Покуда трое друзей оставались в Албуфейре, полиция при поддержке частей специального назначения предприняла ещё одну попытку штурмом взять отели, выкинув оттуда незаконных поселенцев, однако наткнувшись на дружный и ожесточенный отпор со стороны постояльцев, готовых драться до последней капли крови, и владельцев отелей, знавших, какой чудовищный разгром учиняют обычно спасатели-спасители, - отступила, решив возобновить приступ в более благоприятных обстоятельствах, когда время и посулы несколько притупят бдительность осажденных. Когда же Педро Орсе, Жоакин Сасса и Жозе Анайсо двинулись своим путем в Лиссабон, в захваченных гостиницах уже появились демократически избранные органы самоуправления - комитеты по здравоохранению и гигиене, по общественному питанию, по стирке, полосканию и глажке, по празднествам и увеселениям, по культуре, по народному образованию, по физкультуре и спорту и прочие, совершенно необходимые для исправного функционирования любого сообщества. На мачтах и флагштоках - и тех, что высились перед отелями прежде, и тех, что соорудили заново развевались разноцветные, из чего попало скроенные флаги, стяги, штандарты и вымпелы всех стран мира, спортивных клубов, ассоциаций и союзов - и над всеми прочими реяло португальское знамя. В духе здоровой состязательности всю эту пестроту тщились затмить вывешенные в окнах покрывала.
Но, как всегда бывает, учиненный этим гармоничным сообществом, которое самим фактом своего существования противопоставляло себя другим, заявляло о своих отличиях, а в данном случае лишний раз подтверждало старую истину что для одних хорошо, то другим нож острый - захват отелей переполнил и без того уж готовую перелиться через край чашу терпения, а проще говоря, вконец встревожил тех, кого принято называть сильными мира сего. Многие из них, всерьез опасаясь, что Пиренейский полуостров канет на дно вместе с ними и всем их достоянием, вослед за ордой туристов поспешно покинули отчизну, из чего не следует, разумеется, будто они чувствовали себя в ней чужестранцами: просто-напросто разные есть степени и ступени принадлежности к этой самой отчизне - хоть в возвышенном, хоть в прозаически-административном смысле этого понятия. Тому в истории мы находим множество примеров.
И теперь вот, когда наши социальные заморочки подверглись не то что дружному, а прямо-таки единодушному - неаполитанская газетенка не в счет осуждению, началась вторая волна эмиграции, причем столь массовой, что закрадывались сомнения: а не готовили ли её тщательно с того самого дня и часа, когда всем стало ясно, что рана, рассекшая единое некогда тело Европы, сама собой не зарубцуется, а напротив, пойдет вглубь и вширь. Огромные суммы, лежавшие на банковских счетах, словно растаяли, оставив после себя сущие пустяки, имевшие скорее символические значение - так, чтобы из чистого суеверия счет этот самый не закрывать: в Португалии эскудо пятьсот, в Испании те же пятьсот, но уже песет, ну, может, чуть больше; а всякое там золото и серебро, драгоценности и произведения искусства и прочее движимое имущество как смелo с Иберийского полуострова пронесшимся над морем вихрем, смел( и разнесло, да не на четыре, а на все тридцать две, указуемые розой ветров стороны. Дураку ясно, что за сутки всего этого не провернуть, а вот недели хватило, вполне достаточно, говорю, оказалось одной недели, чтобы неузнаваемо преобразить социальную, так сказать, физиономию двух иберийских государств, изменить сверху донизу их облик. Сторонний и поверхностный наблюдатель, не ведающий фактов и резонов, а потому впадающий в добросовестное заблуждение, решил бы, что испанцы с португальцами вдруг, разом, в одночасье обеднели, тогда как произошло нечто совсем иное - просто взяли да уехали богатые люди, а статистика болезненно чутка к таким отъездам.
Наблюдателям, которые умудряются увидеть весь ареопаг олимпийских богов и богинь там, где нет ничего, кроме тучек небесных или, наоборот, в громоносном и молниеблещущем явлении самого Юпитера усматривают лишь явление атмосферное, мы никогда не устанем пенять - мало, мало, господа, толковать об одних только обстоятельствах и туповато разносить их по полюсам предшествующего и последующего, как поступаете вы, не желая шевелить мозгами, надо, непременно надо брать в расчет и то, что находится между этими полюсами, ибо если не принять во внимание время, место, мотив, средства, личность, факт, способ, если не учесть и не взвесить всего этого, то вы, доверяясь первому впечатлению, рискуете совершить роковую ошибку. Человек - существо разумное, спору нет, но не до такой степени, как хотелось бы, и, делая подобное заявление, мы смиренно признаем собственное свое убожество и ущербность, как и в делах благотворительности, начиная прежде всего с самих себя - это всегда лучше, чем ждать, когда другие ткнут тебя носом в твое несовершенство.
В Лиссабон они въехали под вечер, в час, когда с кротко-умиротворенных небес льется не что-нибудь, а лишь бальзам на душу, и обнаруживается бесспорная правота того удивительного знатока ощущений и впечатлений, кто заявил однажды: пейзаж - это состояние души, не объяснив, правда, что представляли собой виды и ландшафты в ту эпоху, когда мир наш населяли одни питекантропы, у которых и сама душа была лишь в зачатке, и царил в ней полный туман. Но вот по прошествии скольких-то тысячелетий, усовершенствовавших природу человеческую, может теперь Педро Орсе узнать в меланхолическом облике города верный образ собственной печали. А печально ему оттого, что он привык к этим португальцам, заставившим его вновь посетить тот уголок земли, тот дикий край, где он родился и жил, а теперь приходит пора с ними расставаться, вам - туда, мне - сюда, кому куда, эрозии, именуемой "необходимость", подвержены даже семьи, чего уж говорить о недавно возникшем приятельстве, о дружбе, ещё толком не укоренившейся.
Парагнедых движется по мосту медленно, на предельно допустимой скорости: это для того, чтобы испанец успел восхищенным взором окинуть красоты земли и моря, оценить грандиозность связующей два берега конструкции, конструкция же эта - речь о фразе, а не о сооружении перифрастическая, и выстроена она, чтобы избежать повторного употребления слова "мост", ибо в противном случае получится у нас, не дай Бог, солецизм, а именно - та его зловредная разновидность, которую знающие люди именуют плеоназмом. В искусствах разного рода вообще, а в искусстве словесности особенно, кратчайшее расстояние между двумя точками, пусть и недалеко друг от друга отстоящими, никогда не было и вовеки веков не будет прямой линией, а пыл и жар, пафос и нажим, присущие этому утверждению, призваны если не отогнать, то заглушить сомнения в том, что все вышесказанное соответствует действительности. Путники так засмотрелись на красоты Лиссабона и торжество инженерной мысли, что не приняли всерьез смятения, внезапно овладевшего скворцами. Опьяненные высотой, проносясь в опасной близости от огромных опор, вздымавшихся из воды, чтобы поддержать небосвод, ошалев от всего этого великолепия: там - город, в оконных стеклах которого бушует пламя заката, тут - море, здесь - река, напоминающая медленное струение раскаленной, припорошенной пеплом лавы, птицы вдруг заметались из стороны в сторону, резкими и частыми ударами крыльев меняя направление, и земля словно закружилась вокруг моста, так что север стал востоком, а потом югом, а юг - западом и севером, и неведомо, в какой части света окажемся мы с вами в тот день, когда настигнут нас такие же или ещё большие изменения. Было уже сказано, что люди, если даже видят подобные явления, смысла их не постигают, вероятно, так произошло и на этот раз.
Путники добрались уже до середины моста, и вежливо пробормотанное Педро Орсе "красиво" не требовало и не предполагало иного ответа, кроме скромно-удовлетворенного хмыканья. Было ещё слишком рано, а верней - не слишком поздно - чтобы, отвезя испанца в отель и устроив его там, продолжать путешествие к тому городку в провинции Рибатежо, где живет Жозе Анайсо и где Жоакин Сасса, если захочет, сможет вновь провести ночь под смоковницей, но португальцы сочли, что неудобно бросать гостя, и единодушно решили задержаться в столице на день-два, показать ему все её достопримечательности дабы и он, воротясь в свою Орсе, имел все основания от своего лица повторить проникнутые давним и невинным тщеславием, снабженные бесхитростной рифмой слова: Кто в Лиссабоне не бывал, тот добра не видал.
Деньги у Жоакина Сассы и Жозе Анайсо имелись - пускаясь в заграничный вояж, они взяли с собой все, что было, да еще, как мы знаем, сумели и на гостиницу не потратиться, проведя одну ночь под звездным пологом, другую под кровом андалусийского аптекаря, а за проживание в отеле Албуфейры, благодаря всеобщей анархии, царившей в провинции Алгарве, счет им не выставили. В Лиссабоне же, где мы с вами оказались следом за ними, штурмы гостиниц и самочинное вселение в них имели место только в предместьях и пригородах, центральные отели спаслись от этой напасти, благодаря сочетанию двух факторов: во-первых, что ни говори, а столица есть столица, и там силы правопорядка пребывают в высокой степени концентрации, которая и обеспечивает крепость - настоя и устоев, а во-вторых, лиссабонец - человек по натуре робкий, он, хоть страдает, но воли себе не дает и не совершает ничего предосудительного, дабы не ощутить себя под осуждающим взглядом соседа, в свою очередь испытывающего те же терзания. Из-за недостатка постояльцев многие отели под предлогом разных благотоворительных акций закрылись, однако иные продолжают работать, неуклонно снижая расценки и доведя их до такой дешевизны, что многие многодетные отцы всерьез принялись подумывать - а не перебраться ли им из квартир, за которые они платят неимоверную аренду, в какой-нибудь пятизвездный "Меридиан" или в иное, но лежащее в тех же широтах, заведение. Наши путешественники в своих помыслах о перемене жребия земного в такую даль, в такую высь не заносились, а потому занесли свои вещички в скромную гостиницу, что в конце Розмариновой улицы, по левую руку будет, если сверху идти, название же её к сути нашего рассказа отношения не имеет, однажды и по другому поводу мы её упомянули и хватит21.
Скворцы - они скворцы и есть, недаром о беспечных и легкомысленных людях принято говорить, что они живут как птицы небесные: те и другие не склонны задумываться о своих поступках, не способны предвидеть или вообразить то, что последует в следующую минуту, причем любопытно, что подобная непредусмотрительность сочетается с широтой и великодушием, и даже с самопожертвованием, как случилось на нейтральной полосе, устланной трупиками расстрелянных, проливших за других свою драгоценную кровь - вы надеюсь, поняли, что речь все же идет о птицах, а не о людях. Однако, пожалуй, слишком мягко было бы назвать легкомыслием и беспечностью поведение скворцов, которые всей своей многотысячной стаей, позабыв всякую осторожность и здравый смысл, опустились на крышу отеля, привлекая внимание зевак и полиции, любителей птиц и ценителей дичи к себе, а, значит - и к нашим героям: они, хоть совесть их никакими грехами не отягощена, вызвали большой интерес властей предержащих и решивших нарушить их покой. Дело в том, что троим путешественникам было пока неведомо, что португальская пресса на страницах, отведенных для описания всяческих феноменов и аномальных явлений, откликнулась и на небывалый доселе случай, произошедший на границе, когда стая скворцов атаковала ничего не подозревавших стражников, причем журналисты весьма неоригинально поминали, как и следовало ожидать, пресловутый фильм Хичкока.
Печать, радио, телевидение, получив первые сообщения о том, что творится на Розмариновой улице, поспешили прислать туда фотографов, операторов и репортеров, из чего вовек бы не проистекло никаких последствий, если бы не методический и - отчего бы не назвать вещи своими именами? - научный подход одного журналиста, который решился спросить себя, какая связь существует между скворцами на крыше отеля и обитателями, временными или постоянными, его номеров. А трое этих постояльцев - Педро Орсе, Жоакин Сасса и Жозе Анайсо - знать не зная о том, какая опасность нависла в буквальном смысле над их головами, распаковали чемоданы, разложили свой скудный багаж и уже через минуту-другую вышли бы из отеля, чтобы, пока не настало время ужинать, прогуляться по лиссабонским улицам. Но за эту самую минуту настырный журналист успел свериться с книгой записи постояльцев, прочесть записанные в ней имена и фамилии, причем две из них привели в движение шестеренки его памяти. Он не был бы профессионалом, если бы оставил без внимания имя Жоакина Сассы, имя Педро Орсе - это же не Рикардо Рейс какой-нибудь, тем паче, что книга, где это имя значится, за давностью лет валяется где-нибудь на чердаке в пыли, и страница, вероятно, никогда не увидит дневного света, а и увидит - имени нельзя будет прочесть на ней, выцветут чернила, которыми оно написано, либо бумага, на которой его написали, ибо есть у времени такое свойство - стирать, гасить, губить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50