- Так, так... - сказал Ахябьев неопределенно, но тут новая мысль завладела его сознанием, и он забыл о реплике Фомина. - И что же, - спросил он Мгасапетова, - весь институт уже знает, что мы... то есть что один из нас это самое?
Роберт Аркадьевич юмористически покрутил пальцами в воздухе.
- Что ты, Робик, что ты! - поспешно возразил Мгасапетов. - Я и вам-то не должен был говорить...
Склонившись над бумагами, Владимир Иванович снова горько улыбнулся.
- Однако! - с чувством произнес Роберт Аркадьевич и, откинувшись на спинку стула, повторил: - Однако! За себя я, конечно, спокоен, я себя помню с глубокого детства...
- Я тоже! - торопливо сказал Слава Путукнуктин.- Честное слово, товарищи! С четырехмесячного возрасга! У меня просто феноменальная детская память.
- Вот как? - Ахябьев, прищурясь, посмотрел ему в лицо. - Насколько мне известно, это характерно именно для пришельцев. Кстати, Всеволод, объясни ты мне наконец, почему ты так охотно откликаешься на имя "Слава"? Может быть, тебе все равно? Или тебе более привычен порядковый номер?
Путукнуктин взмок от волнения. Он судорожно глотнул, ослабил узел галстука, еще раз глотнул и издал какой-то слабый звук, похожий на писк.
- Да что ты так нервничаешь? - удивился Ахябьев. - Славик, дорогой, успокойся, ты не пришелец. Для пришельца ты слишком быстро себя выдаешь. Итак, остаются двое. Либо Гамлет, либо Фомин. Гамлет, дорогой, я горжусь своей дружбой с тобой, но временами мне начинает казаться... Это имя, эти глаза! Эти маленькие нечеловеческие глаза! И потом, где ты достаешь такие дивные водолазки?
- Робик, ты расшалился, - укоризненно сказал Мгасапетов. - Твое оживление, как бы тебе сказать...
- Выдает во мне пришельца? - подхватил Роберт Аркадьевич. - Боже мой, да я счастлив был бы осмыслить себя неземным существом! Это дало бы ответ на пронзительный вопрос, который с детства меня мучает:
отчего я лысею? И большой живот мне зачем? Иногда он так странно урчит... Может быть, там и находится передатчик? В таком случае я уже двадцать минут телепатирую. Нет, Гамлет, ты слишком добр для пришельца. Ты вселил в меня такие странные надежды.
- А Фомин между тем молчит... - жалко улыбаясь, проговорил Путукнуктин.
- Фомин? - Роберт Аркадьевич круто повернулся на стуле, чтобы лучше рассмотреть Фомина. - Да, пожалуй. Склад черепа, форма ушей... Скажи, Владимир Иванович, тебе не хочется временами превратиться в исполинского паука?
Фомин ссутулился над бумагами и ничего не ответил.
- Вот видите, он промолчал! - не унимался Ахябьев. - А ведь на его месте любой землянин ответил бы:
"Да, хочется. Чтобы как можно меньше походить на тебя, Роберт Ахябьев!"
Тут Владимир Иванович медленно поднял голову и посмотрел на Ахябьева ясным, красноречивым и бесконечно терпеливым взглядом. Ахябьев проникся.
- Впрочем, да... - пробормотал он. - Впрочем, конечно... я несколько увлекся. Но поймите меня правильно: мы участники Контакта! По сравнению с тем, что происходит в этой комнате, высадка на Луне - пустячок, утренняя гимнастика для лиц среднего возраста. Завтра утром наши фотографии появятся во всех газетах мира! Наши мемуары будут закупаться на корню!
- Ну, до мемуаров еще далеко, - недовольно сказал Мгасапетов. - В интересах Контакта... решено не нарушать привычной деловой обстановки.
- Чтобы не спугнуть, понимаю, - согласился Ахябьев. - Черт возьми, да разве в мемуарах дело? Есть Контакт, вот в чем суть! И один из нас... Нет, это невероятно! Потрясающее везение!
- Суета это, а не везение, - неожиданно сказал Фомин. - Что нам с этого пользы?
- А! Ты практик, Фомин! - так и взвился Ахябьев. - Тебе надо немедленной пользы! Пожалуйста.
Он схватил телефонную трубку и, бормоча: "Будет тебе польза, будет тебе польза..,", принялся набирать номер.
- Что он делает? Остановите его! - умоляюще произнес Мгасапетов. Но Фомин и Путукнуктин не двинулись с места.
- Татусенька, - сказал в трубку Ахябьев. - Сделай мне, пожалуйста, замдиректора по хозчасти. Кто спрашивает? Три-один-пять его спрашивает. Повторяю: три-один-пять. Непонятно? И слава богу. Там, где надо, поймут.
И Ахябьев победоносно оглядел сослуживцев.
- Забегали! - проговорил он, прикрыв трубку рукой. - Заволновались! Есть Контакт, черт побери!
- Робик, ты меня ставишь в ужасное положение! - жалобно сказал Мгасапетов. - Ты мне делаешь очень плохо.
- Ни один волос не упадет с твоей головы! - заверил его Ахябьев и проворно отодвинул аппарат на другой край стола, вообразив, что Мгасапетов попытается его разъединить.
Но Гамлет Варапетович был слишком добр, чтоб на это решиться. Он тихо застонал и схватился обеими руками за свою голову.
- Товарищ Недомычкин? - сказал в трубку Ахябьев. - Мы тут в триста пятнадцатой несколько заждались. Согласитесь, что это нелепо: наша комната ближе всех к пищеблоку, а обедать мы вынуждены чуть ли не в последнюю очередь. Охотно принимаю ваши извинения. Что? Отдельный зал в ресторане? Нет, пожалуй, это излишне.
- Робик, это бесстыдство, - сказал Мгасапетов, когда Ахябьев, торжествуя, положил трубку. - Это шантаж чистейшей воды.
- Даже если, и что? - беспечно ответил Ахябьев. - Для дружественной галактики Недомычкин на все пойдет Вот так, товарищи пришельцы! Будете обедать в первую очередь.
- Все это, конечно, хорошо, - медленно проговорил Фомин, - Ну а если ИПП блефует? Да у нас тогда эту очередь из глотки вынут.
- Что значит "блефует"? - оскорбился Ахябьев. - Ведь кто-то из нас телепатирует?
- Ну, не я, во всяком случае, - с достоинством ответил Фомин. - И насколько я понимаю, не ты. Иначе бы ты не вел себя так нахально.
- И не я! - поспешно вставил Путукнуктин.
- Значит, это Гамлет, - уверенно сказал Ахябьев. - Слушай, Гамлет, ну что ты жмешься? Здесь все свои.
Гамлет Варапетович поерзал на стуле, застегнул на животе свою замшевую курточку. Все молча ждали.
- Мне думается, - промолвил наконец Мгасапетов, - что в данной ситуации я имею право напомнить о своих полномочиях руководителя группы. Я уважаю вас, Роберт Аркадьевич, но мое уважение к Контакту, если он имеет место, неизмеримо больше. И потому прошу вас впредь согласовывать со мной любое ваше действие, выходящее за пределы группы. И в этой связи ваша выходка, Роберт Аркадьевич, выглядит попросту недостойно.
- Золотые слова, - одобрительно сказал Фомин. Но пронять Ахябьева было не так-то просто.
- А в нашем созвездии все ведут себя недостойно, - язвительно ответил Ахябьев. - И попрошу мне не выкать. Вот обращусь сейчас в черепаху, узнаешь тогда, как дерзить.
И Гамлет Варапетович не выдержал тона.
- Не обижайся, Робик, - сказал он просительно. - Ты должен понять, что огласки не надо. Огласка может ЕГО спугнуть. Ты только представь, как будет неприятно, если он переметнется в какую-нибудь "Рэнд корпорейшен". Вот ты обидел Володю, назвал его пауком, а разве это красиво?
Ахябьев встал, поклонился Фомину в пояс.
- Простите меня, Владимир Иванович, я совсем не хотел вас обидеть.
- Бог простит, - ответил ему Фомин.
И в это время на электрическом табло вспыхнула надпись: "Вниманию тов. тов. Мгасапетова, Ахябьева, Путукнуктина, Фомина. Вы можете обедать в любое удобное для Вас время. Приятного аппетита, дорогие друзья! Лично Ваш Недомычкин".
Ровно в тринадцать ноль-ноль сотрудники группы пересчета трюизмов вошли в пищеблок и остановились в оцепенении.
Пищеблок был прекрасен. Доверяя фантазии читателя, автор не станет в подробностях описывать грустную нежность погруженного в полумрак кафетерия, солидную задумчивость напоенной светом столовой, доверчивую прелесть отдела полуфабрикатов. Повсюду восхитительно пахло свежемолотым цикорием, на стойках и в витринах в изобилии были выставлены рыбные копчености: палтус, салака, треска. Жемчужно-белая икра омонии подавалась на все столы бесплатно, как соль.
Стараясь, насколько возможно, держаться с достоинством, наши герои обошли все помещения этой райской пристройки, заглянули даже в душевую и в тенистый ресторан для руководства (официантка было погрозила им пальцем, но забежавший вперед Недомычкин шепнул ей что-то на ухо, и она, прикрывая испуганное лицо передником, отступила за перегородку), и только затем, насытив глаза свои, сотрудники группы пересчета трюизмов вернулись в кафетерий, который им как-то больше пришелся по душе.
На них смотрели. Больше того: с них не сводили глаз. Никто не приглашал их за свой столик, никто не окликал, не махал фамильярно рукой. Люди смотрели на них с тревожным любопытством, как на делегацию реакционной державы. Слава Путукнуктин, пробираясь к свободному столу, похлопал по плечу кого-то из своих знакомых - тот поперхнулся и, поспешно вытирая губы бумажной салфеткой, вскочил. "Мэй ай хелп ю?" - спросил он отчего-то по-английски и, не дождавшись ответа, стоял до тех пор, пока пришельцы не уселись.
В зале кафетерия расположилась институтская молодежь. Люди пожилые, щадя свою печень, спустились в столовую, именитый ушли в ресторанный зал, подальше от самообслуживания, многосемейные толпились в очередп за антрекотами. Но обстановка в зале кафетерия тем не менее была принужденной. Не слышно было лихих кандидатских песен, научные сотрудники с деланным самозабвением кушали, искоса поглядывая на пришельцев.
- Вот тебе и "никакой огласки", - пробормотал Ахябьев, листая меню. - Эх, Гамлет, наивный ты человек. Хотел от нас скрыть то, что известно уже каждому официанту. Как-то встретит тебя жена твоя, Гамлет? Хотел бы я при этой встрече присутствовать.
- Ты думаешь?.. - понизив голос, спросил Мгасапетов.
- Абсолютно уверен, - ответил Ахябьев. - Да нас уже по Интервидению передают.
- А ты поменьше зыркай по сторонам, - посоветовал ему Фомин. - Веди себя как турист-европеец.
- Кто? Я? - высокомерно спросил Ахябьев. - Я, преодолевший сотни тысяч парсеков, должен сидеть, потупив глаза, среди своих, можно сказать, братьев по разуму? Да наблюдатель я или не наблюдатель? За что мне платят командировочные?
И Роберт Аркадьевич пронзительным взглядом окинул зал. За окрестными столиками произошло некоторое шевеление, и обедающие дружно накинулись на еду.
- А не произнесть ли речонку? - спросил Ахябьев. - Молчание какое-то удручающее. Поворотный момент, как-никак.
- Роберт Аркадьевич! - с отчаянием воскликнул Мгасапетов.
- Вас понял, - ответил Ахябьев. - Чистота Контакта превыше всего.
Мгасапетов выбрал себе жареную ветчину с горошком, Ахябьев - творожный пудинг и четыре молочных коктейля, Путукнуктин - кофе и пирожные, Фомин сосиски, кефир и холодный свекольник.
- Никогда не предполагал, - сказал Ахябьев, - что мое меню будет так остро интересовать миллионы. Ну-ка, Гамлет, покажи свое неумение резать ветчину вилкой. Это будет очень эффектный номер.
- Ай, оставь ты меня, - пробормотал Мгасапетов и, взяв ломтик ветчины двумя пальцами, принялся кушать.
Владимир Иванович Фомин не принимал участия в застольной беседе. Он методично раскрошил в свекольник сосиски, затем вылил туда кефир и начал хлебать. Была у Владимира Ивановича такая странность: он обожал смешивать в одном блюде первое, второе и третье. А потом чохом все поедал. Вкусовые нюансы его не интересовали, а экономия времени была значительная. Но сегодня Владимир Иванович впервые осознал, что его образ действий несколько отличается от обычного и может вызвать интерес окружающих. Поэтому он быстрее, чем всегда, буквально за три минуты покончил со своей тюрей, поднялся и сдержанным кивком дал понять, что намерен уйти.
- Ты куда? - в один голос спросили Ахябьев и Мгасапетов.
- Дела, - коротко ответил Фомин и, размашисто, твердо шагая, покинул пределы кафетерия.
- А вы знаете, ребята, это ОН, - тихим голосом сказал Роберт Аркадьевич. Телепатировать пошел, разрази меня громом.
- Ах, я забыл предупредить, - сокрушенно проговорил Мгасапетов, - что нам не следовало бы разлучаться.
- Ну, это наивно, Гамлюша, - насмешливо сказал Ахябьев. - Мы, слава богу, еще не под колпаком.
Между тем Слава Путукнуктин вел себя по меньшей мере загадочно. Некоторое время он с тупым удивлением смотрел на эклеры, которые сам себе принес, потом неуверенно взял чайную ложечку и, покраснев до слез, попытался отколупнуть кусочек обливки. При этом он озирался и потел. Эклер оказался слегка перезревшим. Он загремел на блюдце и вдруг, подпрыгнут, отлетел метра на полтора и скрылся под соседним столом. Тогда Путукнуктин сунул ложечку в нагрудный карман и заплакал.
- Я знал, - пробормотал он, вытирая рукавом слезы. - Я всегда это знал... Я всегда это за собой чувствовал...
Ахябьев поперхнулся коктейлем, Мгасапетов переполошился.
- Славик, ну что ты, Славик, - прошептал он, наклонившись над столом. Кушай, милый, кушай. Постарайся хоть что-нибудь съесть.
- Не могу, - бормотал Славик, сморкаясь в широкий галстук. - Честное слово, не могу. Стыдно мне... Я не умею, честное слово! У меня спазмы в горле!
- Подумаешь, спазмы! - уговаривал его Мгасапетов.
1 2 3 4 5 6 7