Деревню, где пребывали наши путешественники, столь разнообразными новостями не баловали - известно было лишь, что Соединенные Штаты Америки устами самого президента объявили о том, что страны, которых прибьет к берегу континента, могут твердо рассчитывать на моральную и материальную поддержку американского народа: Если они доплывут до нас, мы примем их граждан с распростертыми объятиями. Но резонанс от этого заявления, неслыханного до сей поры как с точки зрения гуманитарной, так и геостратегической, был слегка притушен нежданной суматохой, которая поднялась в туристических агентствах по всему миру, подвергнутых форменному штурму со стороны клиентов, непременно желавших как можно скорее любыми путями и, не считаясь ни с какими затратами, отправиться на остров Корво а, любопытно было бы узнать, зачем? За тем, что если полуостров не изменит направление, то пройдет в виду острова Корво, а это зрелище и сравнить нельзя с гибралтарским камушком, торчащим в забросе и одиночестве посреди морской пучины. Теперь перед глазами тех, кому посчастливится разжиться местечком на северной оконечности Корво, пройдет настоящая громадина, но, несмотря на её неимоверные размеры, счастье зевак будет недолгим считанные часы продлится оно и уж никак не более двух суток - потому что из-за причудливых очертаний этого Пиренейского плота, откроется взору лишь самая крайняя и южная его часть. Прочее же, из-за того, что есть у земли такое свойство - искривляться, от взглядов будет скрыто, и только представьте себе, что было бы, двигайся полуостров не таким вот причудливым манером - под прямым углом - да повернись он к югу, то есть, возьми поправей - вы следите за моей мыслью? - и тогда этот горделивое дефиле продолжалось бы целых шестнадцать дней, если бы, конечно, сохранил он прежнюю скорость в пятьдесят километров в час. Ну ладно, так или иначе, ожидается на острове неслыханный наплыв денег, а потому местные уже выписали дверные замки и слесарей, которые эти замки врежут и установят новые щеколды, засовы и охранную сигнализацию.
Время от времени случается небольшой дождичек или вдруг обрушится короткий и бурный ливень, но по большей части день состоит из солнца, синего неба и высоких облаков. Полиэтиленовый навес скроили, притачали и укрепили: теперь, стоит лишь собраться дождику, как в три счета - один разворачивает, другой натягивает, третий привязывает - и пожалуйста вам, готова надежная защита от непогоды. Никогда ещё не спали путники на таких сухих тюфяках, исчез запах прели и сырости, в галере чисто, уютно и прибрано, не галера, а прямо пенаты. Однако теперь очень даже видно, что дожди поработали не зря - дороги раскисли, смотреть надо теперь в оба, чтобы не заехать в непролазную грязь на обочине, завязнет фура - семь потов сойдет, пока вытянешь: пара лошадей, трое мужчин и две женщины не стоят и одного трактора. Пейзаж изменился, позади остались горы и пригорки, сходят на нет всхолмления, местность - ровная как стол, перед глазами теперь равнина, которой, кажется, конца не будет, а над нею - небо и такое огромное, что поневоле удивишься и засомневаешься, неужто оно одно на всех, вернее, что у каждого местечка и деревушки, если не у каждого человека, оно свое, побольше или поменьше, повыше или пониже - глядите-ка, мы так ненароком совершили великое открытие, установив, что небосвод есть совокупность куполов, бесконечно переходящих один в другой и покрытых инкрустацией, и вы не смотрите, что термины не те, а посмотрите вы лучше на него, на небо. Когда Парагнедых достигает вершины очередного холма, кажется, что больше уж никогда до самого края света не пойдет земля на подъем, и как часто бывает, порождают различные причины одно и то же следствие, и дыхание у нас пресекается, словно после подъема на Эверест кто взбирался, пусть подтвердит, что было с ним то же самое, что и с нами на этой плоской равнине.
Недаром говорится: считал Педро, да не спросясь хозяина. Сразу оговорюсь: этот Педро - не наш Орсе, а какой именно - Бог его ведает, мы сами не знаем, кто он и откуда, хоть и допускаем, что речь тут, пусть и не прямо, идет о тезке нашего испанского Педро, об апостоле Петре, который трижды отрекся от Христа, а почему трижды, спросить бы надо самого Бога может, потому, что он един в трех лицах, и дальше, хоть и хозяин, считать не выучился. "Считал Педро, да не спросясь хозяина", говорится в тех случаях, когда счеты наши не сходятся, и означает это ироническое народное речение, что свои планы не следует строить на том, что всецело зависит от других: вот, к примеру, если Жоакин Сасса прикинул, что будут они покрывать полтораста километров в день, и попал пальцем в небо, то и Мария Гуавайра, сказавшая, что не больше девяноста, ошиблась. Дело-то все в том, что если смешать кило дерьма и кило варенья, получим мы два кило дерьма, а в данном случае неспешный ход старого коня сдерживал прыть молодого, хотя вовсе не исключено, что объясняется это добросердечием и душевной чуткостью, человечностью - да-да! - сего последнего, ибо кичиться силой перед слабым не есть ли моральное уродство? Развести все эти рацеи автор счел нужным исключительно за тем, чтобы объяснить - едем мы медленней, чем предполагали, но краткость - не всегда достоинство, готов согласиться, что порою и впрямь теряешь из-за многословия нить, но разве не бывает так, что сказав больше, чем было необходимо, остаешься в выигрыше. Лошади идут шагом, как им самим хочется, а подстегнешь - пустятся, повинуясь желанию возницы, рысью, но мало-помалу, плавно и постепенно, так что и не заметишь, вновь замедляют аллюр: и тайной для меня остается, как это они добиваются такой согласованности, ведь ни разу не слышно было, чтобы один сказал другому: Сбавь рыси, а тот ответил: Ладно, как поравняемся вон с тем деревом.
По счастью, путники никуда не торопятся. Это поначалу, когда только остались позади такие теперь уже далекие галисийские края, им казалось, что есть у них некое расписание и какие-то сроки, и возникала даже какая-то спешка, словно каждый из них торопился спасти отца от петли, поспеть на рыночную площадь, прежде чем палач выбьет табурет из-под ног приговоренного. Хотя какой там отец - ни про отца, ни про мать наших путешественников сведениями мы не располагаем, если не считать умалишенную матушку Марии Гуавайры, эвакуированную вместе со всей психиатрической больницей из Ла-Коруньи, а, может, уже и вернувшуюся туда после того, как опасность миновала. О прочих родителях, равно как и о более отдаленных предках, ничего повторяю, нам не известно, ибо если дети молчат, то и нам следует воздержаться от вопросов и расспросов - в конце концов, мир с нас начинается и нами же завершается, надеемся, что этим заявлением не нанесем мы ущерба семейным святыням, наследственным интересам, чистому блеску родового имени. Но минуло всего несколько дней - и дорога стала миром не от мира сего, как происходит и с человеком, который, в мире находясь, обнаруживает, что он-то сам и есть - целый мир: сделать это нетрудно достаточно лишь создать вокруг себя более или менее полное одиночество, в чем и преуспели наши путешественники - они едут вместе, но каждый сам по себе. Потому и не торопятся, потому и перестали подсчитывать, сколько пройдено, сколько осталось, и остановки служат для отдыха и торговли, а порой останавливаются исключительно потому, что захотелось, а на поиски причин этой внезапного желания - если они вообще существуют - мы обычно тратить время не склонны. В конце концов все мы прибудем туда, куда направляемся, это всего лишь вопрос времени и терпения, заяц проворней черепахи, вероятно, он попадет в пункт назначения первым, если только не повстречает по дороге охотника с ружьем.
А мы оставили позади пустоши Леона, и катим теперь по Тьерра-де-Кампос, где родился и процвел тот самый монах Херундио де Кампасас, знаменитый проповедник, чьи слова и дела, скрупулезно собрав, сохранил и пересказал не менее славный падре Исла для вящего посрамления пространных ораторов, бесстыдных начетчиков и страдающим недержанием литераторов - и жаль только, что мы не усвоили этот, казалось бы, такой ясный урок. Не бойтесь, в зародыше будет придушена попытка новыми разглагольствованиями увести наше повествование в сторону, и скажем прямо и просто, что путники заночуют нынче в селении Вильялар неподалеку от Торо, Тордесильяса и Симанкаса, которые имеют самое непосредственное отношение к нашей португальской истории. А в душе Жозе Анайсо, преподающего этот предмет детишкам, названия эти всколыхнули многое, хотя и не слишком многое, ибо он учит всеобщей истории, самым начаткам её и азам, и осведомлен о подробностях лишь чуточку лучше своих спутников - благодаря щедрой струе сведений, равно как и национальной идее, которой проникнуты учебники отечественной истории по обе стороны границы, то, что они учили в школе о Торо, Тордесильясе и Симанкасе, ещё не успелось позабыться. Однако о самом Вильяларе никто и не слышал, за исключением Педро Орсе: тот, хоть родом из Андалузии, имеет представление обо всех, кто хаживал когда-то по всему нашему Пиренейскому полуострову, а если благосклонный читатель, ловя нас на противоречиях, напомнит нам, что в Лиссабоне старик впервые побывал два месяца назад, а до тех пор ничего о нем не знал, мы возразим, что противоречия здесь никакого нет: может, он попросту не узнал сегодняшний город, как не узнали бы его основавшие нашу древнюю столицы финикийцы, завоевавшие её римляне, грабившие и предававшие её огню визиготы, лишь слабое подобие уловили бы мусульмане да и сами португальцы.
Они сидят вокруг костра, разбившись на пары - Жоакин с Марией, Жозе с Жоаной, Педро с Констаном; ночь довольно прохладная, однако небо спокойно и чисто, и звезд почти не видно, потому что рано вышедшая луна заливает сиянием окрестные равнины, и совсем невдалеке - крыши Вильялара, алькальд которого, душа-человек, не возражал против того, чтобы так близко к вверенному его попечению городку разбили свой табор испано-португальские кочевники, не убоялся, что они, торгуя мануфактурой и готовым платьем, составят конкуренцию местным лавочникам. Луна ещё очень высоко, и у полночного светила, так легко вдохновляющего на стихи и ещё легче - на чувства, именно тот облик, который нам больше всего по нраву, и сквозь это шелковое сито сеется на притихший затаившийся мир белая мука. В таких случаях принято говорить: Какая прелесть, и забываешь, как бросало нас в дрожь, когда там, где искривляется земная поверхность, вставала луна в другом своем виде - огромная, багровая и грозная. Сколько тысячелетий прошло, а выкатывающаяся из-за горизонта луна и сегодня является нам как знак опасности, как предвестие гибели, но стоит пережить несколько томительных минут, и светило, выплыв на середину неба, станет маленьким и белым, и можно будет перевести дух. Успокаиваются и животные - пес ещё совсем недавно глядел на луну, весь напружившись, подобравшись, и шерсть взъерошилась, словно чья-то ледяная рука прошлась у него по спине от крестца до загривка, и, будь у него голосовые связки, он бы, наверно, подвыл на нее. В такие минуты мир сдвигается со своей оси, и мы понимаем, до чего же все шатко, и если бы дано нам было высказать то, что мы ощущаем, сказали бы просто: На этот раз пронесло, и отсутствие риторических красот придало бы нашим словам особую выразительность.
А о том, что Педро Орсе знает про Вильялар, узнаем скоро и мы, когда окончится ужин. В неподвижном воздухе пляшет пламя, путники глядят на него в задумчивости и протягивают к нему руки, словно заклинают его или умоляют, между нами и огнем существует связь древняя и таинственная, и даже если сидим мы под открытым небом, все равно кажется, что мы с ним наедине затворены, как младенцы в материнской утробе, в глубине какой-то природной пещеры. Мыть посуду сегодня черед Жозе Анайсо, но спешить некуда, вокруг такой мир и покой, и отсвет языков пламени играет на обветренных лицах - в этот же цвет окрашивает их восходящее солнце, а солнце - другой природы, в том-то и разница, что в отличие от луны оно - живое.
И сказал Педро Орсе так: Вам, должно быть, неизвестно, что много-много лет назад, в тысяча пятьсот двадцать первом году, в здесь, в Вильяларе, произошла великая битва - великая по своим последствиям, а не по количеству павших в ней, а если бы победили те, кто проиграл её, мы, ныне живущие, получили бы в наследство совсем другой мир. Жозе Анайсо знает достаточно обо всех великих сражениях, оставшихся в истории, и попроси его назвать хоть некоторые, он с ходу, без запинки перечислит десяток, начав из уважения к античности с Марафона и Фермопил, и продолжив, не придерживаясь хронологии, Аустерлицем и Бородино, Марной и Монте-Кассино, Арденнами и Аль-Аламейном, Пуатье и Азенкуром, а потом непременно упомянет и неведомую прочему миру, а для нас поистине судьбоносную, а потому в перечислении стоящую особняком, без парочки, битву при Алжубарроте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50