у этих юмористов были все привилегии отдела, которыми они никогда не пользовались. "Большой Голубой Идеал" относился к позитивному юмору равнодушно и на все их запросы отвечал: "Да пошли вы..." и отключался.
Трясущимися от волнения руками Фомин снял трубку, набрал общий номер и, назвав себя, попросил у "Голубого Идеала" разрешения задать ряд вопросов.
- Валяйте, - добродушно пробасил "Голубой Идеал". - А я был уверен, что вас уже отключили.
- Известно ли вам, - осторожно спросил Владимир Иванович, - что кто-то из нашей группы...
- Мне все известно, - перебил его "Идеал", - кроме того, что никому не известно. И если вы имеете спросить: "Кто конкретно?", отвечу: "Не знаю".
- Но, может быть, у вас есть личное мнение? - заискивающе спросил Фомин.
- Моим личным мнением имеет право интересоваться только начальник отдела, - отрезал "Идеал". - Вопросов больше нет? Отключаюсь.
- Подождите, ради бога! - с отчаянием воскликнул Фомин. - Могу ли я изложить вам собственные прикидки, с тем чтобы вы с присущей вам любезностью оценили степень их корректности?
- А зачем вам это нужно? - грубовато спросил "Идеал". - На вашем месте я бы поменьше суетился.
- Видите ли, - с предельной доверительностью сказал Владимир Иванович, мне хотелось бы очистить свою психику от необоснованных подозрений.
"Идеал" хмыкнул, но не отключился, и Фомин осмелел.
- Подозреваю Гамлета Мгасапетова, - произнес он торжественно, как общественный обвинитель.
- Основания? - деловито спросил "Идеал".
- Нечеловеческая мягкость, - начал перечислять Владимир Иванович, излишняя терпимость, я бы сказал, всетерпимость, граничащая с равнодушием...
- Вы лжете, Фомин! - резко перебил его "Идеал". - Я знаю Гамлета, он не таков. Это азартный человек, в душе игрок, хотя и несколько робок. Очищаю вас от этого подозрения.
- В таком случае Роберт Ахябьев, - с меньшей уверенностью проговорил Владимир Иванович. - Основания - умение оперировать с девятизначными числами в уме, болезненная склонность к завиральным идеям, к необоснованным гипотезам и к бесстыдному юмору.
- Как вы сказали? - переспросил "Идеал". - К бесстыдному юмору?
Он зашипел и надолго умолк. Только через минуту, осипший от беспрерывных криков "Але!", "Але!", Фомин услышал вновь бархатный бас "Голубого Идеала":
- Да вы шалун, Володя. Меня чуть не задушил хохот. Запомните, мой мальчик: есть юмор и есть бесстыдство. Бесстыдство - очень серьезная вещь. Серьезная и мрачная.
- Так очищаете?.. - робко спросил Владимир Иванович.
- Ну нет, голубчик, - весело сказал "Идеал". - Тут больше зависти, чем подозрения. С этим и оставайтесь. Кто дальше?
- Один Путукнуктин... - пробормотал Фомин. - Вот никогда бы не подумал. Хотя, с другой стороны...
- Что вы там бормочете? - поторопил его "Идеал". - Имейте в виду, вы исчерпали свой полугодовой лимит машинного времени. Одна минута разговора со мной стоит полтора миллиона. До Нового года вам придется считать на пальцах. Если придется вообще.
- Да, да, конечно, - поспешно проговорил Фомин. - Я сознаю и готов нести ответственность. Но Славка Путукнуктин... Конечно, он молод, имеет привычку задавать нелепые вопросы, длинноволос, не по-земному миловиден... И потом, простите, у него практически не растет борода!
- У Наполеона, между прочим, тоже не росла борода, - заметил "Идеал". Это все ваши подозрения?
- Все.
- Не густо, Вова. Отпускаю вам ваши грехи. Что бы ни случилось мужайтесь.
И "Голубой Идеал" отключился.
Между тем остальные пришельцы, кое-как отобедав, вернулись к себе в отдел. Молодой Путукнуктин был совсем плох. По галерее Мгасапетов и Ахябьев вели его чуть ли не под руки: он ослабел от переживаний и еле волочил ноги. Огромная толпа сослуживцев, покинув кафетерий, устремилась было за ними, но группа молодых ребят, взявшись за руки, перекрыла проход на галерею, и только несколько прорвавшихся шли в отдалении, останавливаясь всякий раз, когда Ахябьев оглядывался.
Однако, войдя в триста пятнадцатую и заняв свое рабочее место, Слава Путукнуктин несколько приободрился. К пушистым щекам его вернулся слабый румянец, глаза заблестели. С детским, любопытством Путукнуктин принялся разглядывать стены комнаты, шкафчики, пульты, особенно его умилил хитроумный оконный переплет.
- Как будто впервые увидел! - повторял Путукнуктин с восторгом. - Ей-богу, как будто впервые!
Он посмотрел на хмурого Ахябьева и разразился заливистым смехом.
- Прелестная зверушка! - приговаривал он, тыча в Роберта пальцем. Очаровательное двуногое!
Со стороны можно было подумать, что Путукнуктин пьян. Но приступ веселья кончился так же внезапно, как и начался. Славик побледнел, умолк, дыхание его участилось, взгляд стал блуждающим, глаза потемнели и запали.
- Воздух, - сказал он с беспокойством. - Вы чувствуете? Воздух. Сплошной сернистый газ. Роберт, у тебя не щиплет в глотке?
Ахябьев отрицательно покачал головой.
- Послушайте! - воскликнул Путукнуктин. - Мне плохо! У меня сожжены все легкие, я умираю!
Он судорожно схватился за горло, лицо его исказилось. И тут Гамлет Варапетович, который до сих пор сидел нахохлясь за своим пультом и не произносил ни звука, второй раз за сегодняшний день проявил свою власть.
- Мальчишка! - гаркнул он, побагровев от натуги. - Перестаньте морочить нам голову! Вы шесть месяцев у меня на глазах дышали этим воздухом и чувствовали себя превосходно! Ваши легкие рассчитаны на этот воздух, другого вы и не заслуживаете!
Путукнуктин перестал корчиться, отпустил свой накрахмаленный воротничок и с недоумением уставился на Гамлета.
- Что вы хотите этим сказать? - пролепетал он в полнейшей растерянности.
Но Гамлет Варапетович был настолько разгневан, что не смог выговорить больше ни слова, хотя рот его был открыт, а глаза вращались в орбитах.
- Видишь ли, Славик, - вкрадчиво сказал Роберт Аркадьевич, быстро оценивший ситуацию и уже успевший найти в ней определенную долю юмора. - Шеф имеет в виду, что тебе удалось одурачить себя самого, но нас не так легко одурачить. Ты внушил себе, что прислан извне, но, к сожалению, твое воображение сильнее логики. Пришелец как устройство специально рассчитан на земные условия, и для него сернистый газ в воздухе - совершенно естественная и необходимая приправа вроде постного масла к редьке. Кто угодно будет задыхаться от смога, только не пришелец.
- Да, но... - начал было Путукнуктин и задумался. Он машинально поправил галстук, достал расческу и принялся приводить в порядок свои длинные локоны. При этом лицо его все больше и больше грустнело. - Жаль... - проговорил он наконец и зарделся. - В рамках этой гипотезы многое нашло бы свое объяснение.
- Например? - вежливо поинтересовался Ахябьев.
- Например, моя Люся считает, что я в некотором роде... нестандартен. И, уж во всяком случае, не от мира сего.
- Ей, конечно, виднее, - с юмором сказал Ахябьев, - но для нас твоя Люся не авторитет. В том-то вся и штука, что пришелец должен быть абсолютно типичным. Как всякая модель, построенная на основе общих представлений... Постойте, постойте! - вдруг оживился Ахябьев. - Я, кажется, что-то нащупал. Предположим, мы строим модель коровы, способной автономно функционировать в стаде и не возбуждать подозрения у остальных коров, а также у пастуха. Включим ли мы в программу ящур, бруцеллез или рак вымени? Скорее всего нет. Эти признаки характерны, но не системны. У меня, например, старинные нелады с печенью. Гамлет, а у тебя? Сдается мне, что ты здоров как бык. Как типичный бык, я имею в виду. Или, пользуясь терминологией Люси Путукнуктиной, как бык стандартный. А, Гамлет?
- Ну, если не считать стенокардии... - задумчиво сказал Мгасапетов. - Но мне это не мешает функционировать.
- Тебе не мешает - пришельцу помешало бы, - возразил Ахябьев. - Пришельцу стенокардия без нужды.
Хорош был бы наш "Луноход" со стенокардией. Или с холециститом.
- Ты забываешь, Робик, - сказал Гамлет Варапетович, ~ что "Луноходу" нет нужды вживаться в стадо.
- Экая важность! - отмахнулся Ахябьев. - Да не будь у тебя стенокардии, я бы и глазом не моргнул. При всем моем к тебе уважении. Ты мне подходишь даже совершенно здоровый. Короче, Гамлет, как это ни прискорбно, мы с тобой отпадаем. Славик, у тебя, кажется, хронический насморк?
Путукнуктин молча кивнул.
- Довольно странная характеристика для пришельца. Итак, остается Фомин. Наш любезный Владимир Иванович, который так загадочно отсутствует.
- У Володи повышенное давление, - заметил Мгасапетов. - Сто семьдесят на сто десять.
- М-да, многовато, - с неохотой признал Роберт Аркадьевич. - Значит, моя исходная гипотеза некорректна. Действительно, если вдуматься, любому современному человеку присуща та или иная современная хворь. Они ее включили в функциональное описание человеческой модели и оказались совершенно правы. Человек, которого изнутри ничего не гложет, выглядел бы неприличным бодрячком. А ну-ка зайдем с другого конца. Скажите мне, друзья мои, может ли типичная человеческая модель скончаться? Иными словами, отбросить копыта?
- Вообще-то это для человека характерно, - сказал Мгасапетов. - Но, с другой стороны, смерть от телесного недуга они вряд ли стали бы предусматривать.
- Ну а несчастный случай? - живо спросил Ахябьев. - Скажем, удар электрическим током? Слава, дорогой, рядом с тобой на стене розетка. Сунь туда пальчик, будь любезен.
Путукнуктин покосился на розетку и не двинулся с места.
- Я запрещаю подобные эксперименты, - сухо сказал Мгасапетов.
- Правильное решение, - одобрил Ахябьев. - В таком случае я выхожу из игры. И если в конце концов пришельцем окажется Роберт Ахябьев, не говорите, что он был слепым орудием в чуждых руках. Он мучился и страдал.
Роберт Аркадьевич встал. Его лицо было светло и бесстрастно. И если бы Мгасапетов обладал хоть малейшим даром предвидения, он тигром бы кинулся на Ахябьева и придушил бы его на время или каким-либо иным способом лишил его возможности действовать. Но Мгасапетов даром предвидения не обладал. Единственное, что его занимало, было расстояние между Ахябьевым и розеткой, за которым он зорко следил.
Однако Роберт Аркадьевич и не собирался приближаться к розетке. Он постоял у своего стола, задумчиво взял в руки настольный вентилятор и вдруг, резко наклонившись, вцепился зубами в электрический провод.
- Роберт! - не своим голосом завопил Мгасапетов и, опрокинув стул, вскочил.
Путукнуктин последовал его примеру с некоторым опозданием, вызванным замешательством.
Но все было уже кончено. С перекушенным проводом в зубах Роберт Аркадьевич выпрямился. Глаза его были полуприкрыты, как будто он с недоумением прислушивался к себе. Гамлет Варапетович схватил его за один локоть, Слава Путукнуктин - за другой. Ахябьев и не думал сопротивляться.
- Все ясно, - сказал он сквозь зубы и медленно опустился на стул.
Мгасапетов схватил один конец провода и потянул в свою сторону, Путукнуктин - другой.
- Кончена карьера, - тихо проговорил Ахябьев и, поведя плечами, освободился от дружеских рук. - Ну что ж, будем действовать сообразно. - Он посмотрел на Мгасапетова, потом на Путукнуктина, грустно улыбнулся. - Спасибо вам, дорогие мои, - сказал он. - Вы сделали все, что могли, но помочь мне теперь вы не в силах,
Мгасапетов и Путукнуктин переглянулись и с опаской посмотрели на оборванные концы провода.
- Двести двадцать вольт, - сказал Ахябьев деловито, - а в отдельные моменты до двухсот пятидесяти. Болевой шок, паралич речевых, слуховых, зрительных центров, прекращение сердечной деятельности - и, как говорится, можно сливать воду.
Гамлет Варапетович и Слава Путукнуктин в ужасе отступили от ахябьевского стола.
- Займите свои места, - ласково сказал им Роберт Аркадьевич, - и давайте почтим память Ахябьева молчанием. Он был неплохим человеком и пал жертвой научного эксперимента.
Мгасапетов и Путукнуктин повиновались. Минуту в триста пятнадцатой комнате стояла жуткая тишина. Потом лицо Славы Путукнуктина мелко задергалось, он уронил свою голову на стол и заплакал навзрыд. Гамлет Варапетович заморгал и, не нашарив в кармане платка, вытер глаза рукавом замшевой куртки.
- Ну что ж, - как ни в чем не бывало, сказал Ахябьев, - приступим к делу. Гамлет, дорогой, пригласи сюда Никодпмова.
В глубокой задумчивости Владимир Иванович Фомин возвращался к себе на третий этаж. Чтобы избежать встречи с сотрудниками института, он отказался от услуг лифта и шел пешком по пустынной парадной лестнице, перекрытия и площадки которой были украшены мозаичными панно, изображающими историю развития статистики от первобытных времен до наших дней. Согласно первоначально утвержденному эскизу художник придал отдельным счетчикам прошлого черты руководящих деятелей и учредителей института. Так, в группе кроманьонцев, присевших у костра и пересчитывавшие лапы добытого зверя, можно было без труда узнать тов. Хачаврюжина, а молодой Галуа в белоснежной сорочке, со шпагой у бедра, припавший к трюмо в гениальном экстазе, сильно смахивал на Бориса Борисовича Никодимова.
1 2 3 4 5 6 7