от прочих – на отполированном ветром валуне. Комфорта не было, но был обзор. Команда занималась своими делами, гражданские сбились в кучку, переживали. Дети испуганно крутили вихрами. Как нередко случается в беде, мужики стали бабами, бабы мужиками. Ушкарь мелко трясся, свернувшись калачом. Дочка погибшего сидела с краю, обняв колени. Маленькая, в мешковатом одеянии, на голове войлочная шапочка ниже ушей. На губе простуда. Не женщина – недоразумение. И худющая – соплей перебить можно.
– У меня инструкции, – уныло бросил Верест. – Задержки недопустимы. Тем более такие.
– А ты представь карту, – буркнул Прух. – Мыс Кошмара практически на одной долготе с Залесьем.
– И сколько тут? – Верест поднял голову.
Толмак хрипло хохотнул.
– До Вергилии криллов двести. Я, конечно, не назову себя трусом, коллеги, но озноб берет, как подумаю.
– Но ты же знаком с землями Отчуждения.
– Знаком, – согласился Толмак. – Особенно с теми, что примыкают к колонии Монг. А штуковина эта, не побоюсь сказать – ух, разнообразная. Если вы готовы на яркие дела…
– Ну, не то, чтобы в омут головой… – отправился на попятную Прух.
– Помолчи, – нахмурился Верест. – Пусть Толмак растолкует, а потом осмыслим.
Полученная информация не окрыляла. Север материка, как известно, имел еще одно название, более историческое. Орхант. С легендой о героической борьбе колдунов Юга с колдунами Севера Толмак был знаком, но относился к ней скептически. Хотя и признавал, что к нынешнему состоянию северных земель колдуны приложили не только руки, но и голову. Заселение здешней суши людьми началось лет семьсот тому назад с островов Турнос на юго-востоке от континента. Сейчас там небольшие, довольно развитые государства, но они не в теме. Сначала появились колонии на территории нынешних Лагории, Карабаха, Эрминеи. Постепенно люди ассимилировали и как-то ненавязчиво извели под корень аборигенов-тунгов (отсюда и название материка: Тунгнор – земля тунгов). Только на севере сохранились поселения коренных жителей, в том числе совсем уж легендарного Подземного народца, которым много веков уже пугают детей. Тунги – невысокие, коренастые, уродливые до крайности. Вроде Пруха (тут коротышка чуть не вскипел, он считал себя эталоном красоты). Иногда обладают пси-способностями. Иногда агрессивны… Постепенно по всему континенту земли распахали, леса освоили, хищников либо приучили держаться от человека подальше, либо истребили. Остался заповедник – Орхант. С юга заперт Змеиным хребтом, с севера – морем.
За 700 лет освоения Тунгнора Орхант практически не пытались цивилизовать. До сих пор большая часть территории к югу от земель Отчуждения – леса и степи. Имперские войска при особо тупых императорах предприняли несколько походов на север, входили в Змеиный хребет, теряли тысячи солдат и уходили обратно.
Сейчас Орхант – горно-лесисто-болотный край, где разбросаны редкие поселения тунгов, и еще более редкие – людей, основанные пиратами, беглыми зэками, религиозными и политическими изгоями. Есть несколько монастырей сунгаитов. Сохранились подобия дорог, неизвестно кем, когда, как и зачем построенные – только, как правило, дороги заросшие, никуда не годные и никуда не ведущие. Развалины неизвестных цивилизаций поглощены дремучим кустарником, похоронены под обвалами, размыты дождями, реками. В болота лучше не соваться, горы обходить, а леса преодолевать исключительно бегом. Навязчивое ощущение, что за тобой с аппетитом наблюдают. В руинах – привидения, в лесах – мутанты и чудовища.
– А привидения-то зачем? – поежился Верест.
– Обязательно спроси, когда будем проходить, – кхекнул Прух.
Толмак натянуто улыбнулся.
– А куда им податься? В цивилизованных местах эти ребята давно не появляются. Какое удовольствие, если тебя, куда ни придешь, разглядывают, ощупывают, громко обсуждают, срисовывают, да еще испытывают на тебе разные вредные излучения?
– Ладно, – Верест поморщился. – Закругляем эти байки из склепа. Перспективы у нас есть?
– А как же, – кивнул Толмак. – Даже у человека, идущего на виселицу, есть перспективы. Веревка, скажем, сгнила, а другой нет. Земля треснула, или дракон Чао прилетит и освободит.
– У нас еще хуже, – жизнеутверждающе заметил Прух. – Но Лексус, в общем-то, прав – сидеть у моря совсем не хочется. Жратва иссякнет через день – друг дружку кушать будем. А я маленький, меня же и сожрете первым.
– Зверье сюда придет, – подлил маслица Толмак. – Назавтра же пронюхает и облюбует засаду. Когда бросится – ни картечница не поможет, ни сабли. А бежать некуда, только в море. Или на корабль, который не сегодня-завтра развалится.
– Я видел у матросов приличные арбалеты, – понизил голос до свистящего шепота Прух. – Для путешествия штука незаменимая. Вот бы свистнуть…
– Самим бы смотаться, – покосился на матросов Толмак. – Боюсь, возникнут неразрешимые проблемы. Лубрику, как воздух, нужны рабочие руки.
– А с транспортом? – вспомнил Верест. – Двести криллов в пешем виде по всему многообразию – это, конечно, суицид. Застрелиться можно, и не уходя.
– Дойдем до людей или не очень несговорчивых тунгов, раздобудем лошадей. Золотые монеты пока в ходу.
Верест вздохнул.
– Я не умею ездить. А учиться – поздно. И вообще терпеть не могу этих ржущих.
– А мне стремянку надо, – буркнул Прух. – Или разбегаться и прыгать. Или вообще не слезать.
Толмак их успокоил:
– Не проблема. Три монеты золотом – будет повозка. Пять монет – прочная. Восемь – быстроходная. Одно настораживает – слишком уж резко обрываются здешние дороги. Как бы не пришлось дважды, а то и трижды обзаводиться гужевым транспортом.
Ночь прошла без эксцессов. Утром собрались уходить, да и Прух что-то сильно занервничал: разбудил их дерганый, с ног до головы укрытый попоной, согнутый в три погибели, и давай бормотать про долгую дорогу. И косился при этом по сторонам как-то затравленно.
«Спер чего-то», – догадался Верест.
Матросы и охрана собрались в кружок, тоскливо жевали завтрак, дозорные озирались. Одна Арика подозрительно посматривала в их сторону. Покосившись на матросов, закусила губу, сползла с камня и перебежала к ним. Села на корточки, закутавшись в груботканую мешковину.
– Вы уходите? Я с вами, можно?
Она умоляюще вытянула губки – ну чистый киндер в шоколаде: мордашка тонкая, загорелая. Ничего, правда, выдающегося – скорее мальчишка, чем девчонка. И ранняя больно – до совершеннолетия хоть дотянула?
– Какой наблюдательный ребенок, – прошипел Прух. – А куда мы уходим?
– Я это чувствую, я догадываюсь… – зачастила девица. – Я вас очень прошу, пожалуйста, возьмите меня с собой. На мне одежда прочная – я смогу идти с вами, она не порвется, и теплая – смотрите, мехом прошита… – как на сеансе стриптиза, девчонка задрала подол бесформенной мешковины, демонстрируя стеганый подклад.
Толмак решительно покачал головой. Прух зафыркал, как «Запорожец».
«А она и впрямь наблюдательная», – подумал Верест. Но, будучи человеком отчасти благоразумным, покачал головой.
– Опомнись, девочка, тебе жить надоело?
Девица вспыхнула.
– Я не девочка. А останусь – и подавно ей не буду. Пьяные матросы пытались изнасиловать меня ночью. Вы не слышали, вы спали… Я вцепилась в тетушку Агаму, они и отстали. Но опять пристанут, они же матросы…
«Ну да, – подумал Верест. – Им по определению положено. Куда податься нравственно отсталой публике?»
– А нас ты, следовательно, не боишься? – логично вопросил Толмак. – Сама подумай – путь неблизкий, идти скучно, чем займемся?
Арика опустила голову. Пробормотала, спело краснея:
– Я уж потерплю… Вас меньше…
– Но мы сильные, – возмутился Прух. – И что касается борделя на колесиках…
– Ладно, хватит загибать, – разозлился Верест. – Никуда ты не пойдешь, замухрышка. Пусть тебя изнасилуют в семь рядов, но ты останешься жива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37